Лингвистический детерминизм: Лингвистический детерминизм, кумулятивная эволюция и рост научного знания Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Содержание

Лингвистический детерминизм, кумулятивная эволюция и рост научного знания Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Научный журнал КубГАУ, №105(01), 2015 года

УДК 81:1

09.00.00 Философские науки

ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ ДЕТЕРМИНИЗМ, КУМУЛЯТИВНАЯ ЭВОЛЮЦИЯ И РОСТ НАУЧНОГО ЗНАНИЯ

Суховерхов Антон Владимирович к.филос.н., доцент SPIN-код РИНЦ:1389-3935 ResearcherlD: P-7859-2014

Кубанский государственный аграрный университет, Краснодар, Россия

Основная задача исследования состоит в изучении того, как язык и его исторически сложившееся содержание и структура позволяет аккумулировать знания и обуславливать развитие индивида, культуры и науки. В работе показаны теоретические крайности современного «прагматического поворота», обосновывающего производность языка от природных, культурных и когнитивных систем. Доказывается необходимость рассмотрения языка как относительно самостоятельного основания и одной из причин индивидуального и общественного развития. В исследовании изучается системный характера языка, мышления и культуры, их экологическая и социальная «встроенность» (embeddiness), тесная взаимосвязь с другими знаковыми системами и различными формами деятельности. Исходя из этого показана односторонность подходов, рассматривающих в системах со множеством действующих причин лишь двухсторонние соотношения языка и мышления, языка и культуры. Особое внимание в работе уделяется роли языка в аккумуляции и систематизации научных знаний и трансляции культурных традиций. В этом контексте язык рассматривается как часть негенетических систем наследования, «социальным априори», создающим условия и детерминирующим содержание кумулятивного общественного развития. Поэтому в исследовании обосновывается необходимость объединения в рамках системного подхода лингвистического и прагматического «поворотов» в понимании языка и его роли в культуре и науке

Ключевые слова: ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ ДЕТЕРМИНИЗМ, ПРАГМАТИЧЕСКИЙ ПОВОРОТ, НЕГЕНЕТИЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ НАСЛЕДОВАНИЯ, КУМУЛЯТИВНАЯ КУЛЬТУРНАЯ ЭВОЛЮЦИЯ

UDC 81:1

09.00.00 Philosophical sciences

LINGUISTIC DETERMINISM, CUMULATIVE EVOLUTION AND DEVELOPMENT OF SCIENTIFIC KNOWLEDGE

Sukhoverkhov Anton Vladimirovich Cand.Phil.Sci, associate professor SPIN-code RSCI: 1389-3935 ResearcherID: P-7859-2014

Kuban State Agrarian University, Krasnodar, Russia

The main purpose of this study is to examine how language and its historically inherited content and structure allows accumulating knowledge and determines the development of the individuals, culture and science. The article shows the theoretical drawbacks of modern «pragmatic turn» in which language is depicted only as a derivate of natural, cultural and cognitive systems. Instead, it is stated that language, in addition to all of the above, have to be considered also as a relatively independent basis and one of the causes that determine individual and social development. For that reason, the study examines the system nature of language, thought and culture, their environmental and social «embeddiness», a close relationship with other sign systems and with various forms of social activities. From that point, theoretical reduction of multiple relations and varying causes in complex ecological and social systems only to bilateral relations of language-thought, language-culture are revised. Particular attention is paid to the role of language in the accumulation and systematization of scientific knowledge and the transmission of cultural traditions. In that context, language is seen as part of the non-genetic inheritance systems, «social a priori» that determines the content and creates conditions for cumulative social evolution. Therefore, it is maintained that the comprehensive studies of language and its significance for culture and science have to embrace within a systems approach both the linguistic and pragmatic «turns»

Keywords: LINGUISTIC DETERMINISM, PRAGMATIC TURN, NON-GENETIC INHERITANCE SYSTEMS, CUMULATIVE CULTURAL EVOLUTION

1. «Прагматический поворот» в изучении языка

В современных исследованиях природы языка существует тенденция формирования крайнего «прагматического поворота», выражающегося в рассмотрении языка как системы производной от различных биологических, экологических, когнитивных и социокультурных факторов и отказе от автономных, «объективистских» подходов, изучающих язык как самостоятельный объект, определяющий (детерминирующий) познание и культуру, что изучалось, например, в

http://ej.kubagro.ru/2015/01/pdf/006.pdf

Научный журнал КубГАУ, №105(01), 2015 года

рамках «лингвистического поворота» [7, 18, 26].

В частности, в ряде исследований, представляющих «экологический подход» в лингвистике и в рамках «теории распределенного языка» (distributed language theory), небезосновательно подчеркивается необходимость избегать при разработке моделей языка универсалистских, метафизических, «деконтекстуализированных» (decontextualized) или чисто лингвистических теорий, изучающих язык per se, как систему абстрактных и условных кодов (знаков, символов) c фиксированными значениями и правилами [34, 39, 48, 53]. Язык как «самостоятельную» систему знаков и правил некоторые исследователей данного направления называют «языком второго порядка» (second-order language) и считают, что его теоретическая концептуализация и гипостазирование абстрагируется от реального многообразия ситуации, контекста и индивидов, которые его используют [26].

Языку второго порядка противопоставляется «язык первого порядка» (first-order language), или язык-деятельность (languaging), встроенный и обусловленный системными (природными, познавательными, социальными) контекстами, или «возможностями» (affordances) коммуникации [27, 51, 53]. В частности, С. Коули критикует теории, утверждающие первичность символов языка и языковых правил, и ставит на первое место творчество языка (languaging) как принципиально неформализуемое и теоретически и практически нелокализуемое (non-local) [26].

В работах, представляющих когнитивную лингвистику, генеративную грамматику и нативизм, также существует тенденция преуменьшать роль надындивидуальных, культурно обусловленных знаковых систем

(«external-language», «E-language») и рассматривать их лишь как вторичные системы, производные от внутренних когнитивных способностей к языку («internal-language», «I-language»), которые, по мнению исследователей, являются врожденными (приобретенными) в ходе биологической, а не социокультурной эволюции [38].

Данные крайние позиции, ставящие на первое место понимание языка как деятельности и индивидуальной познавательной способности, нуждаются в дополнении противоположными

http://ej.kubagro.ru/2015/01/pdf/006.pdf

Научный журнал КубГАУ, №105(01), 2015 года

подходами, учитывающими системные и социокультурные аспекты языка. Индивидуальность, «творческость», ситуативность, полисемантичность языка (языковой способности, языка первого порядка) не должны исключать анализа языка как надындивидуальной, культурно наследуемой системы знаков и изучения общей социокультурной динамики в развитии языка (языка второго порядка, «внешнего языка»), определяющего общее индивидуальное развитие и частные (специализированные) познавательные и лингвистические способности.

Во многих исследованиях показано, что язык и другие знаковые системы являются не только результатом индивидуальной эволюции, но и продуктами культуры и социокультурной эволюции [49]. Будучи частью культуры и системы практических действий, они: 1) обуславливают (детерминирует) и

«апперцептируют» процессы восприятия; 2) выступают «социальными априори», опосредующими и направляющими индивидуальное и социальное развитие; 3) являются условием взаимопонимания; 4) содействуют, в качестве средств познания, развитию мышления и научно-техническому прогрессу; 5) аккумулируют знания, выполняя роль «социальной памяти» [19, 46, 49].

В связи с этим всестороннее познание природы языка должно опираться как на изучение конкретной, практической реализации, частных случаев и

индивидуальных (например, генетических и когнитивных) оснований в

общесистемных свойств языка, так и на выявление в частных случаях общих свойств и надындивидуальных социокультурных тенденций, которые

предшествуют, предварительно определяют и опосредуют реализацию множества индивидуальных случаев. Данное опосредование частного общим и общего частным становится возможным благодаря существованию систем негенетического наследования языка и кумулятивному характеру социокультурной эволюции.

Задача данного исследования и состоит в изучении того, как язык и его исторически сложившееся содержание и структура обуславливает природу, индивида, культуру и науку, и каким образом происходит аккумуляция знаний в языке и других знаковых системах, репрезентирующих и транслирующих эти знания. Это позволит уравновесить крайности

http://ej.kubagro.ru/2015/01/pdf/006.pdf

Научный журнал КубГАУ, №105(01), 2015 года

современного «прагматического поворота», доказывающего одностороннюю производность языка от природных, культурных и когнитивных систем. Рассмотрим, прежде всего, как язык напрямую или косвенно определяет индивидуальные познавательные процессы и их развитие.

2. Лингвистический детерминизм и познавательные процессы

Как уже отмечалось, во многих современных исследованиях популярна идея о том, что в своих исходных основаниях язык не является знаковой системой и культурно наследуемым орудием коммуникации, но индивидуальной априорной или эволюционно приобретенной когнитивной способностью, специфичной формой мышления, общей для разных людей [3, 38, 47]. Например, по мнению Н. Хомского и его коллег, язык является способностью (faculty) уникальной для человека, но возникающей в тесной взаимосвязи с другими познавательными способностями (счетом, пространственным мышлением, орудийной деятельностью), которые есть у других видов живых существ [38].

Но существует ли обратное влияние языка как продукта (устной или письменной речи) на общие процессы мышления (восприятия) и на формирование самой индивидуальной когнитивной способности к языку? Существование такой прямой и косвенной детерминации навыков, восприятия и мышления «внешним» языком и другими знаковыми системами исследовалось в рамках «теории лингвистической относительности» («гипотезы Сепира-Уорфа»),

социокультурными подходами к языку и познанию, в концепции «нарративной логики» Ф. Анкерсмита, семиотической традицией и исследованиями, изучающими, например, такое явление, как социокультурный и семиотический скаффолдинг (scaffolding) [1, 49, 50].

Наибольшую известность в этой области исследований получила «теория лингвистической относительности», предложенная Э. Сепиром и Б. Л. Уорфом. В ней, начиная с исследований Дж. М Пенна, принято различать две версии: слабую и сильную[44]. Согласно слабой версии гипотезы лексика и грамматика языка до определенной степени влияют на

http://ej.kubagro.ru/2015/01/pdf/006.pdf

Научный журнал КубГАУ, №105(01), 2015 года

представления, коррелируют с ними, но не строго определяют их. Сильная версия гипотезы, которая по мнению ряда исследователей, представляет позицию лингвистического детерминизма, считает, что мышление невозможно без языка, и язык (его структура, лексика, грамматика) — прямая причина и необходимое условие, формирующее наши представления и мышление [8, 24].

Другой исследователь, И. М Шлезингер, считает, что в различных работах можно выявить не две, а три точки зрения на соотношение языка и мышление: 1) мышление невозможно без языка, 2) язык меняет мышление, 3) разные языки представляют для нас разные системы мышления (мыслей) [46, с. 8].

И. М. Шлезингер находит высказывания о том, что мышление невозможно без языка у таких мыслителей, как Платон (диалог «Софист»), В. фон Гумбольдт, Ф. М. Мюллер, Б. Л. Уорф, Л. Витгенштейн, Л. С. Выготский и у многих других ученых. Он отмечает, что сильная версия гипотезы лингвистической относительности во многих проведенных исследованиях не нашла своего подтверждения, и эта позиция разделяется другими современными исследователями [8, с. 190-191]. В частности, было показано, что сложные мыслительные процессы, и даже такой процесс, как обобщение и категоризация (которые связывают с появлением языка), существуют и до языка [31, 38].

Основатель теории лингвистической относительности Б. Л. Уорф говорил: «Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны; напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит в основном — языковой системой, хранящейся в нашем сознании» [23, с. 209]. Но как возможна категоризация мира, если мы не усвоили язык и как возможно усвоение языка, если у нас нет доязыковой способности категоризации хаоса чувственных данных? На последний вопрос Н. Хомский ответил в пользу врожденного характера языка (языковой способности), другие исследователи ответили в пользу производности языка от процесса познания (не

http://ej.kubagro.ru/2015/01/pdf/006.pdf

Научный журнал КубГАУ, №105(01), 2015 года

язык формируется категориальной системой, а надстраивается или встраивается в уже имеющуюся) [3, 12, 25].

Свое решение данной антиномии предлагал и Ф. де Соссюр, который говорил, что благодаря сегментации языка происходит сегментация неопределенного хаоса и «туманности» мыслей, а сегментация (разграничение, различение) мыслей (понятий) содействует сегментации неопределенного потока звуков речи, которые также не обладают определенностью [15, с. 144-145]. Таким образом, ощущения и понятия в языке выполняют взаимовыявляющую функцию, детерминируя определенность и существование друг друга подобно двум сторонам одного листа.

В теории распределенного языка, экологической лингвистике и других системных подходах говорится, что бинарная схема понимания функционирования языка слишком проста и в действительности при восприятии, производстве, понимании и функционировании языка участвуют биологические, экологические, познавательные, эмоциональные и социокультурные факторы и рассмотрение как языка, так и мышления в отрыве от них создает ошибочные антиномии и противопоставления [22, 39, 40, 41]. Например, восприятие речи предполагает, как распознание звуков и мимики (что само по себе представляет сложную систему познавательных способностей), так и анализ грамматической, логической и смысловой структуры речи, что требует уже других, социокультурных навыков и знаний, коррелирующих со сложностью и содержанием речи [32, 54]. Например, понимание научной речи предполагает не только распознание слов и понимание грамматики, но и знание того, о чем говорят. Это, в свою очередь, предполагает предварительное обучение (образование), которое лишь частично возможно без языка.

Развитие целого комплекса новых познавательных способностей и навыков связано не только с восприятием (пониманием) языка, но и с активной деятельность по созданию и совершенствованию устной или письменной речи, что, в свою очередь, улучшает и само восприятие (понимание) речи подобно тому, как участие

http://ej.kubagro.ru/2015/01/pdf/006.pdf

Научный журнал КубГАУ, №105(01), 2015 года

в спортивных соревнованиях меняет последующие восприятие и понимание соревнований.

На ранних этапах эволюции язык (речь) не являлся самостоятельной деятельностью или основным содержанием деятельности, но составной частью, настраивающейся или сопровождающей совместные практические действия, которые создавали и создают основу взаимного понимания [33]. Практическая деятельность всегда сопровождается невербальной коммуникацией и встроена в природный и социальный контекст, который также обуславливает процесс понимания посредством интерпретации происходящих событий, то есть, как и язык, всегда встроена (embedded) и ситуативна (situated) [32, 52].

Приводимое «нагромождение» составляющих коммуникации отражает реальный системный характер функционирования языка, в котором практическая деятельность определяет порождение и содержание звуков; звуки определяют содержание (распознание) действий; содержание действий определяется пониманием ситуации; понимание ситуации основано на прошлом индивидуальном или социокультурном опыте, который в свою очередь определил характер действий. Поэтому язык (как и мышление) является системой со множеством действующих причин, он встроен в различные контексты деятельности, связан с другими средствами коммуникации и реализуется в определенных экологических и социальных системах (например, экосистеме города), определяющих его структуру, содержание и развитие [10, с. 42-45]. В связи с этим соотношение языка и мышления является лишь одним из множеств, коррелирующих с друг другом причин, подобно тому, как спрос, предложение и цена товара в экономике определяют друг друга, но сами они являются частью или проявлениями общих природных и социально-экономических причин и лишь теоретически могут рассматриваться как независимые величины.

Так как мышление и язык на ранних этапах их развития реализуют, достраивают и сопровождают практическую деятельность, то можно предположить, что не язык или мышление определяют друг друга, а именно практическая деятельность, всторенная и обусловленная определенной экосистемой, определяет

http://ej.kubagro.ru/2015/01/pdf/006.pdf

Научный журнал КубГАУ, №105(01), 2015 года

их существование и конкретное (предметное-смысловое) содержание [44]. Поэтому эволюционно язык и мышление всегда были важны не сами по себе, а лишь как составные части и производные практической деятельности, являясь, пользуясь терминологией Дж. Левонтина и С. Д. Гулда, ее «надсводными строениями» (spandrels) [35]. Относительно автономная, деконтекстуализированная языковая деятельность (languaging), высвободившаяся от других форм деятельности, и мышление как таковое — это результат, сформировавшийся на более поздних этапах социальной эволюции и связанный с появлением абстрактного мышления и «теоретической культуры» [29, 30].

Социокультурные подходы и исследования в области расширенного эволюционного синтеза (extended evolutionary synthesis) и социальной памяти показывают, что мышление и язык возникают в ходе эволюции как часть или надстройка над индивидуальной деятельностью, впоследствии, благодаря коммуникации и негенетическим системам наследования (экологическому наследованию, социальной памяти, «теоретической культуре»), они приобретают надындивидуальный характер, реализуясь уже на системном уровне (экологическом, социокультурном), а не только на индивидуальном (генетическом, познавательном) [22, 49]. Рассмотрим далее, как возможна такая объективация языка, знаний и процессов познания, и как язык и его содержание, будучи продуктом деятельности отдельного человека (группы людей), может обуславливать социальное развитие и рост научного знания и технологий относительно независимо от отдельного индивида.

3. Язык, кумулятивная культура, социальная память

Рассматривая историю того, как термин «наследственный задаток», предложенный Г. И. Менделем, содействовал появлению науки генетики и последующему открытию ДНК А. Л. Никифоров говорит: «Вся эта история хорошо показывает, как введенное нами новое понятие (термин), которое мы используем для обозначения (вернее, конструирования) предполагаемого объекта, постепенно наполняется смыслом по мере того, как мы что-то узнаем об этом объекте, как полученные знания позволяют нам строить новые

http://ej.kubagro.ru/2015/01/pdf/006.pdf

Научный журнал КубГАУ, №105(01), 2015 года

исследовательские процедуры для дальнейшего продвижения в познании этого объекта» [11, с. 52].

А. Л. Никифоров считает, что понятия выполняют определенную аккумулирующую функцию, позволяющую наращивать знания о предметах и определенным образом на основе этих знаний интерпретировать данные органов чувств и конструировать предметность нашего восприятия. Поэтому наши знания не столько отражают предметы, сколько создают их [11, с. 52].

«Слово конструирует объект, интерпретируя чувственные впечатления определенным образом, объективирует его, придавая ему статус самостоятельного независимого от нас объекта, обладающего определенными свойствами» [11, с. 49-50].

Важно подчеркнуть, что такая аккумуляция смыслов в понятии осуществляется не столько отдельным индивидом и в рамках индивидуального языка, сколько обществом на протяжении одного или многих поколений благодаря общности (научного) языка и выраженных в нем значений и знаний. Поэтому представитель неогумбольтианства Ф. Штро говорил, что с усвоением языка его носитель получает формы и «социальные априори» своего познания и оценки, так как язык опредмечивает духовное содержание предыдущих поколений. По его мнению, тот, кто анализирует язык, должен «осознать опредмеченные в народных языках миры, связанные с их строем понятия и формы рассмотрения, их вполне самобытные системы значений и их ценностные системы» [14, с. 138].

О существовании определенной «социальной апперцепции», создаваемой языком и текстами, говорили М. К. Петров и Д. К. Куликов. По их мнению, письменные тексты, фиксирующие в форме различных знаков накопленные знания, выполняют опосредующую роль, создавая основу для научных обсуждений и точки опоры для дальнейшего научного роста знания. В качестве примера приводится появление теории оптики из частных изобретений и наблюдений, которые аккумулировались в различных текстах и создали основу для создания такой теории. Поэтому Д. К. Куликов говорит, что «язык выполняет апперцептирующую функцию интеграции материала общения в единство мировоззрения» [8,

http://ej.kubagro.ru/2015/01/pdf/006.pdf

Научный журнал КубГАУ, №105(01), 2015 года с. 197].

Еще раньше Э. Б. Кондильяк, задаваясь вопросом «почему люди, обнаружившие свое величие во всех видах искусства и науки, появляются почти одновременно» [6, с. 262], отвечал, что не столько географические, сколько факторы, связанные с развитием знаковых систем, таких, как символические изображения, алгебраические и геометрические знаки и система языка, содействуют этому, развивая память, воображение и мышление людей, изучивших их [6, с. 255-271].

