как в нем разобраться? — Про Паллиатив

Смерть близкого связана не только с чувством горя, но и с переживанием своей вины: кажется, что ты виноват за свою усталость от трудного ухода, за то, что недодал чего-то, за то, что остался жить, когда он умер. Насколько нормальны эти чувства, почему возникают, и как с ними справиться? Публикуем статью портала Милосердие.ру, в которой на эту непростую тему рассуждает психолог, директор Христианской службы психологической помощи «Свеча», доктор биологических наук Александра Имашева.

Как и почему возникает чувство вины

Чувство вины при потере ближнего возникает всегда. Это нормальная реакция на смерть близкого человека. Практически все, кто переживает утрату, испытывает чувство вины перед умершим.

Это чувство может иметь разные формы: вина за испытанное облегчение, что кончился ужасный, тяжелый период болезни близкого (получается, думает человек, что его смерть стала платой за мое освобождение, и я ей радуюсь). Чаще всего возникает вина за то, что, как кажется, было не сделано или сделано не до конца (не того врача позвали, не так лечили).

Может мучить вина за несправедливость, которая была допущена (или якобы допущена) по отношению к умершему при его жизни: редко приходили к нему, мало звонили, плохо заботились, а теперь уже ничего не поправишь.

Бывает даже чувство вины за то, что ближний умер, а ты живешь, «а ведь он был лучше меня»

Иногда чувство вины идет вторым, например, сначала возникает гнев на умершего – почему ты меня оставил?! – или на Бога (судьбу) – почему Бог его забрал?! — а потом сразу приходит вина: как я могу так думать, какой же я мерзавец. Чувство вины найдет, к чему прицепиться.

Крайне редко чувство вины действительно имеет некоторые основания. Например, если наш ближний был сильно болен и не хотел лечиться, а мы шли у него на поводу, потому что нам не хотелось с ним возиться. И вот он умер, а мы чувствуем себя виноватыми. Или если его болезнь накладывала на него какие-то ограничения (например, в еде), а мы их игнорировали и кормили его всем подряд, что привело к обострению болезни и смерти. Или если он очень страдал от вашей ссоры и хотел помириться, а вы ему в этом отказывали, и это сильно омрачило его последние дни и часы.

«Смерть близкого – это опыт, который важно правильно пройти»Психолог Оксана Орлова о чувствах, страхах и потребностях умирающего человека и его близких

В таких редких случаях – случаях оправданной вины — поможет исповедь и покаяние для верующего или психолог для атеиста.

Но обычно вина, практически неизбежно приходящая после смерти близкого, абсолютно иррациональна.

Ее переживают и специалисты-психологи, отлично знающие механизм возникновения этого чувства и его необоснованность. «Я все понимаю, — говорит психолог, — знаю, почему так происходит, могу разложить по полочкам, но все равно чувствую себя виноватой после смерти мамы: не в ту больницу положила, не те лекарства привезла». А ведь маме было 89 лет, и она пережила три инфаркта. Иррациональная вина прицепляется к любой возможной причине из перечисленных выше и начинает грызть человека.

Почему же она возникает?

Смерть – это огромное, неподвластное и совершенно неведомое нам событие. Мы словно заглядываем в непроглядную пропасть.

Когда мы переживаем смерть ближнего, то, во-первых, ощущаем, что ничего не можем сделать, никак предотвратить, а во-вторых, неизбежно понимаем: то же самое ждет нас самих.

Наша психика оказывается в очень сложной ситуации полной потери контроля над происходящим, абсолютной беспомощности и переживания полнейшей неизвестности. Возникает экзистенциальный страх, возвращающий нас к неким первичным смыслам: кто я и зачем я живу, если моя жизнь тоже неизбежно закончится.

Photo: Aron Visuals / Unsplash

Это приводит нас к огромному, всепоглощающему ужасу, который просто невыносим: дай ему волю, он сведет с ума. Как это так – меня не будет!

Ужас от встречи со смертью «лицом к лицу» настолько силен, что нам проще испытывать неприятные чувства вины или гнева, лишь бы прикрыть ими этот страх.

Механизмы защиты психики действуют вне нашего желания и осознания: сначала «включаются» шок и отрицание, которые заставляют нас «не видеть» смерть, потом вспыхивают гнев и вина.

Чувство вины и гнева из-за смерти близкого — это ответ психики на собственную беспомощность, невозможность «проконтролировать» смерть

Чувство вины в этом случае – компенсаторное чувство, которое призвано хотя бы в иллюзорной форме вернуть нам возможность контроля над происходящим. Нам легче чувствовать себя виноватыми в том, что не достали нужные лекарства (действие, которое мы можем взять под контроль!) и тем самым не предотвратили смерть (иллюзия контроля над смертью!), чем откровенно себе признаться, что мы ничем и никак не могли помочь в том, чтобы человек не умер.

В других случаях чувство вины – это форма переживания необратимости случившегося и понимания, что изменить ничего нельзя. Это опять же потеря контроля над происходящим, которая для нас невыносима. Например, если при жизни свекрови мы с ней ругались, но знали, что в принципе можем помириться, то после ее смерти эта возможность ушла навечно. Ушла из-под нашего контроля. И эта утрата власти над реальностью переживается нами как чувство вины за нереализованные возможности.

Точно по той же причине при смерти ближнего возникает и чувство гнева. Это – ответ психики на собственную полную беспомощность, ее яростный протест. А «прицепиться» уж гнев может к чему угодно, что нашей психике покажется адекватным: гнев на умершего («Как он мог меня бросить!?»), гнев на Бога («Как Он мог его забрать!?»), гнев на врачей («Почему не спасли?!»). Но в конечном счете, все это – лишь реакция нашей психики на нашу абсолютную беспомощность перед лицом смерти.

Конечно, верующим гораздо проще пережить и смерть ближнего, и мысли о собственной смертности. В сознании верующего смерть – это не конец и исчезновение, а переход в иную форму существования, поэтому остается и надежда на встречу с ушедшими, на примирение с ними, и, что очень важно, вера, что даже смерть не заставит тебя полностью исчезнуть.

Как восстановиться после смерти ближнего

В современной культуре существует тенденция как можно быстрее избавляться от негативных чувств. Долгое страдание, долгое горе не приветствуется обществом, на такого человека смотрят косо и всеми силами пытаются «вытащить» его из этого состояния. В ход идут топорные утешения типа «не плачь», «займись чем-нибудь другим», «отвлекись на что-нибудь», «возьми себя в руки», «тебе уже пора успокоиться» и другие псевдопозитивные рецепты, которые не работают.

Они не помогают, а раздражают или заставляют чувствовать себя еще более виноватым – ведь своим страданием ты напрягаешь окружающих. Человек пытается как можно быстрее «перескочить» свое горе, не переживает его полноценно и только загоняет вглубь.

Но наше горе при утрате близкого – это плата за нашу любовь к нему. И чем сильнее была любовь, тем глубже будет горе, поэтому не надо его стыдиться, считать себя слабым, идти на поводу у тех, кто считает, что пора перестать страдать

Горевание занимает время: чтобы пережить горе от смерти близкого, необходимо не менее года.

«Быть рядом – не значит давать советы»Психолог Алена Кизино о том, как родители переживают утрату ребенка и как им в этом помочь

Психологи говорят о «работе горя» — утрату необходимо принять, прожить и пережить. После этого, в нормальной ситуации, горе переходит в светлую печаль и светлые воспоминания. Если проходит год, полтора, а легче не становится, то это уже нездоровое переживание горя и требуется помощь специалиста – психолога или психотерапевта.

Как быстро пройдет тяжелое горе, зависит еще и от наших отношений с умершим. Если отношения были хорошими, здоровыми, то горе пройдет легче, если они были чем-то осложнены, то и горевание будет сложнее. Мы все время будем видеть, что ничего уже нельзя исправить, и эта необратимость дополнительно будет давить на нас.

Но до этого надо дожить. Вначале, после первоначального шока от утраты, будет много негативных чувств — и гнев, и вина, и тоска, и одиночество. Вина, принимающая разные формы, может возникнуть прямо в первые дни после смерти близкого и оставаться до самого конца горевания. Чувство вины перед умершим — это естественная часть переживания горя, а переживание горя – единственная возможность вернуться к нормальной жизни.

Переживайте горе

— Как бы плохо ни было, важно напоминать себе, что горе пройдет. Но это вовсе не значит, что мы не забудем человека, станем к нему равнодушны, но острое горе сменится мирной печалью.

Можно написать себе на листочке бумаги или карточке три утверждения и носить их с собой, доставать и перечитывать, или примагнитить на холодильник, чтобы они всегда были перед глазами:

• Мои чувства нормальны
• Мне станет лучше
• Я справлюсь, как справились до меня другие

— Если чувство вины связано с испытанным облегчением после смерти тяжело больного, мучившегося человека, то следует сказать себе, что это объективно был тяжелый груз, и облегчение после того, как груз снят – это нормальное, естественное чувство. В этом нет нелюбви к ушедшему, нет эгоизма, а есть обыкновенная, не поддающаяся сознательному контролю реакция психики на освобождение. Такое облегчение не отменяет горя от смерти и не умаляет нашей любви к ушедшему. И наказывать себя за это не нужно.

Похороны: смерть и небытиеАнтрополог Светлана Адоньева о похоронных обычаях в традиционной русской деревне и новшевствах советского времени

— Важно соблюдать ритуалы, связанные со смертью. Недаром они освящены веками. Первое, что может облегчить тяжелое состояние близких – это заботы об отпевании, о похоронах, кладбище, гробе, венках, цветах. Устроить поминки, собраться на девять и на сорок дней – все это реально помогает пережить горе. Ведь, делая все это, мы проявляем свою заботу об умершем.

На поминках мы разделяем с другими наше горе и любовь к ушедшему, говорим и слушаем, как другие говорят о нем теплые, хорошие слова – и нам становится легче.

Поминки – это вообще как бы очень сжатый во времени процесс проживания горя. Часто бывает, что они начинаются со слез, даже рыданий, а заканчиваются в гораздо более позитивном настроении. Как будто за несколько часов проживается целый год.

— Не прогоняйте воспоминания о покойном. Не надо стараться «забить» их другими мыслями или отвлекаться, если они приходят. Не надо специально вызывать в памяти эти воспоминания, особенно если они для вас мучительны, но если они «накатывают», то погрузитесь в них и проживите их.

— Плачьте. Слезы не слишком приняты в нашей культуре, даже если это плач по умершему. Одно из самых банальных «утешений» — это уговоры «не плачь, успокойся, выпей валерьянки».

На самом деле, слезы – это и естественное болеутоляющее (при плаче в организме человека вырабатываются вещества, успокаивающие нервную систему), и способ выразить и тем самым «выпустить наружу» душевную боль и тоску.

Когда горюющий человек плачет – это не признак слабости, а признак того, что переживание горя движется в правильном направлении.

— Говорите об умершем человеке и о своих переживаниях. Если приходят воспоминания об умершем близком, о его последних днях и других мучительных вещах, нужно найти человека, с которым можно об этом поговорить.

Обычно после утраты хочется говорить об ушедшем из жизни близком, особенно если его смерть была трагической и внезапной. Часто хочется поделиться своими чувствами, рассказать о своих переживаниях. Не надо бояться позвонить другу или подруге, честно сказать: мне очень тяжело, я все время вспоминаю умершего, давай с тобой поговорим о нем.

Рекомендация друзьям и родственникам горюющего: не закрывайтесь от таких разговоров, а участвуйте в них, чтобы человек не чувствовал себя запертым в своем горе

Терпеливо выслушайте все, что он вам расскажет. В состоянии горя, особенно в первые дни после утраты, горюющий может быть многословен и повторять одно и то же, не торопите его. Или он может замолчать – тогда просто побудьте с ним. Предложите горюющему человеку практическую помощь в организации похорон или поминок. Если он испытывает чувство вины за то, что не успел сделать или сказать, или за испытанное облегчение после смерти тяжелобольного, объясните ему, что это понятно, естественно и объяснимо.

— Постараться не замыкаться в себе, как бы этого ни хотелось. Горе – процесс, который лучше переживать с людьми. Даже если не хочется разговаривать – лучше пусть они будут рядом. Очень помогает общение с теми, кто недавно пережил подобную утрату.

— Через некоторое время (в течение первого года) обязательно надо разобрать и раздать вещи умершего. Не надо строить дома «храм» ушедшего человека, оставлять его комнату в нетронутом состоянии, словно он еще жив. Это только продлит переживание горя. Конечно, избавляться от вещей дорогого умершего очень тяжело, ощущения, будто собственными руками окончательно отдаешь его и память о нем. Обычно при этом текут слезы – пусть текут. Но в течение первого года сделать это надо.

Подготовила Дарья Сивашенкова

Источник: Милосердие.ру

 

О смерть, ты – жизнь!

Катя, 32 года. Потеряла маму в 17 лет.

Мама скончалась скоропостижно. История эта очень темная. Неизвестно, что произошло на самом деле. Существуют две противоположные версии. По версии ее мужа, она покончила с собой. По версии нашей семьи, это он ее убил. В ее черепе было две пули. Никаких отпечатков пальцев.

Завели уголовное дело. Я была единственной в семье, кто умела пользоваться компьютером. Меня заставляли печатать описание тела. Было ощущение, будто у меня уже атрофировались все чувства. Следователи вытянули на свет все скелеты нашей семьи. Дело закончилось на «верхушке» власти. У моего отчима оказались большие связи, и дело закрыли с ремаркой: «Осталось двое малолетних детей [брат и сестра Кати. – 34mag.]. Вы хотите их еще и без отца оставить?»

За два часа до смерти мы разговаривали с мамой по телефону, обсуждали мой выпускной вечер и платье. Она сказала, что поможет его выбрать.

Вскоре после того как мама умерла, я получила фидбек от близких друзей о том, что всем надоело слушать, как я страдаю и переживаю, что я эксплуатирую эту тему. А я вправду часто хотела поделиться этой историей. Не знаю почему.

Я решила, что все. Действительно, никому это не интересно, никто с тобой не собирается переживать это событие так, как ты его переживаешь. Бабушке и дедушке я тоже запретила об этом упоминать. Много времени прошло с тех пор. Я приближаюсь к тому возрасту, в котором мамы не стало, и начинаю осознавать, что в своей жизни ничего не успела, не увидела, не узнала.

«Двое моих лучших друзей тогда просто исчезли. Они не появлялись, не звонили»

Не могу сказать, что в 17 лет я стала взрослой. Годами я отрицала все, что произошло. Для меня она не просто болела или скончалась на моих глазах. Она просто утром села в машину с детьми, с отчимом, помахала мне рукой – и все, они уехали. Больше я ее не видела живой никогда.

На похоронах все люди стали настоящими. Это, наверное, единственный момент в жизни, когда я видела их истинные лица. Смерть очень меняет всех вокруг тебя.

Я готовилась тогда к поступлению. Мне позвонила моя репетитор по философии, сказала, что придет на занятие. Я ответила, что мама умерла и что я заниматься больше не буду. Она помолчала несколько секунд и сказала, что надо дальше заниматься и что она придет.

В тот момент я подумала, что она сумасшедшая.

На похороны пришел весь класс. Не знаю, заставили их или нет. Двое моих лучших друзей тогда просто исчезли. Они не появлялись, не звонили. Мне нужна была их поддержка. Я не знала, что с ними. Через год я начала общаться с одним из них снова, но он так ничего и не объяснил.

Хорошо помню, как к нам домой на похороны пришла директор школы, стала посреди комнаты и говорила таким менторским тоном, как на партсобрании: «Мы должны все держаться. У многих умирают и матери, и отцы, но жизнь продолжается». Я набросилась на нее и стала кричать, чтобы она убиралась.

Мне стыдно сейчас. Опять вспоминаю слова про «вот эти твои рассказы, ты устрашаешь людей, нафига это все, это никому не нужно, это твои личные переживания, это не делает тебе ничего хорошего, нужно переживать их внутри». Через год после ее смерти у меня появились две очень близкие подруги. Мне всегда было обидно, что они не знают ее. И потом я встречала людей, с которыми я хотела ее познакомить, но это было невозможно. Я пыталась ее воскресить своими рассказами. Но людям не особенно понятно, почему ты говоришь о человеке, которого они не знают.

«Что я хотела делать всю первую неделю? Включить музыку. Слушать музыку. Но ведь нельзя, не положено, траур!»

Был июль. Я была в черном шерстяном гольфике. Я стояла на коленках, меня никто не трогал, гроб засыпали землей. Я думала, что если сейчас брошусь в могилу, то уйду за мамой вслед. Хочу ли я этого? Решила, что все-таки нет.

Когда мама умерла, мне в тот же день пришла очень странная мысль в голову: «Теперь я полностью свободна от всего. Теперь только я распоряжаюсь своей жизнью. Мне больше никто ничего не будет диктовать. Я собираю свои вещи и уезжаю в Питер». Но мне сказали: «Нет, ты должна поступать в университет в Минске, иди сдавай экзамены».

Что я хотела делать всю первую неделю? Включить музыку. Слушать музыку. Но ведь нельзя, не положено, траур! Я подумала, что нет, я должна. Начала слушать очень много музыки и готовиться к поступлению. Понесла документы и столкнулась со своим новым статусом. В графе «родители» было указано, что матери нет, а отец со мной не живет. Девочка, которая принимала документы, сказала: «Вы должны подавать на льготы». Она начала мне совать какие-то бумаги и подозвала замдекана. А он начал на меня орать: «Приходят тут всякие, просят каких-то льгот». Я выскочила оттуда. Потом меня вернули, но я сказала, что никаких заявлений подавать не буду.

Я сдала экзамены, поступила в университет и решила вообще никому не рассказывать эту историю. Я буду как все. В начале сентября, когда случилась первая общая попойка и все стали задавать друг другу разные вопросики, первое, что у меня спросили: «Скажи честно, а это ты та девочка, у которой нет мамы?»  

На первом курсе у нас был экзамен по психологии. Мне попался вопрос про психологические защиты. Я что-то рассказываю, а потом преподаватель мне задает вопрос: «А какая у тебя психологическая защита? Поставь себе диагноз». Я не задумываясь говорю: «Отрицание».

– «Да, верно. Ты отрицаешь что-то очень важное в своей жизни как несуществующее».  

