Самопожертвование ради спасения Отечества (А зори здесь тихие… Васильев)
Когда в мирную жизнь людей врывается война, она всегда приносит горе и несчастье в семьи, нарушает привычный порядок вещей. Русский народ испытал на себе тяготы многих войн, но никогда не склонял голову перед врагом и мужественно переносил все невзгоды. Великая Отечественная война, затянувшаяся на пять долгих лет, стала настоящей катастрофой для многих народов и стран, а для России особенно. Фашисты преступили законы человеческие, поэтому оказались сами вне всяких законов. И юноши, и мужчины, и даже старики поднялись на защиту Отечества. Война дала им возможность проявить все свои лучшие человеческие качества, показать силу, мужество и отвагу. Так уж исторически сложилось, что война — это дело мужское, требующее от воина смелости, стойкости, самопожертвования и даже порой черствости сердца. Но если человек равнодушен к несчастьям других, то он не сможет совершить героического поступка; его эгоистическая натура не позволит ему сделать этого.
Среди произведений, написанных о войне, мне особенно близки книги Бориса Васильева. Все его герои — люди сердечные, отзывчивые, с нежной душой. Одни из них героически ведут себя на поле боя, храбро сражаясь за Родину, другие — герои в душе, их патриотизм никому не бросается в глаза.
Роман Васильева «В списках не значился» посвящен молодому лейтенанту Николаю Плужникову, героически сражавшемуся в Брестской крепости. Молодой боец-одиночка олицетворяет собой символ отваги и стойкости, символ духа русского человека.
И в этом кровавом человеческом месиве, среди развалин и трупов, зарождается юношеское чувство любви молодого лейтенанта Плужникова и девушки-калеки Мирры. Зарождается, как огонек надежды на светлое будущее. Не будь войны, возможно, они бы и не встретились. Скорее всего, Плужников дослужился бы до высокого звания, а Мирра вела бы скромную жизнь инвалида. Но война свела их, заставила собраться с силами для борьбы с врагом. В этой борьбе каждый из них совершает подвиг.Когда Николай идет в разведку, идет напомнить, что защитник жив, что крепость не сдалась, не покорилась врагу, он не думает о себе, его беспокоит судьба Мирры и тех бойцов, которые сражаются рядом с ним. Идет жестокая, смертельная схватка с фашистами, но сердце Николая не очерствело, он не ожесточился. Он бережно заботится о Мирре, понимая, что без его помощи девушка не выживет. Но Мирра не хочет быть обузой для смелого солдата, поэтому она решает выйти из укрытия. Девушка знает, что это последние часы в ее жизни, но ею движет только одно чувство: чувство любви.
Война не обошла стороной русских женщин, фашисты заставили воевать и матерей, настоящих и будущих, в которых самой природой заложена ненависть к убийству. Стойко работают женщины в тылу, обеспечивая фронт одеждой и продовольствием, ухаживая за больными солдатами. Да и в бою женщины не уступали опытным бойцам по силе и отваге.
Повесть Васильева «А зори здесь тихие…» посвящена героической борьбе женщин и девушек на войне. Пять совершенно различных девичьих характеров, пять разных судеб. Отправляются девушки-зенитчицы в разведку под командованием старшины Васкова, у которого «в запасе двадцать слов, да и те из уставов».
Несмотря на ужасы войны, этот «пенек замшелый» сохранил лучшие человеческие качества. Он сделал все ради спасения жизни девушек, но его душа все равно не может успокоиться. Он осознает свою вину перед ними за то, что «мужики со смертью их оженили». Смерть пяти девчат оставляет глубокую рану в душе старшины, он не может найти оправдания ей даже в своей душе. В скорби этого простого человека заключен высший гуманизм. Он совершил подвиг, взяв в плен немецких разведчиков, он может гордиться своими действиями. Пытаясь захватить врага, старшина не забывает и о девушках, он все время старается увести их от грозящей опасности. Нравственный подвиг совершил старшина, пытаясь защитить девушек.
Многие поколения, читая эту повесть Васильева, будут вспоминать героическую борьбу русских женщин в этой войне, будут чувствовать боль за прерванные ниточки человеческих родов.
Таким образом, показывая подвиг человека на войне, писатели разных времен особое внимание уделяют силе русского национального духа, нравственной стойкости, способности к самопожертвованию ради спасения Отечества. Эта тема вечна в русской литературе, и поэтому мы не раз еще будем свидетелями явления миру литературных образцов патриотизма и нравственности.
Васильева интересовала не сама война, не сражения, а жизнь и смерть человеческой души на войне.
Действующих лиц в произведении немного, время действия сжато. И вот на таком узком участке ведется глубинное исследование характеров, поступков и мотивов этих поступков. Герои в повести «А зори здесь тихие…» попадают в драматические ситуации, их судьбы — оптимистические трагедии. Герои — вчерашние школьники, а теперь участники войны. Васильев, как бы проверяя персонажей на прочность, ставит их в экстремальные обстоятельства. Писатель считает, что в таких ситуациях наиболее ярко проявляется характер человека.
Б. Васильев подводит своего героя к последней черте, к выбору между жизнью и смертью. Умереть с чистой совестью или остаться жить, запятнав себя. Герой могли сохранить себе жизнь. Но какой ценой? Нужно лишь чуть-чуть отступиться от собственной совести. Но герои Васильева не признают таких нравственных компромиссов. Что нужно для спасения девушек? Бросить без помощи Васкова и уйти. Но каждая из девушек совершает подвиг в соответствии со своим характером. Девушки были чем-то обижены на войну.
О подвигах героев почти никто не знает. В чем состоит подвиг? В этой жестокой, нечеловечески трудной борьбе с врагами остаться человеком. Подвиг — это преодоление себя. Мы выиграли войну не только потому, что были гениальные полководцы, но были и такие незаметные герои, как Федот Басков, Рита Осянина, Женя Комелькова, Лиза Бричкина, Соня Гурвич.
Истинно человеческие отношения между «бойцами» покажет Б. Васильев. Комендант разъезда старшина Басков заботится о каждой девушке. Следит, чтобы не сидели на камнях, не промочили ноги, не заболели. Не забывает похвалить и сказать душевно. «Лапнику ей приволок. Устелил, шинелью своей покрыл:
— Отдыхай, товарищ боец.
— А вы как же без шинели-то?
— А я здоровый, не боись. Выздоровей только к завтраму. Очень тебя прошу, выздоровей». «Хотел на камнях сесть, да Гурвич вдруг задержала, быстро шинельку свою подсунула».
Герои — Рита и Женя — удивительно добросовестные: не бросили в беде старшину, а попрощались, обнялись и приняли свой последний бой. Лично мне читать это произведение было очень тяжело. На войне убивают солдат, но люди свыклись с мыслью, что солдат — мужского рода. Это — брат, сын, это — муж и отец, это — любимый, это — друг и товарищ. Это — всегда мужчина. На войне были убиты не только мужчины, но женщины и дети. И, убивая их, война совершала преступление против человечности, против совести, против разума. Убивая женщин, война совершала преступление против будущего. Потому что вместе с женщиной убивала детей, внуков. Убивая женщин, фашизм рубил корни человечества.
Сороковые годы — роковые в нашей истории. Россия была не подготовлена к войне. Подготовленных мужчин было мало, а в бой шли женщины и дети. Правительство не обеспечивало материально людей. Люди без крова, без семьи, голодные. Это страшная картина.
Мне понравилось, что заканчивается повесть не совсем трагически. Васильев нам показывает, что добро всегда побеждает зло.
Еще есть надежда на спасение. Девушки погибли, но остался старшина Басков. Сын Риты живет с хорошим человеком, который его воспитывает. Басков и Ритин сын расскажут эту трагическую историю следующему поколению. И эти мужественные, сильные духом девушки навсегда останутся в памяти человечества как герои Великой Отечественной войны.
Аргументы к сочинению по проблеме самопожертвования на войне
1. В.Быков «Обелиск»
События повести посвящены воспоминаниям о подвиге учителя белорусского села Сельцо Алеся Мороза. Во время оккупации под руководством учителя в селе была организована антифашистская группа, в которую входили ученики. Мороз передавал сведения Совинформбюро, которые прослушивал по своему радиоприёмнику. Писал агитки и держал в курсе событий всё Сельцо и партизан. Ребята решили убить полицая Каина, отличавшегося особой жестокостью. Учитель им запретил, но они всё-таки осуществили свой дерзкий план покушения. Их арестовали. Фашисты объявили, что отпустят мальчиков, если учитель сдастся добровольно.
Алесь Мороз прекрасно понимал, что это ложь, но он должен прийти, поддержать ребят. Он приходит к фашистам, но детей не отпускают, а учителя казнят вместе с учениками. Спустя годы, когда решают поставить обелиск юным героям, возникает вопрос: нужно ли записывать имя учителя на памятнике. Заведующий районо, считает, что поступок Мороза безрассуден, потому что он никого не спас. Но свидетель тех событий Тимофей Ткачук – считает, что учитель совершил подвиг.
2. В.Быков «Альпийская баллада»
Ивану Терёшке чудом удалось бежать из концлагеря. Отрываясь от погони, он обнаружил, что за ним увязалась молодая хрупкая итальянка Джулия. Попутчица ему была не нужна, но и бросить слабую девушку он тоже не мог. Чувство милосердия берёт верх, и когда Джулия, обессилев, уже не может бежать, он взваливает девушку себе на плечи и несёт её на протяжении целой ночи. Любовь между Иваном и Джулией возникла внезапно и захватила их без остатка. «Что-то недосказанное, второстепенное, всё время удерживавшее их на расстоянии, было преодолено, пережито счастливо и почти внезапно…» Так в этом страшном мире войны, среди Альпийских гор они узнали, что такое счастье, пусть такое внезапное и краткое, как вспышка молнии.
На следующий день погоня их настигла. Они пытались подниматься всё выше и выше, уходя от пуль фашистов. Но этот путь был тупиком: ущелье обрывалось в бездонную пропасть. Иван заметил внизу большой сугроб снега и, собрав все силы, швырнул Джулию на спасительный снег. В этот момент на него накинулись догнавшие собаки, и «Нестерпимая боль пронизала горло, на миг мелькнуло в глазах хмурое небо, и всё навсегда погасло…». Так советский солдат пожертвовал жизнью, спасая свою любимую девушку.
3. Б.Васильев «А зори здесь тихие..»
Старшина Васков командует 171 разъездом, в его подчинении находится взвод зенитчиц. Обнаруженный случайно Ритой Осяниной десант из двух, как ей показалось, фашистов решают ликвидировать небольшими силами. Васков берет с собой пять девушек, у каждой из которых свои счёты с фашистами. Схватка оказывается неравной: фашистов не два, а шестнадцать. Понятно, что выжить не получится. Васков, спасая девушек, командует им уходить, а сам пытается увести фашистов на болото.
Но ни Рита Осянина, ни Женя Комелькова не могут бросить старшину. Вскоре они встречаются. Теперь Женя пытается увести фашистов от раненной Риты и погибает расстрелянная в упор. Васков прячет раненную Риту в уступе скалы, прикрывая ветками, она просит дать ей револьвер, чтобы отстреливаться от фашистов, если найдут. Васков оставляет её, но, отойдя несколько шагов, он слышит выстрел: девушка жертвует собой, спасая старшину. Так все героини этой повести погибают, спасая своих товарищей по оружию. Но фашисты не прошли и цели своей не достигли. Победа осталась за девочками из взвода Риты Осяниной.
летчик Гастелло совершил подвиг 79 лет назад — Российская газета
Капитан Николай Гастелло — один из наиболее известных героев Великой Отечественной войны: он совершил так называемый «огненный таран», погибнув во время боевого вылета. Подвиг пытались поставить под сомнение, но факт остается фактом: когда заходит речь о летчиках-героях, фамилию советского капитана вспоминают одной из первых.
Николай Гастелло родился в Москве в 1907 году, его отец был родом из белорусской деревни Плужины. Будущий летчик работал слесарем, когда был призван в Красную армию. Произошло это еще до начала войны — в 1932 году. Николая отправили учиться в школу пилотов в Луганске. До Великой Отечественной Гастелло успел поучаствовать в боях на Халхин-Голе, а также в советско-финской войне. Весной 1941 он начал осваивать бомбардировщик ДБ-3Ф: именно на самолете такого типа несколько месяцев спустя он совершит тот самый подвиг, который прославит его посмертно.
26 июня 1941 года — через несколько дней после начала войны — экипаж под командованием капитана Гастелло вылетел на бомбардировку немецкой механизированной колонны, двигавшейся по дороге Молодечно — Родошковичи. В самолете было четверо: в состав экипажа вошли лейтенанты Анатолий Бурденюк и Григорий Скоробогатый, старший сержант Алексей Калинин. Атака начиналась удачно: самолет сумел точно положить несколько авиабомб в скопление немецкой техники, а затем обстрелять разбегающихся солдат.
Хроника того дня стала известна благодаря другим участникам боевого вылета — старшему лейтенанту Федору Воробьеву и лейтенанту Анатолию Рыбасу. На их глазах капитан Гастелло развернул подбитый самолет, из которого шел дым, в сторону колонны. А затем направил машину прямо в гущу немецких танков и автомашин. До последнего экипаж вел огонь по противнику из объятого пламенем самолета: никто из его членов не попытался покинуть бомбардировщик. Затем раздался взрыв: самолет врезался в колонну. Сгорело немало немецкой техники. Цена подвига была высока: весь экипаж ДБ-3Ф погиб.
В начале июля вся страна услышала сводку Советского информбюро об огненном таране. Месяц спустя после подвига капитану Николаю Францевичу Гастелло было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Его фамилия стала символом героизма и самопожертвования: несмотря на то, что многие летчики за годы войны погибли именно таким образом, в историю навсегда вошел именно капитан Гастелло.
После развала СССР, когда идеологическое наследие и исторические символы страны ставились под сомнение, были попытки развенчать подвиг летчика.
В начале 1990-х появились публикации, что тот самый «огненный таран» совершил не Гастелло, а Маслов. В числе доводов в пользу своей версии авторы приводили тот факт, что на месте событий были обнаружены обломки бомбардировщика Маслова и останки членов экипажа этого самолета. Но эта находка — еще одно доказательство в пользу подвига Гастелло. Самолет Маслова удалось найти потому, что он врезался в грунт, а не в колонну техники. Взрыв самолета Гастелло после тарана колонны с горючим и боеприпасами не оставил после себя следов, кроме свидетельств очевидцев.
Несмотря различные версии и теории, которые всплывают до сих пор, фамилия Гастелло стала нарицательной и прочно вошла в память нескольких поколений как синоним подвига, мужества и самопожертвования.
Сочинение ЕГЭ. Родительское самопожертвование | Вчерашний школьник
В данном тексте Д. Н. Мамин — Сибиряк размышляет над тем, на что способная мать ради своего ребенка.
Источник изображения: Интернет В отрывке мы узнаем историю, случившуюся в лесу.