Анализируя роль языка в развитии мышления, науки и литературы, Э. Б. Кондильяк говорит, что системы знаков языка подобны знакам геометрии, которые позволяют рождаться новым знаниям и расширяют познавательные возможности исследователей. Например, И. Ньютон, по мнению автора, обязан своими открытиями в математике и физике именно развитому языку и методам исчисления науки, которые позволили ему создать выдающиеся открытия. Э. Б. Кондильяк пишет:

«Успех гениев, обладающих [от природы] лучшей организацией, целиком зависит от достижений языка в том веке, в котором они живут; ибо слова играют ту же роль, что знаки в геометрии, а способ их употребления — ту же роль, что методы исчисления. Следовательно, язык, в котором не хватает слов или конструкции которого недостаточно удобны, должен встречать те же самые помехи, которые встречались в геометрии до изобретения алгебры» [6, с. 264].

По мнению мыслителя, более талантливый человек, родившийся в эпоху с менее развитым языком, может достигнуть в науке или искусстве меньших результатов, чем менее талантливый, но родившейся в эпоху, в которой язык предоставлял более широкие возможности для научного и литературного творчества [6, с. 265]. Поэтому язык, находящийся на ранних этапах своего становления может даже препятствовать развитию народа, у которого он распространен.

Такие исследователи, как Л. Выготский и А Р. Лурия необходимым условием развития высших форм поведения, или высших психических функций также считали овладения внешними средствами культурного развития и мышления — языком, письмом, счетом,

http://ej.kubagro.ru/2015/01/pdf/006.pdf

Научный журнал КубГАУ, №105(01), 2015 года

рисованием и связанными с ними произвольным вниманием, логической памятью, образованием понятий [4, с. 24-30; 9].

«Категориальное мышление является не просто отражением личного опыта, оно отражает общественный опыт, выраженный посредством речевой системы. Таким образом, по мере овладения языком, грамотой функционально-образные операции мышления заменяются семантическими и логическими операциями, в которых слова становятся основным средством абстрагирования и обобщения» [9].

Также, по мнению А. Р. Лурия, система образования и связанное с ней развитие навыков теоретической деятельности (мышления) позволяет заменять или дополнять, при интерпретации и понимании явлений действительности, практические задачи и функциональное восприятие предметов теоретическим и категориальным [9].

Таким образом, простое усвоение языка, подобно усвоению алгебры или геометрии, само по себе развивает навыки и мышление в силу сложности языка (речи) как с точки зрения восприятия (понимания), так и его создания. Но в обществе изучение языка важно не только само по себе, но и для организации и координации практических действий и для усвоения тех знаний, которые он выражает, аккумулирует и транслирует последующим поколениям. Именно это и является одной из главных причин, поддерживающих жизнь языка и наполняющих его конкретный (ситуативным) или общезначимым (социокультурным, научным) содержанием, которое направляет и структурирует индивидуальное развитие и создает «интеграцию общения в единство мировоззрения».

4. Язык и социальная память

Рассмотренный выше тезис теории лингвистической относительности о том, что каждый язык (его усвоение) определяет специфичное для этого языка мировоззрение верно лишь до некоторой степени. Вероятность единообразия мировоззрения или одинаковой «философии» у носителей одного и того же языка будет снижаться с увеличением количества носителей этого языка. Люди, говорящие на русском, испанском или английском языках, обладают общим

http://ej.kubagro.ru/2015/01/pdf/006.pdf

Научный журнал КубГАУ, №105(01), 2015 года

«языковым» взглядом на вещи и на сам язык, но не ограничены им как границами, поэтому споры между людьми одной языковой культуры или одного научного сообщества, а также выявление противоречий и многозначности в самом языке являются частью и необходимой составляющей общественного и научного развития [5].

В научных исследованиях учеными разрабатываются целые концептуальные (категориальные) системы и новые научные направления, позволяющие выявлять в действительности новые аспекты, явления или законы. В литературе, в частности у футуристов, мы также видим, что авторы создавали свой уникальный язык, языковой стиль и способы построения устной и письменной речи не только для отражения реальных событий, но и для создания новой художественной действительности.

Ситуация может быть еще больше усложнена, если мы предположим, что язык как таковой — это абстракция, результат теоретических обобщений и в действительности существуют только идиолекты — индивидуальные варианты речи (языка), которые характерны для отдельного человека или диалекты — варианты одного языка, присущие разным группам людей [21, 36, 43]. С этой точки зрения понять язык (речь) — означает изучить и понять каждый уникальный язык, каждого отдельного человека, его индивидуальное мировоззрение, выраженное в способе построения языка и придания смыслов словам и действительности.

Приведенные примеры говорят о том, что язык зависит от мышления отдельного человека, которое благодаря языку фиксирует, транслирует и аккумулирует полученные результаты индивидуального познания или творчества определяя лексику, структуру и содержание языка. Тем не менее, в единичном существует и общее. Индивидуальной детерминации процесса и содержания языка (речи) и познания предшествует социокультурная и лингвистическая детерминация, так как субъект не изобретает свой язык «с нуля», но наследует уже сложившийся в обществе язык. Подобно тому, как каждый участник спортивной команды имеет свой индивидуальный стиль и стратегию действий, которая может

http://ej.kubagro.ru/2015/01/pdf/006.pdf

Научный журнал КубГАУ, №105(01), 2015 года

изучаться исследователями (участниками), но сами соревнования, их правила и общее содержание предшествуют соревнующимся, обуславливая их участие, способности и содержание их действий.

На современном этапе развития общества научная деятельность носит системный характер и является комбинированным результатом усилий многих ученых, олицетворяя тем самым принцип «социально распределенного познания» (socially distributed cognition) [37, 42]. Результаты этой совместной деятельности фиксируются в языке и других знаковых системах, что позволяет аккумулировать, наследовать и развивать мировоззрение определенного научного или культурного сообщества. Благодаря системе образования, результаты познания могут также становится частью общей системы культуры и формой «социальной апперцепции», опосредующей взаимное понимание многих людей. Поэтому индивидуальное и общественное, язык и культура тесно переплетены в процессах познания, коммуникации и обучения [19, 20]. По этому поводу Х. Штайнталь писал:

«Язык же, прежде всего прочего, — это своеобразный понятийный мир; как таковой он становится органом апперцепции, средством объективного мышления, которое пытается познать истинность бытия, хоть оно при этом и часто заблуждается; превращаясь же в такое средство поиска истины, язык является и средством изображения и сообщения. Ведь апперцепция есть поначалу сообщение себе самому, изображение для себя самого; поскольку, однако, человек есть существо общественное, то и вся его духовная деятельность исконно является общей деятельностью человеческого общества, и то, что он апперцепирует для себя, одновременно является сообщением для других и одновременно пониманием самого себя и других» [14, с. 237-238].

Таким образом, знаковые системы и представленные в них знания позволяют формировать интерсубъективный мир, который выступает посредником понимания друг друга и общей «базой данных», посредством которой происходит обмен информацией и аккумуляция знаний. Многие исследователи отмечают существование «социально

http://ej.kubagro.ru/2015/01/pdf/006.pdf

Научный журнал КубГАУ, №105(01), 2015 года

опосредованного обучения» и культурного наследования не только в обществе, но и в природе. К ним относят, например, передачу посредством поведенческого и культурного наследования «традиций питания», орудий труда и навыков их использования, песенных «диалектов» и других не кодируемых генетически способностей и умений [22, 28].

Научная деятельность и прогрессивное развитие системы научных знаний также предполагает аккумуляцию (накопление) и трансляцию знания посредством социальной памяти (механизмов социокультурного наследования). М. А. Розов приводит в качестве иллюстрации такой памяти «открытие» в 1855 году Д. Ливингстоном водопада Виктория. Он отмечает, что это было не совсем «открытие», так как водопад хорошо знали до него местные жители под названием Мосиоатунья, но, если бы Д. Ливингстон не открыл его раз и навсегда для науки, то водопад Виктория мог открываться и, вероятно, открывался бесчисленное множество раз [17].

В связи с этим М А. Розов приводит слова Н. П. Баранского, А. И. Преображенского о том, что «всякое географическое исследование территории, если только оно является географическим не по одному названию, а по существу, исходит из карты уже существующей и приводит к дальнейшему дополнению и уточнению карты и всяческому обогащению её содержания» [2, с. 5]. Поэтому карта, по словам М. А. Розова, и программирует работу географа, и фиксирует результаты этой работы. Данную модель познания в географии он применяет и для анализа научного познания в целом. По мнению исследователя, «науку можно рассматривать как механизм централизованной социальной памяти, которая аккумулирует практический и теоретический опыт человечества и делает его всеобщим достоянием» [17]. «Формирование науки — это формирование механизмов глобальной централизованной социальной памяти, т.е. механизмов накопления и систематизации всех знаний, получаемых человечеством» [Там же].

Изучение «социальной памяти» и детерминации посредством языка и других знаковых систем процессов наследования (аккумуляции) знаний проводятся не только в отношении науки, но и в отношении наследования, воспроизведения и развития природных

http://ej.kubagro.ru/2015/01/pdf/006.pdf

Научный журнал КубГАУ, №105(01), 2015 года

(экологических) и социальных систем [19]. В частности, М К. Петров и В. С. Степин исследовали значение биологического («биокода») и социального кодирования («социокода») в сохранении и наследовании информации и их значения для индивидуального и общественного развития [13, 16].

Эти исследования показывают, что язык и другие знаковые системы детерминируют не только индивидуальное мышление (познание, развитие), но и являются частью общих системных и распределенных процессов познания и деятельности с нелинейным принципом детерминации и взаимного развития. Посредством кумулятивного характера культурной эволюции они обуславливают общие процессы социального развития, в том числе и развития самого языка, существующего в системе культуры относительно независимо от отдельных индивидов.

Заключение

Современные прагматический и когнитивный «повороты» в изучении языка, выводящие его природу из различных внешних по отношению к нему оснований (экосистем, культурных традиций и правил, практической деятельности, врожденных познавательных способностей), потеснили теории, рассматривающие язык как относительно самостоятельную знаковую систему и культурно-наследуемые орудия коммуникации и аккумуляции знаний. Но понимание языка, без учета данных аспектов его функционирования, теряет смысл, подобно тому, как нет смысла в обсуждении речи человека, не сказавшего ни слова, собеседниками, не знающими общего языка.

Изучение языка как надындивидуальной знаковой системы и культурно-ненаследуемой системы средств коммуникации важно не только для понимания самого языка, но и его роли в функционировании, трансляции и воспроизведении социальных систем. Поэтому, учитывая роль языка в развитии мышления, накопления знаний и регуляции социальной деятельности, понятие «лингвистический детерминизм» может применятся в более широком значении и

http://ej.kubagro.ru/2015/01/pdf/006.pdf

Научный журнал КубГАУ, №105(01), 2015 года

относится не столько к односторонней и частной «сильной версии» лингвистической относительности, считающей, что мышление невозможно без языка, сколько к общей «слабой версии», изучающей то, как язык на системном и социально-распределенном уровне организации обуславливает и поддерживает поступательное и кумулятивное развитие мышления, культуры и общества.

Язык и другие знаковые системы, являясь частью систем наследования знаний и средством реализации социальной и научной памяти, играют важную роль в воспроизведении, поддержании и регуляции различных форм деятельности, реализующихся в оправленном природном и социальном контексте, что придает им (их содержанию) конкретный предметный, практический и «экологический» характер. С этой точки зрения абстрактные пары «язык-культура»,

«язык-мышление» в системе социально-распределенной деятельности являются лишь частными аспектами и корреляциями, возникающими в общих процессах функционирования (развития), которые всегда «встроены» (embedded) и «ситуативны» (situated). Поэтому в таких системах необходимо говорить о множественности и нелинейности процессов детерминации и существовании разветвленной системы прямых и обратных связей.

Таким образом, всестороннее познание причин и оснований функционирования языка должно опираться как на изучение практической реализации и индивидуальных оснований (например, генетических и когнитивных) языка, так и на выявление в частных случаях общесистемных, надындивидуальных социокультурных характеристик, которые предшествуют, предопределяют и опосредуют реализацию множества индивидуальных случаев. В тоже время язык не только является производным от индивидуальных и социокультурных оснований, но и функционирует как основание, причина, опора для индивидуального и общественного развития, выступая в качестве структурного и функционального элемента социальной памяти, негенетических систем наследования и кумулятивной социокультурной эволюции.

http://ej.kubagro.ru/2015/01/pdf/006.pdf

Научный журнал КубГАУ, №105(01), 2015 года

Список литературы

1. Анкерсмит Ф. Нарративная логика. Семантический анализ языка историков. М., 2003.

2. Баранский Н. П., Преображенский А. И. Экономическая география. М., 1962.

3. Бурлак С. А. Происхождение языка: Новые материалы и исследования: Обзор. М., 2007. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.philology.ru/lingHistics 1/burlak-07.htm

4. Выготский Л. С. История развития высших психических функций. Собр. соч. в 6 томах. Т. 3.

5. Джохадзе Д. В. Античный диалог и диалектика // Философия и общество, № 2, 2012. С. 23-45.

6. Кондильяк Э. Б. Опыт о происхождении человеческих знаний // Сочинения в 3-х томах. М., Мысль, 1980. Т.1.

7. Кравченко А. В. Системная ошибка языкознания как науки и ее последствия для лингвистического образования // Современные проблемы взаимодействия языков и культур. Благовещенск. Материалы международного форума 14-15 декабря, 2012. С. 161-168.

8. Куликов Д.К. Гипотеза лингвистической относительности Сепира-Уорфа и её методологическая оценка в работах М. К. Петрова // Политическая концептология, 2012, № 2, С. 189-199.

9. Лурия А. Р. Культурные различия и интеллектуальная деятельность // А. Р. Лурия. Этапы пройденного пути: Научная автобиография. М., 1982. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://flogiston.ru/library/luria cult.

10. Луценко Е. В. Универсальный информационный вариационный принцип развития систем // Политематический сетевой электронный научный журнал Кубанского государственного аграрного университета (Научный журнал КубГАУ). Краснодар: КубГАУ, 2008. №07(041). С. 117-193. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://ej .kubagro.iu/2008/07/pdf/10.pdf

11. Никифоров А. Л. Чувственно-вербальное построение предметного мира // Эпистемология и философия науки, 2011, № 1. С. 52.

12. Павиленис Р. И. Понимание речи и философия языка // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1986.

13. Петров М. К. Язык, знак, культура. М., 1991.

14. Радченко О. А. Язык как миросозидание: Лингвофилософская концепция

неогумбольдтианства. М., Едиториал УРСС, 2005.

15. Соссюр Ф. Труды по языкознанию. М., 1977. С. 144-145.

16. Степин В. С. Цивилизация и культура. СПб., 2011.

17. Степин В. С., Горохов В. Г., Розов М. А. Философия науки и техники. М.,1999. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://sodety.polbu.ru/stepin_sciencephilo/ch25_i.html.

18. Суховерхов А. В. Когнитивный и прагматический повороты в лингвистике и педагогике // Речевая коммуникация в теоретическом, практическом и учебно-методическом аспектах. Краснодар: КубГАУ, 2013. С. 28-33.

19. Суховерхов А. В. Общая теория биологической и социальной памяти: семиотический и процессуальный подходы // Политематический сетевой электронный научный журнал Кубанского государственного аграрного университета (Научный журнал КубГАУ) [Электронный ресурс]. Краснодар: КубГАУ, 2011. №10 (74). С.1-17.

20. Суховерхов А. В. Роль репрезентации в образовании, социальной памяти и процессах воспроизведения социальных систем // Философия и культура образования в контексте времени, Краснодар, 2011. С. 96-103.

21. Суховерхов А. В. Теоретические и методологические проблемы понимания и изучения языка // Речевая коммуникация: теория и практика. Краснодар: КубГАУ, 2014. С. 85-90.

22. Суховерхов А. В. Экологический подход в исследовании языка, коммуникации и познания. Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология,

2013. № 4 (24), С. 48-54.

23. Уорф, Б. Л. Наука и языкознание / Языки как образ мира/ Б. Л. Уорф. М.-СПб: Terra Fantastica,

http://ej.kubagro.ru/2015/01/pdf/006.pdf

Научный журнал КубГАУ, №105(01), 2015 года

2003. С. 209.

24. Beek, W. Linguistic Relativism: Variants and Misconceptions. Unpublished honours thesis,

Universiteit van Amsterdam. 2004. [Электронный ресурс]. Режим доступа:

https://staff.fnwi.uva.nl/b.bredeweg/pdf/BSc/20052006/Beek.pdf

25. Chomsky, N. Aspects of the Theory of Syntax. MIT Press. 1965.

26. Cowley, S. J. Distributed language. In: S. J. Cowley (Ed.) Distributed Language, Amsterdam: John Benjamins. 2011. Р. 1-14.

27. Cowley, S. J. Naturalizing language: verbal patterns and cognitive flow. In: Paper Presented at the International Congress in Cognitive Linguistics, Tambov, Russia. 2008.

28. Danchin, E., Charmantier, A., Champagne, F. A., Mesoudi, A., Pujol, B., Blanchet, S. Beyond DNA: integrating inclusive inheritance into an extended theory of evolution // Nature Reviews Genetics,

2011. Vol.12. P. 475-486.

29. Denny, J. P. Rational thought in oral culture and literate decontextualization. In: D. R. Olson & N. Torrance (Eds.), Literacy and orality. Cambridge University Press. 1991. Р. 66-90.

30. Donald, M. Hominid enculturation and cognitive evolution. In: C. Renfrew & C. Scarre (Eds.), Cognition and material culture: The archaeology of symbolic storage. McDonald Institute for Archaeological Research. 1998. Р. 7-17.

31. Fitch, W.T., Huber, L., Bugnyar, T. Social cognition and the evolution of language: constructing cognitive phylogenies // Neuron, 2010. Vol. 65. P. 795-814.

32. Fowler, C. A. Embodied, Embedded Language Use // Ecological Psychology, 2010. Vol. 22(4). Р. 286-303.

33. Gardenfors, P. Cooperation and the evolution of symbolic communication. In: K. Oller & U. Griebel (Eds.) The evolution of communication systems. Cambridge, MA: MIT. Press. 2004. Р. 237-256.

34. Garner, M. Language rules and language ecology // Language Sciences, 2014. Vol. 41. P. 115-119.

35. Gould, S. J., Lewontin, R. C. The Spandrels of San Marco and the Panglossian Paradigm: A Critique of the Adaptationist Programme // Proceedings of the Royal Society B: Biological Sciences, 1979. Vol. 205 (1161). Р. 581-98.

36. Groves, J. M. Language or Dialect-or Topolect? // Sino-Platonic Papers, 2008. Vol. 179. Р. 1-103.

37. Gureckis, T. M., Goldstone. R. L. Thinking in Groups // Pragmatics and Cognition, 2006. Vol. 14 (2). Р. 293-311.

38. Hauser, M. D., Chomsky, N., Fitch, W. T. The Faculty of Language: What Is It, Who Has It, and How Did It Evolve? // Science Compass, 2002. Vol. 298. P. 1569-1579.

39. Hodges, B. H. Ecological pragmatics: Values, dialogical arrays, complexity, and caring // Pragmatics & Cognition, 2009. Vol. 17. P. 628-652.

40. Hodges, B. H., Fowler, C. A. New affordances for language: Distributed, dynamical, and dialogical resources // Ecological Psychology, 2010. Vol. 22. Р. 239-254.

41. Jensen, T. W. Emotion in languaging: Language and emotion as affective, adaptive and flexible behavior in social interaction // Frontiers in Psychology, 2014, Vol. 5 (720).

42. Magnus P. D. Distributed Cognition and the Task of Science // Social Studies of Science, 2007. Vol. 37(2). Р. 297-310.