Прошло два года. Я стала активно заниматься музыкой и писать песни. Они были, конечно, невеселыми. Меня несло. Все те описания тела, которые я печатала тогда на компьютере, я не могла больше носить в себе и начала в подробностях рассказывать, как все тогда произошло.

«Я не могу плакать, когда кто-то умирает. Я просто отключаю какую-то часть эмоций»

Бабушке привезли тогда все мамины вещи, в которых она была, и сказали, чтобы она их постирала. Я помню, как она стоит в ванной, стирает мамины джинсы, а ванная вся в крови. Она сливает воду, снова стирает – и опять. И так несколько раз. Я потом носила эту одежду. Думала, что это придает мне силы и мне теперь вообще ничего не страшно. Я теперь могу все и никто не смеет меня обидеть. Такая вседозволенность. Потому что ты получил от смерти привет, у тебя забрали самого близкого человека. Сейчас бы я так не стала делать, наверное.

В 18 лет мама обрезала свою косу. Бабушка ее хранит.

Хорошо помню, как дед подсунул мне книгу про Beatles и сказал: «Вот знаешь, у Леннона мама погибла, когда ему было 17 лет».

Долгое время у меня висел большой мамин портрет. Я сняла его буквально неделю назад. Никто не спрашивал, кто это, но все внимательно на него смотрели. Мой возраст менялся, и если раньше люди думали, что это моя мама, то потом – что это моя девушка.

Теперь это неважно. Не нужны портреты, ничего не нужно. Ты никогда не будешь прежней, никогда этого не забудешь, но это будет трансформироваться. Если раньше это была просто жуткая боль, то сейчас – стойкое ощущение недосказанности. Я понимаю, что у меня нет самого близкого друга, которому я могла бы сказать все и который бы меня понял.

Я себя постоянно готовлю к смерти бабушки с дедушкой. Они самые близкие и родные для меня люди. Есть еще родственники, конечно, но не такие близкие. Я пыталась ответить на вопрос, что сделать. Успеть поговорить обо всем? Решить какие-то нерешенные вопросы? Нет.

«Сегодня у нас самый счастливый день с тобой. Мы будем делать то, что хотим. Не будем решать никаких вопросов». Невозможно решить все вопросы, все равно что-то останется. Чем дальше, тем больше я пытаюсь деда обнимать и гладить по голове. Я задаю ему вопросы, которые не смела задавать раньше. Обсуждать все темы, которые были закрытыми.

Конечно, я все это делаю для себя. Чтобы было легче. Все, что ты можешь сейчас сделать, ты можешь сделать для себя. Воспоминания ведь не для коллекции существуют. Успеть сделать то, что приносит удовольствие тебе и человеку, который рядом. Жить так, как будто бы ничего не происходит.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

«Татуировка с самолетом – это такая метка. Я знаю, что он любил гонять на “кукурузниках”»

 

 

Зина, 27 лет. Потеряла папу в 25 лет.

В последние несколько лет рядом со мной произошла череда смертей. Не уверена, что я их все до конца пережила. Разбиваются стереотипы. Это можно перенести. Это не так, что ты каждую минуту умираешь.

Во всех этих ситуациях я начинаю вести себя очень четко, разруливать дела. Это такой вид абстрагирования, когда ты стараешься делать все возможное, чтобы всем вокруг было комфортно. Похороны, смерть – это большой ритуал, который надо организовать. Это еще и деньги, с которыми в этот момент никому не хочется иметь дело. Такая бытовуха, в которую я пытаюсь всегда вклиниться. Мне важно, чтобы меня не жалели в этот момент. Мне важно пожалеть кого-то другого, а уже потом самой переживать все эти ситуации.

Никто не может справиться с этим легко. Это все время будет с тобой. Я не справилась. Я не могу плакать, когда кто-то умирает. Я просто отключаю какую-то часть эмоций.

На похоронах все начинают вспоминать истории про этого человека. Ты встречаешься с разными социальными группами. Даже если кто-то с кем-то не дружит, все стараются не обращать на это внимания. Такой момент, когда все соединяются в один организм, скрепленный этим персонажем, которого уже нет. Эти вещи иногда медитативные, и тебе нужно просто к ним правильно относиться. Ты понимаешь: они больше про себя говорят, пытаются докопаться до какой-то истории, которой, возможно, нету, но сейчас это нужно выставить в каком-то значимом и красивом свете, потому что о покойниках либо хорошо, либо никак.

Когда умер отец, я вообще не понимала, что происходит. Потом увидела всю свою семью, которую не видела 15 лет. Вот тебя уже все любят, оказывается, все время тебя ждали, наконец-то этот момент единения… Проходит полгода – и все опять перестают общаться.

В последний раз мы виделись, когда я училась в Вильнюсе. Он как-то об этом узнал, приехал. Подарил 30 баксов в книге. Мы сидели втроем в разных углах комнаты – я, мама и папа. Скомкано говорили. Он такой: «Ты что, куришь?» – «Да, папа, курю». – «Пока не перестанешь курить, мы с тобой больше не встретимся». В общем, мы с ним больше не встретились.

На Рождество я ездила в гости, мы пили вино всю ночь, разговаривали, курили. Утром позвонила моя тетя с московского номера: «Зина, мы едем в Беларусь, потому что твой отец умер». Я сразу включилась, мы начали говорить про организационные дела. Меня отправили в квартиру, где я росла. Та же планировка, те же бытовые вещи – как тряпка лежит, где они посуду моют, где хлеб лежит.

Я знаю, что бабушка с дедушкой говорят со мной, а хотят говорить с папой, потому что я для них – кровинка от папы и часть его.

Я ему как-то позвонила:

– Привет. Как дела? Рада тебя слышать.
– Привет. Я тоже. А вы кто?

Я бросила трубку. Больше я ему никогда не звонила. Мне было слишком обидно, до слез. Эй, ты же мой папа! Что такое случилось, что ты меня даже по телефону не узнаешь?

Татуировка с самолетом – это такая метка. Я знаю, что он любил гонять на «кукурузниках». «Кукурузник» – это вроде так себе самолет, но с учетом того, что это судно, на котором летал мой отец, для меня это красивый смысл. Так я его помню, когда он летал еще, когда мы все вместе жили недалеко от аэропорта, когда мама с папой были довольны друг другом и жизнью вообще, когда мне первый «баунти» привезли в 3 года, а я сказала: «Фу, кокос». Я хочу помнить его таким. Это мой защитный механизм после всех этих ситуаций, в которые я постоянно окунаюсь как участница чьей-то истории с папой, но не моей. У меня их мало. В основном грустные и печальные, потому что мы в последние годы не очень хорошо общались, практически никак.

Мне очень жаль, что я не знаю, кто он. Я узнала о том, что он жениться собирался, уже после того как он умер. Узнала, что у него есть машина, которую он постоянно чинил. Нашла в этой машине флаер с рекламой фитнес-клуба, в который он хотел идти. Какую-то аджику для шашлыков в бардачке. Стыренные из магазина корзинки, в которых весь стаф для машины лежал.

Дома на стенке у меня висит мешочек с ништяками из папиной машины. Я забрала маленький раскладной нож, его туалетную воду и предохранитель. В комнате у меня стоит фотография папы. Он там капусту с поля тырит и смеется.

Каждая из пережитых смертей повлияла на то, как я воспринимаю систему взаимодействия людей друг с другом. Ты начинаешь ценить людей вокруг, потому что они живые и у тебя еще очень много может быть с ними дел, активностей. Того, что потом положишь в копилку памяти.

Однажды семейный совет решил, что я заберу пособие по смерти – 6 миллионов. Не то чтобы достаточно для достойных поминочек, вся эта организация дорого стоит. Люди в горе теряют бдительность. Похоронный бизнес очень выгодный.

Я скучаю по папе. И очень жалею, что в свое время позволила себе быть нерешительной и слабой и никак не поддерживала с ним отношений. Мне его сильно не хватает. Хотя его в жизни у меня было не очень много. Теперь даже некому позвонить, чтобы меня не узнали. И я не жду больше от него звонков на день рождения. Каждый день рождения ждала. Сейчас не жду.

Сергей, 28 лет. Потерял маму в 9 лет.

Мне не сложно разговаривать на эту тему.

Мне было 9 лет. Мама работала в школе бухгалтером, я в этой же школе учился. У нее болела голова. Один день, на второй еще сильнее, на третий ее вообще в больницу завезли, потому что были адские боли. Это было воскресенье. В больнице не было особо врачей. Был только какой-то дежурный. Она день лежала в коме и к вечеру умерла.

Я даже сейчас не знаю, что это было. Я думал всегда, что это был менингит, а это, возможно, был энцефалит. Если бы там были врачи или если бы она раньше обратилась, возможно, все было бы по-другому. Она до последнего терпела. Таблетки пила, еще что-то готовила дома, мы с братом дрались, она еще нас пыталась успокоить. И сказала тогда фразу типа: «Заколебали вы, скорей бы сдохнуть».

За неделю до того, как мама умерла, мы взяли котенка. Он спал с ней, лежал около ее головы. Потом он жил еще с нами лет 11. Для меня это была связь с ней.

Папа ездил на заработки на стройку в Россию. Неплохо зарабатывал тогда. После ее смерти он пил месяца три. За нами с братом бабушка ухаживала. Потом папа опять уехал на заработки, потому что нужно было семью содержать. Так мы 5 лет жили с бабушкой. Я подозревал, что он с кем-то встречался, он иногда не ночевал дома. А потом папа привел другую женщину, и после этого бабушка ушла. Одну ночь эта женщина и папа переночевали вместе у нас дома, и после этого бабушка попросила отвезти ее домой, в соседнюю деревню.

У меня есть мать, но когда она была? Большую часть жизни я помню себя без нее. Как будто ее и не было.

«Мне кажется, когда ты говоришь о близком погибшем родственнике, все начинают тебя жалеть. А какого хера?»

В школе, когда хвалили, всегда упоминали маму: «Спасибо маме! Такая была хорошая!» Или ругали: «Вот если бы мама тебя видела!» Я всегда думал: «Бл*дь, суки, какого хера вы так говорите!» Мне хотелось, чтобы про нее не вспоминали, потому что я был маленьким и начинал плакать от этого.

Мне кажется, когда ты говоришь о близком погибшем родственнике, все начинают тебя жалеть. А какого хера? Я не понимаю, как мне себя вести.

На меня и на брата платили пособие. Мы не сразу это оформили. Папа не знал про него или не думал. Может, ему казалось, что это мелочно. У нас была соседка, она в этой же школе завхозом работала. Она рассказала нам эту фишку.

На стене у нас очень долго висел мамин портрет. А потом пришла папина новая женщина и сняла этот портрет.

Однажды на расческе, которой мама пользовалась, я нашел волос. Я его сохранил, облепил скотчем.

Была одежда, кошельки. Что-то мы раздали, что-то – сожгли. У нее было много хороших вещей. В деревню бабушке отвезли, чтобы раздать людям, а мне казалось: «Бля, как они будут носить ее вещи?»  

Я не верю во все эти раи, во всю эту херь. Мне кажется, что существует планетарный, вселенский обмен энергией.

На 40 дней мне приснился сон, что она в какой-то пещере и прощается со мной. Потом уходит из этой пещеры, а я остаюсь. Это был единственный раз, когда она мне снилась.

У отца были разные женщины. Помню одну, она вроде была клевой чувихой, а потом ты понимаешь, что у них терки каждый день.

Смерть – естественный цикл. Человек умирает – и все закончилось. Не надо слез, речей, траурных платков, всей этой хери. Все эти рюмки водки, хлеб. Я так ненавижу венки, похоронные процессии, пластиковые цветы, всю эту мишуру. Я вообще считаю, что нужно сжечь человека, посадить в его прах деревце и пусть ему будет зашибись. Если бы у меня под окном росла моя мать или бабушка, я бы понимал, что жизнь продолжается.

Год назад умерла бабушка. Я был на дне рождении в тот день. Я не почувствовал боли. Мне казалось, что так даже лучше, потому что последние 5-6 лет она просто сидела дома. У нее тяжело было с сердцем, она плохо слышала, у нее всегда кружилась голова, поэтому она не могла выйти на улицу. Все общаются – а она не в теме. А с ней общаться… Ей нужно было кричать. Она не могла поддерживать беседу. С ней можно было говорить только из сострадания.

«Я не приезжаю на кладбище. Там сильно пахнет деревом, лаком и пластмассовыми цветами»

Конечно, смерть включает эмоции, но что мои эмоции дадут? Лежать и плакать целый день?

Я даже не хочу думать, что с моими родственниками, друзьями или со мной может такое случиться. Я стараюсь сразу эти мысли из головы гнать. Хоть это и закономерный процесс, но мне страшно думать о смерти. Кажется, столько планов, столькому хочется научиться, а потом ты понимаешь, что можешь умереть, и кажется, зачем это все, если мы все равно все умрем.

Хочется понимать, что ты живешь в этом моменте, смотреть на эти деревья красивые, которые цветут, а всякие эти мелкие штуки – финансы, отношения, кто-то настроение испортил – все это такая мелочь. Нужно наслаждаться тем, что есть, но не получается.

Недавно прочитал на TUT.by про девушку. Ей 22 года, у нее рак лица и она собирает деньги на операцию. Все ноют в фэйсбуке, что дождь, плохая погода, а она говорит, что ей так хочется пройтись под этим дождем, и я понимаю, что у нее этого, возможно, уже никогда не будет. Или кусок хлеба пожевать, а она не может, потому что только супчики сейчас ест. Или когда ты оказываешься в тюрьме и понимаешь, что вот она – свобода. Ты сидишь дома, тебе некуда пойти, ты думаешь: «Черт, как все херово», а на самом деле вот твоя свобода – делай что хочешь. Нужно, чтобы стало очень плохо, чтобы понять, как было хорошо.

Когда мама умерла, ее гроб обвили красной кружевной вязаной лентой. Остался, видно, кусок лишний, он лежал на шкафу. Я смотрел на него. Смерть лежала рядом. А потом брат из этой ленты сделал себе такой пояс на гитару. Через пару дней папа попросил его снять.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

«Я на той стадии, где я ложусь и меня буквально разрывает от боли»

 

 

Линда, 19 лет. Потеряла дедушку в 13 лет.

Я чувствую потребность учиться не бояться говорить об этом.

Мне было 13, когда он умер. Пришла мама, села на кровать: «Мне нужно тебе кое-что сказать». «Нет!» – это все, что из меня вырвалось. Какое-то время я не плакала. Думала: «Ух ты! Кажется, сейчас нужно сделать вид, что я скорблю».

Меня накрыло защитным куполом, внутри которого произошел атомный взрыв. Все это не вышло и осталось внутри. Когда я заставила себя плакать, я позволила этому куполу дать маленькую трещину и выпустить последствия. Плакала три дня. Практически не спала.

Я не приезжаю на кладбище. Там сильно пахнет деревом, лаком и пластмассовыми цветами. Это сразу возвращает меня в моменты, когда бабушка говорила: «Видишь этот большой венок? Это я его купила. Он самый красивый здесь».

Дедушка был самым близким человеком для меня. Он всегда был рядом. С ним я запомнила свое детство. Он привил мне страсть к языку, к книгам. Он дал мне способ гордиться тем, чем я занимаюсь. И только он умел готовить то, что я не ела со дня его смерти, – гречку с молоком. Никто из моей семьи не может так, как он. Мы рассыпали гречку по столу и выбирали оттуда плохие зерна. Он оставлял меня сидеть на качелях. Водил меня в птичник. После его смерти все эти моменты начали собираться.

Когда он был жив, я не признавала ничего из этого. Я считала, что все так и должно быть. Я очень редко звонила ему и делала это через силу. После его смерти пришло осознание того, что я мало говорила, что люблю его.

Кроме его лучшего друга, я была единственным человеком, который во время похорон сказал посмертную речь. Я стояла тогда и понимала, что никто не подходит – ни мама, ни бабушка, ни друзья. Это оскорбило меня до глубины души. Я вырвалась из рук, которые меня обнимали, и стала говорить, что они все, кто здесь собрались, не очень-то друзья и не очень семья.

Пока шли похороны, я стащила из его полки неначатый блокнот. Солидный, из настоящей кожи, обсыпанный позолотой по бокам. Он в нем не начал писать. Ему было проще взять один из моих блокнотов с котятками и записывать в нем свое давление. Я решила, что это будет тем моим элементом, который позволяет мне держаться. Я вела его запойно. Каждое утро просыпалась с ощущением того, что я сейчас разорвусь и мне нужно что-то писать. Писала все, что помнила, чтобы его жизнь не стиралась из моей головы со временем. Позже я взяла традицию разговаривать с дедушкой только в годовщину его смерти. Мне казалось, что теперь он тот единственный человек, который может принять, что я лесбиянка или что у бабушки скверный характер.

В этом году я пришла в университет, расплакалась, стерла слезы и сказала себе: «Возьми себя в руки, Линда, ты больше не можешь падать». Я ненавидела себя за то, что именно в этот день я сидела на чертовой паре истории чешской литературы, хотя могла бы поехать на кладбище и поговорить с ним.

Смерть дедушки так или иначе привела меня к моему расстройству, к моему сэлф-харму, к моим нестабильным отношениям. Один незакрытый гештальт превратился в черную дыру, пожирающую всю мою жизнь. Это было настолько важно для меня маленькой, этот процесс прошел настолько неправильно. Иногда я слышу: «Линда, ты просто не на той стадии скорби, где люди говорят, что он был хорошим человеком, поднимают рюмку с водкой». Я на той стадии, где я ложусь и меня буквально разрывает от боли.

Мой психиатр говорит, что боль имеет конец. А по-моему – нет.

Смерть: ощущаем ли мы эйфорию в момент кончины?

• Шеймус Койл
• BBC Future

15 февраля 2020

Автор фото, Getty Images

Испытывает ли человек в момент смерти облегчение или даже эйфорию? И что происходит в нашем сознании в последние минуты жизни?

У многих усопших выражение лица — спокойное, умиротворенное, будто они просто спят. Но лицо одного моего родственника, который очень страдал от боли в последние часы своей жизни и не имел доступа к обезболивающим, после смерти излучало сияние, экстаз.