Главный герой этого произведения — старый охотник Емеля, которому нужно добыть теленка для своего больного внука. Стоило мужчине напасть на след оленей, как мать олениха начала защищать своего ребенка: «Благородное животное десять раз рисковало жизнью, стараясь отвести охотника о спрятавшегося олененка; старый Емеля и сердился, и удивлялся смелости своей жертвы». Примечательно, что автор называет животного благородным, наделяя его человеческими качествами: разумом, сильно выраженным материнским инстинктом. Охотник так и не смог выстрелить в теленка:»…Но именно в это мгновенье охотник припомнил, с каким геройством защищала теленка его мать, как мать его Гришутки спасла сына от волков своей жизнью». Мы видим, что материнская самоотверженность поразила охотника, которому так нужен был теленок. Сравнивая эти две ситуации, Д. Н. Мамин — Сибиряк показывает, что инстинкты как животного, так и человека в отношении своих детей одинаковы. Мать готова на самопожертвование ради своего ребенка. После гибели матери Гришутки Емеля взял заботу о внуке на себя.
Теперь и он испытывает чувства, подобные материнским.
Позиция автора в тексте выражена ясно. Он считает, что родитель не задумываясь пойдет на любые жертвы ради своего ребенка.
Я разделяю точку зрения автора. Считаю, что родители, чувствуя свою ответственность за детей, готовы рисковать собой. В нестандартной ситуации ими руководит материнский или отцовский инстинкт. Подтверждает мое мнение пример из произведения Виталия Закруткина «Матерь человеческая». Мария пережила смерть собственного сына, она готова своими руками растерзать фашистов. Но, когда женщина слышит слово «мама», в ней просыпаются материнские чувства. Мария готова ухаживать за раненным немцем, как за родным сыном.
Можно сделать вывод, что родители готовы ради детей на все. Их чувства не позволяют им поступить иначе.
Текст, по которому написано сочинение, можно найти здесь.
Еще статьи с сочинениями:
Понятие «честь»
Проблема неблаготворного воздействия человека на природу
Проблема отношения к человеку в тоталитарном обществе
Сила человеческого духа
Проблема человеческой грубости
Проблема проявления любви к людям
Проблема роли близких людей в становлении человека
Проблема достижения успеха
Проблема человеческой интеллигентности
Проблема значения искусства на войне
Проблема значения книги в жизни человека
Проблема самопожертвования на войне
Проблема самопожертвования
Сочинения в формате ОГЭ
Что такое любовь?
Что такое человечность?
Кто такой сильный человек?
Подвиг солдатского самопожертвования в бою
Подвиг самопожертвования – самый святой подвиг в летописи Великой Отечественной войны.
Это и огненные тараны наших летчиков – «последний довод сталинских соколов», как писали в те годы фронтовые газеты; и взрывы гранат, которыми бойцы уничтожали себя вместе с окружившими их гитлеровцами. И, конечно, броски на вражеские пулеметы, чтобы прекратить смертельный огонь и выиграть для своих товарищей в захлебнувшейся атаке драгоценные минуты и секунды для ее продолжения – шаг в бессмертие, который в годы войны получил название «подвиг рядового Матросова».
23 февраля 1943 года рядовой Александр Матросов в бою за псковскую деревню Чернушки закрыл своим телом амбразуру дзота, из которого вел непрерывный огонь вражеский пулемет. Пожертвовав собой, он обеспечил успех атаки своего подразделения. Этот подвиг стал широко известным, а имя солдата – легендарным благодаря особому приказу Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина за № 269 от 8 сентября 1943 г. В документе говорилось: «Великий подвиг товарища Матросова должен служить примером воинской доблести и героизма для всех воинов Красной Армии».
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 июня 1943 года Матросову было присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно).
В годы Великой Отечественной войны подвиг самопожертвования совершили сотни бойцов – те, у кого в критическую минуту боя не оставалось иного выбора. Александр Матросов, чьим именем назвали этот подвиг, был 59-м в этом великом списке.
Первый (задокументированный) подвиг солдатского самопожертвования в бою в истории Великой Отечественной войны был совершен у стен Новгорода. Здесь, 24 августа 1941 года, во время штурма танкистами Черняховского Кириллова монастыря, уроженец Вологодчины младший политрук 125-го полка 28-й танковой дивизии Александр Константинович Панкратов первым в истории той войны закрыл своим телом амбразуру вражеского дзота, дав возможность бойцам прорваться в расположение противника и уничтожить его наблюдательный пункт. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 марта 1942 г. А.К. Панкратову было присвоено звание Героя Советского Союза.
Подвиг А. Панкратова хорошо известен и чтим в Великом Новгороде – городе воинской славы. 19 ноября 1965 г. за Синим мостом, на западном берегу р. Малый Волховец, был установлен обелиск в честь подвига отважного политрука. На нем начертано: «Стала вечною славой мгновенная смерть». Имя Александра Панкратова носит улица в Великом Новгороде. 28 октября 2015 года здесь прошла торжественная церемония открытия бюста Герою.
История подвига солдатского самопожертвования на Новгородской земле
(территория современной Новгородской области)
24 сентября 1941 г., ровно через месяц после подвига А. Панкратова, в бою с одной из лучших гитлеровских дивизий СС «Мертвая голова» на участке Лужно – Каменная Гора (Демянский район), челябинец Николай Данилович Сосновский остановил огонь из вражеского дзота. Приблизившись к огневой точке, он бросился к пулемету и с силой прижал его ствол к земле, получив при этом смертельные ранения. Рядовой 312-го Новгородского стрелкового полка 26-й Златоустовской дивизии 19-летний Николай Сосновский стал вторым в списке героев.
«Комсомольская правда» от 21 ноября 1941 г. писала: «Память о подвиге комсомольца Сосновского будет нетленна, ибо то, что он совершил, есть наивысшее выражение любви к Родине». Он посмертно награжден орденом Ленина. Одна из улиц Демянска носит имя героя.
29 января 1942 г. беспримерный подвиг самопожертвования был совершен у стен Новгорода. Три бойца 229-го стрелкового полка 225 стрелковой дивизии 52-й армии Волховского фронта – сержант Иван Саввич Герасименко, рядовые Леонтий Асеевич* Черемнов и Александр Семенович Красилов – одновременно закрыли собой амбразуры вражеских дзотов. Это произошло во время разведки позиций и системы огня на левом берегу Волхова, напротив Рюрикова Городища, у известных новгородцам «каменных быков» — устоев недостроенного моста. Всем троим 21 февраля 1944 г. было присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно). В Великом Новгороде именами героев названы улицы, установлены два обелиска: на Ярославовом Дворище и на месте подвига.
* Есть несколько версий по поводу правильного написания отчества героя; здесь указана та, что значится на мемориальной доске и обелиске в Великом Новгороде. По мнению С.В. Звягина, признанного специалиста в исследованиях истории подвига самопожертвования на новгородской земле, правильным нужно считать вариант «Отиевич».
22-24 февраля 1942 г. в ожесточенных боях у дд. Новая Русса и Павлово (Маревский район) подвиг самопожертвования совершили три бойца 3-й Московской Коммунистической дивизии народного ополчения (впоследствии 130 стрелковая дивизия): командир роты, младший лейтенант Анатолий Евгеньевич Халин, сержант, командир пулеметного расчета Дмитрий Васильевич Окороков и рядовой, комсорг минометной роты Михаил Борисович Татарский. Герои награждены орденами Красного Знамени посмертно; именами Анатолия Халина и Дмитрия Окорокова названы улицы в Демянске.
В нач. марта 1942 г. в районе д. Курляндское (Парфинский р-н) закрыл собой огневую точку противника зам.
политрука 4-й роты 1232-го стрелкового полка 370-й стрелковой дивизии Федор Тимофеевич Каплун. Похоронен вблизи совхоза «Кузьминское», рядом с местом совершения подвига.
В марте 1942 г. закрыл своим телом огневую точку на Волховском фронте лейтенант Дмитрий Орлов.
17 июля 1942 г. у д. Язвы Старорусского р-на закрыл собой амбразуру вражеского дзота сибиряк-доброволец, рядовой 349-го полка 26-й Златоустовской дивизии Михаил Васильевич Межов (в этот день ему исполнилось 40 лет). Посмертно награжден орденом Ленина и навечно занесен в списки полка.
8 августа 1942 г. в бою за д. Остров (близ Спасской Полисти, Чудовский район) закрыл своим телом вражескую амбразуру политрук роты автоматчиков 1254-го полка 378 дивизии, уроженец Калининской (ныне Тверской) области Иван Михайлович Барсуков. Похоронен на кладбище д. Мостки, на его могиле установлен обелиск. Награжден орденом Отечественной войны I степени (6 мая 1965 г.
, посмертно).
20 августа 1942 г. у д. Малое Врагово (Маревский район) закрыл своим телом вражескую амбразуру Файфиш Симхович Штрайхер. Похоронен в д. Пески Маревского р-на.
10 сентября 1942 г. под Новгородом (в районе д. Мясной Бор) закрыл собой огневую точку противника ефрейтор Павел Павлович Бабкин, разведчик-наблюдатель 448-го полка АРГК. Уроженец Дагестана (г. Хасавюрт), русский. Награжден орденом Красного Знамени (посмертно). Похоронен в пос. Волотовский Новгородского р-на.
В 1942 г. в Маревском районе закрыл собой огневую точку противника рядовой Петр Клавдиевич Лыжин. Похоронен в д. Пески Маревского р-на.
30 сентября 1943 г. у д. Любцы Новгородского района новгородец Иван Иванович Бурмистров, снайпер 377-й стрелковой дивизии, прикрывая отход своего батальона, бросился внутрь немецкого дзота с противотанковой гранатой и подорвал себя вместе с гитлеровцами. За свой подвиг не был удостоен никакой награды.
Обелиск на месте гибели героя был установлен в 1968 г. поисковым отрядом «Сокол» – молодыми ребятами с новгородского химкомбината под руководством легендарного Николая Ивановича Орлова – зачинателя поискового движения на Новгородчине.
15 ноября 1943 г. в бою под Новгородом (д. Подберезье) закрыл своим телом вражескую амбразуру рядовой Трофим Иванович Селецкий, белорус.
1 февраля 1944 г. в бою у поддорской д. Ляхново двойной подвиг самопожертвования совершили красноармейцы-стрелки отдельного лыжного батальона 23-й гвардейской дивизии – украинец Яков Гаврилович Пилипенко и киргиз Ахматши* Тюменбаев. Друзья добровольно вызвались подавить огневые точки противника, не позволявшие дивизии форсировать р. Редья и штурмовать д. Сосновку. Когда не удалось уничтожить дзоты гранатами, они почти одновременно закрыли своими телами амбразуры. Похоронены в Сосновке; после войны их прах был перенесен в Самбатово (там же, Поддорский р-н), на братское захоронение.
За свой подвиг не получили никакой награды.
* Варианты написания имени героя: Ахматши, Акматша.
22 февраля 1944 г., при освобождении от фашистов г. Холма закрыл своей грудью амбразуру вражеского дзота младший сержант 312-го Новгородского полка 26-й Златоустовской дивизии пулеметчик Иван Данилович Меркулов. За этот подвиг 20-летнему уроженцу Воронежской области было присвоено звание Героя Советского Союза. На месте подвига, на окраине Холма стоит обелиск. Именем Героя названы улицы в Холме и родном Воронеже.
В 1944 г. на Волховском фронте (предположительно возле ст. Люболяды Батецкого р-на) закрыл собой огневую точку противника рядовой Шелудьянов.
Новгородские уроженцы, закрывшие собой огневые точки противника на других фронтах войны
Григорьев Александр Михайлович, 1922 г.р. Родился в г. Старая Русса. Мл. лейтенант, командир взвода (52-я гвардейская стрелковая дивизия 6-й гвардейской армии).
3 июля 1944 г. в ходе наступления наших войск на Полоцк закрыл своим телом вражескую амбразуру. Похоронен в д. Домники Витебской обл. За свой подвиг не награжден.
Алексеев Николай Александрович, 1920 г.р. Родился в д. Радоча Александровского с/с (на тот момент – Маловишерский р-н Ленинградской обл., ныне – Новгородский р-н Новгородской обл.). 7 марта 1945 г. закрыл собой огневую точку противника в бою у с. Липница-Велька Новотаргского р-на (Польша). Награжден орденом Отечественной войны II степени.
***
Число героев, совершивших в годы Великой Отечественной войны подвиги самопожертвования в разных уголках нашей и других стран, исчисляется сотнями. Среди героев, легших на смертельный огонь вражеских пулеметов, были представители разных национальностей Советского Союза, это были и мужчины, и женщины, и даже дети. Шести героям, несмотря на немыслимые ранения, посчастливилось выжить!
Большинство подвигов самопожертвования совершено молодежью 20-25 лет – из поколения, считавшего высшей доблестью «погибнуть за Родину»:
Наша молодость неслась тараном –
Сокрушить германский самолет,
Чтоб огонь ослабить ураганный –
Падала на вражий пулемет.
Прямо сердцем дуло прикрывая,
Падала, чтоб армия прошла…
Страшная, неистовая, злая, –
Вот какая молодость была.
И все же любая статистика Великой войны все равно будет неполной и неточной. Почти наверняка подвиги самопожертвования многократно совершались и в первые часы, в первые дни войны. Но тогда было не до скрупулезных подсчетов: истекающая кровью страна ожесточенно воевала и, цепляясь за каждый клочок родной земли, прилагала неимоверные усилия, чтобы хоть как-то остановить полчища врага. Не все подвиги нашли своих летописцев. Пусть будут им памятью строки Ольги Берггольц:
Когда прижимались солдаты, как тени,
К земле и уже не могли оторваться, –
Всегда находился в такое мгновенье
Один безымянный, сумевший подняться…
Героизм во время Великой Отечественной войны
Война потребовала от народа величайшего напряжения сил и огромных жертв в общенациональном масштабе, раскрыла стойкость и мужество советского человека, способность к самопожертвованию во имя свободы и независимости Родины.
В годы войны героизм стал массовым, стал нормой поведения советских людей. Тысячи солдат и офицеров обессмертили свои имена при обороне Брестской крепости, Одессы, Севастополя, Киева, Ленинграда, Новороссийска, в битве под Москвой, Сталинградом, Курском, на Северном Кавказе, Днепре, в предгорьях Карпат, при штурме Берлина и в других сражениях.
За героические подвиги в Великой Отечественной войне звания Героя Советского Союза удостоены свыше 11 тыс. человек (часть — посмертно), из них 104 — дважды, трое — трижды (Г.К. Жуков, И.Н. Кожедуб и А.И. Покрышкин). Первыми в годы войны этого звания были удостоены советские летчики М. П. Жуков, С. И. Здоровцев и П. Т. Харитонов, таранившие фашистские самолеты на подступах к Ленинграду.
Всего в военное время в сухопутных войсках было воспитано свыше восьми тысяч героев, в том числе 1800 артиллеристов, 1142 танкиста, 650 воинов инженерных войск, свыше 290 связистов, 93 воина ПВО, 52 воина войскового тыла, 44 медика; в Военно-Воздушных Силах — свыше 2400 человек; в Военно-Морском Флоте — свыше 500 человек; партизан, подпольщиков и советских разведчиков — около 400; пограничников — свыше 150 человек.