43. Mair, H. V. What Is a Chinese Dialect/Topolect? // Sino-Plaronic Papers, 1991. Vol. 29. Р. 1-31.

44. Penn, J. M. Linguistic relativity versus innate ideas: The origins of the Sapir-Whorf hypothesis in German thought. The Hague & Paris: Mouton. 1972.

45. Reed, E. S. Encountering the world: Toward an ecological psychology. New York: Oxford University Press. 1996.

46. Schlesinger, I. M. The wax and wane of Whorfian views. In: L. R. Cooper & B. Spolskey (Eds.), The influence of language on culture and thought: Essays in honor of Joshua A. Fishman’s sixty-fifth birthday Berlin: Walter de Gruyter. 1991. Р. 7-44.

47. Smith, B. Why we still need knowledge of language // Croatian Journal of Philosophy, 2006. Vol.

http://ej.kubagro.ru/2015/01/pdf/006.pdf

Научный журнал КубГАУ, №105(01), 2015 года

6(18). Р. 431-457.

48. Steffensen, S. V., Fill, A. Ecolinguistics: the state of the art and future horizons // Language Sciences,

2014. Vol. 41. P. 6-25.

49. Sukhoverkhov, A. V., Fowler, C. A. Why language evolution needs memory: systems and ecological approaches // Biosemiotics, 2014.

50. Teubert, W. Meaning, discourse and society. Cambridge: Cambridge University Press. 2010.

51. Thibault, P. First-order languaging dynamics and second-order language: the distributed language view // Ecological Psychology, 2011. Vol. 23 (3). P. 210-245.

52. van Lier, L. From input to affordance: Social-interactive learning from an ecological perspective. In:

J. P. Lantolf (Ed.) Sociocultural Theory and Second Language Learning. Oxford: Oxford University Press. 2000. P. 155-177.

53. van Lier, L. The ecology and semiotics of language learning: A sociocultural perspective. Boston: Springer, 2004.

54. Yang, C., Chan, M. K. M. The perception of Mandarin Chinese tones and intonation by American learners // Journal of Chinese Language Teachers Association, 2010. Vol. 45(1). Р. 7-36.

References

1. Ankersmit F. Narrativnaja logika. Semanticheskij analizjazyka istorikov. M., 2003.

2. Baranskij N. P., Preobrazhenskij A. I. Jekonomicheskaj a geografij a. M., 1962.

3. Burlak S. A. Proishozhdenie jazyka: Novye materialy i issledovanija: Obzor. M., 2007. [Jelektronnyj resurs]. Rezhim dostupa: http://www.philology.ru/linguistics 1/burlak-07.htm

4. Vygotskij L. S. Istorija razvitija vysshih psihicheskih funkcij. Sobr. soch. v 6 tomah. T. 3.

5. Dzhohadze D. V. Antichnyj dialog i dialektika // Filosofja i obshhestvo, № 2, 2012. S. 23-45.

6. Kondil’jak Je. B. Opyt o proishozhdenii chelovecheskih znanij // Sochinenija v 3-h tomah. M., Mysl’,

1980. T.1.

7. Kravchenko A V. Sistemnaja oshibka jazykoznanija kak nauki i ee posledstvija dlja lingvi-sticheskogo obrazovanija // Sovremennye problemy vzaimodejstvija jazykov i kul’tur. Blagoveshhensk. Mat-ly mezhdun. foruma 14-15 dekabrja,

2012. S. 161-168.

8. Kulikov D.K. Gipoteza lingvisticheskoj otnositel’nosti Sepira-Uorfa i ejo metodologicheskaja ocenka v rabotah M. K. Petrova // Politicheskaja konceptologija, 2012, № 2, S. 189-199.

9. Lurija A. R Kul’turnye razlichija i intellektual’naja dejatel’nosf // A. R Lurija. Jetapy projdennogo puti: Nauchnaja avtobiografija. M., 1982.

10. Lucenko E. V. Universal’nyj informacionnyj variacionnyj princip razvitija sistem // Politematicheskij setevoj

jelektronnyj nauchnyj zhurnal Kubanskogo gosu-darstvennogo agrarnogo universiteta (Nauchnyj zhurnal KubGAU). Krasnodar: KubGAU, 2008. №07(041). S. 117-193. [Jelektronnyj resurs]. Rezhim dostupa:

http://ej .kubagro.ru/2008/07/pdl710.pdf

11. Nikiforov A. L. Chuvstvenno-verbal’noe postroenie predmetnogo mira // Jepistemolgija i filosofija nauki, 2011, № 1.

S. 52.

12. Pavilenis R I. Ponimanie rechi i filosofija jazyka // Novoe v zarubezhnoj lingvistike. M., 1986.

13. Petrov M. K. Jazyk, znak, kul’tura. M., 1991.

14. Radchenko O. A. Jazyk kak mirosozidanie: Lingvofilosofskaja koncepcija neogumbol’dtianstva. M., Editorial URSS,

2005.

15. Sossjur F. Trudy po jazykoznaniju. M., 1977. S. 144-145.

16. Stepin V. S. Civilizacija i kul’tura. SPb., 2011.

17. Stepin V. S., Gorohov V. G., Rozov M. A. Filosofija nauki i tehniki. M.,1999. [Jelektronnyj resurs]. Rezhim dostupa: http://society.polbu.ru/stepin_sciencephilo/ch25_i.html.

18. Suhoverhov A. V. Kognitivnyj i pragmaticheskij povoroty v lingvistike i pedagogike // Rechevaja kommunikacija v teoreticheskom, prakticheskom i uchebno-metodicheskom aspektah. Krasnodar: KubGAU, 2013. S. 28-33.

http://ej.kubagro.ru/2015/01/pdf/006.pdf

Научный журнал КубГАУ, №105(01), 2015 года

19. Suhoverhov A. V. Obshhaja teorija biologicheskoj i social’noj pamjati: semioticheskij i processual’nyj podhody // Politematicheskij setevoj jelektronnyj nauchnyj zhurnal Kubanskogo gosudarstvennogo agrarnogo universiteta (Nauchnyj zhurnal KubGAU) [Jelektronnyj resurs]. Krasnodar: KubGAU, 2011. №10 (74). S. 1-17.

20. Suhoverhov A. V. Rol’ reprezentacii v obrazovanii, social’noj pamjati i processah vosproizvedenija social’nyh sistem // Filosofija i kul’tura obrazovanija v kontekste vremeni, Krasnodar, 2011. S. 96-103.

21. Suhoverhov A. V. Teoreticheskie i metodologicheskie problemy ponimanija i izuchenija jazyka // Rechevaja kommunikacija: teorija i praktika. Krasnodar: KubGAU, 2014. S. 85-90.

22. Suhoverhov A. V. Jekologicheskij podhod v issledovanii jazyka, kommunikacii i poznanija. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Filosofija. Sociologija. Politologija, 2013. № 4 (24), S. 48-54.

23. Uorf, B. L. Nauka i jazykoznanie / Jazyki kak obraz mira/ B. L. Uorf. M., SPb: Terra Fantastica, 2003. S. 209.

55. Beek, W. Linguistic Relativism: Variants and Misconceptions. Unpublished honours thesis, Universiteit van Amsterdam. 2004.

56. Chomsky, N. Aspects of the Theory of Syntax. MIT Press. 1965.

57. Cowley, S. J. Distributed language. In: S. J. Cowley (Ed.) Distributed Language, Amsterdam: John Benjamins. 2011.

Р. 1-14.

58. Cowley, S. J. Naturalizing language: verbal patterns and cognitive flow. In: Paper Presented at the International Congress in Cognitive Linguistics, Tambov, Russia. 2008.

59. Danchin, E., Charmantier, A., Champagne, F. A., Mesoudi, A., Pujol, B., Blanchet, S. Beyond DNA: integrating inclusive inheritance into an extended theory of evolution // Nature Reviews Genetics, 2011. Vol. 12. P. 475-486.

60. Denny, J. P. Rational thought in oral culture and literate decontextualization. In: D. R Olson & N. Torrance (Eds.), Literacy and orality. Cambridge University Press. 1991. Р. 66-90.

61. Donald, M. Hominid enculturation and cognitive evolution. In: C. Renfrew & C. Scarre (Eds.), Cognition and material culture: The archaeology of symbolic storage. McDonald Institute for Archaeological Research. 1998. Р. 7-17.

62. Fitch, W.T., Huber, L., Bugnyar, T. Social cognition and the evolution of language: constructing cognitive phylogenies // Neuron, 2010. Vol. 65. P. 795-814.

63. Fowler, C. A. Embodied, Embedded Language Use // Ecological Psychology, 2010. Vol. 22(4). Р. 286-303.

64. Gardenfors, P. Cooperation and the evolution of symbolic communication. In: K. Oller & U. Griebel (Eds.) The evolution of communication systems. Cambridge, MA: MIT. Press. 2004. Р. 237-256.

65. Garner, M. Language rules and language ecology // Language Sciences, 2014. Vol. 41. P. 115-119.

66. Gould, S. J., Lewontin, R C. The Spandrels of San Marco and the Panglossian Paradigm: A Critique of the Adaptationist Programme // Proceedings of the Royal Society B: Biological Sciences, 1979. Vol. 205 (1161). Р. 581-98.

67. Groves, J. M. Language or Dialect-or Topolect? // Sino-Platonic Papers, 2008. Vol. 179. Р. 1-103.

68. Gureckis, T. M., Goldstone. R. L. Thinking in Groups // Pragmatics and Cognition, 2006. Vol. 14 (2). Р. 293-311.

69. Hauser, M. D., Chomsky, N., Fitch, W. T. The Faculty of Language: What Is It, Who Has It, and How Did It Evolve? // Science Compass, 2002. Vol. 298. P. 1569-1579.

70. Hodges, B. H. Ecological pragmatics: Values, dialogical arrays, complexity, and caring // Pragmatics & Cognition,

2009. Vol. 17. P. 628-652.

71. Hodges, B. H., Fowler, C. A. New affordances for language: Distributed, dynamical, and dialogical resources // Ecological Psychology, 2010. Vol. 22. Р. 239-254.

72. Jensen, T. W. Emotion in languaging: Language and emotion as affective, adaptive and flexible behavior in social interaction // Frontiers in Psychology, 2014, Vol. 5 (720)..

73. Magnus P. D. Distributed Cognition and the Task of Science // Social Studies of Science, 2007. Vol. 37(2). Р. 297-310.

74. Mair, H. V. What Is a Chinese Dialect/Topolect? // Sino-Plaronic Papers, 1991. Vol. 29. Р. 1-31.

75. Penn, J. M. Linguistic relativity versus innate ideas: The origins of the Sapir-Whorf hypothesis in German thought. The Hague & Paris: Mouton. 1972.

http://ej.kubagro.ru/2015/01/pdf/006.pdf

Научный журнал КубГАУ, №105(01), 2015 года

76. Reed, E. S. Encountering the world: Toward an ecological psychology. New York: Oxford University Press. 1996.

77. Schlesinger, I. M. The wax and wane of Whorfian views. In: L. R. Cooper & B. Spolskey (Eds.), The influence of language on culture and thought: Essays in honor of Joshua A. Fishman’s sixty-fifth birthday Berlin: Walter de Gruyter. 1991. Р. 7-44.

78. Smith, B. Why we still need knowledge of language // Croatian Journal of Philosophy, 2006. Vol. 6(18). Р. 431-457.

79. Steffensen, S. V., Fill, A. Ecolinguistics: the state of the art and future horizons // Language Sciences, 2014. Vol. 41. P.

6-25.

80. Sukhoverkhov, A. V., Fowler, C. A. Why language evolution needs memory: systems and ecological approaches // Biosemiotics, 2014.

81. Teubert, W. Meaning, discourse and society. Cambridge: Cambridge University Press. 2010.

82. Thibault, P. First-order languaging dynamics and second-order language: the distributed language view // Ecological Psychology, 2011. Vol. 23 (3). P. 210-245.

83. van Lier, L. From input to affordance: Social-interactive learning from an ecological perspective. In: J. P. Lantolf (Ed.) Sociocultural Theory and Second Language Learning. Oxford: Oxford University Press. 2000. P. 155-177.

84. van Lier, L. The ecology and semiotics of language learning: A sociocultural perspective. Boston: Springer, 2004.

85. Yang, C., Chan, M. K. M. The perception of Mandarin Chinese tones and intonation by American learners // Journal of Chinese Language Teachers Association, 2010. Vol. 45(1). Р. 7-36.

http://ej.kubagro.ru/2015/01/pdf/006.pdf

Лингвистический детерминизм — Linguistic determinism

Представление о том, что язык и его структуры ограничивают и определяют человеческие знания или мысли.

Лингвистический детерминизм — это концепция, согласно которой язык и его структуры ограничивают и определяют человеческие знания или мышление, а также такие мыслительные процессы, как категоризация , память и восприятие . Этот термин означает, что родные языки людей будут влиять на их мыслительный процесс, и поэтому у людей будут разные мыслительные процессы, основанные на их родных языках .

Лингвистический детерминизм — это сильная форма лингвистической относительности (широко известная как гипотеза Сепира – Уорфа ), которая утверждает, что люди воспринимают мир на основе структуры языка, который они обычно используют.

Обзор

Гипотеза Сепира-Уорфа разветвляется на две теории: лингвистический детерминизм и лингвистическую относительность. Лингвистический детерминизм рассматривается как более сильная форма — поскольку язык рассматривается как полный барьер, человек застревает в перспективе, которую навязывает язык, — в то время как лингвистическая относительность воспринимается как более слабая форма теории, потому что язык обсуждается как линза сквозь призму. через которую можно сфокусировать жизнь, но можно изменить объектив и вместе с ним изменить перспективу.

Термин «гипотеза Сепира – Уорфа» рассматривается лингвистами и учеными неправильно, потому что Эдвард Сепир и Бенджамин Ли Уорф никогда не были соавторами каких-либо работ (однако Уорф учился у Сепира в Йельском университете) и никогда не выражал свои идеи в терминах. гипотезы. Различие между слабой и сильной версиями этой гипотезы также является более поздним изобретением; Сепир и Уорф никогда не устанавливали такой дихотомии, хотя часто в своих трудах их взгляды выражаются в более или менее сильных терминах. Два лингвиста тем не менее были одними из первых, кто сформулировал принцип лингвистической относительности.

Хотя Сапир придерживался идеи, что язык необходим для понимания мировоззрения и что различие в языке подразумевает различие в социальной реальности, он никогда напрямую не исследовал, как язык влияет на мышление, хотя в основе его восприятия языка лежат важные следы принципа лингвистической относительности.

Уорф исследовал концепцию Сепира дальше и переформулировал мысль Сепира в своем эссе «Наука и лингвистика». С более радикальной точки зрения Уорфа, отношения между языком и культурой играли решающую роль в восприятии реальности. Формулирование мыслей, согласно Уорфу, не является сознательным, независимым процессом, скорее, мысли определяются конкретной грамматикой и словарным запасом языка, на котором выражаются идеи. Таким образом, мир, каким его видит каждый человек, организован и рационализирован посредством языка; поскольку язык — это способ выражения мыслей, язык также может формировать мысли.

Лингвистический детерминизм и лингвистическая относительность — это активно обсуждаемые и исследуемые темы среди ученых, таких как лингвисты Гай Дойчер и Эрик Леннебург, такие психологи, как Питер Гордон и Стивен Пинкер, и даже философы, такие как Фридрих Ницше. Обе теории, изложенные в исследование среди носителей языка гуугу-йимидхирр, хопи и пираха.

Доказательства и критика

Хопи

Заключение Уорфа было в значительной степени основано на тщательном изучении и обширном изучении языка индейцев хопи, на котором говорят уроженцы юго-запада Северной Америки. В более ранние годы Уорф опубликовал ряд эссе, в которых анализировал различные лингвистические аспекты хопи. Например, работа под названием «Модель вселенной американских индейцев» (1936) исследует значение системы глаголов хопи в отношении концепции пространства и времени.

В ходе своего исследования Уорф заметил, что хопи и некоторые другие языки ( иврит , ацтекский и майя ) были построены на другой структуре, нежели английский и многие другие языки, которые он назвал языками SAE ( стандартными среднеевропейскими ). Он обнаружил несколько важных особенностей, отличающих хопи от языков SAE, которые он использовал для продолжения формулирования своей концепции лингвистического детерминизма.

Например, хопи — это «вневременной» язык, в вербальной системе которого отсутствуют времена. Оценка времени отличается от линейной временной точки зрения SAE на прошлое, настоящее и будущее, потому что она указывает продолжительность события во времени. Уорф заметил, что чувство времени зависит от каждого наблюдателя:

«Вневременной глагол хопи не делает различий между настоящим, прошлым и будущим самого события, но всегда должен указывать, какой тип действительности говорящий намеревается иметь утверждение».

Время хопи безразмерно и не может быть подсчитано или измерено с помощью типичного измерения языка SAE, то есть хопи не скажет «Я остался на шесть дней», а скажет «Я ушел на шестой день». В восприятии времени хопи очень важно определить, может ли событие иметь место, должно ли оно произойти или должно произойти. Грамматические категории хопи обозначают взгляд на мир как на непрерывный процесс, в котором время не разделено на фиксированные сегменты, так что определенные вещи повторяются, например, минуты, вечера или дни. Лингвистическая структура языков SAE, с другой стороны, дает его носителям более фиксированное, объективное и измеримое понимание времени и пространства, где они различают счетные и бесчисленные объекты и рассматривают время как линейную последовательность прошлого, настоящего и будущего. .

В языке хопи также есть система глаголов, которая, в отличие от языков SAE, может превращать глагол простого действия в глагол повторяющегося / продленного действия с расширением слова. Например, «трири» переводится как «он вздрагивает», а «тиририта» становится «он дрожит». Языки SAE переводят значение этих глаголов по-разному, поэтому, в поддержку лингвистического детерминизма, Уорф мог бы использовать это, чтобы доказать, что носители языка хопи и SAE думают об этих глаголах по-разному, поэтому их язык формируется их мыслями.

Уорф утверждает, что, поскольку мысль выражается и передается через язык, из этого следует, что язык с другой структурой должен формировать мышление в соответствии с его линиями, тем самым влияя на восприятие. Следовательно, говорящий на хопи, который воспринимает мир посредством своего языка, должен видеть реальность через паттерны, заложенные его лингвистической структурой.

Откровенный критик лингвистического детерминизма, когнитивный психолог Стивен Пинкер, известный своей приверженностью универсалистским идеям Хомского, категорически не согласен с анализом Уорфа. Пинкер утверждал, что Уорф слишком сильно полагался только на лингвистические данные, чтобы делать выводы о взаимосвязи между языком и мышлением. В своей книге «Языковой инстинкт» Пинкер отвергает лингвистический детерминизм как «общепринятый абсурд», вместо этого предлагая универсальный язык мышления, называемый менталским.

Он утверждает, что Уорф полностью ошибся, охарактеризовав хопи как не имеющих понятия времени, и что у хопи действительно есть время, единицы времени, временные метафоры и сложная система отсчета времени.

Гууку Йимитирр

Лингвист Гай Дойчер , сторонник лингвистической относительности — более слабого аналога лингвистического детерминизма, — использовал исследования кууку йимитирр, чтобы оспорить обоснованность лингвистического детерминизма. Хотя лингвистические релятивисты считают, что язык влияет на мышление, они не поддерживают концепцию, согласно которой язык — это постоянная линза, через которую должны фильтроваться все мысли. В книге Дойчера « Сквозь языковое стекло» в главе «Там, где солнце не восходит на Востоке» обсуждается язык куугу йимитирр, на котором говорят австралийские аборигены, и то, как он укрепляет лингвистическую относительность.

Дойчер вводит язык кууку йимитирр, в котором все описывается геоцентрически, исходя из его основного направления (стул находится на востоке), а не эгоцентрически (стул справа от вас). Понятно, как эта система выражения положения и местоположения повлияла на концептуализацию пространства кууку ймитирр. Их описание местоположения объектов на фотографиях или на телевидении будет меняться в зависимости от вращения СМИ, потому что они описывают вещи, используя стороны света. Например, если бы была фотография с деревом в левой части фотографии и девушкой в правой части, говорящие на кууку йимитирр описали бы дерево как к западу от девушки. Если затем повернуть фотографию на 90 градусов по часовой стрелке, дерево теперь будет обозначено как север от девушки.