Много лет я размышлял о том, может ли человек в последние минуты жизни пережить эйфорию. Может ли смерть сопровождаться выбросом эндорфинов, прежде всего, когда человеку не давали обезболивающих? Этим вопросом задается 77-летний житель Гельсингборга в Швеции по имени Гёран.

Существует мнение, что человек борется за жизнь до последнего вздоха. Но, возможно, это не так.

Как эксперт по паллиативной помощи, я думаю, что процесс умирания начинается примерно за две недели до смерти. В этот период физическое состояние человека ухудшается. Ему становится труднее ходить, увеличивается сонливость. Человек все больше времени проводит во сне.

Ближе к последним дням человек постепенно теряет способность глотать таблетки, есть и пить.

Этот период специалисты по паллиативной медицине называют «активным умиранием», это означает, что человеку осталось примерно два-три дня.

Однако у кого-то этот этап проходит за день. А кто-то прибывает на грани смерти в течение почти недели, что, как правило, бывает крайне тягостно для их родственников.

Поэтому с разными людьми происходят разные процессы, и предсказывать их мы не можем.

Сам момент смерти довольно сложно распознать. Но исследования, которым сейчас занимается моя команда, показывают: чем ближе люди подходят к порогу смерти, тем больше организм выделяет веществ, связанных со стрессом.

У больных раком, а, может, и других людей, растут маркеры воспалительных процессов. Эти химические вещества свидетельствуют о том, что организм борется с инфекцией.

Автор фото, Unspalsh

Підпис до фото,

Возможно, наш мозг защищает нас от сильной боли в последние минуты жизни

Что касается всплеска эндорфина в крови, об этом ничего не известно, потому что никто до этого не исследовал этот вопрос.

Впрочем, проведенное в 2011 году исследование показало, что в мозге шести умирающих крыс в три раза повысился уровень серотонина, химического вещества, которое, как полагают, способствует ощущению счастья.

Мы не можем исключить, что нечто подобное происходит и у людей.

Это интересное предположение, и технология измерения уровня эндорфина и серотонина у человека уже есть.

Более проблематично провести повторный анализ крови в последние часы жизни человека. Получить финансирование для такого исследования также трудно.

Исследования в области паллиативной помощи получают в сотни раз меньше денег, чем, например, исследования рака.

Кроме того, нет никаких доказательств того, что обезболивающие, например морфин, могут препятствовать выработке эндорфинов. Смерть не всегда сопровождается болью.

Мои собственные наблюдения и разговоры с коллегами свидетельствуют о том, что если человек не страдал от боли до того, она не обязательно появится в момент смерти.

Мы не знаем, связано ли это с эндорфинами. Ответа пока нет.

Наш мозг имеет несколько возможностей, как преодолеть сильную боль. Вот почему солдаты на поле боя часто не испытывают боли, когда их внимание отвлекают.

Исследовательница Ирэн Трейси из Оксфордского университета продемонстрировала удивительную силу плацебо, ожидания и религиозных убеждений в преодолении боли. Медитация также может помочь.

Момент эйфории

Но что еще кроме эндорфинов может вызвать эйфорию перед смертью? Постепенное угасание организма сказывается и на мозге. Возможно, каким-то образом это влияет на наши чувства в момент ухода из жизни.

Американский нейрофизиолог Джилл Болте-Тейлор рассказала в своей лекции на TED, как во время инсульта она пережила эйфорию и даже «нирвану». У женщины отключилась левое полушарие мозга — источник логического рационального мышления.

Впрочем, повреждение правого полушария также может вызвать ощущение приближения к Творцу.

Я могу предположить, что ваш родственник пережил глубокий духовный опыт или озарение. Я знаю, что когда мой дед умирал, он поднял руку с вытянутым пальцем так, будто указывал на кого-то.

Мой отец, набожный католик, уверен, что дедушка увидел свою жену, мою бабушку. Он умер с улыбкой на лице, что принесло глубокое успокоение моему отцу.

Буддисты считают процесс умирания священным, веря, что момент смерти создает огромный потенциал для сознания. Они расценивают переход от существования к умиранию как наиболее важное событие жизни, как точку, когда вы переносите Карму из этой жизни в другие.

Автор фото, Javier Hirschfeld/ Getty Images

Підпис до фото,

Смерть не обязательно должна сопровождаться болью

Это не означает, что религиозные люди в целом переживают более радостный опыт смерти. Я наблюдал крайнее состояние тревоги у священников и монахинь на смертном одре. Возможно, их охватывало беспокойство об их моральном облике перед божьим судом.

В конце концов, каждый уходит из жизни по-своему. Предугадать, у кого он будет тихим, невозможно. Некоторым людям, чью смерть я видел, всплеск эндорфинов не помог.

Я помню молодых людей, которые так и не смогли принять того, что умирают. У них были молодые семьи, и они не смирились со смертью.

Я могу предположить, что экстатический опыт могли пережить те, кто каким-то образом принял смерть, смирился с ее неизбежностью.

Уход играет в этом большое значение. Наблюдение за пациентами с раком легких показали, что те из них, кто получил раннюю паллиативную помощь, жили дольше и уходили из жизни спокойнее.

Я помню одну женщину, которую кормили через капельницу. У нее был рак яичников, и она не могла есть. Люди, получающие питание подобным образом, сталкиваются с риском заражения серьезными инфекциями. После того, как она пережила второе или третье заражение, она изменилась.

От нее физически исходило ощущение умиротворения. На короткое время она вернулась из больницы домой, и я до сих пор помню, как она рассказывала о красоте закатов.

Мне трудно забыть этих людей, они всегда заставляют меня задуматься о собственной жизни.

В конце концов, мы очень мало знаем о том, что происходит, когда кто-либо умирает. После 5000 лет изучения медицины мы можем рассказать вам, как люди умирают в случае утопления или сердечного приступа, но не знаем, как умирают от рака или воспаления легких.

Единственное, что мы можем, это описать то, что происходит снаружи.

В своем исследовании я стараюсь демистифицировать смерть, понять физиологию умирания и разработать модели, которые могли бы спрогнозировать, какими будут последние недели и дни жизни человека.

Возможно, со временем мы также узнаем о роли эндорфинов в последние мгновения жизни.

Возможно, что мы переживаем глубочайший опыт в смутных недрах пространства между жизнью и смертью.

Но это не значит, что мы не должны пытаться поймать последний луч света.

Как говорил шведский дипломат Даг Хаммаршёльд (Dag Hammarskjöld): «Не ищите смерть. Она сама вас найдет. Ищите путь, превращающий смерть в достижение».

Шеймус Койл — почетный клинический научный сотрудник Ливерпульского университета и специалист по паллиативной медицине.

В новой серии «Великие вопросы жизни», которую BBC Future публикует совместно с The Conversation, мы пытаемся ответить на вопросы читателей о жизни, любви, смерти и Вселенной. В поисках ответов мы обращаемся к исследователям, которые ищут новые перспективы в этих фундаментальных вопросах.

Прочитать оригинал этой статьи на английском языке вы можете на сайте BBC Future.

Хотите поделиться с нами своими жизненными историями? Напишите о себе по адресу: [email protected], и наши журналисты с вами свяжутся.

Как мысли о смерти меняют наше мировоззрение

• Джонатан Йонг
• Университет Ковентри

24 февраля 2016

Автор фото, Thinkstock

Чтение этой статьи может повлиять на ваши политические убеждения, предрассудки и пристрастия, а также на процесс принятия решений. Более того, возможно, у вас возникнет желание стать знаменитым. Почему? Очень просто: мысли о смерти до основания меняют наш взгляд на себя и на мир, убежден автор BBC Future.

Если смерть — где-то все еще запретная тема, то возможно, что это уже ненадолго.

В наше время предпринимается все больше попыток активизировать обсуждение темы смерти — как в домашней обстановке, так и на публике.

Например, в кафе смерти, первое из которых было открыто в Швейцарии в 2004 году, и которые затем распространились по всему миру.

В подобных заведениях люди могут обсудить свои страхи за чашкой чая или кофе, заедая свои тревоги вкусным пирожным.

Наше нежелание говорить о смерти часто воспринимается как признак боязни, заставляющей нас подавлять мысли о неизбежном конце.

Однако прямых указаний на то, что это действительно так, очень мало.

Страх за близких

Итак, какой уровень тревоги, вызываемой мыслями о смерти, можно считать нормальным? И как это проявляется?

Если судить по результатам исследований, проведенных методом анкетного опроса, можно сделать вывод, что мы, очевидно, куда больше боимся потери наших близких, чем собственной смерти. (Данные австралийских ученых опубликованы в 2001 году в журнале о смерти и умирании Omega – Ред.).

Аналогичные изыскания показали, что нас скорее сильнее страшит процесс умирания, включая, например, присущие ему боль и одиночество, чем собственно окончание жизни. (Данные опроса канадских студентов опубликованы в научном альманахе «Смерть», Death, в 2008 году – Ред.).

В общем и целом, когда нам задают вопрос, боимся ли мы умереть, большинство из нас это отрицает, демонстрируя невысокий уровень беспокойства.

Меньшинство, т.е. люди, демонстрирующие высокий уровень тревоги в связи с неизбежностью смерти, даже считаются психически ненормальными – пациентами, страдающими танатофобией (болезненным страхом смерти), которым следовало бы обратиться за медицинской помощью.

Автор фото, iStock

Подпись к фото,

Стоит раз-другой задуматься о могиле, которая всех нас ждет впереди, и ваши предрассудки и предубеждения изменятся

С другой стороны, тенденция проявлять невысокий уровень тревоги по поводу смерти, который характерен для многих из нас, может оказаться результатом нашего нежелания признаться в собственном страхе — как другим, так и самому себе.

Танато-консерватизм

Основываясь на этой гипотезе, психологи уже на протяжении почти 30 лет изучают социальные и психологические последствия столкновения лицом к лицу с тем фактом, что все мы смертны.

В ходе более чем 200 экспериментов людям предлагали вообразить себе, что они умирают.

Первое такое исследование было проведено в США в 1989 году на примере судей муниципальных судов. Их попросили назначить сумму залога для воображаемой проститутки в рамках гипотетического судебного разбирательства.

Как правило, те судьи, которым до вынесения решения напоминали о том, что они смертны, назначали гораздо более весомый залог, чем их коллеги, избежавшие таких напоминаний.

Первые в среднем устанавливали залог в 455 долларов, вторые – 50. С тех пор были обнаружены и многие другие последствия [размышлений о собственной смерти], отразившиеся на представителях различных категорий людей и населения в целом во многих странах мира.

Помимо того, что мысли о смерти повышают нашу склонность карать других, они еще и усиливают наши националистические предрассудки, заставляя нас с предубеждением относиться к представителям иных расовых, религиозных и возрастных групп.

В совокупности, результаты десятков такого рода исследований показывают, что напоминания о смерти делают более прочной нашу привязанность к тем слоям и группам людей, к которым мы принадлежим, в ущерб тем, кто отличается от нас. (Материалы опубликованы в специализированных научных изданиях по социальной психологии с 1997 по 2009 годы – Ред.).

Автор фото, Thinkstock

Подпись к фото,

Исследования показывают, что нас больше тревожит перспектива потерять своих родных и близких, чем собственная смерть

Напоминание о смерти оказывает любопытное воздействие на наши политические и религиозные взгляды.

С одной стороны, это приводит к усилению поляризации: либералы становятся либеральнее, а консерваторы – более консервативными.

Аналогичным образом, религиозные люди более рьяно начинают отстаивать свои верования, тогда как нерелигиозные – активнее проповедуют собственное неверие.

В то же время в ходе этих изысканий выяснилось: когда напоминание о смерти становится особенно настойчивым и участники опросов не упорствуют в своих политических пристрастиях, тогда либералы и консерваторы в равной мере склонны поддерживать консервативные идеи и консервативных кандидатов.

По мнению некоторых авторов, этим можно объяснить сдвиг вправо в США после терактов 11 сентября 2001 года.

Но почему же смерть делает нас столь склонными карать, а также такими консервативными и религиозными?

Согласно различным теориям, мысли о смерти подталкивают нас к поискам бессмертия.

Жизнь вечная

Многие религии обещают бессмертие в буквальном смысле, однако наши светские привязанности, такие как принадлежность к тому или иному национальному государству или этнической группе, могут обеспечить символическое бессмертие.

Отождествление себя с определенной государственной или социальной общностью и следование традициям, которые переживут нас – часть нашей идентичности.

Защита наших культурных норм повышает остроту чувства принадлежности к соответствующей общности, а повышенная склонность к наказанию лиц, нарушающих культурные нормы, — проявление этой тенденции.

В соответствии с этой концепцией ученые также установили, что напоминания о смерти стимулируют наше стремление к славе и желание иметь детей.

И то и другое ассоциируется с символическим бессмертием. Выходит, что мы хотим добиться бессмертия благодаря своему труду и передаче нашей ДНК потомкам.

Автор фото, iStock

Подпись к фото,

Мысли о смерти влияют на степень консерватизма принимаемых нами решений

Когда нам задают прямой вопрос [о смерти], мы, похоже, даже не отдавая себе в этом отчета, не испытываем страха смерти.

Нам также не приходит в голову, что мысли о смерти могут оказывать столь разнообразное воздействие на наши отношения в обществе. Но существуют, однако, пределы наших способностей к самоанализу.

Мы плохо можем предсказывать, какие чувства испытаем и как поведем себя в тех или иных ситуациях в будущем.

Мы также плохо анализируем причины, почему чувствуем себя именно так, а не иначе, или почему мы повели себя определенным образом.

Итак, осознаем мы это или нет, похоже, что когда мы извлекаем на поверхность мысли о собственной смерти из глубин собственного сознания, мы открываем ящик Пандоры.

Какой же вывод следует из всех этих усилий, направленных на то, чтобы путем откровенного разговора сдернуть завесу мистики со смерти и умирания? Трудно сказать.

Присутствие отчетливого образа смерти в нашем воображении, будь то в личной или общественной жизни, может сделать нас более склонными к наказанию других людей и подверженными предрассудкам, — что, собственно, и вытекает из данных разнообразных исследований.

Но в то же время, возможно, эти негативные последствия и возникают именно по той самой причине, что мы не привыкли думать и говорить о смерти.

Метод экспозиционной терапии, прибегая к которому, врачи деликатно демонстрируют больным причину их тревог – предмет, животное или даже воспоминание – уменьшает страхи пациентов.

Вероятно, эта недавно наметившаяся тенденция к нарушению одного из самых традиционных табу станет своего рода психологической прививкой и сделает нас сильнее перед лицом смерти.

Я не могу общаться с матерью и ненавижу себя за это. Как живут люди с комплексом вины

Источник: Сноб (snob.ru), Москва, 6 сентября 2020

Чувство вины знакомо каждому. Но как жить, когда оно становится деструктивным и приобретает патологические формы? Люди с синдромом вины рассказали «Снобу», кто в детстве навязал им это ощущение и как оно осложнило их взрослую жизнь.

История Александры

Мне лет пять, сестре около трех. Мы балуемся. У мамы не получается нас успокоить, поэтому она ложится на диван, закатывает глаза и просит позвать соседку: «Я умираю!» Мы верим ей (мама сильно болела, мучилась астматическими приступами удушья и все мое раннее детство лежала в больницах), плача, обещаем слушаться, и просим: «Только, пожалуйста, мамочка, не умирай!» С тех пор я очень боюсь смерти и часто о ней думаю.

Я поздний ребенок. Моя мама выросла в консервативной семье. Она с детства внушала нам с сестрой, что добрачный секс — плохо, девушки, потерявшие невинность до свадьбы, — проститутки, а сам секс — грязь и мерзость и нужен только для рождения детей. Думаю, эти взгляды объясняются еще и тем, что она вышла замуж за нелюбимого человека, который был сильно старше ее. Это был своеобразный брак по расчету: матери нужно было зацепиться в большом городе, а отцу, для которого это был второй брак, была нужна бесплатная домработница. Когда, будучи подростком, я делилась с мамой своими любовными переживаниями и неудачами, она могла назвать меня идиоткой и сказать, что я сама виновата, потому что приличные девочки за мальчиками не бегают. Вместо поддержки и слов утешения я слышала только обвинения и упреки. При этом я не могу сказать, что чувствовала себя нелюбимой или недооцененной во всем остальном.

До 18 лет матери удавалось держать меня в ежовых рукавицах. Потом я начала «бунтовать»: перекрасила волосы в черный и сделала пирсинг. Отношений у меня по-прежнему не было. Мама постоянно контролировала, где я и с кем. Невинности я лишилась за два месяца до своего двадцатилетия. Мама уехала отдыхать к сестре, и я могла гулять допоздна с кем хочу. Отец относился к этому спокойно. Это был секс ради секса. Природа начала брать свое в 16 лет, но как-то возможности не было. А тут я просто переспала с парнем, которого знала пару недель. Помню, первой моей мыслью было: «Теперь меня никто не возьмет замуж».

С тех пор каждый раз, вступая в отношения или занимаясь сексом с новым партнером, я чувствую себя виноватой. Меня беспокоит, что они подумают обо мне плохо, хотя они и не думают. Я не хочу, чтобы они считали меня шлюхой. Эта установка, вбитая мне в голову еще в детстве, не дает мне спокойно жить, хотя мозгом я понимаю, что все это глупости.

Когда мать узнала, что я не «девочка», она сказала, что разочарована, что я ее опозорила: «Ты совершила “ошибку”, надеюсь, “ошибаться” (читай: заниматься с кем-то сексом до брака) снова не будешь». До сих пор, когда мы ссоримся, она иногда может назвать меня проституткой только за то, что у меня было больше одного партнера, да еще и до брака. При этом секс в моей жизни случался нечасто, и я никогда не изменяла постоянному партнеру, даже если спала с ним пару раз в год, до полного разрыва отношений. Ну вот, я опять начинаю оправдываться…

Сильное чувство вины повлияло не только на мою сексуальную жизнь. Мама, привыкшая жить нашей с сестрой жизнью, так и не смирилась с тем, что мы выросли. Когда в 25 лет моя сестра решила жить отдельно и съехала, мать со слезами на глазах обвиняла ее в неблагодарности, в том, что она «бросила на произвол судьбы пожилых родителей» и т. п. Отец, надо сказать, воспринял переезд дочери как само собой разумеющееся и не делал из этого трагедии. Я съехать так и не смогла. Чувство вины, любовь к родителям и ощущение того, что семья важнее всего, взяли надо мной верх, хотя я и понимаю, что съехать — не значит бросить. Ну и родители у меня действительно пожилые, я немного помогаю им финансово (что также не дает мне снимать жилье) и выполняю разную мелкую работу по дому: от хождения за продуктами в магазин и записи в поликлинику до прибивания полочек и починки ноутбука.