Среди военнослужащих, удостоенных звания Героя Советского Союза, рядовых, сержантов, старшин — свыше 35%, офицеров — около 60%, генералов, адмиралов, маршалов — свыше 380 человек. В числе Героев Советского Союза военного времени 87 женщин. Первой этого звания была удостоена З. А. Космодемьянская (посмертно).
Около 35% Героев Советского Союза в момент присвоения звания были в возрасте до 30 лет, 28% — от 30 до 40 лет, 9% — старше 40 лет. К моменту окончания войны 102 человека были удостоены звания Героя Советского Союза дважды.
Четыре Героя Советского Союза: артиллерист А. В. Алешин, летчик И. Г. Драченко, командир стрелкового взвода П. Х. Дубинда, артиллерист Н. И. Кузнецов — за боевые подвиги награждены также орденами Славы всех трех степеней. Полными кавалерами ордена Славы трех степеней стали свыше 2500 человек, в том числе 4 женщины. В годы войны за мужество и героизм защитникам Родины вручено свыше 38 млн. орденов и медалей. Родина высоко оценила трудовой подвиг советских людей в тылу.
За годы войны звания Героя Социалистического Труда был удостоен 201 человек, около 200 тыс. награждены орденами и медалями.
Образцы героизма и самопожертвования в истории Текст научной статьи по специальности «История и археология»
ОБРАЗЦЫ ГЕРОИЗМА И САМОПОЖЕРТВОВАНИЯ В ИСТОРИИ.
Попова Лелия Олеговна — ТГУ им. Г.Р. Державина
Аннотация: в статье рассматриваются и анализируются образцы героизма и самопожертвования в реальности, художественной литературе.
Ключевые слова: героизм, самопожертвование, подвиг, личность, война, победа, нравственный выбор, дух, воля.
В современном мире утрачиваются духовные ценности, поэтому необходимо взращивать в себе такие качества духа как героизм и самопожертвование, ведь именно они на протяжении веков меняли ход истории, жизни и судьбы людей, наций, народов.
Изображение героизма и самопожертвования человека на войне является традиционным еще со времен «Слова о полку Игореве» и «Задонщины». Личный героизм солдата и офицера в романе Л. Толстого «Война и мир» порождает «скрытое тепло патриотизма», ломавшее «хребет врагу». Но в русской литературе XX века подвиг человека на войне изображается не только через борьбу с врагом и победу над ним, но и через борьбу каждого человека на войне с самим собой в ситуации нравственного выбора и победу над самим собой [9].
Роман Л.Н. Толстого «Война и мир» — это эпопея о подвиге народа, о победе его духа в войне 1812 года. Позже, говоря о романе, Толстой писал, что главная мысль романа — «мысль народная» [9]. Она заключается не только и не столько в изображении самого народа, его быта, жизни, а в том, что каждый положительный герой романа, в конце концов, связывает свою судьбу с судьбой нации.
На страницах романа и, особенно, во второй части эпилога Толстой говорит о том, что до сих пор вся история писалась как история отдельных личностей, как правило, тиранов, монархов, и никто до сих пор не задумывался над тем, что является движущей силой истории.
По мысли Толстого — это так называемое «ролевое начало», дух и воля не одного человека, а нации в целом [5]. И насколько силен дух и воля народа, настолько вероятны те или иные исторические события. Так победу в Отечественной войне Толстой объясняет тем, что столкнулись две воли: воля французских солдат и воля всего русского народа. Эта война была справедливой для русских, они воевали за свою Родину, поэтому их дух и воля к победе оказались сильнее французских духа и воли. Поэтому победа России над Францией была предопределена.
Солдаты сознают, что, возможно, придется умереть, защищая отечество. И наиболее сильно нравственная сила народа проявляется в простых формах, во многом связанных с народными понятиями и обычаями. Ополченцы надевают чистые рубашки, старые солдаты отказываются пить водку — «не такой день, говорят» [7]. Бодрость духа, сосредоточенность на главном событии солдаты сохраняют и в самом сражении. Здесь наиболее ярко проявляется и чувство товарищества, и сознание общности дела, и моральная стойкость солдат, и солдатский юмор.
Так, на батарее Раевского «чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление» [7].
Оценивая роль Бородинского сражения в войне 1812 г., писатель утверждает, что под Бородином наполеоновская Франция в первый раз испытала на себе руку «сильнейшего духом противника». Бегство наполеоновской армии из Москвы явилось следствием того удара, который она получила в Бородинской битве.
Толстой показывает, как с момента взятия Смоленска война становилась народной. В первой же битве под Смоленском французы столкнулись со всенародным сопротивлением. «… Мы в первый раз дрались там за русскую землю, — говорит князь Андрей, — в войсках был такой дух, какого никогда я не видал» [7].
Толстой первым в русской литературы изобразил мгновения изменения состояний духа своих героев, открыл то, что впоследствии Н. Чернышевский назвал «диалектикой души».
Любимые герои Толстого — плоть от плоти природы. Все, что происходит в природе, находит отклик в их духе. Героям открывается их «собственное» небо, с которым связаны важные, порой эпохальные перемены в их духах.
В своем романе Толстой изобразил события 1812 года как победу русского народа — победу духа, ту нравственную победу, в которой писатель усмотрел решающую силу в войне. До него никто так убедительно и ярко не раскрывал роль морального фактора в исходе войны.
Только воля народа, только народный патриотизм, «дух войска» делает армию непобедимой. Этот вывод делает Толстой в своем бессмертном романе — эпопее «Война и мир».
Одним из наиболее ярких примеров героизма и самопожертвования духа является Великая Отечественная война 1941-1945 гг. Советский народ был серьезно встревожен войной, внезапным нападением фашистской Германии, но он не был духовно подавлен и растерян.
Он был уверен, что коварный и сильный враг получит надлежащий отпор. На подъем народа на Отечественную войну, на вдохновение его Вооруженных Сил на самоотверженную борьбу сразу же заработали все средства и методы духовного воздействия, все отрасли и разделы духовной культуры и искусства. «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой с фашистской силой темною, с проклятою ордой» — звала всех и каждого песня [6]. Народ почувствовал себя полноценным субъектом духовной жизни человечества, он принимал на себя миссию борьбы с фашистским нашествием не только как защиту своего исторического существования, но и как великую спасительную общечеловеческую задачу.
Великая Отечественная война 1941-1945 гг. ярко показала, что духовная борьба существенно влияет на весь ход военной борьбы. Если сломлен дух, сломлена воля, война будет проиграна даже при военно-техническом и экономическом превосходстве. И наоборот, война не проиграна, если дух народа не сломлен, даже при больших первоначальных успехах врага.
И это убедительно доказала Отечественная война. Каждый бой, каждая операция этой войны представляют сложнейшее одновременно силовое и духовное действие.
Война длилась 1418 суток. Все они наполнены горечью поражений и радостью побед, больших и малых потерь [3]. Сколько и каких требовалось духовных сил, чтобы этот путь одолеть?!
9 мая 1945-го года — это не только победа оружия, но и победа народного духа. Миллионы людей не перестают задумываться над её происхождением, итогами и уроками [4].
Великая Отечественная война — это тяжёлое испытание, выпавшее на долю русского народа. С первых же дней войны пришлось иметь дело с очень серьёзным противником, умеющим вести большую современную войну. Гитлеровские механизированные полчища, не считаясь с потерями, рвались вперёд и предавали огню и мечу всё, что встречалось на пути. Нужно было круто повернуть всю жизнь и сознание советских людей, морально и идейно организовать и мобилизовать их на тяжёлую и длительную борьбу.
Все средства духовного воздействия на массы, агитация и пропаганда, политико-массовая работа, печать, кино, радио, литература, искусство — использовались для разъяснения целей, характера и особенностей войны против фашистской Германии, решения военных задач в тылу и на фронте, для достижения победы над врагом.
Передовым носителем героического духа нашей армии были гвардейские части, в т.ч. танковые, авиация, реактивная артиллерия, это звание было присвоено многим боевым кораблям и частям военно-морского флота. Девиз гвардейцев — быть всегда героями — нашёл яркое воплощение в бессмертном подвиге панфиловцев, который совершили 28 бойцов 316-й дивизии генерала И.В. Панфилова. Обороняя рубеж у разъезда Дубосеково, эта группа под командованием политрука В.Г. Клочкова 16 ноября вступила в единоборство с 50 немецкими танками, сопровождаемыми большим отрядом вражеских автоматчиков. Советские воины сражались с беспримерными мужеством и стойкостью.
«Велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва»,— с таким призывом обратился к воинам политрук. И бойцы стояли насмерть, 24 из них, в том числе В.Г. Клочков, пали смертью храбрых, но враг здесь не прошел. Примеру панфиловцев последовали многие другие подразделения и части, экипажи самолётов, танков и кораблей [3].
Ярки примером, олицетворяющим героический дух наших воинов, является подвиг бойца морской пехоты комсомольца М.А. Паникахин. Во время вражеской атаки на подступах к Волге он, объятый пламенем, ринулся на встречу фашистскому танку и бутылкой с горючим поджёг его. Вместе с вражеским танком сгорел герой. Его подвиг товарищи сравнивали с подвигом горьковского Данко: свет подвига советского героя стал маяком, на который равнялись другие герои-воины [2].
Какая сила духа была проявлена теми, кто не колеблясь, закрывал своим телом извергавшую смертоносный огонь амбразуру вражеского дзота! Рядовой Александр Матросов был одним из первых, кто совершил такой подвиг.
Подвиг этого русского солдата повторили десятки бойцов других национальностей. Среди них узбек Т. Эрджигитов, эстонец И.И. Лаар, украинец А.Е. Шевченко, киргиз Ч. Тулебердиев, молдаванин И.С. Солтыс, казах С.Б. Байтагатбетов и многие другие. Вслед за белорусом Николаем Гастелло направили свой горящий самолёт на врага русские лётчики Л.И. Иванов, Н.Н. Сковородин, Е.В. Михайлов, украинец Н.Т. Вдовенко, казах Н. Абдиров, еврей И.Я. Иржак и другие [2].
Конечно, самоотверженность, презрение к смерти в борьбе с врагом не обязательно влекут с собой потерю жизни. Больше того, часто эти качества советских воинов помогают им мобилизовать все свои духовные и физические силы, чтобы найти выход из трудного положения. Вера в народ, уверенность в победе, во имя которой русский человек идёт на смерть, не страшась её, воодушевляет бойца, вливает в него новые силы.
Благодаря этим же причинам, благодаря железной дисциплине и воинскому мастерству, миллионы советских людей, смотревших смерти в лицо, победили и остались живы.
Воинское мастерство чрезвычайно усиливало стойкость и другие морально-боевые качества наших воинов. Вот почему в овладении оружием, техникой, новыми приёмами боя наши солдаты вкладывали дух.
Одна из наиболее характерных черт духовного облика наших воинов — чувство коллективизма и товарищества. Примеров воинского товарищества тысячи. Большую помощь Красной Армии оказали советские партизаны. 1943 год — был временем небывалого героического массового партизанского движения. Координация взаимодействия партизанских отрядов, их тесная связь с боевыми операциями Красной Армии являлись характерными особенностями всенародной борьбы в тылу врага.
Непоколебимость духа, гордое сознание своей силы и морального превосходства над врагом не оставляли советских солдат и офицеров даже тогда, когда они попадали в руки гитлеровцев и оказывались в безвыходном положении. Погибая, герои оставались непобеждёнными, их дух невозможно было сломить.
Несмотря на то, что немцы распяли солдата-комсомольца Юрия Смирнова, вбив гвозди в его ладони и ступни; умертвили партизанку Веру Лисовую, разведя на её груди костёр; замучили легендарного генерала Д.М. Карбышева, облив его на морозе водой, который в ответ на предложение гитлеровцев служить им ответил с достоинством: «Я советский человек, солдат, и я остаюсь, верен своему долгу» [2].
Таким образом, в суровое время войны во всём величии проявилась духовная мощь нашего народа, беззаветно преданного своей Родине, упорного в бою за правое дело, неутомимого в труде, готового на любые жертвы и лишения во имя процветания Отечества.
Любовь к Родине, к русской земле Альберт Аксел выделяет как главный источник моральных сил армии, что в годы Великой Отечественной войны проявилось в «обстановке всеобщего героизма». Историк последовательно отстаивает тезис о том, что самопожертвование советского народа и его военные подвиги «изменили ход событий во второй мировой войне» [1].
Русский народ осознавал ту грозную опасность, какую нашей стране нес с собой германский нацизм. Именно здесь надо искать источник того невиданного массового героизма, который стал решающей движущей силой в войне, важнейшим фактором победы в ней. Он проявлялся в деятельности людей всех возрастов и профессий, мужчин и женщин, представителей всех наций и народностей СССР. Более 11 тысяч стали Героями Советского Союза, сотни тысяч — кавалерами орденов и медалей.
Г оды Великой Отечественной войны были для нашей Родины годами тяжких испытаний и временем беспримерного героизма народа. Нет сомнений в том, что главную роль в победе сыграл советский народ. В этом подвиге, равного которому ещё не знала история, слились воедино и высокое мастерство военноначальников, и величайшее мужество воинов, партизан, участников подполья, и самоотверженность тружеников тыла.
Великая Отечественная Война показала всю глубину, передовой характер, духовную силу советского; показала решающую роль в исторической судьбе народа качества его духовности, значения духовной культуры и идеологии в ее подъеме, в мобилизации народа на борьбу за свое историческое существование.
Этот опыт войны чрезвычайно важен в наше время для приобретения народом веры в себя, в свою способность решить проблемы, кажущиеся непреодолимыми. Великая Победа советского народа над фашистской Германией обязывает и вдохновляет на решение таких проблем.
В годы войны были ситуации, когда у наших войск физических сил явно не хватало для остановки фашистских полчищ. Спасла сила духа, позволившая сделать перелом в ожесточенной борьбе. Духовная сила подняла на жертвенное служение Отечеству миллионы воинов на бескрайних фронтах великой войны и на бескрайних просторах близкого и далекого тыла. Она соединила всех и сделала творцами Великой Победы. Это величайший пример для потомков на все времена.
Народ не забыл и славит тех, кто храбро сражался и погиб, смертью героя, приблизив час нашей победы, прославляет оставшихся в живых, сумевших победить врага. Герои не умирают, их
слава бессмертна, их имена навечно занесены не только в списки личного состава Вооружённых Сил, но и в память народную. О героях народ слагает легенды, ставит им прекрасные памятники, их именами называет лучшие улицы городов и сёл.