Следствием этого, как описывает Дойчер, было то, что говорящие на кууку йимитирр обладают «абсолютным слухом» для направления и что их чувство направления совершенно неэгоцентрично. В одном эксперименте выступающих попросили вспомнить совсем недавнее событие и описать его. Люди прекрасно запомнили свое расположение, а также расположение важных людей и предметов вокруг них, даже учитывая их положение в пересказе. Много лет спустя тех же людей попросили вспомнить то же самое событие, и было показано, что со временем они все еще могли точно вспомнить направление объектов и людей. Дойчер утверждает, что этот пример иллюстрирует, что геоцентрическое направление закодировано в воспоминаниях Куугу Ймитирра, потому что этого требует их язык. В более широком смысле, они видят мир по-другому из-за своей уникальной концептуализации пространства, но это не означает, что они попали в ловушку ограничений своего языка.

В интервью о своей работе Дойчер осудил сильную концепцию лингвистического релятивизма Уорфа, поскольку нет доказательств того, что язык действительно может ограничивать способность рассуждать или получать знания. Даже если языки не предоставляют «готовых ярлыков» для определенных концепций или объектов, большинство людей все же в состоянии понять и обсудить эти идеи.

Пираха

Подобно утверждениям о том, что хопи мешает носителям думать о времени, некоторые лингвисты утверждают, что язык пираха, на котором говорят коренные жители Южной Америки, Амазонии, мешает носителям думать о количестве и числах. Носители пираха также по большей части неспособны к математике.

Питер Гордон, психолог из Колумбийского университета, изучал носителей языка пираха. Он провел много экспериментов с небольшим репрезентативным числом этих динамиков. Гордон выделяет восемь экспериментов с участием семи говорящих на пирахе. Шесть экспериментов были связаны между собой тем, что говорящим было дано указание сопоставить группы предметов с правильным числом, отображаемым в другом месте. В двух других экспериментах они вспомнили, сколько предметов было помещено в контейнер, и, наконец, различили разные контейнеры по количеству символов, изображенных на внешней стороне. Гордон обнаружил, что говорящие на пирахане могут относительно точно различать числа один, два и три, но любое количество, превышающее это, было для них по существу неразличимо. Он также заметил, что чем больше увеличивается сумма, представленная числом, тем хуже результаты испытуемых. Гордон пришел к выводу, в отличие от Дойчера, что говорящие на пирахе ограничены мышлением о числах через символы или другие представления. Эти ораторы считают предметы маленькими, большими или множеством. Спикеры не продемонстрировали способности учить числа; после восьми месяцев обучения на португальском языке ни один человек не мог сосчитать до десяти.

Даниэль Эверетт , лингвист, который также изучал пираха, утверждал, что в языке пираха также отсутствует рекурсия или вложенность — термин, который описывает способность конечного набора грамматических правил создавать бесконечные комбинации выражений и ранее считался особенностью всех языков. Этот аргумент включает возможность того, что на мысли говорящих также влияет их язык по-разному. Отсутствие рекурсии в пирахе остается предметом интенсивных дискуссий, а лингвистический детерминизм широко критиковался за его абсолютизм и опровергался лингвистами.

Один из таких аргументов исходит от Майкла Фрэнка и др. который продолжил исследования Дэниела Эверетта и провел дальнейшие эксперименты с пирахой, опубликованной в «Числах как когнитивная технология», и обнаружил, что Эверетт ошибался, в пирахе не было слов для «один» или «два», но вместо этого были слова для «маленький», «несколько больший» и «много».

Например, можно воспринимать разные цвета, даже пропуская конкретное слово для каждого оттенка, как аборигены Новой Гвинеи могут различать зеленый и синий цвета, даже если у них есть только одна лексическая запись для описания обоих цветов. В сообществах, где не существует языка для описания цвета, это не означает, что концепция недействительна — скорее, у сообщества может быть описание или уникальная фраза для определения концепции. Эверетт описывает свое исследование племени пираха, которое использует язык для описания цветовых концепций иначе, чем носители английского языка: «[…] каждое слово для обозначения цвета в пираха на самом деле было фразой. Например, biísai не означает просто «красный». Это была фраза, означающая «это как кровь» ».

Таким образом, в своей сильной версии «уорфовская гипотеза» лингвистической детерминации познания была широко опровергнута. Однако в более слабой форме утверждение о том, что язык влияет на мышление, часто обсуждается и изучается.

Дополнительные примеры

Лингвистический детерминизм также может проявляться в ситуациях, когда средством привлечения внимания к определенному аспекту опыта является язык. Например, во французском, испанском или русском есть два способа обратиться к человеку, потому что в этих языках есть два местоимения второго лица — единственное и множественное число. Выбор местоимения зависит от отношений между двумя людьми (формальных или неформальных) и степени знакомства между ними. В этом отношении говорящий на любом из этих языков всегда думает об отношениях, обращаясь к другому человеку, и поэтому не может разделить эти два процесса.

Другие исследования, подтверждающие принцип лингвистического детерминизма, показали, что людям легче распознавать и запоминать оттенки цветов, для которых у них есть определенное название. Например, в русском языке есть два слова для разных оттенков синего, и русскоязычные люди быстрее различают оттенки, чем англоговорящие.

Пинкер также критикует этот аргумент за лингвистический детерминизм. Он отмечает, что, хотя множество языков по-разному обозначают цвета, эти языковые вариации не могут изменить биологический процесс восприятия цвета человеком; он также отмечает, что существуют универсальные тенденции в цветовых метках, которыми обладают языки (например, если в языке есть два термина, они будут для белого и черного; с тремя терминами добавьте красный; с четырьмя элементами добавьте желтый или зеленый).

Пинкер заключает, что лингвистический детерминизм происходит из тенденции отождествлять мысль с языком, но данные когнитивной науки теперь показывают, что мысль предшествует языку. По его мнению, люди думают не на отдельных языках, а на общем языке мысли. В свою очередь, знание определенного языка представляет собой способность переводить этот ментальский язык в набор слов для общения.

Общая семантика

Общая семантика — это терапевтическая программа, созданная польско-американским ученым Альфредом Коржибски в 1920-х годах с целью изменения поведения. Это считается надежным методом и дает эффективные результаты в отношении изменения поведения.

Язык выступает в качестве основы поведенческой терапии; Используемые методы основаны на идее о том, что язык влияет на человеческие мысли, чувства и поведение. Программа Коржибски предполагает, что люди неправильно используют язык, создавая разрушительные последствия. Разъясняя язык, участники создают более точное мысленное представление, которое, в свою очередь, вызывает эмоциональную реакцию.

Таким образом, общая идея, лежащая в основе общей семантики, состоит в том, чтобы изменить ваш язык, чтобы изменить чувства, созданные в пространстве разума, чтобы вызвать желаемый ответ. Согласно Коржибски, разум состоит из разных безмолвных и вербальных уровней. На невербальном уровне существуют чувства, мысли и реакции нервной системы, а на вербальном уровне — языковые системы. Он учит людей понимать любое данное слово как просто лексическое представление и ничего более, и реагировать соответственно. Это делается для того, чтобы избежать присвоения мыслей и чувств, связанных с чем-то одним. Поскольку было показано, что эта программа дает эффективные результаты, это имеет большое значение, что язык определяет мышление, поддерживая лингвистический детерминизм.

Эрик Леннеберг и Роджер Браун (1954)

Психолингвисты Эрик Леннеберг и Роджер Браун были одними из первых, кто опроверг идеи Уорфа о лингвистическом детерминизме. Они определяют основные идеи Уорфа как: а) мир по-разному воспринимается носителями разных языков и б) язык причинно связан с этими когнитивными различиями. Они исследуют два типа доказательств, которые использует Уорф для доказательства существования когнитивных различий между языковыми сообществами: лексические различия и структурные различия.

Лексические различия

Леннеберг и Браун анализируют пример эскимосских снежных терминов . Они утверждают, что три различных термина эскимосов для обозначения того, что англоговорящие люди просто назвали бы «снегом», не указывают на то, что носители английского языка не могут воспринимать эти различия, а скорее на то, что они просто не маркируют их. Далее они указывают на то, что иногда носители английского языка действительно классифицируют различные типы снега (например, «хорошо укладывающий снег» и «плохо укладывающий снег»), но делают это с помощью фраз, а не одного лексического элемента. Они пришли к выводу, что мировоззрения англоговорящих и эскимосских людей не могут различаться таким образом, учитывая, что обе группы способны различать разные типы снега.

Структурные отличия

Чтобы опровергнуть представление Уорфа о том, что структурные категории соответствуют символическим категориям, Леннеберг и Браун указывают, что структурные категории редко имеют согласованные значения. Когда это происходит, эти значения не обязательно очевидны для говорящих, как показывает случай грамматического рода во французском языке. Все французские слова женского рода не отражают женских качеств и не имеют общих атрибутов. Леннеберг и Браун приходят к выводу, что существование структурных классов само по себе не может быть интерпретировано как отражение различий в познании.

Выводы

Леннеберг и Браун в конечном итоге приходят к выводу, что причинно-следственная связь между языковыми различиями и когнитивными различиями не может быть заключена на основании данных, которые предоставляет Уорф, которые носят исключительно лингвистический характер. Однако они, похоже, находят предложение, достойное изучения, и продолжают изучение цветных терминов , чтобы дополнить лингвистические данные психологическими данными.

В литературе и СМИ

1984 Джорджа Оруэлла: новояз

В знаменитом романе-антиутопии Оруэлла « 1984» вымышленный язык новояз является ярким примером лингвистического детерминизма. Ограниченный словарный запас и грамматика делают невозможным говорить или даже думать о восстании против тоталитарного правительства, вместо этого приводя его носителей в соответствие с идеологией ангсока. Новояз подчеркивает детерминистское положение о том, что, если в языке нет средств для выражения определенных идей, его носители не могут концептуализировать их. Оруэлл посвящает Приложение описанию новояза и его грамматики:

Цель новояза заключалась не только в том, чтобы выразить мировоззрение и умственные привычки, свойственные преданным ангсока, но и в том, чтобы сделать все другие способы мышления невозможными. Предполагалось, что, когда новояз был принят раз и навсегда, а древний язык забыт, еретическая мысль — то есть мысль, расходящаяся с принципами ангсока — должна быть буквально немыслима, по крайней мере, в той мере, в какой мысль зависит от слов. Его словарь был составлен таким образом, чтобы точно и часто очень тонко выражать каждое значение, которое член партии мог бы должным образом пожелать выразить, исключая при этом все другие значения, а также возможность достижения их косвенными методами.

Стоит отметить, что главный герой Уинстон Смит и другие были способны мыслить и говорить о восстании, несмотря на влияние новояза. 1984 год, однако, приходится на период до полного распространения новояза; персонажи говорили как на новоязе, так и на староязе (стандартный английский), что, возможно, допускало еретические мысли и действия.

В философии

Фридрих Ницше жил до того, как была сформулирована гипотеза Сепира-Уорфа, однако многие из его взглядов совпадают с предположениями лингвистического детерминизма. Ему приписывают термин «язык как тюрьма». Альфред Коржибски также непреднамеренно поддерживает эту гипотезу посредством общей семантики. Немецкий философ Ницше написал известное высказывание: «Мы перестаем думать, если не хотим делать это в условиях лингвистических ограничений», что изначально было неправильно переведено как «Мы должны перестать думать, если мы отказываться делать это в тюрьме языка «. Фраза «тюрьма языка» стала обозначать крайнюю позицию в отношении лингвистического детерминизма. Хотя позиция Ницше не была столь радикальной, как взгляд из тюрьмы, он действительно считал, что язык действует как строительные блоки мысли, фундаментально формируя ее и влияя на нее. Это было его объяснение относительно того, почему существуют культурные различия: из-за того, что язык другой, поэтому и мыслительный процесс различен.

Ницше также писал, что существует «воля к власти и ничего кроме», и это еще один способ, которым Ницше выражает, что язык — это фиксированная структура, которая отвечает за желания, мысли и действия людей. Это представляет собой лингвистический детерминизм, превращающий язык в «тюрьму», в которую попадает разум. Согласно Ницше, такие вещи, как стол или дождь, непонятны без слов, присутствующих в языке.

Прибытие (2016)

Основанный на рассказе Теда Чанга « История твоей жизни » , научно-фантастический фильм « Прибытие» основан на понятии лингвистического детерминизма. Он следует за лингвистом Луизой Бэнкс, которую наняли для расшифровки сообщений внеземных посетителей на Землю. По мере того, как она изучает их язык сложных круговых символов, она начинает видеть вспышки жизни и смерти своей дочери. Позже становится очевидным, что эти вспыхивающие в прошлое видения — это проблески ее будущего. Обладая инопланетным языком и его нелинейным представлением о времени, Бэнкс может видеть как прошлое, так и будущее. Отмеченный наградами фильм иллюстрирует пример сильной версии гипотезы Сепира-Уорфа, поскольку она предполагает, что язык определяет мышление. Изучение инопланетного языка настолько сильно повлияло на мировоззрение Бэнкс, что полностью изменило ее восприятие времени.

Экспериментальные языки в научной фантастике

Возможность лингвистического детерминизма исследовалась множеством авторов, в основном в научной фантастике . Существуют некоторые языки, такие как, например, логлан , иткуил и токи пона , которые были созданы с целью проверки предположения. Однако формальных тестов не проводилось.

Роль в теории литературы

Лингвистический детерминизм — частичное допущение, лежащее в основе развития риторики и теории литературы . Например, французский философ Жак Деррида проанализировал термины «парадигматических» иерархий (в языковых структурах некоторые слова существуют только с антонимами , такими как светлый / темный, а другие существуют только по отношению к другим терминам, таким как отец / сын и мать. / дочь; Деррида нацелился на последнего). Он считал, что если разбить скрытые иерархии в языковых терминах, можно открыть «лакуну» в понимании, «апорию» и освободить разум читателя / критика. Точно так же, Мишель Фуко «s New историзм теория утверждает , что существует квази-языковая структура присутствует в любом возрасте, метафора , вокруг которой все вещи , которые могут быть поняты организованы. Эта « эпистема » определяет вопросы, которые люди могут задать, и ответы, которые они могут получить. Эпистема меняется исторически: с изменением материальных условий меняются и ментальные тропы, и наоборот. Когда века переходят в новые эпистемы, наука, религия и искусство прошлого выглядят абсурдно. Некоторые историки -неомарксисты аналогичным образом рассматривали культуру как навсегда закодированную в языке, который меняется в зависимости от материальных условий. По мере изменения среды меняются и языковые конструкции.

Смотрите также

Строгая версия лингвистической релятивистской теории

Общее понятие лингвистической релятивистской теории

Определение 1

Лингвистическая релятивистская теория – это концепция, которая гласит, что структура языка оказывает влияние на мировоззрение, мировосприятие и познавательные процессы носителей данного языка.

Определение «релятивистская» произошло от латинского слова «relativus», которое переводится как «относительная».

Лингвистическая релятивистская теория также называется гипотезой Сепира — Уорфа, хотя, по сути, это название является ошибочным, поскольку американские лингвисты Эдвард Сепир и Бенджамин Уорф никогда не считались авторами этой теории и никогда не назывались таковыми. Впервые вопрос лингвистического релятивизма был рассмотрен в начале XIX века немецким филологом Вильгельмом Гумбольдтом, который полагал, что язык является выражением народного духа.

Помощь со студенческой работой на тему

Строгая версия лингвистической релятивистской теории

В начале ХХ века Эдвард Сепир, который возглавлял американскую школу антропологии, в своих исследованиях приблизился к данной теории (хотя то, что он непосредственно разрабатывал эту теорию, остаётся недоказанным). Его ученик Бенджамин Уорф более подробно изучил лингвистический релятивизм, являлся активным сторонником этой теории и опубликовал большое число работ на тему влияния лингвистических различий на познание и поведение человека.

Термин же «гипотеза Сепира — Уорфа» был введён одним из студентов Э. Сепира Гарри Хойджером.

Описание лингвистического детерминизма

Различают две формулировки лингвистической релятивистской теории:

строгая версия теории, которая утверждает, что мышление определяется только языком, которые ограничивают и определяют когнитивные категории;
мягкая версия теории, которая утверждает, что кроме языка в формировании мышления принимают участие влияние традиций и некоторые виды неязыкового поведения.

Строгая версия лингвистической релятивистской теории называется лингвистическим детерминизмом. Его идея была разработана в начале 1920-х годов немецким лингвистом Лео Вайсгербером . Она утверждала, что между языком и мышлением существует жесткая корреляция, в соответствии с которой когнитивные функции и процессы индивида полностью определены языком.

Существует мнение, что сторонниками строгой версии были Бенджамин Уорф и Людвиг Витгенштейн, однако достоверных данных о поддержке ими этой версии не существует. Зато известно, что яростным критиком детерминированных отношений между языком и мышлением был Эдуард Сепир. Однако никто из упомянутых лингвистов не противопоставлял строгую и мягкую версии лингвистической релятивистской теории, это было сделано позднее.

Позиция Бенджамина Уорфа заключалась в том, что формулировка идей и мыслей не является рациональным самостоятельным процессом, а определяется конкретной грамматикой и лексикой языка, на котором выражены эти идеи. Окружающий мир организован и осмыслен нами с помощью языка.

Очевидность лингвистического детерминизма проявляется в ситуациях, когда средством привлечения внимания человека к определенному аспекту действительности является язык. Например, на французском, испанском или русском языке есть два способа обратиться к человеку, потому что у этих языков есть два местоимения второго лица — единственное и множественное число («ты» — «вы»). Выбор местоимения зависит от отношений между двумя людьми (формальными или неформальными) и степени знакомства между ними. В этом отношении говорящий на любом из этих языков всегда думает об отношениях при обращении к другому человеку и поэтому не может разделить эти два процесса.

Замечание 1

Однако, в настоящее время теория лингвистического детерминизма является непризнанной, в отличии от концепций более мягких форм корреляции между языком и мышлением, которые до сих пор активно изучаются, в том числе через доказательство существования этих корреляций.

Критика лингвистического детерминизма

Лингвистический детерминизм широко критикуется за его абсолютизм и опровергается большинством современных лингвистов. Например, Майкл Франк опроверг детерминистские выводы Даниэля Эверетта, который предположил, что культуры пираха (бразильских племён) основана на таких лингвистических чертах, как недостаток чисел и названий цветов. Франк же подтвердил, что непосредственно чисел в этом языке не было, но вместо них использовались такие слова, как «маленький», «несколько крупнее», «много» и т.п.

Еще один аргумент против принципа лингвистического детерминизма заключается в том, что люди способны воспринимать объекты и события, которые не имеют соответствующих слов в нашем ментальном лексиконе, даже если существующие лингвистические представления облегчили бы восприятие.

Противники теории утверждают, что мысль существует до любой концепции языка. Эта идея была воплощена в теории Стивена Пинкера. Он предположил, что все индивиды изначально способны к «универсальному менталезу», из которого состоит вся мысль до ее лингвистической формы. Затем язык позволяет нам сформулировать эти уже существующие мысли в слова и лингвистические понятия.

Например, можно воспринимать разные цвета, даже если пропустить определенное слово для каждого оттенка. Таким образом, аборигены Новой Гвинеи могут различать зеленый и синий цвета, даже если у них есть только одна лексическая запись для описания обоих цветов.

То, что существуют сообщества, где нет языка для описания цвета, не говорит об отсутствии у людей данной мысли (понятия). Скорее всего, у сообщества может быть описание или уникальная фраза для определения понятия. Так, Эверетт в упомянутом выше исследовании констатировал, что каждое слово для цвета в пирахе на самом деле было фразой. Например, слово «biísai», которое используется для обозначения красного цвета, на самом деле является фразой, которая означала «это как кровь».