Все было бы нормально, но мать до сих пор пытается меня контролировать и лезть в мою личную жизнь («Хорошие девочки так себя не ведут!» — «Мама, я взрослая женщина! Хватит разговаривать со мной как с маленькой!»). Я пытаюсь отстаивать свои границы и учусь говорить «нет». Часто это заканчивается ссорой. Я срываюсь и ору матом, что меня все *** [достало], что я так больше не могу. Если мама проезжается по больному, могу ее послать. Раньше я всегда молчала, терпела ее оскорбления, но потом мне надоело. В ответ слышу, что я не имею права ее оскорблять, а она может это делать, потому что это она меня родила, а не наоборот. За эти срывы я потом очень себя виню. А мама начинает рассказывать подругам, что дети неблагодарные и не нужно им посвящать свою жизнь.

В последнее время я много плачу и думаю, что лучше бы я переехала. «Ну и съезжай! — говорит она, а потом почти сразу: — И ты туда же! Да я на вас всю жизнь положила, ночами не спала!» К слову, мать до сих пор безуспешно пытается вернуть мою сестру в отчий дом, пробуя повлиять на нее через родителей подруги, с которой сестра снимает квартиру. Мои разговоры на тему, что сестра давно уже взрослая, самостоятельная, независимая и не нужно вмешиваться в ее жизнь, приводят только к одной реакции: «Я не вмешиваюсь! И вообще, я мать, я знаю, как лучше. Она должна жить дома. Вот когда замуж выйдет, пусть делает что хочет».

Мама, в силу обстоятельств, так и не подала «стакан воды» своей матери. За лежачей бабушкой, которая жила в другой стране, много лет ухаживала моя тетя. Она так и не устроила свою жизнь. Иногда мне кажется, что со мной будет так же и что я освобожусь, только когда мамы не станет. Я ненавижу себя за эту мысль. И очень боюсь этого момента: я люблю родителей и не хочу их терять.

Все эти выяснения отношений и грызущее чувство вины отнимают очень много энергии, поэтому я стараюсь не выходить из комнаты и свести общение с мамой к минимуму, а это сложно — мы же живем в одном доме. Ну и, конечно, потом мать начинает обижаться, что я с ней мало общаюсь, а я опять начинаю терзаться чувством вины. И так по кругу.

Вероника Тимошенко, психолог Семейного центра «Отрадное»:

Многие психологи считают, что причиной ощущения вины у взрослых является строгое или даже жесткое воспитание, которое не учитывает потребности ребенка. Мать Александры использовала манипулятивные приемы, внушала девочке, что та обязана оправдывать ее ожидания, часто идеалистические. Чувство вины, навязанное девочке, использовалось как рычаг влияния на ребенка.

Человек, выросший в такой семье, как бы проживает не свою жизнь. Комплекс вины заставляет его постоянно угождать родительской воле. Он испытывает страх перед выбором: выбирает, кем быть, с кем жить, как себя вести, не самостоятельно, а с оглядкой на родителей. При этом ему кажется, что он недостаточно хорош в своем деле, в своих отношениях с партнером, детьми, друзьями. Чувство вины мучительно и доставляет огромный дискомфорт, который не дает чувствовать себя счастливым.

История Марьяны

Мама всю жизнь говорила мне, что я какая-то неправильная, что я ни с чем не справлюсь и ни на что не способна. Я ей верила и с детства жила с ощущением тревожности, думая, что так живут все. Только в прошлом году, когда из-за панических атак я обратилась за помощью к психотерапевту, у меня начали открываться глаза.

Мама с детства меня стыдила и винила во всем. Помню, однажды поздно вечером я, маленькая, проснулась и не нашла маму рядом. Я очень испугалась и, громко рыдая «Мама! Мама!», выбежала на крыльцо. Тут она появилась и, вместо того чтобы меня успокоить, начала орать, что мне должно быть стыдно, что я позорю ее перед соседями, такая большая — пугаюсь! Еще случай. Мы с мамой поздно возвращались домой. Идти было далеко, и нас взялись подвезти какие-то солдаты. Их было трое. Мама, тревожный человек, напридумывала себе что-то и начала плакать. Может, боялась ехать одна с тремя мужчинами. (Позже она рассказывала подруге, что не знает, что на нее тогда нашло.) Я испугалась и, не понимая, почему мама рыдает, тоже начала реветь. В итоге нас высадили на обочине. Мама начала кричать, что это сделали из-за меня и не надо было мне плакать. И таких ситуаций, когда меня делали виноватой, было много.

Вообще, мне кажется, что мы с младшим братом для мамы были чем-то вроде кошек: если мама была в хорошем настроении, могла погладить по голове, если в плохом — нам не стоило путаться у нее под ногами. У мамы была присказка, которой она пугала нас с братом, если мы не слушались: «Вы еще ко мне подскочите». Услышав это, мы кидались делать все. Правда, она нас не била. Бил наш отец-алкоголик — я до смерти его боялась. Мама это знала, но ничего не делала — ей плохо даются любовь и поддержка. Поэтому с детства я старалась быть максимально удобной для родителей: тихо сидеть, мало разговаривать, лишний раз ничего не просить, лишь бы они не сердились. Я считала, что так они будут меня больше любить и меньше ругать.

Через несколько лет мать развелась с отцом и частенько говорила нам с братом: «Если вам что-то не нравится, живите с ним». У меня было ощущение, что маме все равно, есть мы или нет. После развода мне ее ужасно не хватало: она много работала и практически все свободное время проводила с подругами. На фоне пережитого стресса в 16 лет у меня развились социофобия и обсессивно-компульсивное расстройство, позднее — генерализованное тревожное расстройство. Мы с психотерапевтом до сих пор работаем над этим.

Я поступила в университет, но позже бросила учебу из-за накрывшей меня на третьей сессии депрессии. Мама тогда как раз начала намекать, что не знает, чем платить дальше за обучение. А я уже была так вымотана, что в каком-то смысле решила сделать ей «одолжение», бросив все. Я думала, что недостаточно умна, чтобы учиться в университете, и мне нужно идти работать продавцом, как мама. Хотя все предыдущие сессии я сдавала успешно. После этого мама постоянно говорила мне, что я неудачница, что теперь у меня единственный выход — найти богатого мужа и жить за его счет, потому что толку от меня все равно никакого. Манипуляции, вранье, сарказм, обесценивание, критика и постоянное убеждение в том, что я беспомощная, подавались как забота обо мне. Поэтому я долго идеализировала маму и верила, что проблема исключительно во мне, что во всем виновата я. Доходило даже до мыслей о самоубийстве — таким скверным и никчемным человеком я себя чувствовала.

Я прожила с матерью еще лет десять — не было финансовой возможности съехать. Постоянные крики, скандалы, «ты живешь в моем доме, поэтому делай так, как я тебе говорю». Очень тяжело жить с человеком, который вечно всем недоволен и всех критикует. В 28 лет я съехала и наконец смогла выдохнуть. Мой брат, который младше меня на два года, до сих пор живет с мамой и не собирается съезжать. Он считает ее спасительницей, которая увезла нас от агрессивного отца-алкоголика. Думаю, брат подсознательно считает, что, пока он живет с матерью, с ним все будет в порядке.

С переездом тревога и депрессия никуда не ушли. Каждый раз, когда мы встречались с мамой, настроение портилось: меня словно бы откидывало назад, в прошлое, где меня ни во что не ставили и постоянно попрекали. Когда я говорила, как было бы здорово уехать жить в другой город или страну, она говорила, мне, что я не справлюсь и пропаду, да и вообще, как я могу мать родную оставить. Если я что-то не хотела для нее сделать, она говорила: «Ну, как же так, ты родной матери отказываешь?» И я снова чувствовала себя виноватой.

Пару лет назад к моей тревожности и депрессии прибавились панические атаки. Помню, в одну из ночей, когда меня накрыло, я позвонила маме и попросила поговорить со мной, потому что мне было очень страшно и казалось, что я умираю. Мама только раздраженно сказала, что я выбрала не самое удобное время для звонка, потому что ей завтра рано вставать на работу, и я сама должна справиться со своими проблемами. Больше я за помощью к ней не обращалась и наконец обратилась к психотерапевту. Он помог мне избавиться от панических атак и понять, что я не обязана поддерживать отношения с людьми, от общения с которыми мне плохо, даже если это мои родственники. Я поняла, что все это время не разрывала связь с мамой только из чувства долга, и в итоге прекратила общение. Но иногда я думаю, что ошиблась, что мне все это показалось, что вдруг мы с терапевтом не правы и своим решением я нарушаю вековые общественные устои. Мой внутренний ребенок до сих пор боится маму, от которой зависел в детстве.

Вероника Тимошенко, психолог Семейного центра «Отрадное»:

Марьяна выросла в дисфункциональной семье с зависимыми и созависимыми родственниками, а ее мать была эмоционально нестабильна. В таких семьях не соблюдаются личностные границы, нет уважения к друг другу и к детям, а у детей нет ощущения безопасности. Ребенку, чтобы выжить, приходится подстраиваться под взрослого, выполняя его эмоциональные запросы. Впоследствии эта стратегия не дает личности проявить себя и жить полноценной жизнью и может стать причиной различных расстройств.

История Сергея

Мой папа вырос без отца. Его мать работала кондуктором. Денег, чтобы поднять на ноги двоих детей, едва хватало. Отец рано узнал, что такое ответственность и самостоятельность. Хотя мы играли с ним в футбол, ходили на рыбалку, он не участвовал в моем непосредственном воспитании и никогда не давал советов, которые так нужны мальчику, — например, что делать, если начинается драка.

Моя мать — младший ребенок в многодетной деревенской семье. Ее детство тоже нельзя назвать счастливым: ей приходилось много хлопотать по хозяйству, а мой дед, выпив, иногда бегал за ней с топором забавы ради. После школы мать перебралась в город и выучилась на педагога. Она относилась ко мне не как к сыну, а как к ученику, плюс очень опекала меня. Мать постоянно ругала меня за оценки ниже пятерки, даже если это была пятерка с минусом, сравнивала меня с другими детьми и с собой: «Я училась на пятерки, ты тоже должен так учиться!» При этом за отличные оценки меня не хвалили, потому что получить пять — «нормально», «так и должно быть». Или вот еще показательный пример ее отношения ко мне. Когда мне было лет 5–6, я играл во дворе с пацанами: меня кинули в сугроб и навалились сверху, а я чуть не задохнулся, так как был самым мелким. Испуганный и зареванный, я вернулся домой и матюгнулся с порога на пацанов. За это мне тут же прилетело рукой по губам от матери, потому что я не должен ругаться. Почему я плачу, мать абсолютно не интересовало.

Когда мне было 12, родители взяли ипотеку — чтобы ее выплачивать, отец работал до поздней ночи. Примерно в этот же период мы забрали к себе парализованную бабушку, у которой начался маразм. Все это негативно сказалось на семейном психоэмоциональном фоне. После уроков я вынужден был сидеть дома и ухаживать за бабушкой. Я стал хуже учиться. Мои попытки оправдаться перед матерью ни к чему хорошему не приводили: в ответ на мои аргументы вроде «есть дети, которые учатся хуже» она лицемерно парировала «меня они не волнуют», хотя мать часто сравнивала меня с теми, кто учится лучше. Во время этих ссор я иногда слышал от матери «Вот некоторые в детском доме вообще без родителей живут, поэтому ты должен быть счастлив!» Я не понимал, почему она так со мной себя ведет, и в какой-то момент начал чувствовать себя нежеланным ребенком (позднее я предъявлял за это родителям претензии, пытаясь вызвать у них чувство вины — использовал против них их же методы). К тому же отец иногда, без зла или намерения причинить мне боль, рассказывал, что еще до женитьбы, в другом городе, у него хорошо складывалась работа ученого и он жалеет, что ему по семейным обстоятельствам пришлось все бросить и вернуться домой. Мое сознание извращало эту историю до мысли: «Раз он жалеет, что вернулся — значит, жалеет, что семью завел, что я родился».

К 16 годам я заработал депрессивное расстройство. Попытки словесно оправдать себя, избавиться от чувства вины, доказать, что я нормальный, ни к чему не приводили, а только усугубляли ситуацию, и я начал себя калечить. Физическая боль отвлекала от душевной и давала высвободиться эмоциям. В порыве злости, отчаяния, истерики я мог набить ручкой гематому на лбу и исколоть себе руку ножом. У матери тут же включался «материнский инстинкт», и она оставляла свои нападки. Получается, я становился тем, кто манипулирует и вызывает чувство вины. Мы менялись ролями.

В 23 года депрессия достигла пика: я потерял сон, не ощущал вкуса еды, вставал с ощущением, что на голову положили кирпич, и думал о суициде («Нет человека — нет проблемы»). Хорошие друзья отправили меня к психиатру. Сеансы психотерапии помогли мне вернуться в относительную норму, восстановиться физически и изменить отношение к ситуации. Однако я не могу сказать, что решил все свои проблемы.

Мое критическое состояние повлияло на отношения с родителями. С отцом я общаюсь нормально, поскольку к нему у меня меньше претензий. С матерью — когда как. Хотя у нас и были долгие беседы про прощение друг друга, ее привычка при любой ссоре вспоминать события 10–15-летней давности вызывает у меня острую ответную реакцию. Мы все еще периодически бросаемся друг в друга желчью, просто сейчас в конфликте доминирую я (при этом я не желаю родителям зла). Это абсолютно никому не идет на пользу, поэтому я решил отстраниться и свести контакты к минимуму. Когда я переехал от родителей, жить мне стало значительно легче.

Вероника Тимошенко, психолог Семейного центра «Отрадное»:

Мать Сергея была эмоционально холодна и дистанцировалась от ребенка. Помимо чувства вины навязала ему комплекс отличника.
Патологические размеры и формы чувство вины начинает принимать тогда, когда человек занимается постоянным самобичеванием, не верит в свои силы, становится обидчивым, отказывается думать и мечтать о будущем. Чтобы избавиться от этого деструктивного чувства, человеку нужно признать, что оно приобрело у него патологическую форму, и пойти на прием к специалисту. Потому что, как правило, самостоятельно принять постулаты, что никто не обязан соответствовать ожиданиям других, что у каждой личности есть свои границы, что каждая личность цельная и ценна сама по себе, посмотреть на ситуацию с разных углов, человек с комплексом вины не может.

Комплекс вины идет рука об руку с понятием долженствования. Есть расхожее понятие «никто никому ничего не должен». Оно может звучать спорно. Но попробуйте заменить слово «должен» на слово «хочу», и тогда ваши действия и ваша жизнь приобретут совсем другой смысл: я помогаю близким не потому, что должен, а потому что люблю их и хочу помочь. Чувствуете разницу?

Не стоит винить родителей и свое тяжелое детство в своих собственных уже взрослых проблемах и неудачах. Постарайтесь стать своему внутреннему ребенку лучшим родителем. Ваша жизнь в ваших руках.

Что такое комплекс вины и как от него избавиться

Ирина Кутянова, психолог Семейного центра «Печатники»:

Чувство вины — гипертрофированное чувство ответственности, оно может быть как рациональным, так и нерациональным. Нерациональное чувство вины возникает, когда на ребенка возлагают несоразмерную его возрасту ответственность (как в третьей истории), требуют и ожидают от него слишком многого. Ребенок не справляется и чувствует себя виноватым.

Во всех историях дети были нежеланны или рождены не в любви — и в этом изначально корень проблемы. То есть формирование комплекса вины началось еще до появления этих детей на свет. Такие дети всячески пытаются заслужить любовь родителей, но при этом считают, что недостойны быть счастливыми. Они стараются быть удобными, сначала для родителей, а в дальнейшем и для окружающих.

Нежеланным или рожденным не в любви детям родители бессознательно транслируют негативные установки на жизнь: не люби, не живи, не будь счастливым. Например, в первой истории мама на подсознательном уровне считала, что пошла на несчастливый брак, поэтому и дочь не имеет права быть счастливой и должна следовать по ее пути, а ее собственные желания — это плохо и греховно. В таких семьях существует проблема эмоционального слияния, отсутствия границ, ребенок воспринимается не как отдельная личность, а как собственность родителей.

Поэтому, чтобы преодолеть комплекс вины, человеку нужно работать с выстраиванием личностных границ, понимать, когда он действует под влиянием собственных эмоций, а когда — под влиянием чужих, повышать свою ценность и значимость и дать себе разрешение на то, чтобы жить, любить и быть счастливым человеком. Для людей с комплексом вины важно работать с высвобождением эмоций, хотя осознавать свою нежеланность и травматичное детство для них будет очень болезненно. Им важно отделиться от родителей, прежде всего эмоционально. Иногда необходимо физическое разделение: съехать и не позволять родителям вмешиваться в свою жизнь. Когда это происходит, чувство вины ослабевает и отношения выравниваются.

Однако таким родителям не просто отпустить своих детей. Когда дети вырастают, родителям становится страшно, что они станут ненужными. Тогда начинаются манипуляции: например, маме вдруг становится плохо, когда сын собирается на свидание или как-то пытается устроить свою личную жизнь. Родители начинают нагружать детей ответственностью и напоминать о неоплатном долге. Хотя забота о родителях заложена в нашей культуре, жизнь направлена на движение вперед: дети отдают «долг» своим детям. Ребенку, выросшему без родительской любви, сложно возвращать ее родителям. Он делает что-то для родителей вымученно, из гипертрофированного чувства вины и долга, а не из любви. Когда же ребенок растет в любви, он возвращает не «долг», а заботу, по собственному желанию.

Как восстановить душевное равновесие после утраты близкого человека?