Героем можно стать не только во время войны, но и в простых, будничных делах. Выдающиеся мыслители говорили: «Нередко отвага людская больше познается в малом, нежели в великом», «Храбрость нужна не только в битвах, но и в простых житейских делах» [8]. Но не всякий смелый поступок можно назвать героическим. Например, на глазах у прохожих перебежать улицу в опасном, неположенном месте на красный свет — это не героизм, а глупость, которая может очень плохо кончиться для «героя». Смелым можно назвать поступок, когда он совершается во имя благородной цели. Например, если человек, рискуя жизнью, спасает утопающего — это героизм. Есть много героев и в истории науки. Это, например, русские физики-ядерщики, врачи, полярники, подолгу находящиеся в бескрайних льдах. А норвежский ученый Тур Хейердал на легком плоту из бревен переплыл Тихий океан. Известны людям и герои-врачи, специально заражавшие себя опасными болезнями, чтобы научиться лечить их. А герои космоса или подводного мира? Кто знает, не подстерегает ли на этот раз их непредвиденное? И всё же они уходят на задание, чтобы открыть человечеству новые тайны. Существуют профессии, которые требуют наличия героизма, так сказать «в крови» — это пожарники, полицейские, мчс. Но они не воспринимают свою ежедневную работу как героизм, а считают нормальным явлением. Люди этих профессий не понимают значимости своего дела — это стало нормой их жизни. Для русского народа, в принципе, это норма жизни, характера. Воспитание духа начинается с малых лет, каждый мужчина обязан быть героем. Сама история России заставляет человека иметь качества героя, например, перестройка, когда происходили глубокие, неоднозначные перемены во всех сферах жизни советского общества.
Но есть героизм и самопожертвование особого рода — они в том, чтобы никогда, ни при каких обстоятельствах не изменять правилам чести, порядочности, дружбы, человеколюбия. Это героизм, самопожертвование духа. Яркий пример такого героизма и самопожертвования — в судьбах людей, которые в нечеловеческих условиях ленинградской блокады, гитлеровских и сталинских лагерей и других подобных испытаниях сохраняли в себе достоинство, мужество, доброжелательность, — словом, все истинно человеческие качества. Дела и подвиги героев помнят и высоко чтят, на их примере учатся жить, бороться и побеждать. В истории каждого народа есть примеры замечательного героизма и самопожертвования.
Литература.
1. Аксел А. Герои России. 1941-1945 / А. Аксел. М., 2002.
2. Баграмян И.Х. Так мы шли к победе. Военные мемуары / И.Х.Баграмян. М., 1990.
3. Дмитриенко В.П. История Отечества. XX век: Пособие для учащихся / В.П. Дмитриенко, В.Д. Есаков, В.А. Шестаков. М., 2002.
4. Краткая всемирная история. В 2 книгах / Под ред. А.З. Манфреда. М., 1996.
5. Падерин А.А. Война и мир: роль духовной культуры в воспитании патриотического сознания / А.А. Падерин // Материалы научно-практической конференции. М., 2005.
6. Русская советская поэзия. Под ред. Л.П. Кременцова. Л., 1988.
7. Толстой Л.Н. ПСС 12 т. Т.4 Война и мир. М., 1987.
8. www.all-aforizmv.ru (дата обращения 26.10.2011).
9. www.Litra.ru (дата обращения 9.07.2011).
Необходимость личных жертв, сегодня и во время Второй мировой войны
Вы читаете информационный бюллетень At War на этой неделе. Зарегистрируйтесь здесь , чтобы получать письма на почту каждую пятницу. Напишите нам по телефону [email protected] .
Очень немногие из примерно 330 миллионов американцев, переживших пандемию Covid-19, могут вспомнить время, когда страну попросили принести коллективные жертвы для общего блага.Действительно, прошло более 75 лет с начала Второй мировой войны, когда американцы как в бою, так и дома были вынуждены пойти на индивидуальные уступки, чтобы внести свой вклад в военные усилия. Для 16 миллионов американцев это означало военную службу. Для других — работа на заводах, где производились танки, торпеды и другие виды оружия. И для каждого американца, независимо от рода занятий, личные жертвы приходили в виде пайков, налагаемых на все, от мяса и сахара до дров и пенициллина, или введения контроля над ценами на одежду для предотвращения инфляции.
Сегодня в стране, которая гордится принципами индивидуализма и свободного предпринимательства, принципы социального дистанцирования встречают некоторое сопротивление, особенно среди людей, которые считают себя менее подверженными риску или которые ссылаются на первенство своих личных качеств. свободы. «Если я получу корону, я получу корону», — сказал весенний участник колледжа в видео, которое сделало его объектом презрения в Интернете (и за которое он позже извинился). В других местах религиозные лидеры продолжали проводить церковные службы вопреки экстренным приказам местных властей.Но разные кризисы требуют разных реакций: как указывалось во множестве вирусных мемов, если когда-то жертва означала вступление в армию или массовую мобилизацию заводских рабочих, то сегодня это означает оставаться дома на диване.
27 марта The Times поговорила с Робертом Ситино, исполнительным директором Института изучения войны и демократии в Национальном музее Второй мировой войны в Новом Орлеане, о императиве личной жертвы, а также о сходствах и различиях между как это воспринималось как в 1940-х, так и в наши дни.
С тех пор, как Covid-19 достиг Соединенных Штатов, мы слышим о разной степени серьезности, с которой разные американцы воспринимают вирус. Во время Второй мировой войны случался ли кризис общественной апатии к военным усилиям?
Америка вступила во Вторую мировую войну буквально с треском, и ударом стало нападение японцев на Перл-Харбор. Было убито более 2000 человек, и этот гром неожиданно отделил мир от войны. Текущая пандемия немного отличается.Враг тихий, микроскопический и безвкусный. Никогда не было большого взрыва. Мне 60 лет, и я слышу от своей возрастной группы о том, что молодые люди не относятся к этому серьезно. Я думаю, что если нация призовет их, молодые люди выступят, как всегда. Вы, наверное, видели этот мем о том, как во время Второй мировой войны, чтобы защитить свою страну, вы отправились в Омаха-Бич. А в 2020 году защищать свою страну, и на нем изображен парень, лежащий на диване и поедающий печенье. Это немного несправедливо, потому что, если это война, многие люди уже потеряли работу.Так что оставаться дома — это не весело, если ты только что потерял работу. Когда мы говорим, что люди не воспринимают это всерьез или апатичны, многие люди уже многим пожертвовали, и это их работа.
Вы упомянули домыслы по поводу реакции американцев разных поколений. Была ли подобная динамика во Второй мировой войне с точки зрения различных жертв, принесенных с разных демографических групп?
Многие ребята взорвались и получили оторванные конечности на Омаха-Бич. Другим ребятам правительство посоветовало оставаться дома и продолжать свою квалифицированную работу на заводе или на железной дороге, что намного менее опасно.Конечно, эта напряженность возникала в небольших городах, когда солдат приходил домой и видел тех же трех парней, болтающихся в том же баре, в котором он обычно зависал, потому что они работали на железной дороге, на оборонном заводе или в армии. производственное предприятие, и вот как они вмешивались. Очевидно, одна из этих работ намного опаснее других.
Американцы получили свои продовольственные карточки в 1942 году, и на такие вещи, как автомобили, шины, нейлон и дрова, были введены пайки.Какова была общественная реакция на это?
Конечно, никому не нравится, когда семейный автомобиль ставят на блоки на время войны. Поездки на развлечения в сельской местности были более или менее запрещены. Правительство хотело резину от ваших шин. У тебя не будет бензина. Что является лучшим признаком американского процветания, чем семейная машина? Это первое, чем вам пришлось пожертвовать во время Второй мировой войны. По большому счету, большинство американцев с этим справились. Они ворчали? Безусловно.Если вы посмотрите на систему рациона, вам нужно было принять решение типа: «Я хочу иметь фунт мясного фарша или я хочу банку намазанного сыра?» У нас не было достаточно сахара, масла или сала, потому что из них делали взрывчатку. Но люди это понимали. Это интеллектуальное предложение, но нельзя сказать, что оно сделало кого-либо счастливым. Рабочим не нравился контроль над заработной платой. Компаниям не нравился контроль над ценами. Арендодателям не понравился контроль за арендной платой. Это большая страна, поэтому аномалии будут всегда, но большинство американцев понимали, что эти вещи, вероятно, были необходимы для военных действий, и были готовы пойти на это.
Были ли учреждения во время Второй мировой войны оборудованы, чтобы реагировать на введение таких вещей, как нормирование? Были ли споры о том, соразмерны ли эти решения проблеме?
Я уверен, что вверх и вниз по доске было сопротивление. Люди, вероятно, играли в систему и иногда обманывали ее, потому что системы таковы. Вы можете играть в них и обмануть их. Но в целом системы выдержали. Было много споров о том, было ли это вообще необходимо.Америка производит много еды, но администрация Рузвельта определила, что такие вещи, как нормирование, такие вещи, как жестяные диски в вашем городе, где вы собираете все банки, а что нет, были важны для того, чтобы дать американцам общее понимание цели.
Были ли глобальные цепочки поставок когда-либо нарушены во время Второй мировой войны до такой степени, что США не смогли получить что-то важное для военных действий?
Поскольку Америка и Великобритания контролировали Мировой океан, я не уверен, что Америка когда-либо действительно была отрезана от какого-либо одного стратегического объекта.Но есть один, и сейчас о нем говорят в новостях. Хинин был в то время единственным противомалярийным препаратом, и японцы завоевали Индонезию, которая в то время была Голландской Ост-Индией, и более или менее загнали рынок хинина в угол. Таким образом, ученые-союзники США придумали синтетический заменитель хинина под названием атабрин. Это не такая уж большая жертва, потому что малярия не является важным фактором в американской жизни, но это еще один пример сотрудничества правительства, промышленности и ученых для удовлетворения важнейших потребностей военного времени.
Президент Рузвельт представил указ об ограничении заработной платы в военное время, что было популярной инициативой среди населения, но на него было наложено вето в Конгрессе, где это было воспринято как атака на свободное предпринимательство. Как американцы согласовали императив жертвенности с другими, потенциально противоречащими американскими идеалами?
Во время Первой мировой войны считалось, что некоторые компании и некоторые отрасли нажились на войне, что они не производили того, что обещали, а вышли из войны с карманами, набитыми государственными деньгами.Поэтому заявление правительства: «Послушайте, всем будет тяжело, но ни у кого не будет преимущества перед кем-либо», было довольно популярным ходом. Во время Второй мировой войны враги Рузвельта в Конгрессе утверждали, что контроль над заработной платой был явно антиамериканским. Эта страна основана на идее зарабатывать как можно больше денег, ради всего святого. Но, по большому счету, это была популярная мера, потому что она обеспечивала разделение бремени.
Как религиозные учреждения способствовали поощрению или продвижению жертвоприношений?
Хотя у нас есть разделение церкви и государства, американская церковь, будь то католическая, протестантская или еврейская, всегда поддерживала американскую политическую систему и, безусловно, участвовала во Второй мировой войне.Вы сражаетесь с Гитлером. Священник может буквально встать перед своей паствой и сказать: «Это борьба со злом». Священники обычно не могут этого сказать, потому что политика мутит воду. Но вы можете буквально встать и сказать: «Это те люди, которые бомбили нас в Перл-Харборе». Даже за пределами церкви американцы охраняли друг друга и помогали проводить эти жертвы. И это потому, что практически у каждого из них был любимый человек в армии. Вы могли бы справедливо сказать: «Вы копите туалетную бумагу? Это не справедливо.Мой сын сейчас на Гуадалканале, в него стреляют. Тот, у кого есть несколько бутылок виски, не обязательно получит хорошую реакцию.
В такой атмосфере скептицизма требовали ли американцы видеть коллективные выгоды от своих индивидуальных жертв?
Во время Второй мировой войны в Америке не было полного трудового мира. Также не было полного социального мира. В Детройте происходили расовые беспорядки и нападения на прибывших чернокожих или афроамериканцев со стороны белых людей, которые уже жили в Детройте.Были бунты Zoot Suit, напряженность между американскими моряками и молодыми латиноамериканцами, одетыми в костюмы zoot, в которых было намного больше ткани, чем вам нужно, и которые почти преднамеренно нарушали ограничения военного времени. Это Америка, это беспокойное место, и не все внезапно перестают беспокоиться из-за войны. Вы можете найти самые разные моменты, когда американцы спорили друг с другом или обвиняли друг друга во всех гнусных действиях. Все это произошло, но ни одно из них не привело к нарушению общественного договора или невозможности ведения войны.
Последняя история войны
В 2006 году, когда Джо Кинц отправился в Хаббанию, Ирак, он взял с собой свой собственный набор для тату и открыл магазин в комнате с фанерными стенами, заполненной оружием и штурмовым снаряжением. Маленькие бутылочки с чернилами разделяли прилавок с заряженными магазинами для пистолетов и винтовок. «Я, наверное, делал там три татуировки в неделю», — сказал Кинц. «Похоже на хороший сеанс терапии, когда ты не выбиваешь двери и не стреляешь в людей». О боевых татуировках и пулеметах читайте здесь .
Отчет о жертвах войны в Афганистане: апрель 2020 г.
По крайней мере, 75 проправительственных сил и 12 мирных жителей были убиты в Афганистане в апреле. Прочтите отчет.
Выбор редактора
Вот пять статей из The Times, которые вы могли пропустить.
«Решение с учетом рисков». Военно-морской флот удалил капитана пострадавшего авианосца Теодора Рузвельта в четверг, всего через несколько дней после того, как он умолял своих старших офицеров о дополнительной помощи в связи с распространением вспышки коронавируса на борту корабля, заявили представители министерства обороны.[Прочтите статью.]
«Если я скажу прямо, это шутка». Однако в четверг USN.S. Комфорт, который, как обещали чиновники, принесет помощь городу, находящемуся на краю пропасти, в основном оставался пустым, приводя в ярость руководителей местных больниц. 1000 коек на корабле в основном не используются, а его экипаж из 1200 человек в основном простаивает. [Прочтите статью.]
«Военные заставлены двигаться». Военно-морской флот пока отказался полностью эвакуировать авианосец «Теодор Рузвельт», заражение которого подтверждено десятками военнослужащих.[Прочтите статью.]
«Если это произойдет, Иран действительно заплатит очень высокую цену!» Президент Трамп предупредил Иран в среду против использования своих марионеточных сил для нападения на американские войска, пообещав принять ответные меры, пройдя «вверх по пищевой цепочке». Это намек на то, что американские военные рассматривают возможность более прямого удара по иранским войскам. [Прочтите статью.]
«Я решил отказаться от арендной платы за 10 принадлежащих мне магазинов». В такой трудный момент простые афганцы вышли на шаг, чтобы поделиться тем немногим, что у них есть, используя культуру щедрости, волонтерства и заботы в сообществе, которая, как многие опасались, была разрушена десятилетиями войны, императивами выживания, жадностью и коррупция.[Прочитать статью.]
Как у нас дела?
Нам нужны ваши отзывы об этом информационном бюллетене. Отправляйте мысли и предложения по адресу [email protected]. Или пригласите кого-нибудь подписаться по этой ссылке. Подробнее читайте здесь.
Следите за нами в Твиттере, чтобы узнать больше о At War.
Джейк Невинс — редактор журнала The Times Magazine.