Замечание 2

Таким образом, строгая версия лингвистической релятивистской теории, утверждавшая принцип лингвистической детерминации познания, была опровергнута. Однако более слабые формы предположений о влиянии языка на наше мышление активно обсуждаются и изучаются.

Исследования по лингвистике и семиотике: Сборник статей к юбилею Вяч. Вс. Иванова

Сборник статей посвящён юбилею академика Вячеслава Всеволодовича Иванова, учёного с мировым именем и широчайшим спектром интересов. Авторы – коллеги и ученики юбиляра из России, США, Франции и других стран – обсуждают в своих работах разнообразные вопросы, так или иначе затронутые в трудах Вяч. Вс. Иванова. Это – теория и история лингвистики и семиотики, сравнительно-историческое и типологическое языкознание, грамматика и лексика русского и других языков, мифология и фольклор, поэтика и история культуры. В сборник также включён перевод на английский язык фрагмента воспоминаний Вяч. Вс. Иванова о Романе Якобсоне, выполненный М. Х. Хаймом.

См. полный текст книги

Содержание

Вопросы теории

T. V. Gamkrelidze. «Paradigms» in linguistics and the problem of the isomorphism between the Genetic Code & Semiotic Systems

А. Е. Кибрик. Место сравнительного языкознания в кругу лингвистических дисциплин

В. К. Финн. Принципы искусственного интеллекта и феноменология сознания

G. Buccellati. The question of digital thought

В. Г. Лысенко. «Лингвистический детерминизм» Эмиля Бенвениста и случай вайшешики

R. K. Englund. The Smell of the Cage

Сравнительно-историческое языкознание

А. Ю. Милитарев. О возможности пролить свет на интеллектуальную культуру доисторического человека (на примере праафразийских терминов, связанных с музыкой, пением и танцем)

M. Valério, I. Yakubovich . Semitic word for ‘iron’ as an Anatolian loanword

V. Blažek. Hurrian numerals

N. Operstein. Two developments of Proto-Zapotec *ty and *tty

I. Klock-Fontanille. Le loup en hittite et louvite: exclusion et rassemblement

H. C. Melchert. Hittite talliyē(šš)- ‘be(come) calm, quiescent’

J. Puhvel. Notes on Anatolian sibling terms

V. Shevoroshkin. Four notes on Milyan

R. Anttila. Unmasking Gustav – once again

L. I. Kulikov. Atharvaveda-Śaunakīya 19.49.1 = Atharvaveda-Paippalāda 14.8.1: An etymological note on Vedic rā́trī- ‘night’

J. P. Mallory. Semantic field and cognate distribution in Indo-European

B. Vine, O. T. Yokoyama. PIE *(h2)euh2-dh— ‘excrete liquid’ and Russian Dialectal udut (3 pl.)

Ж. Ж. Варбот. Рус. разгов. сечь ‘понимать’ – неологизм или архаизм?

Т. М. Николаева. Русский и хеттский – через тысячелетия

Грамматика, лексика, типология

Ю. Д. Апресян. Принципы лексикографического описания многозначных слов

Е. В. Падучева. Метонимия как сдвиг фокуса внимания

В. С. Храковский. О зависимом/независимом статусе ситуаций

А. А. Зализняк. Ударение просодических комплексов в истории русского языка

Л. Л. Касаткин. Неопределенные местоимения и наречия с постфиксом/суффиксом —ся/-сь в говорах русских старообрядцев

М. C. Флайер. Суржик или суржики?

Р. Ф. Касаткина. Ларингализация в русской фонетике – сегментный уровень

R. M. W. Dixon. Gradual loss of a gender contrast

A. Y. Aikhenvald. Typological plausibility and historical reconstruction: A puzzle from New Guinea

W. R. Schmalstieg. Some common functions of the dative, accusative, and locative cases

П. М. Аркадьев. И невозможное возможно: Типологические заметки о взаимодействии падежа с другими морфологическими категориями

Б. Огибенин. О выражении граммем в склонении имен в буддийском санкрите

С. А. Бурлак, И. Б. Иткин. Yreki et autres addenda et corrigenda-2

Культурология и семиотика

J. Kordys. Of gifts, sovereigns, and philosophers

А. И. Коваль. Ремесленники Слова у фульбе (Субсахарская Африка)

С. Ю. Неклюдов, Е. С. Новик. Невидимый и нежеланный гость

М. В. Завьялова. Мифологема гороха и боба в контексте основного мифа (на балто-славянском материале)

Е. В. Пчелов. «Лев и Единорог» в русской культуре: К вопросу о семантике символов

М. Мейлах. «Не оглядывайся!»: Где, когда и позади кого оглянулась Лотова жена?

Т. В. Цивьян. Богини изваянье

И. А. Протопопова. Метафора «воскового отпечатка» в греческой философии

Л. Флейшман. Отклики в русском Париже на «Зимнюю войну»

Структура текста

M. Ланглебен. Рассказ И. Бунина «Сны» и Откровение Св. Иоанна

Г. А. Левинтон. Заметки об Ивáновых

N. Pollak. Akhmatova’s two imitations of I. F. Annenskii

R. Vroon. Nets, stars and numbers: Some notes on Velimir Khlebnikov’s cosmology

А. Хан. О значении образа «глухой вселенной» в контексте цикла «Занятье философией» Бориса Пастернака

Д. М. Сегал. Доктор Живаго — еврейский роман?

Ф. Б. Успенский. Об отдельных случаях неявной иконичности в русской литературе

Н. В. Злыднева. Экфрасис в «Путешествии в Армению» Мандельштама: проблема референции

Е. А. Папкова. Русский народный утопический идеал в творчестве Всеволода Иванова

I. Merkoulova. Les mécanismes du dialogue: Polyphonie, ponctuation, énonciation

* * *

Jakobson in My Life: An Excerpt from The Blue Beast (translated from Russian by Michael Henry Heim)

От клише к неологизмам — Россия в глобальной политике

Язык современной российской дипломатии меняется. С одной стороны, как живой организм он не может не меняться – тем более что внешняя политика, одним из инструментов которой является дипломатия, во многом зависит от конъюнктуры. С другой стороны, его изменения на протяжении последних нескольких лет свидетельствуют не только и не столько о корректировках внешнеполитической риторики, сколько о качественных семантических сдвигах.

Следует сразу подчеркнуть, что подобные метаморфозы имеют главным образом эволюционный, а не революционный характер. Связывать их напрямую с набором отдельных эпизодов и личностей едва ли целесообразно. Изменение языка дипломатии – процесс объективный. Здесь уместно говорить о том, что язык служит орудием дипломата (причем основным – как активным, так и пассивным: дважды подумать на трех языках, прежде чем ничего не сказать, согласно старой поговорке), но и наоборот – дипломат является средством языка при исполнении своей общественной миссии. Под дипломатами в данном контексте следует подразумевать как кадровых сотрудников государственных органов внешних сношений, так и более многочисленную группу так называемой народной и общественной дипломатии. Все они суть носители и, если угодно, «пользователи» языка, находящиеся от него в сильнейшей зависимости.

Зависимость эта проявляется в том, что зачастую язык сам что-то подсказывает дипломату, задает тон аргументации, влияет на смысловые оттенки формулировок. Иными словами, синтезирует содержание и форму. Готовя выступление, справку, аналитическую записку, проект документа, автор нередко бывает удивлен тем, что получилось: язык заводит его мысль дальше, чем он рассчитывал, текст оказывается лучше и четче, нежели изначально предполагалось. Таким образом, диктат языка формирует сознание участников международных отношений, которое, в свою очередь, дает импульсы их дальнейшему развитию. В целом можно предположить, что лингвистический детерминизм (для описания которого иногда используется спорный термин – «строгая гипотеза Сепира – Уорфа») проявляется в глобально-политической и дипломатической тематике явственнее, чем во многих других сферах.

Можно выделить ряд взаимосвязанных тенденций, определяющих общий вектор изменений языка современной отечественной дипломатии. Во-первых, он становится менее строгим и шаблонным, более демократичным и до известной степени популистским. В прежние годы устоявшееся клише, или штамп, было одной из основных, если не главной, синтаксической единицей «мидовского русского». Широкое использование таких клише с точки зрения работы с внешней аудиторией обеспечивало преемственность и сохранение традиций и вместе с тем укрепляло корпоративную культуру. Приходя на работу на Смоленскую-Сенную площадь, молодой сотрудник учился прежде всего писать, затем думать «по-мидовски». Первый вопрос, который интересовал руководство, заключался не в том, насколько хорошо новобранец владеет иностранным языком (раз пройдены испытания Центра высших курсов иностранных языков – ВКИЯ, значит, скорее всего, владеет), но умеет ли он пользоваться государственным. Всегда ценилась способность грамотно писать, лаконично излагать суть дела. При этом вопреки стереотипам речь шла не о высокопарных формулах типа «уполномочен заявить», «имеет честь», «свидетельствует о своем весьма высоком уважении», но о таких ходовых оборотах, как, например, «своевременная инициатива», «близость или совпадение позиций», «непоследовательная и малоконструктивная критика».

Подобные выражения, равно как и специфические понятия (скажем, «справка по схеме», «стабильное досье»), могут употребляться и в обычной речи, однако для людей, знакомых с соответствующей средой, они всегда служили маркерами, своего рода шибболетом. Их умелое использование часто играло определяющую роль как для разрешения дилеммы в терминах «свой – чужой» (наряду с элементами внутрисистемной этики, фольклора, юмора и жаргона, которые в настоящем контексте мы оставляем за кадром), так и при оценке опыта, а также профессиональных качеств субъекта. Во многом сухой, однако предельно ясный, лишенный «лексического мусора», удобный с точки зрения перевода на иностранные языки (что немаловажно!) министерский канцелярит нес консолидирующую функцию, способствовал эффективному выполнению внешнеполитических задач в части информационно-разъяснительной работы. Неслучайно высоким спросом на протяжении долгого времени пользовалась книга Анатолия Ковалева «Азбука дипломатии», в главах которой («Вес слова в дипломатии», «Протокольные формулы», «Язык дипломатических документов» и других[1]) раскрывались обозначенные нюансы.

Данные выражения нередко становились объектом насмешек или иронических выпадов. Можно вспомнить серию анекдотов, обыгрывающих «окно возможностей», «встречи на полях» и прочая. В советские годы, когда их звучание усугублялось за счет идеологической составляющей, особенно в периоды обострения международных отношений (или, как было принято шутить, «борьбы за мир», в результате которой не останется камня на камне), такая сатира появлялась на страницах литературных произведений, в частности, Ильи Ильфа и Евгения Петрова (знаменитое «Что же ты молчишь, как Лига Наций?»), Михаила Булгакова, Венедикта Ерофеева (поэма «Москва – Петушки» буквально пронизана газетными штампами по международной проблематике), Сергея Довлатова и многих других. Детальный анализ такого феномена – задача литературоведов. В ключе текущего рассмотрения отметим, что подобное явление постепенно уходит в прошлое. Если раньше существовал разрыв между речью широкой публики и узкого, элитарного клуба международников, то сейчас эта грань практически стерлась. Дело не в разнице «штилей», но в банализации самой проблематики, которая была когда-то уделом избранных, а ныне близка и доступна каждому. Современные дипломаты все больше отходят от ковалевской (чичеринской, молотовской, громыковской, примаковской) азбуки.

Во время недавнего выступления Сергея Лаврова в МГИМО один из адресованных ему вопросов был предварен восхищением тем, что, дескать, «обычный студент может о чем-то спросить министра». Лавров, со свойственным ему чувством юмора, парировал – «спросить обычного министра иностранных дел». На самом деле, такая сентенция очень показательна. В меньшей степени это относится к внешнеполитическому ведомству, но для других структур и смежных институтов весьма характерно появление в них людей, которых раньше в силу высоких входных барьеров в отрасль там едва ли можно было встретить. Конечно, и при советской власти работали социальные лифты, а дипломатическая служба – особенно на высоком уровне – пополнялась не только из профессиональных кадровых резервов, но начиная с 2000-х гг. это движение приобрело гораздо больший масштаб. При сохранении «перекрестного оплодотворения», то есть взаимного обогащения культурно-кодовыми элементами, его направление некоторым образом сместилось. Обыватели продолжают разбирать на цитаты выступления дипломатов и первых лиц, но и последние все больше черпают материал для таких выступлений из sermo vulgaris, а не варятся в собственном соку.

Бывает, что результаты данной интерференции принимают как минимум необычные и во всяком случае дискуссионные с этико-эстетической точки зрения формы. Достаточно упомянуть о некоторых предельно жестких высказываниях, приписываемых министру Лаврову, или о выступлении заместителя постпреда РФ при ООН и при СБ ООН по политическим вопросам Владимира Сафронкова в апреле 2017 г. («Глаза не отводи! Что ты глаза отводишь?»), вызвавшем бурное обсуждение даже среди тех, кто ранее не интересовался ни деятельностью ООН, ни позицией России по сирийскому урегулированию. Субъективная оценка таких эпизодов может быть различной, однако, рассуждая беспристрастно, следует сказать, что это лишь одно из проявлений более общего тренда – сближения языка дипломата и усредненного представителя населения, причем с его распространенными грамматическими ошибками («в этой связи», «по-любому» и тому подобными). Еще одним ярким примером может служить стенограмма речи Виктора?Черномырдина по случаю назначения его «послом на нашего соседского брата Республика Украина» (май 2001 г.), изобилующей типичными для этого известного политического деятеля семантическими перлами.[2] Как видим, схожие казусы случались и ранее, но в эпоху «Твиттера», «Инстаграма», «Телеграма» и «Ютуба» они, во-первых, охватывают бóльшую аудиторию, а, во-вторых, распространяются намного быстрее. Аналогичная демократизация, исчезновение кулис, отделяющих сцену (и отчасти гримерку) от зрительного зала, присуща также современному государственному и дипломатическому протоколу.[3] При этом язык в отличие от протокольных норм демократизируется и, вероятно, вульгаризируется более органично.

Кроме того, язык дипломатии становится более резким, отчасти агрессивным, но вопреки ожиданиям – не идеологизированным. К этому также можно по-разному относиться, однако не стоит отрицать, что в условиях информационной и гибридной войны подобная вещь естественна. Такие конструкты как «санкционное противостояние» с «консолидированным Западом», противопоставление собственной культуры ценностным установкам «англосаксов» суть результат недавней деградации двусторонних и многосторонних отношений с рядом субъектов на международной арене. Хочется верить, что при нормализации ситуации риторика станет более спокойной и сдержанной, но в одностороннем порядке смена тона не видится реальной. Безусловно, всегда, даже в «разгар холодных войн», находятся Дипломаты (с большой буквы), призывающие к снижению градуса словесных баталий. Так, в свое время, инструктируя Олега Трояновского перед отъездом в Нью-Йорк в качестве постпреда, министр иностранных дел Андрей Громыко подчеркивал, что «Советский Союз – великая держава, его слово должно быть весомым, и не стоит размениваться на взаимные препирательства».[4] Как бы то ни было, подобные призывы не всегда достигают желаемого эффекта.

В то же время обращает на себя внимание тот факт, что язык современной дипломатии существенно меньше инкорпорирует идеологемы. Контент-анализ выступлений министра иностранных дел, его заместителей, а также других высокопоставленных лиц позволяет судить о том, что присущие внутриполитическому дискурсу конструкты («суверенная демократия», «модернизация» и другие) сравнительно редко используются спичрайтерами и не становятся неотъемлемыми атрибутами дипломатических аргументов. Исключение составляет традиционная апелляция к прагматизму, принципам международного права и многополярности (три кита внешней политики РФ), а также популярная с середины 2000-х гг. «мягкая сила», которая, впрочем, как лексическая единица позаимствована у американцев со всеми последующими смысловыми производными – «умная сила», «острая сила» и тому подобное. Наоборот, некоторые исконно русские дипломатические максимы имеют свойство проникать в «общий эфир». Так произошло с горчаковским «Россия сосредотачивается»[5], а также с высказыванием императора Александра III о двух ее союзниках (армии и флоте).

В языке современной дипломатии появляется много неологизмов и окказионализмов. Большинство из них задорные, довольно хлесткие и граничащие с грубостью: «отпентагонить», whoexit (автор – Мария Захарова) и другие. Феномен, проявляющийся главным образом в отношении глаголов и отглагольных существительных, присущ не только великому и могучему, но и другим европейским языкам. В качестве примеров можно привести английское to brexit (долго прощаться, при этом не уходить), породившее в социальных сетях множество шуток («раньше англичане уходили не прощаясь, теперь прощаясь – не уходят»; «оставь надежду, всяк из ЕС выходящий») или немецкое merkeln (деоним со значением отмалчиваться, ничего не предпринимать, затягивать принятие решений[6]). Популяризации подобных изобретений способствуют уже упомянутые выше социальные сети, а также «Фейсбук» и «Вконтакте», в которых в соответствии с веяниями времени почти у каждой структурной единицы внешнеполитического ведомства имеется свой аккаунт.

В связи с этим, с одной стороны, приходит на ум тезис из нобелевской лекции Иосифа Бродского о том, что «философия государства, его этика, не говоря о его эстетике, – всегда “вчера”; язык, литература – всегда “сегодня” и часто – особенно в случае ортодоксальности той или иной политической системы – даже и “завтра”».[7] Думается, налицо как раз та ситуация, когда язык дипломатии – это и есть «завтра», следовательно, политическую систему нельзя охарактеризовать как ортодоксальную, ведь речь идет не об изящной словесности, но о внешнеполитическом нарративе. С другой стороны, каламбуры и игра слов практически непереводимы на иностранные языки, зарубежная публика не может их воспринять во всей смысловой и коннотационной полноте. Вещание же на внутреннюю аудиторию, по идее, не относится к числу приоритетных задач МИД.

Так или иначе, действующий директор Департамента информации и печати Мария Захарова уже успела снискать известность – в том числе благодаря оригинальным лингвистическим находкам. Однако сравнивая Захарову, например, с дипломатом «старой формации» Александром Лукашевичем, говорить о смене парадигм или о чем-то, отдаленно напоминающем противостояние школ архаистов-шишковцев и карамзинистов в начале XIX века, по нашему мнению, неоправданно. Язык дипломатический, язык бытовой и тем более художественный – разные категории с зачастую противоположными законами существования и развития. Как бы то ни было, не захаровы реформируют язык, но язык как объективная реальность обеспечивает захаровым звучание с трибуны.

Если обратиться к истории, то можно вспомнить, как Александр Пушкин отдавал строки, в которых сомневался, «на визу» лицейскому товарищу, а впоследствии секретарю, а затем советнику русских посольств в европейских столицах Александру Горчакову. Последний, в свою очередь, доводил до изящества депеши и ноты, в чем-то, возможно, ориентируясь на слог своего лицейского приятеля. Полноценное суждение о том, насколько повлияли друг на друга поэт и канцлер, заслуживает отдельного исследования. Однако известно, что во внешнеполитическом архиве до сих пор хранится дело «Об отпуске директору Царскосельского лицея Энгельгардту дипломатических бумаг старых лет для приучения воспитанников к составлению выписок».[8]Таким образом, благодаря стараниям педагога лицеисты получали первую возможность приобщиться к реальным документам, подготовленным сотрудниками Коллегии иностранных дел, и поупражняться в их обработке. Заметим, что такой уникальный случай выпадает далеко не всем, включая тех, кто изучает историю дипломатии в профильных учебных заведениях уже в XXI веке.