Сил и любви всем, кто горюет сейчас.
Слёзы людские, о слёзы людские,
Льётесь вы ранней и поздней порой…
Льётесь безвестные, льётесь незримые,
Неистощимые, неисчислимые, —
Льётесь, как льются струи дождевые
В осень глухую порою ночной.…

Ф.И.Тютчев

Ежегодно в третье воскресенье мая во всем мире отмечается Международный день памяти умерших от СПИДа. В этот день во всех странах миллионы людей организуют различные мероприятия, чтобы почтить память умерших от СПИДа.

Утрата близкого – сложнейшее событие, затрагивающее все стороны жизни, все уровни телесного, душевного и социального существования человека. Процесс переживая утраты называют работой горя. Горевание – это естественный процесс, в котором организм стремится к равновесию, заживляя свои раны, как телесные, так и душевные.

«Переживание горя — это одно из самых таинственных действий души» — пишет Ф. Е. Василюк в своей работе «Пережить горе». Каким чудесным образом человеку, опустошенному утратой, удастся возродиться и наполнить свой мир смыслом? Как он, уверенный, что навсегда лишился радости и желания жить, сможет восстановить душевное равновесие, ощутить краски и вкус жизни? Как страдание переплавляется в мудрость? Все это – насущные вопросы, знать конкретные ответы, на которые нужно хотя бы потому, что всем нам рано или поздно приходится, по профессиональному ли долгу или по долгу человеческому, утешать и поддерживать горюющих людей, помогать пережить горе.

Горе и утрата всегда неожиданны, даже если бы вроде бы мы были готовы и ожидали утрату, все равно это ожидаемая, но все-таки неожиданность.

Наверняка многим из нас знакомо это чувство неловкости, когда не знаешь, что сказать, как себя вести или бессилия от того, что непонятно, что делать. Как же помочь страдающему человеку? Так же, как при телесных повреждениях, процесс заживления душевной раны имеет свои закономерности. Знание этих закономерностей может служить опорой, помогающей уменьшить ощущения растерянности и беспомощности, может обеспечить более адекватное восприятие поведения страдающего человека и оказать нужную поддержку и помощь.

Начальная фаза горя – шок и оцепенение. «Не может быть!» – такова первая реакция на весть о смерти. Ф.Е. Василюк отмечает, что характерное состояние может длиться от нескольких секунд до нескольких недель, в среднем к 7-9-му дню сменяясь постепенно другой картиной.

Оцепенение – наиболее заметная особенность этого состояния. Дыхание скорбящего затруднено, неритмично, частое желание глубоко вдохнуть приводит к прерывистому, судорожному (как по ступенькам) неполному вдоху, скованность, напряжение. Малоподвижность иногда сменяется минутами суетливой активности.

Всё случившееся кажется нереальным, душа как-будто онемела, ощущение бесчувственности, оглушенности. Внешняя реальность воспринимается с трудом, поэтому через некоторое время человеку бывает трудно вспомнить происходящее.

Важно понимать! Считается, что человек в таком состоянии не впускает произошедшее в свою жизнь. В это время он как бы находится сразу в двух мирах, в настоящем — «здесь и теперь» и в прошлом — «там и тогда» до момента утраты. Мы имеем дело не с отрицанием факта, что «его (умершего) нет здесь», а с отрицанием факта, что «я (горюющий) здесь». Не случившееся трагическое событие не впускается в настоящее, а само оно не впускает настоящее в прошлое. Шок оставляет человека в этом «до», где умерший был еще жив, еще был рядом. Если бы человек мог ясно осознать, что с ним происходит в этом периоде оцепенения, он бы мог сказать соболезнующим ему по поводу того, что умершего нет с ним: «Это меня нет с вами, я там, точнее, здесь, с ним».

Настоящее «давит» на такой внутренний мир — любой звонок, любой сигнал из настоящего превращается в помеху, мешающую существованию в «там и тогда», а это существование в прошлом — насущная потребность и любая преграда — вызывает чувство злости. Как объяснить все эти явления? Такое состояние – защитный механизм нашей психики, душевная анестезия — отрицание факта или значения смерти. Душа не может сразу, целиком, принять утрату.

Что делать? Главный душевный труд горюющего человека – осмысление и принятие случившегося разумом. Очень важно на этой стадии дать выход чувствам – иметь возможность поговорить о происходящем, но и иметь возможность отвлечься. Хорошо, если рядом находится человек, способный разделить боль потери и поддержать. Его задача – сопровождать процесс естественного переживания, не мешая ему, но поддерживая, быть готовым выслушать и просто побыть вместе. Вспомните период первых дней после утраты? Что для вас было важным в этот момент? Чаще всего отвечают – реальная помощь друзей, родственников. Необходимо, чтобы кто-то просто позаботился о физическом состоянии горюющего человека, т.к. он может забывать поесть, плохо спать, бывает, люди ложатся спать, не раздеваясь и пр. Чтобы приехали, помогли организовать похороны, разобраться с документами, приготовили еду и пр.

Следующая фаза – фаза поиска (поиска возможности вернуть утрату), фаза отрицания утраты, её постоянства и неотвратимости.

Первым сильным чувством, прорывающим пелену оцепенения и обманчивого равнодушия, нередко оказывается злость или агрессия. Она неожиданна, непонятна для самого человека, он боится, что не сможет ее сдержать. Иногда бывает так, что разумом мы понимаем, что «нельзя злиться, обижаться», но все равно чувствуем гнев или обиду за то, что умерший «бросил меня».

Временные границы этого периода выделить трудно, так как он продолжается волнообразно и на следующих стадиях горя. В среднем выделяют 5-12-й день после известия о смерти. В это время разум как будто играет с нами, при этом пугая видениями умершего — то вдруг видим его в метро и тот час же ощущаем укол испуга — «он же умер», то вдруг звонок по телефону, мелькнет мысль — он звонит, то слышим его голос на улице, а вот он шуршит тапочками в соседней комнате. … Такие видения вполне обычны и естественны, но пугают, принимаясь за признаки надвигающегося безумия. Важно понимать, что это нормальное течение горя, в это время разум принимает попытки смириться с утратой, осмыслить её.

Иногда скорбящий говорит об умершем в настоящем времени, а не в прошедшем, например, «он/она хорошо готовит (а не готовила)», если это происходит через месяц или больше после утраты, значит, есть задержка на стадии осмысления и принятия разумом. О застревании на стадии отрицания может говорить и то, что человек сохраняет в неприкосновенности вещи умершего, продолжает мысленно общаться с ним. Человек ищет любую возможность задержаться в прошлом и забыть настоящее.

Но настоящее принимается все больше и затем наступает третья фаза – острого горя, длящаяся до 6-7 недель с момента трагического события. Иначе ее именуют периодом отчаяния, наибольших страданий, дезорганиза¬ции и острой душевной боли.

Сохраняются, и первое время могут даже усиливаться, различные телесные реакции – затрудненное укороченное дыхание, мышечная слабость, утрата энергии, ощущение тяжести любого действия, чувство пустоты в желудке, стеснение в груди, ком в горле, повышенная чувствительность к запахам, снижение или необычное усиление аппетита, нарушения сна.

Появляется множество тяжелых, иногда странных и пугающих чувств и мыслей. Это ощущения пустоты и бессмысленности, отчаяние, чувство брошенности, одиночества, злость, вина, страх, тревога, беспомощность. Характерно необыкновенная поглощенность образом умершего (частые воспоминания) и его идеализация — особенно подчеркивание достоинств умершего, избегание воспоминаний о плохих чертах характера и поступках. Ухудшаются отношения с окружающими — утрата теплоты, раздражительность, желание уединиться.

Сложно работать, заниматься обычными делами, трудно бывает сконцентрироваться на том, что человек делает, трудно довести дело до конца, а сложно организованная деятельность может на какое-то время стать и вовсе недоступной. Порой бессознательно скорбящий отождествляет себя с умершим — невольно подражает его походке, жестам, мимике.

Иногда человек не может выйти из депрессии, не позволяет себе радоваться, поскольку ушедший не может уже радоваться. Человек может застрять на переживаниях гнева, например, искать виноватых, обвинять медперсонал, постоянно думать о мести или стать озлобленным и раздражительным. Нередко эмоциональные проблемы перерастают в соматические, ухудшается здоровье, человек «уходит в болезни». Начинаются скитания по врачам, поиск медицинской помощи, но фактически человек не желает исцеления.

Важно понимать! Именно здесь, на этом шаге острого горя, начинается отделение, отрыв от образа любимого, готовится пусть пока зыбкая опора в «здесь-и-теперь», которая позволит на следующем шаге сказать: «Тебя здесь нет, ты там…».

Именно в этой точке и появляется острая душевная боль. Как это ни парадоксально, боль вызывается самим горюющим: феноменологически в приступе острого горя не умерший уходит от нас, а мы сами уходим от него, отрываемся от него или отталкиваем его от себя. И вот этот, своими руками производимый отрыв, этот собственный уход, это изгнание любимого: «Уходи, я хочу избавиться от тебя…» и наблюдение за тем, как его образ действительно отдаляется, претворяется и исчезает, и вызывают, собственно, душевную боль. Однако при этом рождается и новая связь. Как пишет Ф.Е. Василюк: «Боль острого горя – это боль не только распада, разрушения и отмирания, но и боль рождения нового». Чего же именно? Двух новых «я» и новой связи между ними, двух новых времен. Новое «я» способно видеть не «тебя», а «нас» в прошлом.

Что делать? Главный душевный труд — принятие утраты чувствами.

Горюющему необходимо пройти через боль, чтобы вернуться на поверхность из глубины потока минувшего. Боль уходит, если удается вынести из глубины песчинку, камешек, ракушку воспоминания и рассмотреть их на свету настоящего, в «здесь-и-теперь». Суровая реальность такова, что прожить боль можно, лишь болея, чувствуя ее. Слушать, слышать, жить, пока она не станет не такой невыносимой. Иного пути, кроме как переживание для избавления от страданий не существует. От качества работы переживания зависит вся дальнейшая жизнь.

Также как в предыдущей стадии – очень важно выражение чувств. Важно дать выход чувствам, дать им место быть, без осуждения, с принятием. Это не просто сделать, так как это сложный период для всех – горюющего человека и поддерживающих его близких. Ведь скорбящий человек может испытывать разные чувства — боль, печаль, горе, гнев, злобу, вину и стыд за себя. Он может осуждать себя за свои негативные эмоции. Близким людям порой сложно даже сидеть рядом, находиться близко. Хочется уйти, выйти, утешить или отвлечь и отгородиться от интенсивных страданий другого.

Как это объяснить? Когда человеку рядом с вами больно, когда он рассказывает вам о своей боли, вероятнее всего это актуализирует и вашу личную боль. Очень важно в таком случае быть в состоянии переживать ее, не игнорировать и не отодвигать. Вы буквально можете сообщить, что вам тоже было когда-то больно и что эта боль до сих пор в той или иной степени с вами. Возможно, именно в этот момент ваша боль впервые «увидит свет» и будет разделена. Не зря раньше на похоронах были плакальщицы, чей плач помогал выразить чувства близким людям, помогал «выплакаться».

И еще важно — прощение себя. Горевание почти всегда сопряжено с чувством вины. Человек может испытывать вину за обиды, которые нанес умершему, а также за то, что он жив и любуется закатом, ест, пьет, слушает музыку, а близкий человек умер. Здесь важно не убеждать себя (или человека, переживающего утрату) в том, что никто не виноват, как правило, это невозможно, а простить себя.

Снижению остроты переживаний способствует физическая активность с «эмоциональным» намерением. Д. Аркенджел в своей книге «Жизнь после утраты» пишет о том, что не важно каким видом активности заниматься. Важно намерение и эмоции. Можно делать физические упражнения или мыть посуду, делать уборку в доме и т.п. с переживанием боли и горя, давая выплеск своей энергии, высвобождая свои чувства.

Четвертая фаза горя — фаза «остаточных толчков и реорганизации».

Постепенно жизнь входит в свою колею, восстанавливаются сон, аппетит, профессиональная деятельность, умерший перестает быть главным средоточением жизни. Человек как бы учится жить по новому, по-другому.

Переживание горя теперь протекает в виде сначала частых, а потом все более редких отдельных толчков, какие бывают после основного землетрясения. Такие остаточные приступы горя могут быть столь же острыми, как и в предыдущей фазе, а на фоне нормального существования субъективно восприниматься как еще более острые. Поводом для них чаще всего служат какие-то даты, традиционные события («Новый год впервые без него», «весна впервые без него», «день рождения» и т.п.) или события повседневной жизни («обидели, некому пожаловаться», «на его имя пришло письмо» и т.п.). Четвертая фаза, как правило, длится в течение года: за это время происходят практически все обычные жизненные события и в дальнейшем начинают повторяться. Годовщина смерти является последней датой в этом ряду. Может быть, не случайно, поэтому большинство культур и религий отводят на траур один год.

Что делать? Главный душевный труд на этом этапе — формирование новой идентичности, нового «я». Смысл и задача работы горя в этой фазе состоит в том, чтобы образ умершего занял свое постоянное место в продолжающемся смысловом круговороте жизни (он может, например, стать символом доброты) и был закреплен во вневременном, ценностном измерении бытия.

Пережив утрату, человек становится немного (а иногда и много) другим. Важно осознать и принять себя нового. Ведь длительные боль и страдание — сильные чувства – и горюющий не может не обращать на них внимания. И тогда наступает момент, когда мы понимаем, что не можем больше оставаться такими, какими мы были до утраты. Что-то внутри нас преобразует страдание в мудрость.

Описываемое нормальное переживание горя приблизительно через год вступает в свою последнюю фазу – «завершения». Здесь горюющему приходится порой преодолевать некоторые культурные барьеры, затрудняющие акт завершения (например, представление о том, что длительность скорби является мерой нашей любви к умершему). Постепенно утрата входит в жизнь, осмысливается. Появляется печаль, которую называют, в том числе и «светлой».

Появляется все больше воспоминаний, освобожденных от боли, чувства вины, обиды, оставленности. Некоторые из этих воспоминаний становятся особенно ценными, дорогими, они сплетаются порой в целые рассказы, которыми обмениваются с близкими, друзьями, они часто входят в семейную «мифологию».

Часто образ ушедшего человека, с которым нас соединяли многие жизненные связи, «пропитан» незавершенными совместными делами, несбыточными надеждами, неосуществленными желаниями, нереализованными замыслами, непрощенными обидами, невыполненными обещаниями. Многие из них уже почти изжиты, другие в самом разгаре, третьи отложены на неопределенное будущее, но все они не закончены, все они – как заданные вопросы, ждущие каких-то ответов, требующие каких-то действий. Каждое из этих отношений заряжено целью, окончательная недостижимость которой ощущается теперь особенно остро и болезненно.

Что делать? В психологической практике имеют широкое значение ритуалы. Помимо ритуалов, предлагаемых нам культурой, можно прибегнуть к особым своим ритуалам. Например, к ритуалу прощания с умершим через написание ему прощального письма. Такая ритуальная траурная церемония поможет отпустить некоторые чувства и эмоции, которые доставляют дискомфорт, осознать их, а также начать процесс восстановления. Психологическая техника написания писем эффективна при потерях, расставаниях, обидах, чувстве вины и пр. Упражнение высвобождает массу сложных чувств: боли, тоски, тревоги, грусти, сожаления, печали.

Вот несколько простых правил написания «Прощального письма» (Вы можете дополнить их по своему усмотрению):

• Озаглавить и обратиться (к умершему человеку).
• Каждое новое предложение письма начинайте со слова «Прощай» (это поможет остаться сконцентрированным на задаче).
• Написать в письме о переполняющих вас чувствах.
• Поблагодарить умершего человека за то, что он был в Вашей жизни, за всё хорошее, что связано с ним, за тот жизненный опыт, который вы приобрели благодаря ему и т. п.
• Написать каким вы видите свою жизнь дальше, без него.
• Подписать.

Необходимо понимать, что переживание горя, так же как и отношения, всегда индивидуальны, неповторимы и с трудом умещаются в рамки универсальных законов и правил. Поэтому, собираясь реализовать рекомендации в собственной жизни, внимательно прислушайтесь к себе, чтобы определить – подходит ли это Вам.

Социальная поддержка очень важна для восстановления после утраты, и если Вы ее не получаете, то лучше обратиться за помощью к специалисту.

Если у Вас возникло желание поделиться своими мыслями и чувствами о прочитанном, Вы можете обратиться к автору статьи – психологу отделения профилактики ВИЧ/СПИД государственного учреждения «Минский городской центр гигиены и эпидемиологии» Татьяне Владимировне Горельчик, а также к специалистам нашего отделения по медицинским и правовым аспектам ВИЧ-инфекции. Позвонить и записаться на консультацию можно по телефону 8 (017)292 37 08.

Как пережить потерю ребенка — вместе

Когда обращаться за помощью

Специалисты по оказанию психологической помощи — психологи, консультанты и социальные работники — могут быть источником поддержки в период переживания утраты. Если человек обращается за помощью, это не значит, что он как-то неправильно переживает свое горе. Некоторым семьям специалист по оказанию психологической помощи просто предоставляет дополнительную поддержку. Родители, братья и сестры ушедшего ребенка часто боятся, что их друзья и родственники устанут слушать об их горе. С консультантом же можно спокойно делиться своими переживаниями. Специалист, оказывающий психологическую помощь, создает безопасные условия, в которых можно говорить о своих чувствах, и помогает родителям, братьям и сестрам справляться с горем. 

В некоторых случаях у членов семьи могут проявляться симптомы психических расстройств, таких как тревожное расстройство, депрессия или посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР). Конкретные мысли и чувства, которые следует обсудить со специалистом по оказанию психологической помощи:

• мысли о воссоединении с ребенком
• мысли о причинении вреда себе или кому-либо еще
• чувство бесполезности
• замедленность движений
• слуховые и визуальные галлюцинации
• серьезное беспокойство или тревога
• проблемы со сном, кошмары
• трудности с выполнением повседневных дел
• отказ поверить в смерть ребенка
• избегание напоминаний о ребенке
• негодование

• утрата смысла и цели в жизни после смерти ребенка
• чувство отстраненности
• внезапные пугающие воспоминания, вызывающие ощущение, что переживаешь их заново

Если у вас появились мысли о причинении вреда себе или окружающим, незамедлительно обратитесь за помощью.