Принося жертвы войны
Война — это нравственная практика.Называя войну нравственной практикой, я не обязательно предполагаю, что считаю войну «делом хорошо». С признательностью опираясь на понимание практик Аласдэром Макинтайром, Джеймс МакКлендон совершенно справедливо утверждал, что сильные практики можно описать через новозаветное понимание «начальства и власти». Более того, Макклендон, несомненно, прав, предполагая, что такие силы тем более опасны, что могут быть извращением доброго творения Бога.
Что еще более важно, я использую фразу «практика войны», чтобы попытаться осмыслить этику войны иначе, чем начиная с таких позиций, как пацифизм и / или справедливая война.Я не хочу, чтобы меня неправильно понимали. Я считаю, что работа, проделанная для разъяснения того, насколько пацифизм или справедливая война, необходима и неоценима, если она помогает нам лучше понять, как христиане должны реагировать на войну. Но я также впечатлен тем фактом, что независимо от того, насколько усердно мы работаем, чтобы понять моральные пределы или форму, которую война должна принимать с точки зрения пацифистских или просто военных вариантов, для реальной практики войны это не имеет большого значения. .
Я думаю, что пацифизм или справедливое размышление о войне имеют мало эффекта не потому, что некоторые люди извращенно думают, что война — это хорошо, или даже заговор военно-промышленного комплекса.Мне, конечно, не нужно утверждать, что нынешняя война в Ираке убедительно демонстрирует, что для многих война оказывается большим экономическим благом. Но наверняка происходит что-то более глубокое. Все признают, что «война — это ужасно», но война продолжается. Сентиментальные призывы к миру слишком часто оказываются основанием для оправдания суждения о том, что даже если война ужасна и / или ужасающа, иногда мы должны быть готовы к войне.
В прошлом я утверждал, что война продолжает казаться необходимой, потому что мы не нашли способа рассказывать истории своей жизни, в которых война не играет роли. Мы не можем избавиться от войны, потому что война захватила привычки нашего воображения. Мы просто не можем представить себе мир без войны. Это верно как для пацифиста, так и для справедливого воина. Что бы сделали пацифисты, если бы у них действительно был мир, который, по их словам, они хотели? Странным образом пацифисты могут быть столь же зависимы от существования войны, чтобы сделать свой мир понятным, так и те, кто думает, что война, по крайней мере, должны быть трагически приняты. Вот почему я утверждал, что пацифизм и ненасилие — неадекватные описания отказа от насилия, необходимого для того, чтобы быть учеником Иисуса.Мир — более глубокая реальность, чем насилие. Но если это правда, то нам нужно определить мирные практики, составляющие нашу жизнь, которые слишком часто не могут быть названы таковыми.
Однако сказать нам, что война — это привычка нашего воображения, недостаточно. Энда МакДонах и я призвал к отмене войны, но для того, чтобы понять, почему война такая упрямая реальность, я думаю, что мы должны лучше знать, почему война остается таким моральным императивом. Война не только неотразима с моральной точки зрения, но и весьма увлекательна, если не красива. Поэтому я хочу высказать несколько предположений о самом характере войны как практики, потеря которой сделает жизни многих менее наполненными.
Моя стратегия мало чем отличается от стратегии Уильяма Джеймса в его знаменитом эссе «Моральный эквивалент войны». Джеймс утверждал, что, несмотря на его пацифизм, если война должна быть отменена, мы должны найти моральный эквивалент войны. По словам Джеймса, война была институтом, который «является великим хранителем наших идеалов стойкости, и человеческая жизнь, не имеющая отношения к стойкости, будет достойна презрения.Без риска или призов для дерзкого история была бы поистине безвкусной; и есть тип военного характера, который каждый чувствует, что раса никогда не должна прекращать размножаться, поскольку все чувствительны к ее превосходству ». Следовательно, «война — это постоянное человеческое обязательство », которое мы отменяем в ущерб себе.
Джеймс считал, что война не может быть устранена, если не будет найдена альтернатива для сохранения добродетелей, которых требует война. Он считал это особенно важным для развития буржуазных социальных порядков и того, что он чудесно назвал «экономикой удовольствий» таких обществ.Джеймс предложил:
Если бы теперь вместо воинской повинности был призыв всего молодого населения, чтобы сформировать на определенное количество лет часть армии, завербованной против природы, несправедливость, как правило, была бы уравновешена, и многие другие блага для содружества были бы уравновешены. следить. Военные идеалы стойкости и дисциплины будут внедряться в растущие волокна людей; никто не останется слепым, поскольку роскошные классы сейчас слепы к отношениям человека к миру, на котором он живет, и к постоянно кислым и твердым основам его высшей жизни.
Линия размышлений, которую я использую в этой статье, аналогична предположению Джеймса, но я надеюсь, что станет очевидным, что я думаю, что понимание войны Джеймсом неадекватно. Он не понимал, что война — это система жертвоприношений, и любая альтернатива войне должна быть такой, которая приносит жертвы войны. В самом деле, я буду утверждать, что величайшая жертва войны — это не жертва жизни, какой бы великой она ни была, а скорее жертва нашего нежелания убивать.Эта жертва, то есть принесение в жертву нашего нежелания убивать, является причиной того, что война одновременно является такой морально принудительной и морально извращенной.
Обращая внимание на жертвенный характер войны, я надеюсь показать, что христианская «болезнь» войны является литургической. Военные жертвоприношения — это контр-литургия жертвоприношения у алтаря, ставшего возможным благодаря Христу. Поскольку христиане верят, что Христос является концом жертвы, то есть любой жертвы, которая не определяется жертвой креста, мы свободны от необходимости обеспечивать свое существование, жертвуя своей жизнью и жизнью других людей на жертвенниках мира.Однако жертва, которую требует война, похоже, отражает нашу жизнь как христиан, делая войну одновременно привлекающей и отталкивающей христиан. Претензия, конечно, большая, но я надеюсь показать ее небезосновательно.
Моральная логика жертвы войны
В своей необычной книге « Война — это сила, придающая нам смысл» Крис Хеджес, военный корреспондент, пытается объяснить, почему он настолько увлекся войной, что не мог жить, не участвуя в ней.Война просто захватила его воображение, сделав невозможным жить «нормально». Hedges наблюдает:
Я рано понял, что война формирует собственную культуру.
Напор битвы — сильная и часто смертельная зависимость, потому что война — это наркотик, который я принимал в течение многих лет. Его пропагандируют создатели мифов — историки, военные корреспонденты, создатели фильмов, романисты и государство — все они наделяют его качествами, которыми он часто обладает: азарт, экзотичность, власть, шансы подняться над нашими маленькими жизненными позициями и причудливая и фантастическая вселенная, имеющая гротескную и мрачную красоту.Он доминирует над культурой, искажает память, развращает язык и заражает все вокруг, даже юмор, который озабочен мрачными извращениями грязи и смерти. Фундаментальные вопросы о значении или бессмысленности нашего места на планете обнажаются, когда мы наблюдаем, как те, кто нас окружает, опускаются до самых глубин. Война обнажает способность ко злу, которая таится не далеко под поверхностью внутри каждого из нас. Вот почему многим так трудно обсуждать войну после ее окончания.
Непреходящая привлекательность войны заключается в следующем: даже с ее разрушениями и резней она может дать нам то, чего мы жаждем в жизни.Это может дать нам цель, смысл, причину для жизни. Только когда мы находимся в эпицентре конфликта, становится очевидной поверхностность и бессодержательность большей части нашей жизни. Мелочи доминируют в наших разговорах и все чаще в наших дыхательных путях. А война — соблазнительный эликсир. Это дает нам решимость, причину. Это позволяет нам быть благородными.
Согласно Хеджесу, война делает мир связным, понятным, потому что во время войны мир воспринимается как черное и белое, они и мы. Более того, вторя Дж.В рассказе Глена Грея в The Warriors Хеджес отмечает, что война создает связь между комбатантами, которых почти нигде больше в нашей жизни нет. Война происходит потому, что воюющие солдаты связаны страданиями ради высшего блага. Во время войны мы обнаруживаем, что, хотя мы можем искать счастья, гораздо важнее значение. «К сожалению, война иногда является самым мощным способом достижения смысла в человеческом обществе».
Значение, которое часто принимают за участие в войне, особенно на Западе, основывается на тесном отождествлении жертвы, требуемой войной, и жертвы Христа.Аллен Францен обращает внимание на продолжающееся влияние идеала рыцарства на то, как английские и немецкие солдаты в Первой мировой войне понимали свои роли. Он отмечает, что развитие рыцарства зависело от сакрализации насилия, так что очевидный конфликт между благочестием и хищничеством просто исчез. Вместо этого великие наставления по рыцарству «закрыли пропасть между благочестием, которое требовало самоотречения и самопожертвования, и насилием, основанным на мести. Самой важной предпосылкой рыцарства стала вера в то, что одна кровавая смерть — смерть Христа — должна быть компенсирована другими, подобными ей. Опираясь на наглядные свидетельства, Францен помогает нам понять, что связь между смертью Христа и теми, кто погибает на войне, лежит в основе понимания жертвы англичан, немцев и американцев, погибших в Первой мировой войне.
Более того, язык жертвоприношения продолжает играть центральную роль в понимании войны не только во время Второй мировой войны, но и в нынешней войне в Ираке. Я думаю, что язык жертвоприношения особенно важен для таких обществ, как Соединенные Штаты, в которых война остается нашим наиболее определяющим общим опытом, , потому что такие государства, как Соединенные Штаты, зависят от истории наших войн как способности описывать нашу историю как единое целое. сказка. Первая мировая война была особенно важна как раз в той степени, в которой война представляла собой реинтеграцию американского Юга в союз под названием Соединенные Штаты.
Что бы ни думали об аргументе Карла Шмитта о том, что все легитимирующие концепции современного государства — государства, согласно Шмитту, которое получает свою моральную ясность в результате войны, — являются секуляризованными теологическими концепциями, я определенно думаю, что его анализ помогает нам многое понять об Америке. Например, Кэролин Марвин и Дэвид Ингл начинают свою книгу Кровавые жертвы и нация: Тотемные ритуалы и американский флаг , спрашивая:
Что объединяет нацию? Насколько уязвимо для этнического и религиозного антагонизма наше чувство национальной принадлежности? Каков источник недомогания, которое мы испытывали на протяжении большей части периода после Второй мировой войны? Прежде всего, что побуждает граждан ставить групповые интересы выше собственных, даже отдавать свои жизни? Никакие строго экономические объяснения, никакая теория истории великих людей, никакая неминуемая групповая угроза полностью не объясняют, почему члены устойчивых групп, таких как нации, соглашаются пожертвовать своим непосредственным благополучием и благополучием своих детей ради группы.Что бы ни случилось, мы многое узнаем о том, что делает национальные государства прочными и жизнеспособными. В этой книге утверждается, что насильственные кровавые жертвы объединяют устойчивые группы, даже несмотря на то, что такое утверждение бросает вызов нашим самым глубоко укоренившимся представлениям о цивилизованном поведении. Система жертвоприношений, связывающая американских граждан, имеет в центре священный флаг. Патриотические ритуалы почитают его как воплощение кровожадного тотемного бога, организующего убийственную энергию.
Марвин и Ингл утверждают, что самопожертвование является центральной темой американской гражданской религии патриотизма, и что нигде нет лучшего примера, чем американский фетиш флага.Они предоставляют чрезвычайно богатые и разнообразные иконографические и текстовые свидетельства в поддержку своих аргументов. Например, они обращают внимание на цитату из опубликованного Дуайта Д. Эйзенхауэра отчета о его введении в Вест-Пойнт. Эйзенхауэр начинает с описания грубого первого дня посвящения в Вест-Пойнт, в конце которого он признается, что устал и обижен. Однако Эйзенхауэр пишет: «К вечеру мы собрались на открытом воздухе и, величественно развевающийся над американским флагом, приняли присягу курсантов Военной академии Соединенных Штатов.Это была впечатляющая церемония. Когда я взглянул на наши национальные цвета и поклялся в верности, я смиренно осознал, что теперь я принадлежу флагу . Я никогда не забуду этого момента ».
Грубость, которая часто сопровождает отождествление флага с жертвой войны, не должна использоваться, чтобы отвергать чувства, подобные высказанным Эйзенхауэром, потому что я думаю, что есть нечто совершенно правильное в том, что флаг должен воплощать моральную логику жертвы войны .Битва за холм «Свиная отбивная» в Корейской войне прекрасно иллюстрирует моральную логику, лежащую в основе войны. Холм свиной отбивной был стратегическим пунктом, контролирующим доступ к долине Инчхон. В ходе войны свиная отбивная много раз переходила из рук в руки. В конце войны холм был снова взят американскими войсками, но дорогой ценой. К концу битвы на вершине холма осталось меньше дюжины американцев.
Это было на последних этапах мирных переговоров, и американцы опасались, что если они выведут дюжину людей, оставшихся на холме Свиная отбивная, такое отступление может быть истолковано как потеря воли к войне и, следовательно, может продлить войну. .Они были уверены, что противник контратакует, и оставшаяся дюжина погибнет. Тем не менее, если американцы подкрепят людей, оставшихся на вершине холма, больше чем двенадцать будут убиты. В штабе дивизии прошли дебаты, в результате которых двенадцать человек были усилены. Оправданием решения о подкреплении было то, что, если бы они этого не сделали, это опозорило бы память всех людей, погибших на холме Свиная отбивная. Чем больше приносится в жертву во имя прошлых жертв, тем больше моральных ставок, ради которых велась война (или битва), часто приходится поднимать.
В Он пришел, проповедуя мир , Джон Ховард Йодер задается вопросом, почему политическим лидерам так трудно признать ошибки, признать свою неправоту. Он спрашивает, например, было ли необходимо вывести американских солдат из Вьетнама в 1975 году или из Бейрута в 1983 году. «Почему нельзя признать, что было неправильно отправлять их туда вообще? Почему государственный деятель не может позволить себе защищать мир, не говоря, что он должен быть «с честью»? Почему желание закончить войну должно притупляться или, возможно, даже отвергаться требованием, что мы все еще, должно быть, выиграли ее? » Я думаю, что ответ на совершенно разумные вопросы Йодера довольно прост: признание того, что политика или стратегия были ошибочными, означает предать жертвы, принесенные теми, кто умер в результате этой политики.
Часто замечают, что первая жертва войны — это правда, но как сказать правду, не предав жертву тех, кто принял условия битвы? Война — это система жертвоприношений, которая сама себе оправдывает. Хеджес прав в том, что война создает свою собственную культуру, но это указывает на моральную силу войны. Без сомнения, война порождает товарищеские отношения, которые редко встречаются в других формах жизни, но это происходит потому, что воюющие субъекты живут ради жертв, недоступных иным образом.Это моральная практика и война за власть.
Жертвоприношение отказа убивать
Однако я считаю ошибкой сосредотачиваться только на жертве жизни, которую требует война. Война также требует, чтобы мы пожертвовали своим обычным нежеланием убивать. Может показаться странным называть жертву из-за нашего нежелания убивать «жертвой», но я хочу показать, что эта жертва часто делает жизни тех, кто делает ее непонятной. Жертвовать нашим нежеланием убивать — это всего лишь темная сторона готовности на войне быть убитой.Конечно, я не утверждаю, что каждый человек, убивший на войне, страдает от убийства. Но я действительно считаю, что те, кто убивал, не причиняя вреда своей жизни, не должны были заниматься убийством в первую очередь.