Наконец, язык значительного числа действующих российских дипломатов отличается индивидуальностью и образностью, при этом с преимущественно нейтральной эмоциональной окраской. В качестве источника может служить сборник выступлений и статей Сергея Лаврова, изданный восемь лет назад (то есть до известных событий 2014 г.).[9] За прошедшее с момента выхода издания время, разумеется, появились новые фигуры дипломатической речи. Важное место среди них занимают не только метафоры вроде «ремонта общеевропейского дома», но и такие простые образы как «шахматная доска», «крыша», «страховочная сетка». Наряду с англицизмами (win-win solution), устойчивыми выражениями иностранного происхождения (raison d’être), которыми оратор не увлекается, но все-таки иногда использует, такие лексемы составляют то, что в языках программирования принято называть «синтаксическим сахаром» – конструкциями, не влияющими на поведение программы (то есть содержание послания), но делающими использование языка более доступным для человека (и автора, и адресата). Именно это способствует выполнению одной из основных задач дипломатии – упрощению международной и межкультурной коммуникации.

Примерно такой же стиль присущ выступлениям и других представителей высшего руководства центрального аппарата и загранучреждений МИДа. Они, как правило, намеренно дистанцируются от расхожих политологических тегов вроде «холодная война 2.0», «прохладная война», «хунта», «заклятые союзники = frienemies» и других, стараются говорить осторожно, но в то же время образно.

Современный дипломат и, в частности, мидовец – фигура яркая. Он, безусловно, сдержан, но вопреки тривиальному мнению – не безлик. Его профессиограмма, в которой особое место отводится ораторскому мастерству, больше напоминает набор профессиональных качеств древнегреческого проксена (исторический предок современного почетного консула), нежели древнеримского, которому приходилось прежде всего администрировать, а не красиво говорить и писать.

Более того, подобный подход во многом соответствует христианским ценностям. По словам кардинала Бертоли, долгое время работавшего на дипломатической службе Святого Престола, одной из самых старых и исторически доказавших свою эффективность дипломатических систем: «Наш Господь умел ясно и энергично вести диалог. Он умел молчать, когда это было нужно и избегать ненужных словопрений. Однако Он мог поставить собеседника и в тупик. Резким жестом или неожиданным суждением Он мог разрешить самый сложный и запутанный вопрос, не попадая при этом в силки, поставленные его соперниками. Господь научил нас всему этому, ибо Он призвал своих учеников быть в сложных и трудных ситуациях мудрыми, как змии, и простыми, как голуби (Мф 10:16)».[10] Думается, что эта установка не теряет значимости и спустя два тысячелетия в современном турбулентном мире.

Подводя итог, обратим внимание, что указанный выше сборник текстов Лаврова 2011 г. озаглавлен «Между прошлым и будущим». С учетом вышеизложенного уместно утверждать, что если ранее язык дипломатии был обращен в прошлое, то сейчас он все больше устремляется в будущее. Язык современной дипломатии – к счастью, не оруэлловский новояз, но это язык новый, со своими тенденциями и особенностями. Владеющие им «говоруны и бойкие перья», как когда-то характеризовали выдающегося главу Посольского приказа Афанасия Ордина-Нащокина, могут способствовать достижению стоящих перед страной внешнеполитических целей. С академической точки зрения осмысление этих процессов и использование результатов при профессиональной подготовке дипломатов, в том числе в стенах МГИМО и Дипломатической академии, продолжает оставаться важной задачей.

Всякая дидактика имеет границы и не терпит иллюзий. Научить человека грамотно излагать мысли в письменном и устном виде можно лишь до известного предела. Это сродни стихосложению, поголовное обучение которому едва ли имеет смысл. Однако, по нашему мнению, в учебных планах как профильных, так и других вузов развитию языковых компетенций, в первую очередь посредством чтения, анализа новостей и документов (не вспомнить ли пример директора Энгельгардта?), должно уделяться больше внимания. В этом смысле подвижки налицо (стоит упомянуть дискуссию и тезисы президента Владимира Путина в рамках недавнего заседания Совета по русскому языку),[11] но сделать предстоит еще многое.

Сноски

[1] Ковалев Ан. Азбука дипломатии. 6-е изд., перераб. и доп. М.: Интерпракс, 1993. 240 с. Созвучные разделы можно найти и в других специализированных изданиях – например, в ставшем классическим учебнике Анатолия Борункова по дипломатическому протоколу – Борунков А.Ф. Дипломатический протокол в России. 3-е изд., доп. М.: Международные отношения, 2019. 264 с. (гл. 3 «Что написано пером») – или в учебном пособии Олега Селянинова – Селянинов О.П. Дипломатические беседы. М.: Издательство МГИМО, 1984. 81 с., – не говоря уже о корпусе литературы по дипломатической корреспонденции и ее переводу.

[2] Речь В. Черномырдина (стенографист И. Иртеньев) // Газета.ru, 10.05.2001 г. URL: https://www.gazeta.ru/column/irtenyev/158772.shtml

[3] Райнхардт Р.О. Протокол – дело тонкое: визиты Президента России в Королевство Саудовскую Аравию и Объединенные Арабские Эмираты // МГИМО МИД России, 15.10.2019 г. URL: https://mgimo.ru/about/news/experts/protokol-delo-tonkoe/. Также очень наглядный срез протокольного закулисья дает телепередача «Москва. Кремль. Путин»: https://russia.tv/brand/show/brand_id/63170/

[4] Трояновский О.А. Через годы и расстояния. М.: Вагриус, 1997. 382 с.

[5] Путин В.В. Россия сосредотачивается – вызовы, на которые мы должны ответить // Известия, 16.01.2012 г. URL: https://iz.ru/news/511884

[6] Чигашева М.А. Деонимы как особенность политического дискурса СМИ Германии и России // Вестник МГЛУ. Гуманитарные науки. Выпуск 26 (765). 2016. С.50-59.

[7] Бродский И.А. Избранные стихотворения. М.: Панорама, 1994. 496 с.

[8] Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ), ф.АД, III-20, 1816, д.1.

[9] Лавров С.В. Между прошлым и будущим. Российская дипломатия в меняющемся мире. М.: ОЛМА Медиа Групп, 2011. 896 с. Заметим, что термин «сетевая дипломатия» был введен автором в широкий оборот в русскоязычном экспертном сообществе в одной из приводимых в цитируемой книге работ.

[10] Цит. по: Зонова Т.В. Дипломатия Ватикана в контексте эволюции европейской политической системы. М.: РОССПЭН, 2000. 197 с.

[11] Куда Владимир Путин предложил вывести русский язык // Ведомости, 05.11.2019 г. URL: https://www.vedomosti.ru/politics/articles/2019/11/05/815484-vladimir-putin-ukazal

Нажмите, чтобы узнать больше

Гипотеза лингвистической относительности — презентация онлайн

1. Гипотеза лингвистической относительности.

Гипотеза Сепира-Уорфа (20 век)
Работу выполнили студентки 1 курс РГФ
Акобджанян Мариам и Салахетдинова Эльмира.
Эдуард Сепир
Edward Sapir)
(англ.
американский
лингвист и этнолог.
член
Американской
академии
искусств
и наук.
По
мнению Сепира,
язык,
культура и личность
сливаются в единое целое;
язык — это «символический
ключ к поведению».
Бенджамин Ли Уорф (англ. Benjamin Lee Whor
американский линг
вист.
в дальнейшем Уорф
занимался языком
хопи
.
именно
на
материале языков
хопи
сформулировал
основы своей
Хопи — язык юто-астекской семьи, на
теории
котором разговаривают индейцы
лингвистической
относительности.
Суть гипотезы
лингвистической
относительности.
Гипотеза
лингвистической
относительности (Сепира-Уорфа)
— это научная концепция, высказанная американскими
антропологами Э. Сепиром и Б. Уорфом, в основе которой
стоят следующие положения:
Язык заставляет нас видеть вещи именно такими, а не
другими.
Человек, выросший в той или иной языковой среде,
воспринимает мир и интерпретирует свой опыт
восприятия в рамках, определенных этим языком.
Гипотеза
слаба
лексика
и
я
грамматика
влияют на
представления,
коррелируют с
Лингвистический детерминизм — язык
ними.
определяет человеческое мышление и
процесс познания в целом, а через него культуру и общественное поведение людей,
мировоззрение.
сильна
позиция
я
лингвистическ
язык
ого (структура
лексики,
детерминизма
грамматика) — это
причина наших
представлений и
мышления.
Язык как отражение
культуры народа
Лексика
В лексике фиксируется то, что в культуре считается
значимым, и не находит отражения то, что в объективной
действительности игнорируется.
В языке просто нет слов для тех объектов реальности,
которые не замечаются культурой или попросту не имеют
значения для нее.
Известно, что у эскимосов существует около тридцати
терминов для обозначения цвета снега, мы не в состоянии
различить столько оттенков белого
В арабском языке, например, существует более шести тысяч
слов для обозначения верблюда, частей его тела и
снаряжения
Для промыслового зверя индейцы в словаре имели огромный
запас существительных, каждое со своим значением,
указывающим возраст животного, масть, пол, время
рождения
Грамматика
Не только лексика, но и грамматика языка указывают на существенные моменты понимания и толкования реальности в
рамках определенной культуры.
Именно в грамматике как наиболее устойчивой части языковой
системы закрепляются те значения,которые должны быть
выражены обязательно.
В языке хопи существовал лишь один глагол для обозначения
всех находящихся в воздухе предметов.
Его употребляли по отношению к летящему самолету, птице,
падающему с дерева листу, брошенной вверх палке.
При этом имелась грамматическая форма — глагольный
суффикс, используемый для обозначения движения на
плоскости.
Нам необходимо четыре слова, чтобы сказать, что поезд ехал в
западном направлении. Хопи могут добавить к глаголу «ехал»
суффикс, и будет ясно, куда направлялся поезд
Подтверждение и опровержение данной теории
Для подтверждения данной теории были проведены
исследования детей племен навахо,
англоговорящих детей,
детей из англоговорящих семей
афро-американского происхождения
и группы англоговорящих
Для
опровержения данной
теории было проведено
американских
детей
исследование 78 языков, в результате
которого обнаружилось, что люди,
говорящие на разных языках и
относящиеся к различным культурам,
воспринимают цвета практически
одинаково
Гипотеза СепираУорфа сегодня
Гипотеза Сепира-Уорфа, наряду с
взаимодействием языка и мышления, на
протяжении многих лет становилась объектом
интереса самых разных научных направлений,
начиная философией и заканчивая
антропологией и психологией.
Источники
Гипотеза Сепира-Уорфа [Теория лингвистической относительности]:
http://wikiwhat.ru/%D0%93%D0%B8%D0%BF%D0%BE%D1%82%D0%B5%D0%B7%D0%B0_%
D0%A1%D0%B5%D0%BF%D0%B8%D1%80%D0%B0%D0%A3%D0%BE%D1%80%D1%84%D0%B0
Гипотеза Сепира-Уорфа:
https://4brain.ru/blog/%D0%B3%D0%B8%D0%BF%D0%BE%D1%82%D0%B5%D0%B7%D0%B
0-%D1%81%D0%B5%D0%BF%D0%B8%D1%80%D0%B0%D1%83%D0%BE%D1%80%D1%84%D0%B0/
Сепир, Эдуард: https://studfiles.net/preview/5798189/page:3/
Благодарим за
внимание!

Как влюбленность помогает выучить иностранный язык

Ребекка Лоренс
BBC Culture

7 декабря 2016

Автор фото, Getty Images

Когда писательница Лорен Коллинз начинала учить французский, ей и в голову не приходило, что это может изменить ее жизнь. Обозреватель BBC Culture рассматривает преимущества и ловушки, встречающиеся в отношениях между носителями разных языков.

1970-й год, Германия, город Кельн. Веселая рыжеволосая англичанка Кэрол встречается взглядом с красавцем-тунисцем по имени Чедли. Их тянет друг к другу, и на пути влюбленных лишь одна проблема: ни один из них не знает языка своей пассии.

Выбрав для общения немецкий, парочка обменивается первыми словами любви на иностранном языке. Три месяца спустя они объявляют о помолвке…

С тех пор минуло 46 лет — появились дети, потом внуки, состоялось некоторое количество уроков английского языка, — а они по-прежнему вместе.

История Кэрол и Чедли Махфуд — одна из множества подобных: люди встречаются, люди влюбляются и строят отношения, невзирая на языковые и культурные барьеры.

Автор фото, Carol and Chadly Mahfoudh

Подпись к фото,

Кэрол и Чедли Махфуд (1971 год). Они стали одними из множества людей, сумевших выстроить отношения, несмотря на все языковые и культурные барьеры

«Язык, как граница, которую можно перейти, таит в себе особую романтику», — пишет корреспондент американского журнала New Yorker Лорен Коллинз, которая рассказала о своих собственных лингвистических приключениях в новой книге When in French: Love in a Second Language («Говоря по-французски. Любовь на иностранном языке»), представляющей собой сочетание юмористических мемуаров, любовного романа и серьезного исследования на тему связи между языком и мышлением.

В первые годы знакомства американка Коллинз и ее муж-француз Оливье общались по-английски, но на его родном языке разговора не получалось.

«У нас не было этого удобного кода, в котором зашифрованы самые разнообразные установки и допущения и с помощью которого некоторые люди умеют знакомиться друг с другом словно телепатически», — пишет Коллинз.

Автор фото, Philip Andelman

Подпись к фото,

В новой книге Лорен Коллинз описаны ее собственные лингвистические приключения

После очередной особенно трудной дискуссии, в ходе которой каждый из них мучительно пытался понять, что имеет в виду собеседник, Оливье пожаловался: «Говорить с тобой по-английски — все равно что прикасаться к тебе в перчатках».

«Эти слова открыли мне глаза на ту дистанцию, которая всегда будет существовать между нами, если я не выучу его язык», — рассказала Коллинз обозревателю BBC Culture.

«Наверное, все мы время от времени подумываем или мечтаем выучить какой-нибудь иностранный язык, но это очень трудно сделать, если у вас нет в нем по-настоящему неотложной потребности».

Горя желанием установить более глубокую связь со своим партнером, Лорен начала изучать французский.

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

Изучение нового языка и погружение в чужую культуру сопряжено с ловушками и разочарованиями

Она взялась за дело с энтузиазмом, но изучение нового языка и погружение в чужую культуру всегда сопряжено с ловушками (так, однажды Лорен, перепутав слова, сообщила матери Оливье, что родила кофейник) и разочарованиями.

«Усиленно изучая французский, я чувствовала себя вялой и измотанной, как будто плавала по-собачьи в стоячей воде», — пишет она.

Язык сломаешь!

Лорен Коллинз не одинока в своей беде. «У меня опускались руки; помню, как болел язык от того, что приходилось с трудом выговаривать разные гласные», — рассказывает о своих первых попытках весь день говорить по-французски Анна Ирвин, которая переехала в Париж в 2011 году вместе со своим партнером-французом Кристофом Сигалом.

И Анна, и Кристоф подтверждают, что изучение языка проходит в постоянных обсуждениях и открытиях на фоне развития отношений в целом и требует терпения, доверия и упорства.

Анне приходилось полагаться на объяснения Кристофа, чтобы понять немаловажное различие между словами dégoûtant и dégueulasse; а Кристофу — выяснять, в чем состоит разница между английским выражением it’s ridiculous и французским c’est ridicule (в обоих случаях второе гораздо грубее).

Автор фото, Anna Irvin and Christophe Sigal

Подпись к фото,

Кристоф Сигал и Анна Ирвин рассказывают, что изучение языка проходит в постоянных обсуждениях и открытиях

Дополнительная сложность при изучении языка — необходимость понять незнакомый культурный фон своего партнера.

«Я родился в деревне на юге Франции, — рассказывает Кристоф, — поэтому здесь не только другой язык, но и другие взгляды и убеждения».

То же относится и к почти полувековому союзу Кэрол и Чедли Махфуд. Им все время приходится искать компромиссы, учитывая культурные особенности друг друга.

«Нам, как и любой другой паре, состоящей в смешанном браке, постоянно приходится прикладывать несколько больше усилий, чтобы понять менталитет партнера, — Кэрол смеется: — Я никогда толком не знаю, почему он меня злит — потому что он тунисец, потому что он француз, потому что он мужчина… или просто потому что он старый пень!»

Вполне естественно, что все эти сложности выходят на первый план, когда партнеры, являющиеся носителями разных языков, начинают спорить.

«Вот тогда-то всё и вылезает наружу, всё, что ты можешь и не можешь выразить, потому что это важно, слова в такой ситуации имеют большое значение», — отмечает Анна Ирвин.

Автор фото, Thinkstock

Подпись к фото,

Языковые сложности могут выступать на первый план во время споров между партнерами, говорящими на разных языках

Анета Павленко, преподаватель прикладной лингвистики в Университете Темпл (США), исследовавшая различные эмоции, в том числе гнев, в романтических отношениях между носителями разных языков, согласна с этим утверждением.

«Различия становятся особенно острыми во время споров, поскольку в этот момент человек хуже всего контролирует свою речь, но при этом нуждается в более широком спектре слов, чтобы выразить свои эмоции», — считает она.

Павленко, родной язык которой русский, утверждает, что на ход спора может повлиять даже то, как гнев воспринимается в разных культурах.

«Англоговорящие ученые часто считают гнев универсальным понятием, но мне как носителю русского языка в чужой культуре поначалу оказалось непросто это понять, поскольку в России мы различаем разные градации».

«Сначала мне было трудно заполнить пробел между английским словом anger (‘гнев’) и двумя русскими понятиями — ‘сердиться’ и ‘злиться’. Психологи объясняют, что определенные ситуации вызывают у нас определенные чувства, но то, как мы называем эти чувства, зависит от нашего родного языка».

Таким образом, в споре приобретает значение каждое слово, что, по мнению Анны Ирвин, неожиданно оборачивается преимуществом.

«Это замедляет разговор, — поясняет она. — При этом, на мой взгляд, это способствует большей осознанности. Приходится более внимательно относиться к своей речи, к тому, что и как говоришь».

Все относительно

«Любить Оливье на его родном языке — возбуждая и лаская его словами — было очень приятно», — радовалась Лорен Коллинз, став ближе к своему партнеру благодаря овладению его языком.

Понимание французского языка и присущего ему разделения между официальным и дружеским обращением помогло ей осознать, что порой она неправильно трактовала поведение возлюбленного.

«Когда-то я приписывала сдержанность Оливье пессимизму, но теперь я вижу в нем глубокую, полную надежды романтичность — нежелание преувеличивать или обещать слишком много», — пишет она.

Автор фото, Thinkstock

Подпись к фото,

Изучение второго языка оказывает на взрослых такое же положительное воздействие, что и занятия музыкой или рисованием

Однако процесс изучения второго языка — возможно, как и процесс овладения любым новым навыком, таким как игра на музыкальном инструменте или рисование, — таил для Лорен множество откровений.

Хотя стимулом для изучения языка у нее стала любовь к мужчине, она получила много больше — новый опыт и новые перспективы. «У меня завязался отдельный роман с французским языком», — рассказывает писательница.

Но может ли изучение нового языка изменить наш образ мыслей?

Представление о том, что язык влияет на мышление, известное под названием «лингвистическая относительность и детерминизм», набрало популярность в середине ХХ века, с появлением гипотезы Сепира — Уорфа. Люди «в значительной степени […] находятся и во власти того конкретного языка, который стал средством выражения в данном обществе», — пишет Сепир.

С тех пор эта гипотеза была во многом подвергнута сомнению. Ноам Хомский отверг ее с помощью теории универсализма, построенной на том факте, что дети способны одинаково легко изучить любой язык.

А специалист по когнитивной лингвистике Стивен Пинкер развил идеи Хомского в своей книге «Язык как инстинкт», вышедшей в 1994 году, объявив, что язык является врожденной способностью человека, а не составляющей культуры.

Автор фото, Thinkstock

Подпись к фото,

Представление о том, что язык влияет на мышление, известное под названием «лингвистическая относительность», набрало популярность в середине ХХ века

Однако в последнее время был сформулирован урезанный вариант теории лингвистической относительности, названный «нео-уорфианской парадигмой», который в некоторых научных кругах был принят более благосклонно.

Согласно этой теории, наличие непереводимых слов не означает, что мы воспринимаем мир принципиально иначе, просто мы немного иначе расставляем акценты в зависимости от языка, места и собеседника.