• Позвоните по номеру экстренной службы (112 в России, 911 в США) и сообщите о подобных мыслях.
• Позвоните по номеру Единого телефона доверия 8-800-2000-122 или телефона экстренной психологической помощи МЧС 8(495)989-50-50.
• Обратитесь в ближайшее отделение неотложной помощи.

Восстановление связи с жизнью после потери (шаг за шагом)

Вы уже были там раньше. Черт возьми, мы все там были.

Это была долгая неделя, вы устали, погода не такая уж хорошая, и совершенно невозможно представить себе что-то более приятное, чем переодеться в пижаму, заказать пиццу, открыть бутылку вина и немного прижаться качественное время на диване. Конечно, вы планировали встретиться с друзьями, но отменить это можно только один раз.

Быстрая перемотка вперед, и вы изменили график этих планов.Вам нужно хорошо провести время с друзьями, но та же самая кушетка соблазняет вас прийти сюда. « Сядьте на меня», — говорится в сообщении , — «Netlflix ждет. И, о, что это? Почему это большое удобное одеяло? Пора принимать решения, друзья, что вы будете делать? Легкое дело — улечься на диван или сложное — увидеть давно потерянных друзей?

Лично я все время участвую в этих битвах, и держу пари, что вы тоже.

Первый раунд: Приготовьте здоровый ужин vs.захватить убрать

Второй раунд: Сходи в спортзал против « нет, спасибо!»

Третий раунд: Позвоните другу и составьте план вместо того, чтобы делать то, что вы, возможно, не захотите делать позже

Четвертый раунд: Записаться на этот курс против неуверенности в себе и цинизма

В идеале вы бы всегда решали вкладывать свою энергию в то, что приносит вам удовлетворение, удовольствие, удовлетворение и связь, даже если эти вещи кажутся вам сложными.Но, исходя из реальности, мы знаем, что большинство людей время от времени выбирают более легкий выбор, даже если он не самый мудрый.

Это может быть особенно верно, когда вы горюете, потому что, когда вы горюете, у вас есть целый ряд причин для того, чтобы срезать путь, отстраняться и уходить из общества и эмоционально. Вот некоторые из них:

• Вы отвлекаетесь или не можете сосредоточиться ни на чем, кроме своей утраты / горя.
• Вы чувствуете, что должны беречь свою энергию, чтобы справиться с эмоциями и стрессом горя.
• Вам кажется, что то, что вам когда-то нравилось, теперь кажется бессмысленным или неважным.
• Вы отказываетесь от занятий, потому что они напоминают вам о вашем любимом человеке.
• Вы беспокоитесь о людях / социальном взаимодействии.
• Вы беспокоитесь о том, что можете столкнуться с триггерами горя.
• Вы беспокоитесь о том, чтобы проявить эмоции перед другими.
• Вы больше не чувствуете себя способным и компетентным человеком.
• Мир больше не кажется безопасным и надежным местом.
• чувствовать себя безопасно и комфортно, а не подталкивать себя.
• Занятие какой-либо деятельностью кажется предательством или тем, что вы «идете дальше».
• Вы думаете, что со временем почувствуете себя лучше, поэтому решаете остаться дома и переждать.

Когда у вас так много энергии, она защищает и адаптируется, чтобы сосредоточить ее на тех местах, где она больше всего нужна. Это нормально, если часть вашей повседневной рутины отходит на второй план во времена трудностей и кризисов.Однако следует помнить о том, сколько они вырезают и как долго. Часто существует тонкая грань между временным отстранением от общения и более опасным долгосрочным социальным и / или эмоциональным отстранением.

Учтите, что отказ от ранее приносящих удовлетворение и приятных занятий может способствовать депрессии. Общество клинической психологии отмечает, что,

«Когда люди впадают в депрессию, они могут все больше отказываться от своих повседневных дел и уходить из своего окружения.Со временем это избегание усугубляет депрессивное настроение, поскольку люди теряют возможность получить положительное подкрепление через приятные переживания, социальную активность или опыт мастерства ».

Хотя депрессия и горе — разные вещи, оба опыта могут заставить кого-то отступить от жизни, и в любом случае этот человек будет отрезан от источников поддержки, совладания и положительных эмоций и в конечном итоге может почувствовать себя хуже.

Один из методов лечения депрессии, доказавший свою эффективность, называется поведенческой активацией.Через поведенческую активацию депрессивные клиенты увеличивают свое участие в деятельности, которая дает им возможность испытать социальную поддержку, благополучие, положительные чувства и уверенность. Следуя аналогичной логике рассуждений, мы можем утверждать, что чем больше скорбящих людей вовлечены в жизнь, тем больше у них будет возможностей обработать свои эмоции, установить связь, получить поддержку от других и испытать положительные чувства.

Прежде чем вы будете перегружены, мы не говорим о «возвращении к нормальной жизни» или полной реинтеграции с вашей «нормальной деятельностью».Мы говорим об активном выборе небольших и стоящих занятий и сознательном планировании г для их выполнения. Поговорим конкретно об этом средстве.

Что вы перестали делать после смерти любимого человека? В частности, что вы больше не делаете из того, что раньше доставляло удовольствие или находили удовлетворение? Это могут быть вещи, которые вы перестали делать, потому что…

• у вас нет времени
• они требуют слишком много усилий
• они напоминают вам вашего любимого человека
• они кажутся менее забавными.

А что, если бы я сказал вам, что, если вы сознательно решите повторить эти вещи снова или попробуете что-то новое, вы, возможно, начнете чувствовать себя немного лучше? Или что, делая эти вещи, вы действительно разными способами справляетесь со своим горем? Некоторые средства — например, поддержка друзей, ведение дневника, защита интересов, искусство — помогают вам напрямую обрабатывать эмоции и переживания, связанные с горем. В то время как другие просто исцеляют, поскольку они помогают вам соединиться с другими, почувствовать чувство мастерства или удовлетворения, позволяют вам чувствовать себя спокойно и умиротворенно, улучшают ваше физическое благополучие или просто помогают вам снова почувствовать себя человеком.

Я знаю, что эти вещи кажутся незначительными по сравнению с вашими большими проблемами и факторами стресса, но один из способов справиться с этим — это маленькие шаги по очень большой лестнице, каждая из которых потенциально может помочь вам почувствовать себя немного лучше.

Начало работы:

Спросите себя, как выглядит обычный день в настоящее время?

Буквально запишите свое почасовое расписание и спросите себя:

• Что наполняет ваше время?
• В нем много ничего или слишком много?
• Сколько людей изматывают, глядя на занятия?
• Честно говоря, сколько вашего дня запланировано вокруг забот, тревог и необходимости избегать?
• Сколько занятий в вашем расписании поможет вам (1) позаботиться о себе (2) напрямую справиться со своим горем (3) испытать положительные эмоции?
• Что раньше было частью вашего расписания, чем вы сейчас перестали заниматься?

Составьте план.

Если вы исключили занятия, которые раньше были важной частью вашей жизни, вещи, имевшие внутреннюю ценность, то, возможно, пришло время запланировать их снова. Теперь некоторые из этих занятий могут больше не приносить удовольствия, возможно, потому, что ничто не доставляет удовольствия, они могут напоминать вам о вашем любимом человеке, требуют усилий или потому, что заставляют вас противостоять тяжелым эмоциям. В любом случае вам следует подумать о том, чтобы запланировать их. Как только вы преодолеете горб / свои страхи / беспокойства — что бы это ни было — вы можете обнаружить, что эти занятия снова стоят того.

Затем подумайте, какие еще положительные / конструктивные / терапевтические действия вы могли бы включить в свой график впервые. Есть ли инструменты для преодоления трудностей, которые вы хотели бы попробовать? Есть ли способы, которыми вы хотите почтить и помнить своего любимого человека? Есть ли проблемы с физическим здоровьем, над которыми вы бы хотели поработать? Подумайте и об этом.

Орудие.

После того, как вы подведете итоги своего расписания и видов деятельности, которых не хватает, самое время запланировать их.Буквально запланируйте их по часам. Вы также можете подумать о своем дне, предшествующем занятиям. Например, если вы хотите пойти в тренажерный зал в 10 утра, но обычно спите до 9:30, вам может потребоваться более раннее время пробуждения и время завтрака. Будьте реалистичны и честны с собой.

Это может помочь вам попросить других людей держать вас подотчетным. Попросите кого-нибудь выполнить задание вместе с вами или, по крайней мере, попросите его следить за вами, чтобы убедиться, что вы это сделали.Если у вас есть консультант или группа поддержки, поговорите с ними о своих планах и попросите их спросить, как все прошло, когда они увидят вас в следующий раз.

Как говорится, «просто сделай».

Не поддавайтесь оправданиям, оправданиям или причинам, почему нет. А если вы настроены скептически, докажите, что мы неправы. Другими словами, просто попробуйте и убедитесь.

Во время занятия обращайте внимание на то, как вы себя чувствуете. Сравнивая себя с тем, что вы чувствовали в худшем, а не в лучшем идеале, чувствуете ли вы себя лучше? Если да, то хорошо! Если ответ отрицательный — я чувствую себя хуже, — тогда спросите себя, почему, потому что это тоже может быть полезной информацией.

Будьте готовы к тому, что временами это будет сложно.

После того, как кто-то умирает, некоторые из наших самых ценных и приносящих удовлетворение переживаний часто окрашиваются оттенком боли. Часть того, как справляться с горем, — это научиться терпеть и преодолевать болезненные эмоции, поэтому приготовьтесь чувствовать разочарование, сомневаться в себе и испытывать всевозможные эмоции — но, пожалуйста, поверьте, это того стоит.

Подкаст и сообщение? Что может быть лучше?

Вы также можете подписаться на наш подкаст здесь.

Это жизнь после смерти вашей матери

Итак, когда однажды утром встает солнце и до вас доходит, что я ушел навсегда, я надеюсь, любви, которую я оставил вам, более чем достаточно, чтобы облегчить вашу боль.

Иногда будет казаться, что она только что умерла, и от боли в сердце вам захочется отключиться и никогда не вставать с постели. Вы увидите, насколько хуже у вашего отца. Вы увидите, как шесть месяцев ничего для него не сделали. Он все еще ходит в оцепенении.Он все еще скучает по ней и до мозга костей чувствует потерю. Вы хотите избавиться от его горя, но не можете найти для этого слов. Все, что вы могли бы сказать, уже было сказано, поэтому вы учитесь слушать, а не говорить.

Люди перестанут спрашивать, как вы поживаете, потому что они уже ушли. Ваша потеря более невыносима, чем их. Потерять сестру не сравнить с потерей матери. Потеря друга не имеет ничего общего с потерей 54-летней жены. Люди будут спрашивать, только если вы рассказываете им об этом, потому что они просто пытаются вести себя вежливо и на цыпочках обходить ваши изменчивые эмоции.Все, что вам нужно, это воспитать ее, но никто больше не хочет об этом слышать. Они не потеряли того, что потеряли вы.

Ваши дни становятся более рутинными, даже нормальными, но они не совсем счастливы. Вы просто несчастны через шесть месяцев после того, как потеряли маму из-за рака. Вам не нравится потерять лучшего друга. Вы знаете, что такая простая вещь, как картинка, может вернуть вас в это темное место. И это вас пугает. Вы знаете, что дно может упасть в любой момент. Вы держите всех на расстоянии вытянутой руки, боясь, что они бросят вас, как она.И вы знаете, как из-за этого вы валялись бы на полу и бесконтрольно рыдали.

Иногда вы плачете по дороге на работу, но при этом изображаете улыбку, чтобы никто не узнал, что вы плакали. Вы знаете, что никто не может понять вашу боль. Итак, вы собираете силы и двигаетесь вперед.

Через шесть месяцев после потери мамы вы завидуете женщинам, у которых все еще есть мамы. Вы сердитесь на людей, которые принимают своих мам как должное. Потому что ты отдал бы все, чтобы обнять ее в последний раз. Вы до сих пор удивляетесь, почему это произошло, и нет логического объяснения.Вы сомневаетесь в Боге, но знаете, что у Него есть план. У вашей боли есть цель.

Люди избегают подносить ее к вам, как будто она какой-то токсин. Но это не так. Вы хотите, чтобы мир узнал ее. Вы знаете, что разговор — единственный способ преодолеть горе.

И вот однажды все изменилось. Вы, наконец, сможете собрать осколки и воссоединиться с живыми. Вы будете смеяться с друзьями и начнете впускать людей. Вы пытаетесь заставить себя наслаждаться мелочами, которые когда-то любили, и у вас все получается.Вы немного меньше слушаете ее голосовую почту. Вы перестанете звонить ей по телефону, чтобы услышать ее голос. Вы откладываете фотоальбомы, но не можете заставить себя выбросить диетическую колу, которая все еще лежала в холодильнике несколько месяцев назад. Прямо сейчас речь идет о небольших изменениях, а не о больших. Вы знаете, что на это потребуется время.

Ты находишь утешение в ее воспоминаниях, все еще тоскуя по ее смеху, по ее теплым объятиям, по ее признанию миру, что она тобой гордится. Вы жаждете ее телефонных звонков, ее улыбки, ее любви к вам.И в те трудные моменты, когда все, что вам нужно, это услышать, как она это говорит, вы говорите ей вслух, как сильно вы скучаете по ней, надеясь и молясь, чтобы она вас услышала.

Ты знаешь, что даже если она ушла, ты всегда будешь держать ее в своем сердце, потому что ее любовь к тебе была настолько велика, что ты все еще чувствуешь это каждый день.

Изначально опубликовано в блоге автора

Джессика Грилло

После потери сестры и матери в марте я начал писать о моем личном путешествии через этот одинокий и жестокий процесс.Я нашел свой голос, я нашел свою правду, но, что самое главное, я нашел исцеление в словах, которые исходили из моей души.

10 уроков, которые смерть моей матери научила меня исцелению и счастью

«Горе, когда оно приходит, совсем не такое, как мы ожидаем». ~ Джоан Дидион

Этой весной исполнилось десять лет со дня потери мамы. В один обычный четверг она не пришла на работу, и моя семья провела несколько дней, лихорадочно развешивая листовки о пропавших без вести, разъезжая по Новой Англии и вопреки разуму надеясь на счастливый исход.

Моя мать была склонна к частым перепадам настроения, но она также разговаривала со мной и двумя моими старшими братьями по несколько раз в день, и отключение сети было совершенно не в ее характере. Как кто-то просто исчезает? И почему?

Сорок дней — это долгий срок для размышлений о наихудших сценариях: убийство, похищение, диссоциативная фуга крутились в моем помятом уме. Я поддавался отчаянию, но мне всегда удавалось поддержать себя надеждой. Моя мама была моим лучшим другом, и в двадцать лет я слишком сильно нуждался в ней, чтобы потерять ее.Ей просто нужно было вернуться домой.

Шесть недель спустя позвонил мой брат. Он сразу сказал, что любит меня — верный признак того, что грядут плохие новости. Не было возможности сказать, что он должен был сказать дальше, поэтому он просто выплюнул это, как кислое молоко: тело нашей матери было найдено.

Водолаз, проверявший причалы в холодной гавани Новой Англии, заметил что-то белое на дне океана. Белый кит был универсалом нашей мамы. Она съехала с пирса. Мы не сказали слова самоубийство, но мы оба подумали, не поняли.

Прошло десять лет с той ужасной весны. Многое из этого все еще не имеет для меня смысла, но десятилетие смягчило грубость моего горя и позволило моментам легкости вернуться в мою жизнь, как восход солнца ползет по краям задернутой оконной шторы.

Потеря кого-то до самоубийства дает вам уверенность, что вы никогда не увидите другого восхода солнца, а тем более цените его. Это неправда. Мне сейчас тридцать лет, и моя жизнь больше, страшнее и интереснее, чем я когда-либо мог себе представить.Горе помогло мне добраться сюда.

Горе — это не то, что можно взломать. Нет никакого списка, который мог бы собрать ваше разбитое сердце. Но я обнаружил, что горе может неожиданно обогатить вашу жизнь. Вот десять истин, которым меня научила самая большая потеря в моей жизни:

1. Умереть — значит жить.

На мемориале моей матери я возмущался каждым, кто произносил какую-то версию этой старой банальности: «Время лечит все раны». Опыт научил меня, что время предлагает не столько линейный процесс исцеления, сколько медленно меняющуюся перспективу.

В первые месяцы и годы скорби я оттолкнул семью и друзей, опасаясь, что они тоже уйдут. Однако со временем я наладил близкие отношения и снова научился доверять. Горе хочет, чтобы вы прошли в одиночку, но нам нужны другие, чтобы осветить путь через этот темный туннель.

2. Никто не восполнит эту пустоту.

У меня в сердце дыра в форме мамы. Оказывается, это не смертельное состояние, но это первобытное пятно, которое никто никогда не заполнит. Долгое время я беспокоился, что, если самые близкие отношения в моей жизни внезапно разорвутся, я никогда больше не почувствую себя целым.Кто когда-нибудь поймет меня так, как мама?

Сейчас в моей жизни есть сильные женские образцы для подражания, но я не питаю иллюзий, что кто-то из них займет место моей мамы. Постепенно я смог избавиться от вины, которую заменял ей или оскорблял ее, освобождая место для других. Исцеление — это не замещение, а расширение, несмотря на дыры, которые мы несем.

3. Будьте спокойны с собой.

Спустя несколько месяцев после потери матери я была неуклюжей, забывчивой и туманной.Я не могу вспомнить ни одного урока в колледже, который я посещал в то время. Часть моего процесса скорби повлекла за собой избиение себя за то, что я не могла контролировать, и мой мозговой туман казался еще одной неудачей.

Со временем туман рассеялся, и мои воспоминания вернулись. Я пришел к выводу, что мой разум переходит в режим выживания со своими собственными механизмами преодоления трудностей.

Доброта к себе никогда не была моей сильной стороной, а горе любит делать вину своим помощником. Медитация, йога и ведение дневника — три практики, которые помогают мне напомнить, что доброта сильнее, чем слушать моего внутреннего саботажника.

4. Используйте то, что работает.

Я не буддист, но считаю, что концепция отпускания и отсутствия привязанности к чему-либо слишком сильно, чтобы быть могущественной.

Я не читаю самопомощь, но нашла утешение в мемуарах Джоан Дидион Год магического мышления .

Я не религиозен, но я нашел свой голос в группе поддержки университетского городка, которой руководит капеллан.