В книге Об убийстве: психологическая цена обучения убивать на войне и в обществе подполковник Дэйв Гроссман сообщает об исследовании генерала С. Л. А. Маршалла людей в бою во время Второй мировой войны. Маршалл обнаружил, что из каждой сотни человек на линии огня во время битвы только 15–20 участвовали бы, стреляя из своего оружия.Это привело Маршалла к выводу, что средний или здоровый человек, то есть человек, который мог выдержать битву, «все еще имеет такое внутреннее и обычно нереализованное сопротивление убийству ближнего, что он не будет по собственной воле лишать жизни, если это произойдет. можно отказаться от этой ответственности ».
Подполковник Гроссман отмечает, что изучение убийства в бою очень похоже на изучение пола. «Убийство — это личное, интимное происшествие огромной интенсивности, в котором деструктивный акт психологически становится очень похожим на акт деторождения. Что же побуждает людей убивать? Гроссман предполагает, что солдат убивает не сила самосохранения, а сила другой формы близости, то есть ответственность, которую они чувствуют перед своими товарищами. Так, Ричард Гэбриэл отмечает, что «в военных трудах о сплоченности отрядов постоянно встречается утверждение, что узы, которые боевые солдаты образуют друг с другом, сильнее, чем узы, которые у большинства мужчин есть со своими женами».
В результате Гроссман обнаружил, что очень трудно заставить солдат говорить об убийствах.Многие нашли бы убежище в безличности современной войны, приписывая большинство смертей артиллерии или бомбардировкам. Похоже, тот же процесс работает при попытке обезличить врага. Солдат часто критикуют за отрицание человечности врага, называя врага такими именами, как краут, яп, реб, гук, янк, динк, наклон или наклон или хаджи. Более того, врага не «убивают», а опрокидывают, растирают, смазывают, выносят, зачищают или зажигают. Но, безусловно, эти попытки обезличить врага, а также переименовать процесс убийства, следует понимать как отчаянную попытку сохранить человечность тех, кто должен убивать.Как отмечает Гроссман, мертвые уносят с собой свои страдания, но человек, убивший другого, должен вечно жить и умереть с тем, кого он убил. «Урок становится все более ясным: убийство — это суть войны, а убийство в бою по самой своей природе причиняет глубокие раны боли и вины. Язык войны помогает нам отрицать, что такое война на самом деле, и тем самым делает войну более приемлемой ». [Fb] Grossman, 93.
В книгеГроссмана рассказывается о беседах и интервью, которые он имел с убитыми ветеранами.Часто эти сообщения включают сначала эйфорию от того, что они выжили, а затем непреодолимое чувство вины за то, что произошло, то есть за то, что они убили другого человека. Часто это чувство вины бывает настолько сильным, что убившего терзают физическое отвращение и рвота. Например, Уильям Манчестер, писатель и ветеран Второй мировой войны, описывает свое нападение на снайпера в рыбацкой хижине, который один за другим убивал морских пехотинцев в своей роте. Манчестер напугал страха, но он ворвался в хижину и оказался в пустой комнате.Он сломал дверь в другую комнату, но боялся, что при этом его убьет снайпер. Но оказалось, что снайпер был в снайперской сбруе, поэтому он не мог развернуться достаточно быстро. «Он был запутан в ремне безопасности, поэтому я выстрелил в него из 45-го калибра и почувствовал раскаяние и стыд. Я помню, как глупо прошептал: «Извини», а потом меня просто вырвало… Меня вырвало на всем протяжении. Это было предательством того, чему меня учили с детства ».
Особенно мучительны случаи, когда враг был застрелен, но не умирает мгновенно.Гарри Стюард, рейнджер и старший сержант армии США, рассказывает о замечательном инциденте во время наступления на Тет в 1968 году. Он и его люди внезапно обнаружили, что «парень» стреляет прямо в них. Стюард был ранен в руку, но люди по обе стороны от него были убиты. Стюард атаковал свой М-16, смертельно ранив врага. Он был еще жив, но скоро умрет. Стюард сообщает, что он все еще видит его глаза, смотрящие на него с ненавистью. Позже, когда мухи начали обволакивать умирающего, Стюард накрыл его одеялом и вытер ему губы водой.Жесткий взгляд начал покидать его глаза. Он попытался заговорить, но зашел слишком далеко. «Я закурил сигарету, сделал несколько затяжек и поднес к его губам. Он едва мог дышать. У каждого из нас было несколько затяжек, и этот суровый взгляд покинул его глаза перед смертью ».
Пафос таких отчетов заключается в том, как сам характер рассказываемого изолирует кассира. Убийство создает мир тишины, изолирующий убитых. Один из самых острых разговоров, по сообщениям Гроссмана, произошел в зале VFW во Флориде в 1989 году.Вьетнамский ветеринар по имени Роджер рассказывал о своем опыте во Вьетнаме. Был ранний полдень, но в баре на него напала пожилая женщина.
«Ты не имеешь права хныкать про свою маленькую противозачаточную войну. Вторая мировая война была настоящей войной. Были ли вы тогда еще живы? Хм? Я потерял брата во время Второй мировой войны ».
Мы пытались игнорировать ее; она была только местным персонажем. Но в конце концов Роджеру надоело. Он посмотрел на нее и спокойно, холодно сказал: «Тебе когда-нибудь приходилось кого-нибудь убивать?»
«Ну нет!» она ответила воинственно.
«Тогда какое у тебя право говорить мне что-нибудь?»
Во всем зале VFW воцарилась долгая мучительная тишина, как это бывает в доме, где гость только что стал свидетелем неловкой семейной ссоры.
Затем я тихо спросил: «Роджер, когда тебя только что толкнули, ты вернулся с тем фактом, что тебе приходилось убивать во Вьетнаме. Для тебя это было худшим?
«Ага, — сказал он. «Это половина всего».
Я очень долго ждал, но он не пошел.Он только смотрел в свое пиво. В конце концов мне пришлось спросить: «А что была вторая половина?»
«Другая половина заключалась в том, что, когда мы вернулись домой, никто не понял».
Гроссман замечает, что если такие солдаты, как Роджер, хотят вернуть себе какое-то чувство нормальной жизни, они должны быть реинтегрированы в общество. Поэтому ритуалы возвращения становятся чрезвычайно важными. Гроссман считает, что убившим нужно постоянно получать похвалу и заверения со стороны сверстников и начальства в том, что они поступили правильно.Особо важным становится награждение медалями. Медали показывают солдату, что то, что он сделал, было правильным и что сообщество, за которое он сражался, благодарно ему. Медали отмечают, что его сообщество разумных и нормальных людей, людей, которые обычно не убивают, приветствует его возвращение в «нормальное состояние».
Гроссман обращает внимание на наблюдение Ричарда Гэбриэла о том, что «примитивные общества» часто требуют, чтобы солдаты выполняли право очищения, прежде чем позволить им воссоединиться с сообществом. Такие обряды часто включают мытье или другие формы очищения.Габриэль предполагает, что долгое путешествие домой на военных кораблях во время Второй мировой войны дало солдатам время рассказать друг другу свои истории и заручиться поддержкой друг друга. Этот процесс был усилен тем, что их встречали дома парадами и другими формами празднования. Однако солдат, возвращавшихся из Вьетнама, часто доставляли домой в течение нескольких дней, а иногда и часов после их последнего боя. Их не встретили сослуживцы. Некому было убедить их в их собственном здравомыслии. Не имея возможности избавиться от вины или быть уверенными в том, что поступили правильно, они направили свои эмоции внутрь себя.
Я думаю, это хорошо подтвержденный факт, что ветераны войны редко хотят говорить о боевом опыте. Несомненно, сложные эмоции страха, возбуждение, вызываемое опасностью, и связь между товарищами затрудняют разговор о битве. Но как объяснить другому человеку, что вы убили? Несомненно, существуют механизмы, позволяющие некоторым создать эмоциональную дистанцию между собой и тем, что они сделали; но, по крайней мере, если Гроссман прав, мужчин часто преследует их опыт убийства таким образом, который может иметь — иногда годы спустя — разрушительные результаты.
Убийство на войне или в любых обстоятельствах создает тишину. Это правильно, что молчание должно окружать отнятие жизни. В конце концов, отнятая жизнь — не наша. Те, кто убивает, даже если такое убийство считается законным, несут бремя того, что то, что они сделали, делает их «другими». Как рассказать историю убийства? Убийство разрушает речь, прекращает общение, изолируя нас в разные миры, различия которых мы даже не можем признать. Нет жертвы более драматичной, чем жертва, которую просят от отправленных на войну, то есть жертва их нежелания убивать.Еще более жестоко мы ожидаем, что убитые вернутся к «нормальности».
Жертвоприношение Христа и военные жертвы
В Кровавая жертва и нация Марвин и Ингл утверждают, что их книга — это книга о религии, в частности, религии американского патриотизма. Они признают, что национализм обычно не считается религией, но заявляют, что национализм разделяет с сектантскими религиями поклонение авторитету-убийце, которое, по их мнению, является центральным для религиозной практики и веры.По мнению Марвина и Ингла, именно поэтому религии процветают, когда они бессильны и преследуются. Затем авторы замечают:
В религиозно плюралистическом обществе Соединенных Штатов сектантская вера не обязательна для граждан, как всем известно. Американцы редко проливали кровь, приносили жертвы или умирали за христианство или любую другую сектантскую веру. Американцы часто проливали кровь, приносили жертвы и умирали за свою страну. Этот факт является важным ключом к разгадке его религиозной силы. Хотя деноминациям разрешено существовать в Соединенных Штатах, им не разрешается убивать, поскольку их верования официально не соответствуют действительности.Что действительно верно в любом обществе, так это то, ради чего стоит убивать и ради чего граждане могут быть вынуждены жертвовать своей жизнью.
Это отрезвляющий приговор, но его нельзя игнорировать, если христиане должны правдиво говорить себе и нашим ближним о войне. Я думаю, однако, что христиане должны настаивать на том, что истинно не то, ради чего, по мнению общества, стоит убивать, а скорее то, за что, по их мнению, стоит умереть. На самом деле, я иногда думаю, что христиане стали такими энергичными убийцами, потому что сначала мы были так готовы умереть, а не предать свою веру.Тем не менее, ценность утверждения Марвина и Ингла о том, что истину следует искать в том, за что вы готовы убить, заключается в том, как оно помогает нам понять, что христианская альтернатива войне состоит в том, чтобы не иметь более адекватной «этики» для ведения войны.
Нет, христианская альтернатива войне — поклонение. Я хорошо известен своим утверждением, что первая задача церкви — не сделать мир более справедливым, а сделать мир миром. Это утверждение является лишь коррелятом утверждения о том, что у церкви нет социальной этики.Скорее церковь — это социальная этика. Я прекрасно понимаю, что такие утверждения могут привести к недоразумениям, но я думаю, что они особенно полезны в этом контексте. У церкви нет столько плана или политики, чтобы сделать войну менее ужасной или положить конец войне. Скорее, церковь — альтернатива жертве войны в измученном войной мире. Церковь — это конец войны.
Например, рассмотрим слова Августина:
Это мы сами — мы, его Город — его лучшая, самая прославленная жертва.Мистический символ этой жертвы прославляется в наших подношениях, знакомых верующим. … Отсюда следует, что справедливость достигается там, где Бог, единый верховный Бог, управляет послушным Городом по Своей благодати, запрещая приносить жертвы любому существу, кроме себя самого; и где, как следствие, душа управляет телом у всех людей, принадлежащих к этому городу и повинующихся Богу, и разум честно управляет пороками в законной системе подчинения, так что, как отдельный праведник живет на основе веры, которая есть активны в любви, поэтому общество или люди праведников живут на той же основе веры, активны в любви, любви, с которой человек любит Бога так, как должно быть любимым Богом, и любит своего ближнего, как самого себя.Но там, где эта справедливость не существует, определенно не существует «ассоциации людей, объединенных общим чувством права и общностью интересов». Следовательно, нет содружества; ибо там, где нет «народа», нет «народного блага».
Жертвы войны неоспоримы. Но крестом Христа Отец навсегда положил конец нашим попыткам принести жертву Богу в сроки, установленные городом человеческим. Мы (то есть мы, христиане) теперь включены в жертву Христа за мир, так что миру больше не нужно приносить жертвы за племя, государство или даже человечество.Созданные телом и кровью Христа, мы участвуем в Царстве Бога, чтобы мир знал, что мы, церковь Иисуса Христа, являемся концом жертвы. Если христиане покидают евхаристический стол, готовые убить друг друга, мы не только едим и пьем суд над собой, но и лишаем мир свидетельства, необходимого для того, чтобы мир знал, что есть альтернатива жертвам войны.
Тишина, окружающая отнятие жизни на войне, несомненно, является признаком, приговором, что мы были созданы, чтобы жить в мире друг с другом и с Богом.Мы созданы не для того, чтобы убивать друг друга. Мы созданы для общения друг с другом. Нет более основного закона природы, чем запрет на убийство. Когда мы убиваем, даже когда мы убиваем в справедливой войне, наши тела восстают. Тем не менее, это восстание является признаком надежды. Христос разрушил молчание, окружающее тех, кто убивал, потому что мы верим, что жертва Сына делает возможным подавление наших убийств, чтобы мы могли вернуться к жизни в мире. Действительно, мы считаем, что по-прежнему возможно, что убитые могут примириться с убитыми ими.Это не сентиментальная связь, представленная боевым товариществом, это скорее примирение, которое стало возможным благодаря твердому дереву креста.
Война — это могущественная практика, сила, которая уничтожает тех, кого облагораживает сила войны. Нам суждено убить и быть убитыми, потому что мы не знаем другого способа жить. Но благодаря прощению, которое стало возможным благодаря кресту Иисуса, мы больше не приговорены к убийству. Создан народ, который отказывается прибегать к мечу, чтобы выжить они и те, кого они любят.Они стремятся не к выживанию, а к жизни в свете воскресения Христа. Жертвы войны больше не нужны. Теперь мы свободны жить без насилия и убийства. Войне и жертвам войны пришел конец. Война отменена.
Примечание: д-р Алекс Сидер и Чарли Коллинз сделали неоценимую критику и предложения, которые сделали это эссе лучше.
Роль войны и жертв в мифической идентичности России | Эссе
Грегори Карлтон |
Если вы хотите лучше понять Россию, подумайте о войне.Но не тот, что на востоке Украины, или пугающая возможность конфликта с НАТО.
Вместо этого вернитесь к победе России над нацистской Германией в 1945 году. Этот триумф — величайшее событие в тысячелетней истории России. В самой крупной войне за всю историю Россия возглавила Советский Союз в сокрушении абсолютного зла и тем самым спасла мир от разрушения.