Эта гипотеза даже легла в основу сюжета нового фильма-блокбастера «Прибытие», в котором снялась Эми Адамс в роли Луизы Бэнкс — лингвиста, приглашенного американскими военными, чтобы расшифровать язык загадочных инопланетян, прибывших на Землю.

Как оказалось, язык, на котором общались между собой инопланетяне-гептаподы, свидетельствовал о том, что они воспринимают время совершенно нелинейно.

Автор фото, Paramount Pictures

Подпись к фото,

В фильме «Прибытие» Эми Адамс исполняет роль лингвиста, приглашенного американскими военными, чтобы расшифровать язык загадочных инопланетян, прибывших на Землю

Сценарий фильма написан по мотивам рассказа Теда Чана «История твоей жизни». Луиза рассказывает, как в процессе изучения Гептапода Б (письменного языка инопланетян) меняется ее восприятие времени и память: «До того, как я научилась думать на Гептаподе Б, мои воспоминания росли, словно столбик сигаретного пепла, порожденный бесконечно малым тлеющим огоньком, олицетворяющим мое сознание, которое неизменно пребывало в текущей точке настоящего. После того как я выучила Гептапод Б, мои новые воспоминания стали укладываться гигантскими блоками, каждый длительностью в годы».

В рассказе Чана не выражается жестко детерминистский взгляд, но содержится предположение о том, что язык (даже инопланетный) влияет на мышление.

«Мой разум отлился по форме земных последовательных языков, и никакое сколь угодно массивное вторжение инопланетного языка не может полностью его переформатировать. Мой взгляд на мир — сплав человеческого и инопланетного», — говорит Луиза.

Автор фото, Thinkstock

Подпись к фото,

Многие говорят, что им даже выругаться легче на иностранном языке

И хотя многие лингвисты относятся к этому скептически, люди, владеющие иностранными языками, часто сообщают о том, что язык, на котором они говорят, накладывает отпечаток на их личность — нередко они чувствуют себя более свободно, выражая свои мысли на неродном языке.

«В языках, выученных в подростковом или зрелом возрасте, у нас нет такой сильной эмоциональной связи с определенными эмоциональными аспектами языка, такими как нецензурная лексика», — поясняет Анета Павленко.

«На иностранном языке легче выругаться, легче сказать ‘Я тебя люблю’, даже если на родном языке это сделать не получается «.

Лорен Коллинз близка нео-уорфианская парадигма. Изучение второго языка во взрослом возрасте открыло ей новый взгляд на мир — это не такая радикальная перемена, но ее можно сравнить с тем, как Луиза из фильма «Прибытие» осознает, что через определенную лингвистическую эмпатию у нее формируется иное восприятие времени.

Различие здесь очень тонкое: «Дело не в том, что можно сделать на этом языке, — поясняет Коллинз, — а в том, что приходится на нем делать».

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

Люди, владеющие иностранными языками, часто сообщают о том, что их ощущения меняются в зависимости от того, на каком языке они говорят

Книга Коллинз — удивительно интересное и убедительное свидетельство в пользу изучения языка своего партнера — да и вообще любого иностранного языка.

Однако для разноязычных пар, по мнению Павленко, нет общих правил.

«Мне кажется, люди по-разному обретают свое счастье… Я бы никогда не назвала это рецептом удачной совместной жизни. Сама я замужем за американцем, который говорит по-английски и знает всего несколько слов по-русски, и мы головокружительно счастливы вместе вот уже двадцать лет».

Однако Коллинз полагает, что тех, кто решится на попытку выучить язык, может ждать сюрприз.

«Я чувствовала, что у Оливье есть свой потайной уголок, до которого я никогда не доберусь, если не научусь говорить на его языке, но каково же было мое удивление и радость, когда я обнаружила такой же потайной уголок в себе! Может быть, он был не потайным, а просто новым. Может быть, его создал во мне французский язык».

Лингвистический детерминизм Лингвистический релятивизм | NAFSA

Назад к ИКТ Теория связей

Теория Информация
Описание	Лингвистический детерминизм предполагает, что язык определяет способы ум конструирует категории. Впервые представил Эдвард Сэпир и расширенный его учеником Бенджамином Ли Ворфом, Гипотеза Сепира-Уорфа предположил, что языковые модели приводят к различным образцам мышления (Тинг-Туми и Корзенни, 1988) .Более общепринятое представление о отношения между языком и мыслью таковы, что, хотя они и взаимосвязаны, ни язык и культура создают прямую причинную связь друг с другом. В повседневной термины, мы слышим и ощущаем, что слова, которые мы используем, влияют на наши общение с другими людьми, но, тем не менее, не имея родного языка, не всегда мешают нам понимать друг друга. Это влияние языка по культуре называется лингвистическим релятивизмом. Совсем недавно Роберт Каплан (1988) исследовал способы, которыми язык и культура повлияли на построение повествования и постулировали, что наш первый язык (мать язык) оказывает сильное влияние на то, как мы формируем наши мысли и систематизировать наши идеи.Он описывает линейные, круговые, метафорические, стили аргументов / опровержений и т. д. и связывает их с определенным языком группы.
Подключения	Презентации, публикации и другие формы коммуникации в университетском городке следует принимать во внимание культурные коннотации, связанные с различными выбор слов. Кроме того, понимание и использование языка для многих не носители языка часто называют одним из самых сильных препятствий для чувство академической и социальной компетентности в принимающих странах и может напрямую связаны с самосегрегацией или изоляционистскими практиками. Программы которые «связаны» с теориями лингвистического детерминизма / релятивизма, встречаются с одним или более из следующих критериев: Предоставить способы развития и максимизировать способности к принимающему языку. Адресный язык в целостном способы (т. е. лингвистический, паралингвистический и экстралингвистический составные части). Сосредоточьтесь на языке, а также на соответствующем взаимодействии поведение. Узнайте, как язык формируется культурой и наоборот. Изучите различные коммуникативные стили основного языка и социальные факторы, которые вызывают использование того или иного (например, контекст, атрибуты собеседников, темы и т. д.). Узнайте, как языки отличаются и что у них общего. Выделите сходства и различия во взглядах на мир.
Отражения	Альвино Фантини

Язык и мысль | Лингвистическое общество Америки

Бернарда Комри

Никто не будет не согласен с утверждением, что язык и мышление взаимодействуют во многих существенных отношениях.Однако есть большие разногласия по поводу предположения, что каждый конкретный язык имеет собственное влияние на мысли и действия его носителей. С одной стороны, любого, кто выучил более одного языка, поражает множество отличий языков друг от друга. Но с другой стороны, мы ожидаем, что люди повсюду будут иметь одинаковые способы познания мира.

Сравнение разных языков может побудить человека обратить внимание на «универсалии» — способы, которыми все языки похожи, и на «особенности» — на то, в чем каждый отдельный язык или тип языка является особенным, даже уникальным. .Лингвисты и другие социологи, интересующиеся универсалиями, сформулировали теории для описания и объяснения человеческого языка и человеческого языкового поведения в общих чертах как видоспецифичных способностей человека. Однако идея о том, что разные языки могут влиять на мышление по-разному, присутствовала во многих культурах и породила множество философских трактатов. Поскольку очень сложно определить влияние конкретного языка на конкретный образ мышления, этот вопрос остается нерешенным.Он входит и выходит из моды и часто вызывает значительную энергию в попытках поддержать или опровергнуть его.

Относительность и детерминизм

На этой арене нужно столкнуться с двумя проблемами: лингвистической относительностью и лингвистическим детерминизмом. Относительность легко продемонстрировать. Чтобы говорить на любом языке, вы должны обращать внимание на значения, которые грамматически обозначены на этом языке. Например, в английском языке необходимо отметить глагол, чтобы указать время наступления события, о котором вы говорите: идет дождь; Шел дождь; и так далее.Однако по-турецки невозможно просто сказать: «Прошлой ночью шел дождь». В этом языке, как и во многих языках американских индейцев, есть более одного прошедшего времени, в зависимости от источника информации о событии. В турецком языке есть два прошедших времени: одно для сообщения о непосредственном опыте, а другое для сообщения о событиях, о которых вы знаете только по предположениям или по слухам. Таким образом, если вы были под дождем прошлой ночью, вы скажете: «Прошлой ночью шел дождь», используя форму прошедшего времени, которая указывает на то, что вы были свидетелем дождя; но если вы просыпаетесь утром и видите мокрую улицу и сад, вы обязаны использовать другую форму прошедшего времени — ту, которая указывает на то, что вы не были свидетелем самого дождя.

Подобные различия веками очаровывали лингвистов и антропологов. Они сообщили сотни фактов об «экзотических» языках, таких как глаголы, которые помечены или выбраны в соответствии с формой предмета, с которым обращаются (навахо), или по относительному возрасту говорящего и слушающего (корейский). Такие факты — зерно для мельницы лингвистической относительности. И действительно, их довольно легко найти и в «нетэкзотических» языках. Приведем хорошо известный лингвистам факт об английском языке: нельзя говорить, что Ричард Никсон работал в Вашингтоне, но совершенно нормально говорить, что Джеральд Форд работал в Вашингтоне.Почему? Английский язык ограничивает настоящее совершенное время («сработало») утверждениями о живых людях. Экзотика!

Сторонники лингвистического детерминизма утверждают, что такие различия между языками влияют на способ мышления людей — возможно, на способы организации целых культур. Среди самых сильных утверждений этой позиции — утверждения Бенджамина Ли Уорфа и его учителя Эдварда Сепира в первой половине этого столетия — отсюда и название теории лингвистической относительности и детерминизма «Гипотеза Сепира-Уорфа».Уорф предложил: «Мы разрезаем природу, систематизируем ее по понятиям и приписываем значения, как мы это делаем, в основном потому, что мы являемся сторонами соглашения об организации ее таким образом — соглашения, которое соблюдается во всем нашем речевом сообществе и кодифицируется в образцах. нашего языка »(Whorf, 1940; in Carroll, 1956, стр. 213-4). И, по словам Сапира: «Человеческие существа … во многом зависят от конкретного языка, который стал средством выражения для их общества. … Дело в том, что «реальный мир» в значительной степени бессознательно построен на языковых привычках группы »(Sapir, 1929; in Manlbaum, 1958, p.162).

Исследование языка и мышления

Как можно обосновать такие смелые утверждения, помимо изучения самих языков? Если серьезно отнестись к гипотезе, можно будет показать, что турки более чувствительны к свидетельствам, чем американцы, но что американцы более осведомлены о смерти, чем турки. Ясно, что эту гипотезу нельзя поддерживать на таком высоком уровне. Скорее, экспериментальные психологи и когнитивные антропологи стремились найти небольшие различия в контролируемых задачах между носителями разных языков.Возможно, например, навахо более чувствительны к форме предметов.

Результаты неоднозначны. В большинстве случаев человеческие мысли и действия чрезмерно определяются множеством причин, поэтому структура языка не может играть центральную причинную роль. Лингвистический детерминизм лучше всего проявляется в ситуациях, когда язык является основным средством привлечения внимания людей к определенному аспекту опыта. Например, если вы регулярно говорите на языке, на котором вы должны выбрать форму обращения от второго лица (вас), которая отмечает ваше социальное отношение к вашему собеседнику, например, испанский tu («вы» для друзей и семьи и для тех, кто социально подчиненный) vs. usted («вы» для тех, кто в социальном плане выше по статусу или для тех, с кем у вас нет тесных связей) или французский tu против vous — вы должны классифицировать каждого человека, с которым вы разговариваете, с точки зрения соответствующих социальных аспектов. (В качестве мысленного эксперимента лингвистического детерминизма представьте себе категоризацию социальных отношений, которая должна быть произведена, если испанский станет общим языком Соединенных Штатов.)

Выходя за рамки мысленных экспериментов, некоторые из наиболее убедительных исследований демонстрируют некоторую степень лингвистического детерминизма проводится под руководством Стивена К.Левинсона в Институте психолингвистики Макса Планка в Неймегене, Нидерланды. Левинсон и его сотрудники различают языки, которые описывают пространственные отношения в терминах тела (например, английские «правый / левый», «передний / задний»), и языки, ориентированные на фиксированные точки окружающей среды (например, «север / юг / восток / запад ‘на некоторых языках аборигенов Австралии). На языке второго типа можно было бы обратиться, например, к «твоему северному плечу» или «бутылке на западном конце стола»; рассказывая о прошлом событии, нужно помнить, как действия связаны с точками компаса.Таким образом, чтобы говорить на этом языке, вы всегда должны знать, где вы находитесь относительно точек компаса, говорите вы или нет. И группа Левинсона в обширных кросс-лингвистических и кросс-культурных исследованиях показала, что это действительно так.

Необходимо провести гораздо больше исследований, но маловероятно, что гипотеза Сепира-Уорфа будет подтверждена в сильной форме, цитируемой выше. Во-первых, язык — это только один фактор, влияющий на познание и поведение.С другой стороны, если бы гипотеза Сепира-Уорфа действительно была верна, изучение второго языка и перевод были бы намного сложнее, чем они есть. Однако из-за того, что язык настолько распространен — и поскольку мы всегда должны принимать когнитивные решения во время разговора, — более слабые версии гипотезы будут продолжать привлекать научное внимание. (Для оживленных дискуссий по многим из этих вопросов с большим количеством новых данных из разных областей см. Gumperz and Levinson 1996.)

Лингвистический детерминизм | Психология Вики

Индекс философии: Эстетика · Эпистемология · Этика · Логика · Метафизика · Сознание · Философия языка · Философия разума · Философия науки · Социальная и политическая философия · Философия · Философы · Список списков

Лингвистический детерминизм — это идея о том, что язык формирует мышление.Сам детерминизм относится к точке зрения, согласно которой все события вызваны предыдущими событиями, а лингвистический детерминизм можно широко использовать для обозначения ряда конкретных взглядов.

Например, те, кто следует аналитической философии, начиная с Людвига Витгенштейна и далее, принимают положение о том, что, как сказал Витгенштейн, «то, что мы не можем сказать, мы должны игнорировать». То есть слова, которыми мы обладаем, определяют то, что мы можем знать. Если у нас есть опыт, мы ограничены не только нашим сообщением о нем, но и нашим знанием об этом, словами, которыми мы обладаем.

С совершенно другой отправной точки гипотеза Сепира-Уорфа утверждает, что люди воспринимают мир на основе слов, которыми они владеют. Сапир и Уорф попросили людей описать, сколько полос или полос они видят на радуге. Поскольку радуга на самом деле представляет собой сплошной цвет, нет никаких эмпирических полос или полос, и тем не менее люди видели столько полос, сколько их язык имел основных цветных слов.

Отдельный взгляд на лингвистический детерминизм утверждает, что язык — единственное, что когда-либо известно.Объективный мир полностью устраняется наличием языка. Это воспринимается, но человеческая жизнь определяется наличием языка и внутренними требованиями языка. Подобно семиотике, которая утверждает, что единая грамматика существует до любой человеческой деятельности (хотя грамматика семиотики не является строго лингвистической), эти лингвистические детерминисты говорят, что структуры, иерархии и скрытые ассоциации наших отдельных человеческих языков определяют выводы, которые мы достичь в нашей логике стремлений прожитых жизней и всего нашего эмоционального содержания.

Лингвистический детерминизм — частичное допущение, лежащее в основе ряда недавних достижений в риторике и теории литературы. Например, проект деконструкции Жака Деррида направлен на разделение терминов «парадигматических» иерархий. (В языковых структурах некоторые термины существуют только с антонимами, такими как свет / тьма, а другие существуют только с подчинением, например, отец / сын и мать / дочь. Последние цели Деррида.) Если кто-то разбивает скрытые иерархии в языковые термины, можно открыть «лакуну» в понимании, «апорию» и освободить разум читателя / критика.Точно так же «Новый историзм» Мишеля Фуко утверждает, что в любую эпоху существует квазилингвистическая структура, метафора, вокруг которой организовано все, что можно понять. Эта «эпистема» определяет вопросы, которые люди могут задать, и ответы, которые они могут получить. Эпистема меняется исторически: с изменением материальных условий меняются и ментальные тропы, и наоборот. Когда века переходят в новые эпистемы, наука, религия и искусство прошлого выглядят абсурдно. Некоторые историки-неомарксисты аналогичным образом рассматривали культуру как всегда закодированную на языке, который меняется в зависимости от материальных условий.По мере того как диалектическая борьба экономических сил сталкивается и синтезируется, возникают и языковые конструкции.

В знаменитом романе Джорджа Оруэлла «1984» отмечается, что истинная цель официального языка Океании, новояза, состоит в том, чтобы изменить английский язык, чтобы совершить преступление мысли невозможно. Миллионы слов устарели, чтобы предоставить партии универсально узкий образ мышления.

Лингвистический детерминизм принят далеко не всеми. В августе 2004 года, однако, Питер Гордон, психолог из Колумбийского университета, опубликовал исследование, которое дает сильную экспериментальную поддержку гипотезе лингвистического детерминизма.В исследовании изучались способности носителей языка племени охотников-собирателей в Бразилии пираха, который является языком «один, два, многие» (то есть язык, который содержит слова только для чисел один и два. (все остальные числа просто представлены одним словом, означающим «много»). Было продемонстрировано, что у этих носителей языка была нарушена способность сравнивать количество предметов больше трех, и что их способность воспринимать числа была сравнима со способностью младенца.Однако противники лингвистического детерминизма предположили, что открытия Гордона могут быть объяснены другими, неязыковыми факторами, и что этот вопрос остается далеко не решенным.

И идеализм, и эмпиризм отвергают идею о том, что язык важнее знания (идеализм) или смысла (эмпиризм).

Лингвистическая теория относительности и детерминизм

21 июня 2017 г.

Для большинства из нас, говорящих по-английски, мы на самом деле являемся особенными в мире языков, когда речь идет о том, как язык, на котором мы говорим, формирует мир, который мы знаем.Если вы изучали французский или испанский в качестве второго языка в школе, вы, вероятно, помните, что эти языки на самом деле требуют от говорящего учитывать пол человека, на которого они ссылаются. Если вы когда-либо встречались с другом противоположного пола и не хотели, чтобы ваша вторая половинка знала об этом, все, что вам нужно сделать на английском, — это избегать использования «он» или «она». С другой стороны, это хороший пример того, как наш родной язык может ограничивать наш взгляд на мир.

Известный в лингвистических кругах как гипотеза Сепира-Уорфа, этот принцип лингвистической относительности утверждает, что структура языка влияет на мысли и действия говорящего, а также на его или ее познание.Впервые выдвинутые Эдвардом Сепиром в 1929 году, теории, связанные с лингвистической относительностью, впоследствии были разработаны одним из учеников Сепира по имени Бенджамин Уорф. Самая сильная форма теории — лингвистический детерминизм, согласно которому язык полностью определяет диапазон когнитивных процессов.

Хотя исследования показали, что родной язык действительно влияет на то, как они думают о мире, гипотеза лингвистического детерминизма обычно считается ложной. Например, хотя в английском языке нет слова, подобного немецкому, которое описывает одиночество в лесу, большинство из нас может легко понять эту концепцию.С другой стороны, исследования показали, что люди с трудом распознают цвета, в которых есть уникальное слово на их языке. Носители коренных зуни не могут различать желтый и оранжевый, поскольку оба оттенка относятся к одному слову.

В современном цифровом мире кто-то может возразить, что социальные сообщества, такие как Facebook , возможно, возникли из-за потребности американцев в расширении лингвистической относительности английского языка. В отличие от некоторых азиатских языков, где языковая кодировка требует, чтобы человека идентифицировали как «вашу тетю по материнской линии, которая не состоит в браке» просто с помощью одного слова, нам нужно будет проверить «изменение статуса» человека, а также смайлики, которые они использовали, чтобы выразить свои чувства, чтобы узнать эти вещи.С другой стороны, цифровой мир, возможно, уже находится на пути к переосмыслению написания слов и их использования для связи в Глобальной деревне.