Я не играл в футбол с детства, но присоединился к лиге взрослых и обнаружил, что могу жить настоящим моментом, гоняясь за мячом по полю.

Не существует универсального метода скорби. По большей части это сводится к тому, чтобы искать то, что работает. Смерть всегда неожиданна; то же самое можно сказать о способах исцеления.

5. Побеждает благодарность.

Нам всегда кажется, что мы потеряли любимого человека слишком рано. Моя мама подарила мне двадцать хороших лет. Конечно, мне бы хотелось больше времени, но жалость к себе и благодарность — это оборотная сторона одной медали; выбор последнего будет вам полезен, в то время как первый ничего не даст.

6. Выберите процветание.

У нас с мамой похожие темпераменты. Я волновался, что после ее смерти меня тоже ждет печальный исход. Это одна из многих уловок, которую играет горе: оно заставляет вас думать, что вы не заслуживаете счастья.

Самоуничтожиться легче, чем заниматься самообслуживанием. Сначала я справлялся с помощью алкоголя и других деструктивных методов, но я знал, что это только затуманивает мой процесс горя. Мне пришлось прямо столкнуться с болью и написать свой путь через нее.Итак, я написал книгу.

У каждого есть свои конструктивные механизмы преодоления трудностей, и их выбор, даже когда это сложно, в конечном итоге того стоит. Моя мать, возможно, не смогла найти счастье в своей жизни, но я знаю, что она хотела бы этого для меня. Никто не будет поливать вас, как растение — вам нужно выбрать , чтобы оно росло.

7. Время лечит, но на своей временной шкале.

«Время лечит все раны» — это то, что я много слышала на поминальной службе моей матери.Вот то, что я хотел бы знать: время горя не работает как обычное время. В первый год настоящее было полностью скрыто прошлым. Скорбь потребовала, чтобы я пересмотрел каждую деталь, ведущую к потере мамы.

По мере того, как я медленно начал находить эффективные механизмы преодоления трудностей, я начал чувствовать себя более укорененным в настоящем. Мое настроение не должно было определяться прошлыми обидами.

Всегда будут хорошие дни и плохие. Это сделка, на которую мы подписываемся как люди. Пережив самые худшие дни, мы обретаем повышенное чувство признательности за небольшие моменты радости, которые можно найти в обычные дни.Исцеление приходит со временем, но только в том случае, если мы готовы выполнять свою работу по горю.

8. Пусть ваши потери подчеркнут ваши достижения.

Я живу в Нью-Йорке уже восемь лет, но меня до сих пор шокирует, что я построил жизнь, которую люблю здесь. Это подарок моей маме. Она всегда была благоприятной моего упорного желания продолжить карьеру в качестве писателя. После ее смерти единственное, что для меня имело смысл, — это написать об этом опыте.

Это привело меня в аспирантуру в Нью-Йорке, месте, где я даже не думал жить раньше.Сейчас я чувствую себя как дома. Я хотел бы поделиться этим с мамой, но именно ее вера в меня привела меня сюда. Я потерял маму, но я нашел дом, хороших друзей, карьеру, которую я люблю, и возможность ценить все это.

9. Разбитое сердце — признак прогресса.

В первые годы после большой потери я считал, что романтика для меня мертва. Почему я позволил кому-то другому разбивать мне сердце? К счастью, я преодолел этот страх до такой степени, что смог пережить долгие и любящие отношения.

Эти отношения в конце концов рухнули, но я этого не сделал, что мне показалось признаком прогресса. Горе делает нас лучше подготовленными к тому, чтобы пережить другие жизненные потери, которые обязательно придут. Это не пессимизм. Это оптимизм в том, что вознаграждение за любовь всегда выше рисков.

10. Горе делает нас новичками.

Смерть — единственное универсальное средство, и скорбь делает из всех нас новичков. Однако горе влияет на всех нас по-разному. Нет инструкции, как лучше всего справиться.

Есть только время, день за днем, а иногда и минута за минутой, чтобы почувствовать, что работает, и отбросить то, что не работает. За десять лет, которые я научился жить без матери, я пытался рассматривать свой процесс горя как эволюционный. Потеря обогатила мою жизнь сложными, неожиданными и, возможно, даже красивыми способами.

О Линдси Харрисон

Линдси Харрисон — писатель и редактор из Нью-Йорка. Ее первая книга «Пропавшие без вести» была опубликована Simon & Schuster.Когда она не пишет, она, скорее всего, играет в футбол или выгуливает собаку, похожую на лису.

Заметили опечатку или неточность? Пожалуйста, свяжитесь с нами, и мы сможем это исправить!

Я пережил не смерть матери. Я все еще переживаю это.

В течение многих лет я предполагал, что буду полностью неспособен функционировать после смерти мамы. Я понятия не имел, какой будет моя жизнь или даже может выглядеть после этого. Я не мог вообразить этого, точно так же, как я не мог вообразить, когда был ребенком, что было бы водить машину, поступить в колледж или даже просто быть взрослым; мне казалось, что я просто перестану существовать, когда она это сделала.

И все же я здесь, через два с половиной года после смерти моей мамы 15 мая 2018 года. Я не знаю, процветаю ли я, или даже «переживаю» — термин, который заставляет меня думать о сверхъестественном жизнерадостный персонаж Молли Шеннон в «Субботнем ночном эфире». Но, по крайней мере, я больше не сплю с включенным светом, в то время как годы Мела и Сью из «Великого британского выпечного шоу» гудят на краю моего сознания… во всяком случае, большую часть времени.

Связанные

Я не делал ничего особенного, чтобы пережить ее смерть, кроме как продолжать оставаться в живых.Я определенно не справился с болью и сомневаюсь, что когда-нибудь справлюсь полностью; Все это кипит прямо у меня под кожей, я готов сбежать в следующей истории в Instagram от Додо о межвидовой дружбе.

Сразу после ее смерти нужно было кое-что сделать — написать некролог, аннулировать кредитные карты и нанять поверенного по наследству. И я их сделал; они заполнили какое-то время. У меня была помощь — адвокат, друзья, семья, медработник, который стал для нее второй дочерью и сестрой для меня.К тому же мама была очень организованной; она даже подготовила для меня список всех своих логинов. С точки зрения логистики это было настолько просто, насколько это вообще возможно.

Самое важное, что я узнал о горе, — это то, что оно нелинейно и нелогично.

Но, в конце концов, я был ее единственным ребенком. И она была моей единственной мамой. И она ушла. Просто ушел.

Так что я позволил ее автоответчику заполниться сообщениями, потому что не мог справиться. Никто не сидел за нее в Техасе; Я даже не знала, с чего начать.У меня случилась паническая атака в разделе товаров для дома Target.

Через несколько месяцев после этого я отклонил множество приглашений; Я нюхал сроки; Я не спал всю ночь, играя в видеоигры и слушая подкасты с настоящими преступлениями. Короче говоря, все оставшиеся у меня опасения по поводу соблюдения большинства социальных норм улетучились.

Связанные

Не все было ужасно; были маленькие милости, которые я никогда не забуду. Даже когда мне было хуже всего, мои близкие делали все возможное, чтобы успокоить невыносимое.Когда я приехал домой, мои друзья приехали и посидели со мной в Нью-Йорке, наполнив свою квартиру углеводами и цветами. Они прилетали ко мне, когда я нуждался в них, но не мог сказать. Когда я появился, они забрали меня к себе домой; Или меня водили в поход по Тихому океану или в караоке.

Тем не менее, мое горе жестоко лишило меня способности концентрироваться на книгах, фильмах или даже на любых телешоу, которые требовали большего, чем самый минимум интеллектуальной обработки. Мне нечего было эмоционально или интеллектуально вкладывать в то, что я обычно любил — или даже во что-то, что меня когда-то приятно отвлекало.Я изо всех сил пытался представить своих редакторов. Я так провалил интервью со знаменитостью, что до сих пор думаю об этом поздно ночью.

В конце концов, я позволил себе роскошь ходить на терапию два раза в неделю вместо одного раза.

Если все это звучит для вас ужасно знакомо, это потому, что мы все в некотором роде скорбим.

Самое важное, что я узнал о горе, — это то, что оно нелинейно и нелогично. Вы должны быть очень осторожны с собой и с окружающими, и вы должны быть уверены, что они к вам проявляют особую нежность.Даже самые добросердечные люди сделают или скажут не то; Я до сих пор занимаюсь этим сам. Большинство их ошибок простительно, но вы сами решаете, какие из них нет, и это тоже важно.

Особые связи сформировались за последние два года между мной и друзьями, которые также пережили потерю своих матерей; это очень особенный, сложный вид утраты, который может казаться очень неприятным и уродливым. И, давайте посмотрим правде в глаза, не многие люди могут вынести слух об отвратительном унижении старения и смерти, если они не получают почасовую оплату — да и не должны.Также есть своего рода облегчение, которое вы чувствуете после такой смерти, и облегчение кажется постыдным, но даже стыд ощущается как облегчение, как будто выскакивает прыщ.

Связанные

Мне больше не страшно, когда звонит телефон (в основном). Когда умирает известный человек, я больше не подсчитываю, насколько он старше или моложе моей мамы, как будто это каким-то образом повлияло на ее шансы на выживание. Оказывается, мертвые родители — отличные ледоколы на первых свиданиях и коктейльных вечеринках. К счастью, я готов путешествовать в аэропорту на зимние каникулы.Когда наступают определенные даты — например, годовщина смерти моих родителей — мне не столько грустно, сколько просто отмежеваться.

Если все это звучит для вас ужасно знакомо, это потому, что мы все в некотором роде скорбим. Мы все вместе переживали волну за волной потерь за последние девять месяцев, и меня пугает мысль о том, насколько сокрушительными они будут, когда постоянный поток новостей и трагедия немного утихнут.

Я не делал ничего особенного, чтобы пережить ее смерть, кроме как продолжать оставаться в живых.

Это звучит ужасно, но без смерти моей мамы — и, в частности, переживания скорби о ее смерти — я не смог бы эмоционально или морально пережить пандемию. Хотя я все еще не эксперт в переносе дискомфорта, у меня это получается лучше, чем раньше; Когда в 4 часа утра вы лежите боком на кровати, уставившись на кошку и чувствуя себя отчаянно, горько одиноко, вам больше нечего делать, кроме как отчаянно, горько одиноко.

Плюс, теперь мне не нужно беспокоиться о ней во время пандемии; у нее была хроническая обструктивная болезнь легких и все более запутанное скопление заболеваний, которые сделали бы ее чрезмерным риском заражения Covid-19, и она жила в Техасе.В любом случае она беспокоилась обо мне все время, даже когда не было вируса, передающегося по воздуху, и я чувствовал себя виноватым за то, что беспокоил ее, и она хотела бы, чтобы я вернулся в Даллас, и, ну, мы ‘ все ли видели «Серые сады», верно?

Связанные

Раньше, когда я был в метро, ​​остановившемся между станциями, я пытался почувствовать миллисекунду, когда оно начало качаться обратно в движение, пока я больше не мог отличить разницу между стоянием и движением . Такое горе, но с яростью, страхом, печалью и ужасающей пустотой, которую ничто не может успокоить.Вы не можете сказать, когда метро снова начнет движение; вы не можете заставить его двигаться. Вы можете только подождать и посмотреть, что произойдет, и убедиться, что вы держитесь, когда он снова начнет двигаться.

Вы не поверите, что вы можете выжить. Я этого не сделал. Я все еще не знаю.

Еще из нашего проекта о выживании в 2020 году и о том, что будет дальше:

Дженни Миллер — писатель-фрилансер, освещающая фильмы, телевидение, секс, любовь, смерть, видеоигры и разные странности для различных публикаций в Интернете и в печати. .

Чему меня научила смерть матери о жизни и любви | Автор: Анна Рова

Я помню, как в тот день возвращалась из школы и видела ужас и огромное беспокойство в глазах всех. Я помню, как все плакали. Они повели меня в квартиру соседа внизу и пытались меня отвлечь. Но я знал, что случилось что-то ужасное. Я это чувствовал.

Я не могу вспомнить, кто рассказал мне эту новость. Они просто сказали, что моей мамы нет. Как будто ушел навсегда. Я был достаточно взрослым, чтобы понимать, что означает смерть, но недостаточно стар, чтобы понять, что она означает для меня.И как с тех пор все кардинально изменится.

Я действительно не помню первые восемь лет своей жизни. Кажется, что жизнь началась с этого единственного момента. 18 ноября 1997 года. Когда умерла моя мама. Этот конкретный момент определил меня очень долгое время.

Я отчетливо помню, как ее тело лежало три дня в гостиной нашей трехкомнатной квартиры в Кишиневе. Молдавская традиция — держать тело дома в течение трех дней, чтобы у всех была возможность попрощаться.Говорят, что только через три дня душа покидает тело. Еще говорят, что нужно накрыть все зеркала на случай, если душа решит проявить себя в зеркале. Похоронные шествия в Восточной Европе — одни из самых угнетающих и мрачных. Примерно месяц после этого мне все еще было страшно входить в эту гостиную.

Моя мать скончалась, когда ей был 41 год. Мне было восемь, моей сестре было 12. Моему отцу было 43. Она была сбита поездом в Сучаве, Румыния, когда она перевозила сумки с одного железнодорожного пути на другой, и она не слышала, как идет поезд.В ту ночь шел сильный снегопад, сильный ветер и температура ниже нуля градусов. Казалось, что нас всех сильно сбил один и тот же поезд.

Я помню жалость и крайнюю грусть в глазах всех, когда они смотрели на нас. Внезапно мне показалось, что есть пятно, которое мы не можем стереть сейчас … Было такое ощущение, что нам придется нести это бремя вечно. Это было похоже на алая буква «М», обозначающая «без матери», которую я должен был теперь носить во взрослой жизни…

«Боже мой, какая трагедия… как они выживут… Этот бедняк, такой молодой, такой красивый… Эти бедные девушки, такие молодые и без матери… »

Я до сих пор помню похороны.Земля была влажной, и повсюду были цветы. Ее любимые. Гвоздики.

Это было похоже на конец света. Неопознанным объектом оказался гроб моей матери. Я понимал, что был на похоронах своей матери, но не совсем понимал, что это значит. Я был слишком молод, чтобы по-настоящему это понять. Я просто знал, что все это было очень грустно и ужасно. Люди были в ужасе, и моей матери здесь не было, она лежала безжизненно. Думаю, я не понимал, что она на самом деле ушла навсегда.Лежащий там человек был похож на нее, но я знал, что это не она.

Я всегда думал, что она вернется, и все это было большим тяжелым недоразумением. Даже в зрелом возрасте у меня было много мечтаний, когда она вернется, чтобы сказать мне, что все это было необходимым условием. Что ей нужно было инсценировать свою смерть, чтобы на время исчезнуть. Я полностью в это верил. Это был мой механизм выживания. Я до сих пор иногда им пользуюсь.

Большую часть моего детства и юношества я чувствовал, что у меня какой-то физический недостаток.Как будто мне отрезали правую руку. Как будто я был другим. Как будто я был особенным. Особое обращение, особая жалость и особые условия.

Все знали, что мы потеряли нашу мать, и мир смотрел на нас так, как будто мы были каким-то образом повреждены. И мы действительно пострадали. Я пережил эту травму на протяжении всей взрослой жизни. Я до сих пор ношу его, только вес другой.

Ситуация изменилась, когда я стал студентом колледжа, потому что на самом деле не имело значения, были ли у меня родители: один, два или совсем не было.Мы все были равны, мы были взрослыми. Важно то, насколько хорошо вы учились и насколько вы были вовлечены в жизнь общества. Маленькая без матери Анна исчезла, и я снова почувствовал себя нормально.

По крайней мере, я так думал.

Мое прошлое все еще определяло меня и то, кем я был. Смерть матери написала мою историю. Мне вернули правую руку, но она просто висела там, на самом деле не была частью моего тела. Еще нет. Я использовал ее смерть как оправдание своих эмоциональных потрясений. Я был агрессивным, резким, непокорным.Все качества, которые можно ожидать от девочки, выросшей без матери.

В сюжете появился дополнительный поворот, когда отец решил жениться на моей мачехе. Мне было 14. Мы с сестрой всегда очень приветствовали любую женщину, с которой встречался мой отец. Мы оба хотели новую маму. Мы не хотели отличаться и относиться к нам с особым вниманием. Мы хотели быть похожими на всех остальных детей.

С новой мачехой и примерно на три года моя жизнь превратилась в ад. Это действительно молдавская история о Золушке.Я пережил период полового созревания, смешанный с контролирующей и манипулирующей женщиной в доме, не очень хорошо. Мы постоянно ссорились, она контролировала все в доме, читала мои личные дневники, активно участвовала в моем воспитании, запирала от меня двери и дорогое имущество и угрожала забрать меня в детский дом, если я не буду вести себя хорошо.

Мой отец пытался помирить нас. Не сработало. Я был слишком мятежным и свободолюбивым. Маленькая Вандерова тогда набирала вес.Были дни, когда я был настолько эмоционально и психически неуравновешен, что отцу приходилось вызывать скорую, чтобы меня успокоить. Я помню, как они связали мне руки и ноги и собирались ввести мне дозу странной прозрачной жидкости, пока я не успокоился.

Я начал курить сигареты в 16 лет, гулял с мальчиками и приходил домой пьяным, когда учился в 7 классе. Я был в плохом районе и общался с плохими друзьями. Я ввязывался в бандитские разборки, постоянные ссоры и сумасшедшие истории.Мне сказали, что я либо попаду в тюрьму, либо стану миллионером. Мне было все равно. Я чувствовал себя одиноким и одиноким. У меня были мысли о самоубийстве. Я чувствовал, что мир меня не любит, а вселенная предала меня уже давно. Я пропускал все школьные дни, работал на летних работах с 14 лет, и все, о чем я мог думать, это зарабатывать собственные деньги и выбраться из этого страдания.

К счастью, я был очень умен и, хотя меня не особо заботили учеба или домашние задания, я был одним из лучших учеников в школе и прекрасно знал английский.В 17 лет я выиграл международный конкурс FLEX и был одним из 40 студентов, которых отправили в США учиться год в средней школе и жить в американской семье.