Да, Великобритания и Соединенные Штаты сыграли значительную роль в этой победе, но русские могут возразить, отметив — точно — что хребет гитлеровской армии был сломлен на Восточном фронте еще до высадки в Нормандии.Россияне также могут сказать, что ни одна страна не принесла большей жертвы в войне. Официально погибло около 27 миллионов советских граждан.
Или, с другой точки зрения, во время блокады Ленинграда погибло больше людей (около миллиона), чем Британия и США потеряли вместе взятые по всему земному шару во время войны.
Неудивительно, что 9 мая, когда в России отмечают День Победы, стало ее величайшим светским праздником. Это победное прошлое проецируется не только в массовом военном параде на Красной площади, на котором присутствуют солдаты как в современной, так и в старинной форме, но и в его наиболее показательном ритуале — марше «Бессмертного полка.Это когда обычные россияне, каждый из которых держит в руках фотографию служившего родственника, наводняют улицы, образуя единую массовую процессию.
В 2017 году только в Москве, по официальной оценке, их число составило 600 000 во главе с президентом Путиным. В прямом эфире телевидения освещалось множество детей в форме, которые вспоминали войну и рассказывали о подвигах своих прадедов и прадедов.
Практически в каждом городе России проходит Марш Бессмертных, объединяющий народ в 11 часовых поясах кровью самого великого поколения.Парад также является глобальным заявлением как в переносном смысле (под флагами стран, которые Россия помогла спастись от нацистского ига, включая США), так и буквально (параллельными маршами потомков советских ветеранов в таких городах, как Лондон и Нью-Йорк).
День Победы стал центром гражданской религии, демонстрирующей жертвы, которые русские принесли, чтобы спасти человечество от тирании. Настроение настолько сильное — и не ограничивается одним только тем днем, — что оно укореняет преобладающий миф о русской исключительности.
Российская армия, ее народ и суровые зимы вместе оттолкнули вторгшиеся французские войска Наполеона Бонапарта, что привело к катастрофическому отступлению императора в 1812 году. Изображение любезно предоставлено Wikimedia Commons.
Этот миф был подпитан Второй мировой войной, но не на ней начался. В 1812 году, когда Наполеон вторгся в Россию, конфликт был оформлен в экзистенциальных терминах, а французский император был официально провозглашен антихристом. Результат этой титанической борьбы был воспринят современниками как не что иное, как чудо: Россия сама по себе уничтожила самую крупную армию, которую мир когда-либо видел, а затем возглавила коалицию, чтобы спасти Европу от французской тирании.Им это удалось, заняв Париж в 1814 году и воззвав к смерти мечты Наполеона о мировом господстве.
Ни один другой народ не мог претендовать на такую победу, что привело к взрыву русского патриотизма. (Окончательное поражение Наполеона при Ватерлоо в 1815 году рассматривалось как последний бесплодный вздох.) Победа объединила в идее русских писателей и интеллектуалов всего политического спектра — консерваторов, таких как Федор Достоевский, социалистов, таких как Виссарион Белинский, икон романтизма, таких как Михаил Лермонтов что Россия — особая страна, выполнившая особую миссию.
К концу века эта идея стала доктриной в высших эшелонах вооруженных сил. Как с гордостью заявил в 1898 году директор российского эквивалента Вест-Пойнта (с акцентом на оригинале): «Именно в готовности русского народа отдать свою жизнь за других можно найти ключ к пониманию особого характера российского опыта. войны , которая так резко отличает ее от опыта других стран Запада ».
Почему он использовал настоящее время, когда почти сто лет отделяло его от чуда 1812 года? Это произошло потому, что в течение того столетия российские ученые и писатели углубились в историю и нашли доказательства того, что их победа над тиранией имела еще более ранний предшественник, что позволяет предположить, что остановка захватчиков была частью коллективной идентичности России.
Когда монголы вторглись в Европу в 13 веке, они никогда не продвигались значительно дальше на запад, чем земли России (включая территории современной Украины и Белоруссии). Была ли эта ранняя защита, спросят русские шесть веков спустя, еще одним признаком решающей роли России в жертвовании ради защиты других?
Величайший писатель России Александр Пушкин был среди тех, кто думал «да».
«У нас была своя особая миссия, — писал он в 1836 году. — Россия с ее необъятными просторами была тем, что поглотило монгольское завоевание.Они не посмели перейти нашу западную границу и оставить нас в тылу. Они ушли обратно в пустыню, и христианская цивилизация была спасена. И для достижения этой цели нам пришлось вести совершенно уникальное существование ».
Благодаря семенам исключительности, уже глубоко посеянным в историческом воображении России, ХХ век и Вторая мировая война еще раз подтвердили статус страны как силы добра в мире.
Сегодняшняя историческая самооценка России окрашивает ее нынешнее противостояние с НАТО.Разве эта военная коалиция не повторяет предыдущих захватчиков, таких как Наполеон и Гитлер, силы которых не были исключительно французскими или немецкими, но также были многонациональными коалициями? Что лучше демонстрирует укоренившуюся коллективную враждебность Запада по отношению к России?
День Победы стал центром гражданской религии, демонстрирующей жертвы, которые русские принесли, чтобы спасти человечество от тирании.
Чтобы усилить эти настроения сегодня, российская политическая и массовая культура еще больше опирается на ее военное прошлое.Помимо монголов, Наполеона и Гитлера, Россия подвергалась вторжению почти каждое столетие своего существования. Когда монголы атаковали с востока, их западные соседи, шведы и тевтонские рыцари, тоже атаковали, но потерпели поражение от величайшего средневекового воина России Александра Невского. В 16 веке крымские татары двинулись на север и сожгли Москву. В 17-м году поляки повторили этот подвиг, свергнув царя и убив патриарха Русской Церкви. В 18 веке вторглись шведы, но их остановил только Петр Великий.
Эта история применяется к текущим событиям способами, которые хорошо подходят для населения в целом. Аннексию Крыма в 2014 году можно рассматривать как необходимую защиту коренных россиян от предполагаемых украинских преследований. Та же история может оправдать конфликт на востоке Украины (хотя Кремль отрицает активное участие, отмечая, что украинским сепаратистам помогают, если вообще помогают, российские добровольцы).
И расширение НАТО до самых границ России — как это не может быть свидетельством еще одного заговора с целью свергнуть Россию? Если НАТО возникло, чтобы противостоять военной угрозе, исходящей от Советского Союза, то с распадом последнего в 1991 году, какие могут быть возможные мотивы для его дальнейшего существования и расширения на восток, если Россия не является его конечной целью?
Отфильтрованные через мифическую историю страны, ответы на эти вопросы легко даются многим россиянам, и они помогают смягчить их изоляцию и укус санкций — по крайней мере, с точки зрения морального духа.Что бы ни делал Запад — от санкций до усиленного развертывания НАТО вблизи границ России — он подпитывает исторический рассказ, в котором Россия, обороняясь и жертвуя ради блага и справедливости, всегда побеждает в конце.
Необходимость самопожертвования
Если политики и стратеги игнорируют этические императивы своего общества, они затем убирают войну с ее политических опор и используют насилие для служения местным интересам, а не интересам нации.Расплывчатые и абсолютные требования безопасности порождают грубые и незрелые кампании по выживанию. Самопожертвование (то есть ценить сущность своей личности выше необходимости собственного существования) должно быть поэтому первым принципом среди равных. Установление приоритета самопожертвования над другими этическими соображениями не дает нации поддаться соблазнам аморального шовинизма и нигилистического варварства [3].
Если брать в одиночку, упрощенное очарование победы любой ценой — это отравленная пилюля, которая насыщает амбиции такой ценой, что часто серьезно ранит общества, которые ее проглотят.Логика «цель оправдывает средства» вводит умышленную дегуманизацию, которая делает политическое использование насилия чем-то отличным от войны и больше похожим на бойню; не требуется морального статуса, чтобы устранить безличную помеху или опасность. Война ведется между обществами, между отдельными людьми, и поэтому воюющие стороны должны отдавать предпочтение моральному положению как явному основанию для того, чтобы их насилие считалось в любом случае справедливым. Война не происходит в стерильном пространстве, где рациональность военных соображений не ограничивается социальной и культурной идентичностью отдельных комбатантов и воюющих наций.Нарушения этических принципов нации неизбежно порождают противоречия в вооруженных силах и их действиях — чем глубже противоречие, тем глубже дисфункция.
Такая аморальность основана на ложном убеждении, что этика в применении смертоносного насилия по своей сути бессмысленна. Это предположение явно неверно. Тем не менее, она сохраняется в реальном мире, потому что лидерам иногда не хватает понимания, воли или дисциплины, чтобы подчинять свои решения императивам стратегии, основанной на моральном оправдании данной войны.Они не осознают, что тактические потребности, не ограниченные стратегическим обоснованием, приводят к оперативному разобщению, а также к моральному разложению. Чистый прагматизм в контексте военного насилия предполагает приоритет выживания и успеха и лишь случайно обнаруживает созвучие между применяемыми средствами и этическими принципами. Таким образом, то, что кажется в высшей степени разумным, может открыть дверь национальному самоубийству [4].
Франция испытала подобный моральный дрейф в войне за Алжир с 1954 по 1962 год.Для многих военнослужащих французской армии франко-алжирская война была неизбежным конфликтом, потому что она рассматривалась как средство их профессионального спасения и спасения своей страны от предательства ее политиков. Военный трайбализм во Франции достиг критической массы благодаря серийным унижениям, начавшимся в 1940 году и завершившимся оставлением Французского Индокитая в 1954 году Четвертой республикой. В своем рвении французские военачальники отвергли этические возражения своих соотечественников по поводу войны как в лучшем случае глупые или, что более угрожающе, подрывные коммунистические уловки.
Французские генералы считали национальный интерес и самобытность Франции несущественными, когда они установили свое превосходство над политикой в Алжире, и французские военные меры соскользнули в варварство и стратегическое банкротство, даже когда враг Франции, Национальный фронт освобождения ( FLN), столкнулся с военной катастрофой в Алжире. Племенной взгляд военных на войну изолировал их поведение от диктата этики и стратегии, связав окончание войны с оправданием военной чести Франции.Старшие французские офицеры в Алжире не были склонны приноситься в жертву ради какого-либо политического решения, которое сначала не удовлетворяло их потребность в победе. Некоторые из них, возглавляемые генералом Морисом Шаллем, довели эту решимость до предела, когда в апреле 1961 года начали неудавшийся путч с целью остановить мирные переговоры между Францией и FLN [5].
Помимо преимущественно тактических решений, планы и политика без этики могут только подчиниться прихотям военной истощения, уничтожения, истощения и всех иррациональных сил, которые в результате развязываются в результате действий.Преследование целей войны без учета этических соображений обрекает военные кампании на противоречия, которые по своей сути работают против целей данной войны. Отсутствие этики означает, что существенная основа для определения нормативных принципов затрат и выгод отсутствует в планировании и принятии решений. Без такой основы принятие решений не может быть другим, кроме военной логики. Цели человека не могут оправдать данный набор средств, если эти методы противоречат сущности общества.Помимо преимущественно тактических решений, планы и политика без этики могут только подчиняться прихотям военной истощения, уничтожения, истощения и всех иррациональных сил (например, ненависти, вражды и т. Д.), Которые развязываются в результате действий.
Jus in bello и jus ad bellum требуют четкого понимания того, что дает человеку моральное положение для выживания и что должно вытеснять примат морального и физического самосохранения.Самопожертвование как главный принцип помогает стратегам оставаться верными основным характеристикам жизненно важных национальных интересов нации и может не дать им потеряться в моральном абсолютизме, когда они воспринимаются как первый среди равных, а не как высший императив. Другими словами, позиция самопожертвования позволяет стратегам делать стратегический выбор. Этот принцип самоотречения имеет первостепенное значение для стратегов, потому что его противоположность в ограниченных войнах эффективно препятствует правильному функционированию стратегии и тем самым подрывает полезность войны.
Спасти рядового Райана: война и ценность жертвы — 1209 слов
Спасти рядового Райана — один из лучших американских фильмов о войне всех времен. Стивен Спилберг снял фильм, а Роберт Родат написал его. Работы этих двух людей получили множество наград: премию Оскар, премию Империи, премию NYFCC и номинацию на премию «Золотой глобус». Этот фильм описывает события Второй мировой войны. В нем рассказывается о том, как группа солдат под командованием капитана Джона Миллера разыскивает рядового Джеймса Фрэнсиса Райана, пропавшего без вести в Нормандии, Франция.
Фильм начинается со сцены, когда старый ветеран идет на Американское кладбище в Нормандии в сопровождении детей, внуков и жены. Он идет по кладбищу, оглядывается, внезапно падает на колени и начинает плакать.
Через мгновение начинается другая сцена. 6 июня 1944 года. Война… Много раздираемых тел солдат, летающих в воздухе конечностей, серого цвета и огня — все это заставляет задуматься об ужасах войны. Прерывистые движения камер и акцент на кровавые детали меня очень удивили.Спилберг не побоялся подчеркнуть детали, которые могут отвратить людей. На мой взгляд, такая техника просто идеальна.
Еще одна техника, использованная Спилбергом, которая меня впечатлила, — это скорость во время сражений. Хорошим примером может служить сцена убийства рядового Капарцо.
Довольно атмосферно. Никто не ожидает, что что-то может случиться. Внезапные кадры, быстрые движения фотоаппаратов и жизнь одного персонажа, Адриана Капарцо, закончилась.
Это лишний раз доказывает скоротечность нашей жизни.С одной стороны, вы понимаете, что однажды можете умереть, особенно когда вы находитесь в поле. С другой стороны, вы никогда не будете к этому готовы. Смерть застает врасплох. Это одна из главных тем фильма.
Очень многое зависит от актеров и их пьес. К сожалению, при первом просмотре фильма я не могу проанализировать работу режиссера. Главное, что привлекает мое внимание, — это сюжет и игра актеров.
Актерский состав «Спасти рядового Райана» действительно великолепен: Том Хэнкс, Мэтт Дэймон, Эдвард Бернс, Вин Дизель и Джованни Рибизи.Игра каждого актера уникальна. Я забываю обо всех ролях, которые эти актеры играли раньше. Я был так очарован персонажами, их внешностью и амбициями.
Для меня капитан Джон Миллер (Том Хэнкс) был одним из самых интересных персонажей в фильме. Его преданность миссии, идеям и моральным принципам произвела на меня большое впечатление. Обычный школьный учитель стал великим капитаном, уважаемым многими солдатами, это действительно потрясающе.
Он оставляет свою семью, чтобы участвовать в войне и спасти будущее своих детей.После каждого боя капитан Миллер проявляет настоящее мужество, заставляющее его уважать его. Однажды он сказал: «Я просто знаю, что чем больше я убиваю человека, тем дальше от дома чувствую себя». (Спасение рядового Райана)
Однажды он получает задание найти и привезти домой рядового Райана. Капитан и его войска ничего не знают об этом человеке. Единственное, что они знают, — это то, что семья Райана потеряла трех сыновей за один день. Райан — единственный сын, который жив. Он нужен его семье, и единственная цель сейчас — вернуть ребенка домой.