Гипотеза Сепира-Уорфа — обзор

1 Лингвистическая антропология в рамках Боасианской традиции

В холистической традиции, заложенной Францем Боасом (1858–1942) в США в начале двадцатого века, антропология задумывалась как включающая четыре подполя. : археология, физическая (теперь «биологическая») антропология, лингвистика (теперь «лингвистическая антропология») и этнология (теперь «социокультурная антропология»).Это видение антропологии отличается от того, которое существует в европейской традиции, где лингвистика и социальная антропология оставались жестко отдельными дисциплинами на протяжении большей части двадцатого века, несмотря на упор на использование родных языков в полевых исследованиях британских антропологов, а также на теоретические и методологические влияние Бронислава Малиновского (1884–1942), писавшего о важности лингвистических исследований для антропологического понимания человеческих обществ. В 1950-х гг. Принятие термина «этнолингвистика» (отражающего европейское предпочтение «этнологии» перед «(культурной) антропологией») для тех исследований, которые объединяли лингвистические и антропологические интересы, означало интеллектуальное признание, по крайней мере, в некоторых европейских академических кругах. , о важности «этнологической стороны» лингвистических исследований (Cardona, 1976), но институциональное признание такой дисциплины в европейской антропологии происходило медленно.Таким образом, европейские ученые с исследовательскими интересами, аналогичными интересам североамериканских лингвистических антропологов, с большей вероятностью работают на факультетах лингвистики, иностранных языков и литератур, фольклора, коммуникации, социологии или психологии.

Чтобы понять особую роль, придаваемую изучению языков в Боасианской традиции, мы должны вернуться к тому времени, когда антропология стала профессией в США, в период между последними десятилетиями девятнадцатого и первыми десятилетиями нашей эры. двадцатое столетие.В то время изучение языков американских индейцев стало важной частью антропологических исследований. Джон Уэсли Пауэлл (1834–1902), основатель Бюро этнологии, позднее переименованного в Бюро американской этнологии (BAE), поддерживал за счет грантов правительства США лингвистические полевые исследования, полагая, что путем сбора словарей и текстов из американских В языках индейцев можно было бы реконструировать их генетические отношения и тем самым помочь в классификации племен американских индейцев.Сам Боас был очарован грамматическими структурами чинукского и других языков северо-западного побережья США в начале своей полевой работы и воспользовался возможностью поработать в BAE и отредактировать Справочник по языкам американских индейцев (1911).

Хотя Боас, сторонник распространения идей, весьма скептически относился к возможности использования языков для реконструкции генетических отношений между племенами — и был против любой корреляции между языком и расой — он пытался передать своим ученикам страсть к деталям лингвистического описания и убежденность в том, что языки являются важным инструментом для (а) полевых исследований и (б) изучения культуры, особенно потому, что категории и правила языка в значительной степени бессознательны и, следовательно, не подлежат вторичным рационализациям.Более того, Боас был приверженцем того, что позже стало известно как «антропология спасения», то есть документирования языков и культурных традиций, которые, казалось, были на грани исчезновения. Это предприятие — борьба со временем из-за огромного ущерба, уже нанесенного к концу XIX века культуре коренных народов Америки европейскими колонизаторами, — дало ценную информацию о традициях коренных американцев, но имело свои методологические и теоретические недостатки. , наиболее вопиющим из которых была неспособность увидеть или принять последствия культурных контактов и колонизации.

Писательством и преподаванием Боас привнес научную строгость в лингвистическое описание и помог разрушить ряд необоснованных стереотипов о языках, которые тогда назывались «примитивными». Считалось, что говорящие на языках американских индейцев менее точны в произношении, чем носители индоевропейских языков, было ложным и, вероятно, из-за недостаточной языковой сложности тех, кто впервые попытался описать языки коренных народов.В соответствии со своим культурным релятивизмом Боас считал, что каждый язык следует изучать на его собственных условиях, а не в соответствии с некоторыми заранее заданными категориями, основанными на изучении других, генетически не связанных языков (например, латыни). В своем «Введении» к Справочнику (1911) Боас представил обзор грамматических категорий и языковых единиц, необходимых для анализа языков американских индейцев, и выступил против чрезмерного обобщения, которое скрыло бы различия между языками.Он определил предложение (в отличие от слова) как единицу выражения идей и перечислил ряд грамматических категорий, которые, вероятно, можно найти во всех языках, указав при этом, что материальное содержание слов (значение слов лексические единицы) зависит от языка, и что языки классифицируют реальность по-разному. Один язык может выражать семантические связи между словами, относящимися к одному и тому же семантическому полю, путем изменения одной базовой основы, тогда как другой язык может иметь слова, которые этимологически совершенно не связаны.В качестве примеров последнего типа Боас (1911) упомянул различные слова, которые используются в английском языке для понятий, сосредоточенных вокруг идеи «вода» — «озеро», «река», «ручей», «дождь», «роса», «волна», «пена» — и четыре разных слова для обозначения понятий, основанных на слове «снег» на эскимосском языке. Позднее эти примеры были вырваны из контекста, и количество слов, обозначающих «снег» в эскимосских (языках), в течение следующих десятилетий становилось все больше и больше как в научных, так и в популярных публикациях.

Именно Эдвард Сепир (1884–1939) больше, чем кто-либо другой из учеников Боаса, развил интерес Боаса к грамматическим системам и их потенциальному значению для изучения культуры и подготовил новое поколение экспертов по языкам американских индейцев ( е.г., Мэри Хаас, Моррис Сводеш, Бенджамин Ли Уорф, Карл Фогелин). Однако, в отличие от Боаса, Сапир не был антропологом из четырех областей. Он писал и читал лекции о культуре и личности, но не интересовался археологией или физической антропологией, которые, по его мнению, более уместно размещать в музеях, чем в отделах антропологии. Более того, в то время как Боас скептически относился к генетической реконструкции и склонен отдавать предпочтение аккультурации как причине сходства между языками, Сапир твердо верил в силу сравнительного метода, который он использовал для реконструкции прото-атабасков и постулирования лингвистики на-дене. группа (в которую входят атабаски, тлинкиты и хайда).

Во время учебы в Йельском университете Сапир поощрял своих студентов заниматься лингвистикой, а не антропологией, и не случайно они в конечном итоге стали называть себя «лингвистами-антропологами». Они считали себя в первую очередь лингвистами, о чем свидетельствует их преданность делу изучение грамматических структур языков американских индейцев (и других ранее недокументированных языков). Их упор на полевые исследования и их предпочтение исторической и описательной лингвистике отделяли их от новой лингвистики 1960-х годов, порождающей грамматики Хомского.Для антропологических лингвистов, таких как Мэри Хаас, появление этой новой парадигмы было угрозой, потому что (а) она казалась более приверженной лингвистической теории, чем языкам, и фактически обесценила грамматическое описание per se ; (б) он был (особенно вначале) почти исключительно основан на английском — Хомский утверждал, что можно постулировать универсалии языка, работая над одним языком; и (c) он предполагал, что лингвистам необходимо работать на основе собственной интуиции вместо того, чтобы работать с носителями языка или вывести грамматические правила на основе корпуса извлеченных текстов (Haas 1987).Последний пункт был особенно проблематичным для тех изучающих индейские языки, которые часто имели только одного или двух старых носителей для работы и не могли найти более молодых носителей для обучения лингвистической теории и методам.

1.1 Лингвистическая относительность в истории лингвистической антропологии

Лингвистическая относительность — это общий термин, используемый для обозначения различных гипотез или положений о взаимосвязи между языком и культурой (см. Гипотеза Сепира – Уорфа ).Хотя Сепир и Уорф расходились в своих обсуждениях взаимосвязи между языком и культурой и никогда не давали совместной формулировки того, что подразумевается под лингвистической относительностью, нет никаких сомнений в том, что темы и проблемы, часто идентифицируемые как лингвистическая относительность, являются продолжением Боасианской теории. парадигма. Во-первых, Сепир и Уорф следовали интеллектуальному интересу Боаса к языкам коренных народов Северной Америки как способу направить более общее увлечение альтернативными способами существования в мире и желание разобраться в этих способах.Во-вторых, в той мере, в какой она началась с акцента на человеческое разнообразие, лингвистическая относительность была связана с культурным релятивизмом, если не его следствием. Это сопровождалось заботой о правильном представлении грамматических систем, которые нельзя было описать с помощью категорий европейских языков. В-третьих, то же самое антирасистское отношение, которое характеризовало взгляды Боаса на человеческое разнообразие, казалось, мотивировало отсутствие оценочных суждений, связанных с языковым разнообразием.

Для Сепира лингвистическая относительность была способом сформулировать то, что он видел как борьбу между индивидом и обществом (Mandelbaum 1949).Чтобы поделиться своим уникальным опытом, люди должны полагаться на общедоступный кодекс, над которым у них мало контроля. Лингвистические правила обычно бессознательны, и отдельным говорящим трудно войти в логику языковой системы и изменить ее по своему вкусу. С этой точки зрения лингвистическая относительность становится способом исследования власти слов над отдельными людьми и группами. Таким образом, он является предшественником более новых тем лингвистической антропологии, таких как языковые идеологии (см.4.3).

Сапир никогда не разрабатывал концептуальную основу или методологию для проверки значения этих интуитивных представлений о языковых способностях. Эта задача была предоставлена другой важной фигуре в истории лингвистической антропологии, Бенджамину Ли Уорфу (1897–1941), инженеру-химику, который работал страховым инспектором, изучал лингвистику и после 1931 года вступил в контакт с Сапиром и его учениками в Йель. Хотя Уорф начинал разделять несколько основных позиций Боаса и Сапира относительно природы лингвистической классификации, он разработал свою собственную концептуальную основу, которая включала различие между явными и скрытыми грамматическими категориями , а также важный аналитический инструмент для анализа. понимание того, к какому типу категориальных различий чувствительны говорящие — этот вопрос позже получил дальнейшее развитие в работе по метапрагматике (Whorf 1956).Вопреки распространенному мнению, Уорфа интересовало не столько количество слов для одного и того же референта (например, «снег») в разных языках, сколько последствия, которые разные грамматические системы и лексиконы имеют для того, как говорящие делают выводы о мире. Он считал, что образ мышления может развиваться по аналогии с «модой говорить», концепция, которая позже была возрождена с помощью концепции Хаймса «способы говорить».

Работа Уорфа подверглась резкой критике в 1960-х и 1970-х годах, особенно после публикации. из исследования Берлина и Кея (1969) цветовой терминологии, в котором они утверждали, что лексические обозначения для основных цветовых терминов не произвольны, а соответствуют универсальным принципам.Но более поздние исследования подтвердили некоторые идеи Уорфа (Люси, 1992), и даже универсальность базовой цветовой терминологии и ее врожденная перцептивная значимость были поставлены под сомнение (например, Levinson 2000). Идеи Сепира и Уорфа о бессознательных аспектах языковых кодов продолжали играть важную роль в истории лингвистической антропологии и вновь появились в 1980-х годах в контексте ряда исследовательских проектов, включая изучение языковой идеологии (Kroskrity 2000).

Как «снежные» слова положили начало лингвистической драме в академических кругах

Сколько слов для обозначения «снег» в английском языке? Есть ли еще, скажем, инупиак, язык инуитов, на котором говорят на севере Аляски и в части Канады? На прошлой неделе мы обсуждали, почему на эти вопросы сложно ответить. На этой неделе мы поговорим о том, как они сыграли центральную роль в известном лингвистическом споре о том, в какой степени язык, на котором говорит человек, влияет на его образ мышления.

Лингвист Бенджамин Ли Уорф впервые привлек внимание общественности к словосочетанию «снег» в 1940 году, когда он утверждал: «У нас есть одно и то же слово для обозначения падающего снега, снега на земле, снега, плотно утрамбованного, как лед, слякоти, снега, летящего ветром. … Для [инуита] это всеобъемлющее слово было бы почти немыслимо; он сказал бы, что падающий снег, мокрый снег и так далее чувственно и функционально отличаются ». Это наблюдение подчеркивает центральную идею гипотезы «Сепира-Уорфа», иногда называемую лингвистическим детерминизмом или лингвистической относительностью.Для уорфианцев язык, на котором вы говорите, определяет, какие мысли возможны, а какие нельзя мыслить, потому что в вашем языке нет слов.

Носители инуитских языков, по мнению Уорфа, могли смотреть на зимний пейзаж и отличать aniu (снег для производства воды) от masak (мокрый снег), где носители английского языка могли описать только простой снег. Более спорное утверждение Уорфа заключалось в том, что этот обширный словарный запас позволяет говорящим более полно воспринимать снег.

Лингвистический детерминизм также подразумевает, что когда в языке не хватает слов для обозначения предмета, его носители просто не могут думать об этом. Тот факт, что в английском языке нет уникального слова для обозначения летающего снега, переносимого ветром, не означает, что мы не можем об этом говорить. Лингвист Стивен Пинкер утверждает, что уорфианство «преувеличивает глубину когнитивных различий» между носителями английского и инуитского языков. «Даже если инуиты будут уделять больше внимания разновидностям снега, — продолжает он, — достаточно будет лопаты слякоти, чтобы не [инуиты] люди заметили разницу.”

Получайте сообщения Monitor, которые вам небезразличны, на свой почтовый ящик.

Вот где эмпирический вопрос встречает противоречие. Уорфиане стараются собрать как можно больше инуитских слов для обозначения снега — чем больше слов, тем интереснее инуитское понимание Арктики. Для анти-уорфианцев это работает лучше, если меньше инуитских снежных слов. Трудно спорить с тем, что носители инупиака очень любят снег, если в их языке для него примерно такое же количество слов, как и в английском.Итак, сколько существует слов о снеге у инуитов? Если мы попытаемся абстрагироваться от дебатов о детерминизме, кажется, что в этих языках — есть больше слов.

Эксперт Смитсоновского института Арктики Игорь Крупник резюмирует: «Английский словарь для обозначения снега … явно хуже».

Влияет ли ваш язык на ваше мышление?

В ноябре прошлого года я опубликовал эпизод, посвященный мифу о том, что в языке инуитов есть удивительно большое количество слов, обозначающих «снег». Я говорил о том, что этот миф является одним из примеров широко опровергнутой идеи под названием гипотеза Сепира-Уорфа, названной в честь лингвистов Эдварда Сепира и Бенджамина Уорфа.Эта гипотеза утверждает, что язык, на котором вы говорите, определяет ваш образ мышления или, по крайней мере, влияет на него. Эту гипотезу также иногда называют лингвистической относительностью. Вот один из аргументов против идеи лингвистической относительности, который я резюмировал в этом эпизоде.

[M] В нескольких языках есть только одно слово, которое охватывает как синий цвет, так и зеленый цвет. Исследователи иногда называют эти «грустные» языки, причем «гру» — это сочетание «зеленого» и «синего», но люди, говорящие на этих языках, все еще могут различать синий и зеленый.Они понимают, что это разные цвета, даже несмотря на то, что они охвачены одним словом, точно так же, как мы признаем, что голубой и темно-синий — разные цвета, хотя мы иногда называем их оба просто «синими». Есть некоторые тонкие различия: людям, говорящим на языках, которые различают зеленый и синий, легче точно выбрать голубовато-зеленый цвет, который они видели ранее, из группы образцов, потому что легче запомнить то, для чего у вас есть отличное название. — но дело не в том, что они лучше распознают или понимают разницу между синим и зеленым (1).

Однако недавно я прочитал статью в журнале «Смитсоновский институт», которая, казалось, оспаривала эту точку зрения. Речь шла о судебном решении в Германии, в котором говорилось, что правительственные учреждения неконституционно предполагают, что каждый человек является мужчиной или женщиной. Любая правительственная форма, которую люди заполняют сейчас, должна иметь либо третий пол, чтобы позволить людям, которые не идентифицируют себя ни мужчиной, ни женщиной, либо вообще не иметь гендерного вопроса. Автор статьи Мадхви Рамани утверждал, что это решение будет особенно неприятным для немцев, потому что немецкий язык является строго гендерным языком (2).Например, вы не просто говорите, что являетесь учителем. Вы являетесь либо учителем-мужчиной (der Lehrer), либо учителем-женщиной (die Lehrerin), и автор утверждал, что это приводит к тому, что немцы особенно неравнодушны к идее пола как бинарной конструкции.

Так что это? Может ли язык, на котором вы говорите, влиять на ваши мысли, или нет? Короткий ответ: да, может, но это не то умопомрачительное влияние, о котором обычно думают люди.

О каком умопомрачительном влиянии мы говорим, но не на самом деле? На мои деньги лучший пример — фантастический фильм «Прибытие» 2016 года . Я не буду портить его тем, кто его не видел, но могу сказать следующее: главный герой, лингвист по имени Луиза Бэнкс, изучает язык некоторых пришельцев, пришедших на Землю, и это меняет ее образ мыслей. так много работает … что это главный сюжетный момент. Фактически, это основа большого открытия в конце фильма.

Лингвистическая теория относительности и названия цветов

Теперь о некоторых аспектах языка, в которых люди проводили исследования, чтобы проверить идею лингвистической относительности.Большинство этих примеров взято из учебника «Language Files , », опубликованного факультетом лингвистики Университета штата Огайо, и великолепного выступления на TED Леры Бородицки (3), лингвиста из Калифорнийского университета в Сан-Диего, ведущего эксперта по лингвистике. релятивизм.

Во-первых, давайте поговорим еще о названиях цветов. В известном исследовании 1969 года, проведенном Брентом Берлином и Полом Кеем, было обнаружено , а не доказательств лингвистической относительности, когда дело дошло до названий цветов. Вместо этого они обнаружили, что языки имеют тенденцию следовать схожим образцам в том, какие цвета у них есть названия, и в том порядке, в котором они получают новые цветовые термины (4).

С другой стороны, в пользу лингвистической относительности говорят факты о цветовых терминах, о которых я упоминал ранее: людям, говорящим на языках, которые различают зеленый и синий, легче, чем людям, которые не умеют сортировать зеленые и синие образцы в стопки. Аналогичные результаты дает язык зуни, в котором одно и то же слово используется для обозначения желтого и оранжевого цветов (5).

»Продолжить чтение« Влияет ли ваш язык на ваше мышление? » на QuickAndDirtyTips.com

.
No related posts.

Лингвистический детерминизм, кумулятивная эволюция и рост научного знания Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Лингвистический детерминизм — Linguistic determinism

Обзор

Доказательства и критика

Хопи

Гууку Йимитирр

Пираха

Дополнительные примеры

Общая семантика

Эрик Леннеберг и Роджер Браун (1954)

Лексические различия

Структурные отличия

Выводы

В литературе и СМИ

1984 Джорджа Оруэлла: новояз

В философии

Прибытие (2016)

Экспериментальные языки в научной фантастике

Роль в теории литературы

Смотрите также

Рекомендации

Цитаты

Источники

Строгая версия лингвистической релятивистской теории

Общее понятие лингвистической релятивистской теории

Помощь со студенческой работой на тему

Описание лингвистического детерминизма

Критика лингвистического детерминизма

Исследования по лингвистике и семиотике: Сборник статей к юбилею Вяч. Вс. Иванова

Содержание

От клише к неологизмам — Россия в глобальной политике

Гипотеза лингвистической относительности — презентация онлайн

1. Гипотеза лингвистической относительности.

Как влюбленность помогает выучить иностранный язык

Язык сломаешь!

Все относительно

Лингвистический детерминизм Лингвистический релятивизм | NAFSA

Язык и мысль | Лингвистическое общество Америки

Относительность и детерминизм

Исследование языка и мышления

Рекомендуемая литература

Лингвистический детерминизм | Психология Вики

Лингвистическая теория относительности и детерминизм

Гипотеза Сепира-Уорфа — обзор

1 Лингвистическая антропология в рамках Боасианской традиции

1.1 Лингвистическая относительность в истории лингвистической антропологии

Как «снежные» слова положили начало лингвистической драме в академических кругах

Влияет ли ваш язык на ваше мышление?

Лингвистическая теория относительности и названия цветов

Добавить комментарий Отменить ответ