Тот год изменил мою жизнь. Я вернулась новой Анной, полной надежд, планов на будущее и готовой наладить отношения с папой и мачехой. Мне было уже 18, и я заканчивал последний год средней школы. Я знал, что если я соберу чемоданы и уеду, я буду свободен жить на своих условиях. Я знал, что они мне не нужны, чтобы указывать мне, как жить своей жизнью.

Итак, после очередной драки с мачехой я упаковал дерьмо в два чемодана и ушел. Отец захлопнул за мной дверь, и я отнес два своих чемодана на первый этаж. По иронии судьбы, на маленьком чемодане сломался один из роликов, и мне пришлось тащить его за собой. Я знал, что я сам по себе. Ко мне подошел мужчина и спросил, может ли он помочь. Я позволила ему нести мой чемодан до квартиры моей тети, время от времени думая, хотим ли мы украсть мои деньги или изнасиловать меня.Но он был хорошим человеком. Вселенная поддержала меня.

В итоге я прожил с тетей около пяти месяцев, пока и там не произошла серьезная драка. Я снова собрал свое дерьмо и вышел на улицу, пытаясь найти свой следующий дом, в котором я мог бы спать, пока заканчивал последний год в старшей школе. Я снова остался одиноким и одиноким.

Я очень быстро вырос. Но я знал, что мне нужно идти вперед. У меня была огромная сила, и я надеюсь, что выживу. Я бы не сдался.

В итоге я прожила со своим парнем еще два месяца, а затем переехала в квартиру матери и отца, где я выросла.Я снова начал разговаривать с отцом, и он разрешил мне остаться там, пока я не закончу среднюю школу, время от времени помогая мне материально.

Свобода и счастье наконец-то пришли, когда я поступил в Американский университет в Болгарии и в сентябре 2008 года был на моем пути к новой жизни, чтобы поступить в колледж.

Университетские годы были прекрасными, но трудными. Но мне это нравилось. Больше всего мне нравилась свобода принимать собственные решения и управлять своими деньгами. Я всегда знал, чего хочу.

В тяжелые времена, когда я работал на трех летних работах и ​​по 14 часов в день в Нантакете, США, я спрашивал Бога, что я сделал не так… Почему я? Почему это случилось со мной? Почему я не мог быть как нормальные дети и иметь хорошую семью, которая могла бы обо мне позаботиться? Почему мне пришлось так страдать?

Моя настоящая трансформация началась, когда я устроился на работу в Mindvalley после колледжа и переехал в Куала-Лумпур, Малайзия.Пребывание вдали от дома и все стереотипы о том, что такое жизнь, какие отношения и кто я, помогли мне понять, что у меня может быть другая жизнь. Что я могу восстановить себя. Что я могу начать новую жизнь. Что меня не должно определять мое прошлое и вместо этого использовать его как катализатор трансформации. Та «лучшая» жизнь, на которую я всегда надеялся, стала реальностью. Работа в компании, которая продает программы личностного роста, помогла мне открыть себя и понять те части себя, которых я никогда не видел.Я начал читать о личном развитии, посещал энергичных целителей и работал над своими ограничивающими убеждениями.

Постепенно я начал отпускать свое прошлое и больше не видел себя поврежденным. Я знал, что у меня сломанная модель отношений, и был готов научиться ее исправлять. У меня никогда не было здоровых отношений с отцом. Думаю, в какой-то момент я действительно его возненавидел. Я бывал дома раз в году, встречался с отцом в кафе в Кишиневе за чаем, и наш разговор заканчивался через час.Иногда мы дрались, он вставал и уходил, оставляя меня там. Я ни разу не разговаривала с мачехой с тех пор, как уехала из дома, когда мне было 18 лет. Это было десять лет назад.

Я начал вести подкаст о мужчинах, где около двух лет изучал тему мужчин и отношений. Я понял, что путь к любви к мужчине и ответной любви — это воссоединение с самим собой и отдача себе всей любви, которой я скучал все эти годы.

Я просто не знала, что такое любовь.Я на самом деле не очень-то чувствовал и не видел этого. Я считал, что любовь — это страдание и боль. Одним из самых страшных наказаний моего отца, помимо физического насилия, было то, что он не разговаривал с нами три дня подряд. В других случаях это было отобрание зимней куртки или пары обуви, которые он только что купил мне, в качестве наказания за то, что я прогуливал школу или не получил хороших оценок. Блокировка телефона, чтобы я не могла связаться со своими подругами, строгий комендантский час и разрешение есть только строго определенные порции. Вот что я думал о любви.

Я никогда не слышал «Я люблю тебя» или «Я горжусь тобой», когда был ребенком. В Восточной Европе это сурово. Мне кажется, что люди на самом деле не понимают любви или действительно не знают, что это такое.

Мне всегда казалось, что меня недостаточно. Что-то со мной было не так. Что меня нужно приручить. Мы думаем, что надо зарабатывать любовь. С хорошими оценками и хорошим поведением. С послушанием. Наше чувство неполноценности и недостаточности для наших родителей коренится в этих сломанных моделях любви.

Мне не хватало объятий и объятий. Я скучал по пожилой женщине в моей жизни, к которой я мог бы спросить совета. Мне не хватало того, чтобы меня принимали и понимали. Иногда я до сих пор так себя чувствую, когда нахожусь в кругу семьи. Я изменился. Они этого не сделали. Но что есть, то есть.

Я верил, что мир — это темное, уединенное место, где все пытались достать тебя. Я считал, что жизнь несправедлива, и чтобы добиться чего-то в жизни, нужно много лет много работать и страдать. Я считал мужчин злом и только пытался залезть мне в штаны.

Итак, легко понять, почему я постоянно привлекал дерьмовые ситуации, говнюков и говнюков, имея эти убеждения. Пока я не проснулся.

Мое пробуждение было болезненным и медленным. Мне удалось понять, что все, что мне нужно для исцеления, уже внутри меня. У меня есть все необходимые инструменты, чтобы зализать собственные раны, взять себя в руки и построить новую Анну и новую жизнь.

Сможете ли вы пережить горе и снова стать счастливыми?

Меган О’Рурк, автор «Долгого прощания», рассказывает о том, как оплакивала смерть своей матери, и как и когда она снова начала чувствовать себя самой собой.

Getty Images

Меган О’Рурк, автор книги The Long Goodbye , рассказывает о том, как пережила смерть своей матери и как и когда она снова начала чувствовать себя самой собой.

В: Когда и как вы впервые начали замечать, как поднимается горе?

A: Я заметил, что он поднялся примерно через 15 месяцев после смерти моей матери, весной 2009 года. Именно тогда я начал чувствовать себя «как я», по крайней мере, время от времени.Но я думаю, что важно сказать, что поистине сокрушительное горе, которое я испытал после смерти моей матери, когда мне было трудно спать, или сосредоточиться, или расслабляться каким-либо постоянным образом, утихло через шесть месяцев. Я все еще находился в окружении странных течений горя, но немного меньше находился в их власти.

В: Что в этом контексте означает «улучшение»?

A: Я не думаю, что люди точно «преодолевают» или «исцеляются» от потери. Это не так, как, скажем, после периода болезни, а больше похоже на то, чтобы научиться преодолевать препятствия.Я все думаю, что это похоже на дерево, которое должно расти вокруг чего-то на своем пути; дерево другое, но продолжает жить.

В: Делали ли вы что-нибудь, в частности, для исцеления, или время было решающим фактором?

A: Я пришел из этого опыта с чувством, что нет никаких «исправлений» — никаких ярлыков или решений. (И действительно ли мы хотим, чтобы это было? Мы оплакиваем кого-то, кого любим.) Но научиться быть терпеливым по отношению к себе, находить время, чтобы сесть со своим чувством потери — я думаю, это ключ к скорби.Одна из проблем заключается в том, что в беспокойном, быстро меняющемся мире может быть трудно найти время, чтобы понаблюдать за тем, что на самом деле происходит с нами. И давайте посмотрим правде в глаза, многие наши эмоции скрыты. Наш рациональный разум подобен кораблям, сидящим на поверхности большого большого моря. Я обнаружил, что полезно помнить об этом и каждую неделю стараться побыть в тишине, чтобы просто отметиться.

В: Даже когда горе начало уходить, приходилось ли вам временами позволять себе чувствовать себя счастливым с трудом?

A: Нет, мне никогда не приходилось бороться, чтобы позволить себе чувствовать себя счастливым; Мне всегда было приятно чувствовать себя счастливым.Я думаю, что это может быть одним из заблуждений о горе (особенно о горе родителя). Перед смертью мамы я просто думала, что буду все время грустить. Но с самого начала было много моментов, когда я мог смеяться со своей семьей или друзьями, особенно когда мы вспоминали мою маму; то, что я чувствовал, было горько-сладким, но временами в нем была сладость, а не только печаль. В конце концов, я горевал, потому что любил ее. И поскольку она была моей матерью, я знал, что она хочет, чтобы я процветал и был счастлив. Я думаю, что все могло бы быть иначе, если бы вы потеряли супруга, и, конечно же, для тех, кто потерял ребенка.Потеря матери во взрослом возрасте — даже если вы хотели, чтобы она дожила до 53 лет — «естественна» по порядку вещей; потеря ребенка кажется неестественной.

В: Было ли что-нибудь особенно полезным или утешительным?

A: Письмо было якорем. Записывание на бумаге того, что произошло, было странным утешением — даже если это было иллюзорное утешение. Это создавало чувство порядка, и мне это было нужно, поскольку мне казалось, что мир очень хрупкое место, и наше положение в нем шаткое.

В: Что вы можете посоветовать тем, кто погряз в печали и чувствует, что все никогда не станет лучше?

A: Самое полезное, что мне говорили, — это быть добрым ко мне. Я обнаружил, что после смерти моей матери я продолжал чувствовать, что должен «лучше работать» со всеми видами вещей. Я чувствовал, что уже должен был собраться с силами — прошло три месяца! И так далее. Но скорбь идет своим собственным путем. Так что будьте терпеливы и добры к себе, если можете.И рано я понял, что мне нужно просто принимать это один день за раз. Я сосредоточился на том, чтобы прожить каждый день и проводить свободное время только с людьми, которые действительно заставляли меня чувствовать себя «хорошо».

Как долго длится горе?

Люди думают, что мне нужно двигаться дальше, но я не могу

Это обычное дело для других людей, возможно потому, что им трудно справиться с вашим горем, побуждать вас двигаться дальше.Люди могут даже сказать, что человек, которого вы любите, не хотел, чтобы вы все еще горевали.

Все эти комментарии, а также некоторые ожидания и непреднамеренное давление со стороны других людей могут заставить вас почувствовать, что вы должны были как-то двигаться дальше. Но нет расписания скорби или того, что вы должны чувствовать по прошествии определенного промежутка времени. Совершенно нормально чувствовать глубокую грусть более года, а иногда и много лет после смерти любимого человека.

Не заставляйте себя чувствовать себя лучше или двигаться дальше, потому что другие думают, что вы должны это делать.Будьте сострадательны к себе и найдите время и место, чтобы скорбеть. Вы не можете смириться со смертью любимого человека, который сыграл важную роль в вашей жизни за год или по расписанию. Ваша жизнь изменилась и никогда не может быть такой, какой была при жизни этого человека.

То, как вы себя чувствуете, зависит от множества вещей, включая ваши отношения с ними и ваш жизненный этап. Совершенно нормально жить с глубоким чувством печали. Люди иногда делают предположения о том, что вы должны делать или сделали, например, разбирать вещи вашего друга или родственника.Они видят в этих занятиях показатель того, насколько «хорошо» у вас все получается.

Но нет правильного или неправильного времени для того, чтобы что-то делать. Вы должны делать то, что считаете нужным для вас. Вы можете разбирать вещи своего друга или родственника понемногу. Вы можете сделать это через три месяца, шесть месяцев, год, три года или больше. Возможно, вы никогда этого не сделаете, потому что, когда рядом с вами находятся вещи друга или родственника, вы чувствуете себя комфортно.

Все разные и все это нормально.Другие люди, кажется, справляются лучше, чем я Сравнивать свои чувства и справляться с тем, что, по вашему мнению, делают другие люди, — обычное дело. Вы можете сравнить себя с другим членом семьи или, возможно, с соседом, у которого умер муж. Вы можете подумать, что другие люди справляются или как-то справляются лучше, чем вы.

Но важно помнить, что даже если вы оплакиваете одного и того же человека, ваши отношения с ним были другими.

Практические аспекты — например, быть их основным опекуном или всегда звонить им по воскресеньям — разные, и то, что вы потеряли, другое.Эти различия означают, что вы не можете сравнивать свои чувства с чужими. Вы также должны помнить, что невозможно понять, что люди чувствуют или как справляются с ними, когда они не с вами. На публике они могут казаться хорошими, но наедине с ними расстраиваться. Другими словами, вам нужно быть нежным с собой.

Не ожидайте от себя, что вы должны делать что-то так же или в то же время, что и другие люди.

Я не могу общаться или встречаться с друзьями

Возможно, вам будет сложно заниматься общественной деятельностью, например, встречаться с друзьями.Иногда, если умер ваш партнер, вам может быть трудно встречаться с другими парами, даже если они, возможно, были близкими друзьями. Вы можете завидовать тому, что ваши друзья все еще пара. Или это может быть болезненное напоминание о том, что вашего партнера больше нет.

Если бы умер ребенок — даже взрослый ребенок или внук, — вам может быть трудно слышать, как другие говорят о своих собственных детях или внуках. Вы можете беспокоиться о том, что другие не захотят быть рядом с вами, когда вы несчастны.

Или может быть так, что ты просто не можешь выйти на улицу. Все эти чувства нормальны, и большинство людей в какой-то момент их испытывают. В конце концов, если вы никогда не выходите, когда вас просят, люди могут перестать спрашивать. В краткосрочной перспективе это может показаться нормальным, но со временем общение с друзьями и отказ от изоляции могут помочь вам справиться. Вместо того, чтобы каждый раз говорить «нет», возможно, вы можете попытаться выйти из дома каждый раз, когда вас об этом просят.

Вы всегда можете сообщить людям, что хотели бы их видеть, но, возможно, захотите уйти пораньше.Вам может быть трудно находиться с большой группой или с большим количеством людей, но вы чувствуете, что справитесь лучше, если это всего лишь пара друзей. Вы можете рассказать своим друзьям, как вы себя чувствуете, и, возможно, договориться о встрече только с одним или двумя людьми одновременно. Возможно, вам будет трудно общаться, потому что вокруг вас мало друзей или родственников.

Например, если ваша семья живет далеко или если вы были очень сосредоточены на том, чтобы делать что-то в паре, а не с друзьями или социальной группой.Когда вы уже чувствуете, что боретесь, создание новых друзей может показаться тяжелым трудом. Группа людей, потерявших близких, может стать хорошей отправной точкой для того, чтобы иметь возможность поделиться некоторыми своими чувствами и убедиться, что вы не слишком изолированы. Местная группа, которая разделяет ваши интересы — будь то рукоделие, прогулки или что-то совершенно другое — также может быть хорошей отправной точкой.

Я чувствую себя подавленным горем и просто хочу, чтобы оно прекратилось

Иногда ваше чувство горя может быть настолько болезненным, что вы чувствуете себя подавленным.Возможно, вам трудно увидеть смысл или цель своей жизни, и вы захотите найти способ остановить это. Нет ничего необычного в том, чтобы чувствовать, что вы не можете справиться с глубиной своего горя, но большинство людей могут и делают.

Эти очень сильные эмоции — нормальная реакция на смерть любимого человека, и они могут длиться долго. Если вы чувствуете, что не справляетесь, или если вы знаете, что способ справиться с ситуацией не подходит для вас — например, если вы сильно пьете алкоголь — вам может потребоваться некоторая помощь, чтобы справиться.

Эта помощь может заключаться в разговоре с вашим терапевтом или лекарством, отпускаемым по рецепту, например, антидепрессантами. Ваш терапевт — хорошая отправная точка, так как они могут направить вас в службу поддержки. При необходимости они могут прописать лекарства, которые могут снизить интенсивность ваших чувств, и это может помочь вам, если вам трудно заснуть.

Я не могу говорить с людьми о своем самочувствии

Есть множество причин, по которым вам может быть трудно говорить о том, что вы чувствуете.Если вы обычно не говорите о своих эмоциях, вряд ли вы начнете сейчас.

Но вы можете обнаружить, что другие люди, которые тоже горюют, действительно хотят поговорить об этом или хотят, чтобы вы рассказали об этом. Когда это происходит, вам нужно попытаться найти способ быть чутким к потребностям друг друга, при этом справляясь со своими чувствами по-своему. Когда кто-то умирает, отношения и общение в семье могут стать напряженными. Иногда семьи не говорят друг другу о своих эмоциях.

Может случиться так, что вы обычно разговариваете о чем-то вместе, но вы этого не хотите, потому что знаете, что расстроитесь или человек, с которым вы разговариваете, расстроится. Это может помочь, если вы научитесь говорить. В других случаях может случиться так, что вы чувствуете, что не можете говорить о своих чувствах, потому что другие люди этого не понимают или потому, что вам кажется, что они ожидают, что вы уйдете.

Хотя никто не может точно понять, как вы себя чувствуете, вы можете найти, что поделиться своими чувствами и опытом с другими в группе поддержки или в Интернете может помочь.

Люди не думают, что я вообще должен горевать

Иногда характер ваших отношений с умершим человеком означает, что другие люди не ожидают, что вы будете горевать. Это часто случается, когда ваши отношения в чем-то были далекими. Это может быть связано с тем, что вы почти никогда не видели этого человека, у вас были сложные отношения с ним или вы были в отчуждении, например, если вы были в разводе с ним.

В этом случае ваше чувство горя может застать вас врасплох, и другие люди также могут с трудом понять, что вы чувствуете.Иногда, возможно, из-за того, что люди не знали, что у вас были отношения с этим человеком, люди могут не осознавать, что вы скорбите.

Все эти вещи могут заставить вас почувствовать и заставить других предположить, что ваше горе каким-то образом не имеет силы или что ваши чувства должны быть менее сильными. Когда это происходит, вокруг вас не оказывается эмоциональной поддержки, которую обычно получают другие люди.

Это может означать, что вы не чувствуете возможности поделиться своими чувствами с окружающими или открыто скорбите.

No related posts.