Меня действительно впечатлило отношение капитана Миллера к поставленной задаче. Несмотря на свою небрежность к человеку (Райану), он собрал отряд, пожертвовал собственными принципами и начал миссию. Однажды он сказал рядовому Рейбену (Эдвард Бернс):
: «Я школьный учитель. Я преподаю английскую композицию … в маленьком городке под названием Адли, штат Пенсильвания. Последние одиннадцать лет я учился в средней школе Томаса Алвы Эдисона. Весной я был тренером бейсбольной команды. Вернувшись домой, я рассказываю
людям, чем я зарабатываю на жизнь, и они хорошо думают, теперь это цифры.Но здесь это большая, большая загадка. Так что, наверное, я кое-что изменил. Иногда мне интересно, изменился ли я так сильно, что моя жена даже узнает меня, когда я вернусь к ней. И как я когда-нибудь смогу рассказать ей о днях, подобных сегодняшнему. Ах, Райан. Я ничего не знаю о Райане. Мне все равно. Этот мужчина ничего для меня не значит. Это просто имя. Но если … Ты знаешь, если пойдешь к Румелле и найдешь его, чтобы он мог вернуться домой. Если это даст мне право вернуться к жене, то это моя миссия.(Спасение рядового Райана )
На мой взгляд, этот монолог характеризует Миллера таким, какой он есть. Он игнорирует свои собственные амбиции и чувства, чтобы завершить свою миссию. Однако он четко понимает важность своей работы. И это то, что делает его по-настоящему сильным. Военное время диктует правило, что каждый должен быть сильным. Он великий солдат, хороший друг и великий человек.
Миссия по спасению Райана требует великого лидера с сильной волей и силой. Отважный капитан Джон Миллер — единственный человек, который может справиться с этой задачей.Он способен не только убедить себя, что он достигнет целей, но и убедить других солдат, что они добьются успеха и однажды вернутся домой.
«Лучше этот Райан того стоит. Ему лучше пойти домой и вылечить какую-нибудь болезнь, или изобрести лампочку с более длительным сроком службы, или что-нибудь в этом роде. (Спасти рядового Райана)
Ближайший результат не имеет особого значения. Мы говорим о настоящем, а не о будущем или даже о прошлом. Принципиально важно быть сильным, быть лидером как для себя, так и для окружающих.
По ходу фильма мы понимаем, что старый ветеран, стоящий перед могилой капитана Миллера, — это Джеймс Райан. Райан обращается к Миллеру:
« Моя семья сегодня со мной. Они хотели пойти со мной. Честно говоря, я не был уверен, что буду чувствовать, когда вернусь сюда. Каждый день я думаю о том, что ты сказал мне в тот день на мосту. Я старался прожить свою жизнь как можно лучше. Надеюсь, этого было достаточно. Я надеюсь, что, по крайней мере, в ваших глазах, я заслужил то, что вы все сделали для меня.(Спасти рядового Райана)
Он приветствует американский флаг, осознавая жертвы своих товарищей, которые однажды пришли и спасли его жизнь в обмен на свою.
Мы никогда не забудем все те жертвы, которые принесли отважные солдаты, чтобы обеспечить будущему поколению мирную и счастливую жизнь.
Сценарист и режиссер фильма хорошо поработали. Они демонстрируют не только ужас войн, но и то, как и почему люди должны уважать действия всех героев войны.
Фильм «Спасти рядового Райана» сильно изменил мое мировоззрение. Я понял, что значит быть настоящим мужчиной, настоящим героем. В современном мире не так-то просто быть героем. Фильм заставил задуматься над вопросами: «Следует ли узнавать героев войны только в военное время?», «Можно ли быть героем в мирное время?» и тому подобное.
Я искренне верю, что можно многого добиться, если действительно к этому стремиться. Ваши действия и ваши идеи — они могут сделать вас героем. Просто выберите правильный путь и следуйте ему.Такие фильмы, как «Спасти рядового Райана», помогают нам понять эту простую истину.
Процитированные работы
Спасти рядового Райана. Реж. Стивен Спилберг. Perf. Том Хэнкс, Мэтт Дэймон и Эдвард Бернс. DreamWorks. Paramount Pictures.
Жертвоприношение, смена местоимения и создание себя в прозе HD
Санна Мелин ШиллертУниверситетский колледж Лондона
Аннотация
Экспериментальные сдвиги между повествованием от первого, второго и третьего лица непрерывно создают и разрушают повествование себя в H.Проза Д. Эти сдвиги означают движение между различными уровнями самосознания или различными уровнями переживания себя, растворяя границы рассказчика. В романах Х.Д. описываются сложности поиска себя и очевидный парадокс нахождения его именно тогда, когда от него отказались или от него пожертвовали. Как это ни парадоксально, «я» необходимо уничтожить, чтобы воссоздать его. Более того, изменения в ее повествовательных местоимениях показывают, что для роста и развития «я» необходимо погрузиться в более широкий общий опыт интерсубъективности, даже если это означает, что границы «я» теряют определение.Таким образом, Х.Д. не только идет по извилистой дороге саморазвития, но и исследует, что значит делиться универсальным опытом, в первую очередь опытом жертв и разрушения. Работы Х. Д. в целом часто воспринимаются как автобиографические и в первую очередь релевантные как ключ к пониманию жизни ее самой и ее современников. В этой статье показано, как использование Х.Д. смены местоимений указывает на озабоченность ее собственным субъективным опытом, а также интерсубъективностью и совместным опытом во времени и пространстве.Используя эксперименты со сменой местоимений, Х.Д. показывает, как личные повествования становятся универсальными и как универсальные нарративы становятся личными, тем самым создавая автобиографические произведения, актуальные в более широком контексте.
Ключевые слова Хильда Дулиттл (HD) / смены местоимений / модернизм / экспериментальное повествование / жертвоприношение
Экспериментальные сдвиги между повествованием от первого, второго и третьего лица непрерывно создают и разрушают повествовательную личность в HD (Hilda Doolittle’s ) «вымышленные автобиографии», как их называла Джорджия Джонстон (63).Создание повествовательного «я» парадоксальным образом достигается через самопожертвование; «я» должно быть уничтожено, чтобы быть сотворенным. Сдвиг повествовательных местоимений представляет эту диалектику на странице путем объединения референтов от первого, второго и третьего лица. Эти сочетания отражают личную борьбу, представленную в текстах, и используются для исследования того, что значит делиться универсальным опытом, в частности опытом жертвоприношения. Сдвиги местоимений вызывают объединение субъекта, объекта и всего, что находится между ними, перемещаясь между первым, вторым и третьим лицом, тем самым текстуально преодолевая очевидное противоречие между индивидуальностью и универсальностью.
На тематическом уровне текстов Х. Д. жертвоприношение в первую очередь исследуется в контексте войны и деторождения. Повествования описывают сложности поиска истинной идентичности и очевидный парадокс нахождения себя именно тогда, когда от него отказались. Внешние обстоятельства, заставляющие персонажей Х.Д. приносить буквальные, физические жертвы, имеют значение для самосознания персонажей, а принесенные жертвы трансформируют их самосознание. На грамматическом уровне этот процесс представлен сдвигами местоимений.Движение между различными уровнями самосознания — или различными уровнями переживания себя — обозначается изменениями в личных местоимениях, используемых рассказчиком, тем самым растворяя границы рассказывающего «я».
Х. Д., похоже, придерживался мнения, что страдания и жертвы являются неизбежными фактами жизни. В «Заметках о мышлении и видении » (написано в 1919 г., опубликовано в 1982 г.) — ранней формулировке ее идей о природе разума, тела и духа — она объясняет, почему:
Есть два способа избежать боли и отчаяние от жизни и от самого редкого, самого тонкого опасного и соблазнительного дара, который может принести нам жизнь, — от отношений с другим человеком — любви.Один из способов — убить эту любовь в своем сердце. Убить любовь — убить жизнь. Другой способ — принять эту любовь, принять ловушку, принять уколы, чертополох. Принять жизнь — но это опасно. (Примечания 39)
Другими словами, любовь и жизнь — одно и то же, страдание — неизбежный аспект обоих, и единственный способ избежать этого — полностью повернуться спиной к жизни. Второй способ, упомянутый в цитате, — это не столько избавление от страдания, сколько примирение с тем фактом, что страдание неизбежно.
Оценка жертвы Х. Д. не уменьшилась и в дальнейшем. Из ее заметок, писем и художественных произведений о Второй мировой войне ясно, что она считала многочисленные жертвы, которые пришлось принести во время войны, укреплением общины. Она особенно гордится молодыми женщинами, которые ухаживали за пострадавшими, работали в столовых и водили машины скорой помощи во время Блица. Поэма «Май 1943 года», опубликованная в сборнике сочинений Х. Д. о Второй мировой войне 2014 года, является одами жертве, принесенной молодым поколением.Девушка по имени Голди погибла во время вождения машины скорой помощи по Лондону. Аннетт Дебо предполагает, что «Х.Д. выбрала ее [Голди] в качестве центральной фигуры этого стихотворения, потому что она представляет упрямый британский дух в его готовности жертвовать», и что Голди «представляет национальный дух» ( Within the Walls 35). Фигура Голди является символом общественных усилий во время войны; в стихотворении говорится, что «Голди была одной из нас, / мы едины с Голди» (160). Голди является примером человека, который отдает свою жизнь на благо общества и, поступая таким образом, перестает существовать как личность, но продолжает жить в духе общности.Далее в стихотворении Х. Д. пишет, что «Голди была только одна, / Голди — все вокруг нас» (161), что указывает на трансцендентную природу жертвы. Голди — уникальная личность, всего лишь один человек, но она становится единым целым со всеми, кто участвует в военных действиях. Следовательно, она остается «повсюду вокруг нас» (161), преодолевая свое индивидуальное «я» и трансформируясь в коллективный дух.
В книге « Любопытная опасность » Лары Веттер утверждается, что Х.Д. не только находила войну вознаграждением для общественного духа в Лондоне, но и считала ее «терапевтической» и «психологической необходимостью» (2).Эти прилагательные могут показаться замечательными в сочетании с испытаниями и невзгодами, которые принесла война, но, как свидетельствует Веттер, Вторая мировая война позволила Х. Д. проработать травмирующие воспоминания о Первой мировой войне. Хотя лишения Второй мировой войны, безусловно, сказались на ее здоровье, Х. Д. нашла утешение в том, что лондонцы были в ней вместе. Веттер считает, что поздняя проза HD, посвященная Второй мировой войне — The Sword Went Out to Sea прежде всего — «объединяет материальный, политический мир с царством нематериального, мистического, потустороннего» (4) .Забота Х.Д. о духовном или невыразимом в этом и других произведениях поздней прозы не является полностью абстрактной; он также «представляет собой длительную конфронтацию с имперской историей, особенно с историей Британской империи» (17). По мнению Веттера, это отделяет поздние работы Х.Д. от раннего модернизма в том, что «[он] поворот … направлен вовне. Личный духовный опыт стал общим». (67) Это, однако, не препятствует интересу к репрезентации себя для Х. Д., поскольку Веттер далее утверждает, что The Sword Went Out to Sea «запускает наиболее радикальную критику себя и его репрезентации.Хотя автобиографическое «я» всегда уже означает разделение «я», во время травмы это «я» становится более фрагментарным »(44). Я предполагаю, что это в равной степени верно и для работ, посвященных Первой мировой войне. Понимание HD Проза как одновременно личный и коллективный проект по преодолению травмы является ключом к восприятию жертвы как повествовательной стратегии посредством смены местоимений во всем ее творчестве.
В течение многих лет HD была известна прежде всего как писатель стихов из-за трудностей. она столкнулась с публикацией своей прозы еще при жизни. 1 В последние годы публикация ее романов, как ранних, так и поздних, предоставила ученым Х.Д. больше возможностей для более внимательного изучения этих текстов, чем раньше. В настоящее время доступен ряд работ, начиная с ранних экспериментов так называемого цикла Мадригал — Paint It Today (1992), Asphodel (1992), HERmione (1981) и одноименного Bid Me. Жить (Мадригал) (1960) — к более поздним текстам Делии Альтон, таким как «Меч вышел в море » (2007).
Примеры жертвоприношения как повествовательной стратегии изобилуют всей работой Х.Д. Веттер широко указывает на его использование в поздних прозаических произведениях: «По мере того, как мир рушится, структура повествования рушится» ( A Curious Peril 25). Я сосредоточусь здесь на цикле Мадригал, потому что он содержит несколько работ, в которых последовательно используются смены местоимений. Четыре романа, составляющие цикл Мадригал, рассказывают более или менее одну и ту же историю, хотя и по-разному, о главном герое, очень похожем на Х.D. Общая рассказанная история берет нас из ее юности, ее переезда в Англию, через годы войны и заканчивается рождением ее ребенка. Я смотрю на два текста с одним и тем же главным героем, HERmione и Asphodel , а также на Bid Me to Live , который был подготовлен к публикации Х. Д. и часто считается законченной версией истории. Я использую его здесь не только из-за того, что он является наиболее значимым и наиболее читаемым из романов «Мадригал», но и потому, что он имеет много общего с Asphodel — на самом деле это более позднее воплощение той же рукописи, — что он Было бы нелогично обсуждать одно, а не другое. 2
* * * * *
Озабоченность HD поиском себя, возможно, никогда не была так очевидна, как в HERmione , в котором одноименный персонаж постоянно ставит под сомнение свою индивидуальность, ища ее происхождение. та же индивидуальность. Изначально повествование рассказывается от третьего лица, и по мере его прохождения прорывается повествование от первого лица, особенно в начале заявления Гермионы, что «Я — она. Я — Гермиона» ( HERmione 29).Мэтт Робинсон и Деметрес П. Трифонопулос предполагают в «Гермионе и другой прозе», что постоянное повторение имени Гермионы — это способ для нее объединить субъектное и объектное я (132). Хотя моя интерпретация согласуется с этой точкой зрения, я утверждаю, что работа по слиянию «я» никогда не завершается; это продолжается на протяжении всего повествования, и Гермиона никогда не достигает ощущения твердой, неизменной личности. Непрерывная игра слов с короткой версией имени Гермионы (Her) и женским местоимением единственного числа в третьем лице (her) усиливает ощущение того, что идентичность основана на словах, но это не стабильная форма личности.Словесные версии «я», с которыми она играет, не обязательно представляют собой «я», которое ищет Гермиона.
Принесение в жертву себя как субъекта путем создания себя как объекта — отказ от себя для уничтожения и одновременного погружения в более широкое целое — составляет противоречивую природу жертвоприношения в текстах Х.Д. С одной стороны, это саморазрушительно, а с другой — способствует регенерации или развитию личности, становясь частью более крупной сущности.Как утверждает Гегель, достичь самосознания можно, только отказавшись от чувства собственного достоинства или поставив его под угрозу. В The Phenomenology of Mind (1807) он утверждает, что
свобода достигается исключительно за счет риска жизни; только таким образом проверяется и доказывается, что сущностная природа самосознания не является голым существованием … Индивид, который не поставил на карту свою жизнь, несомненно, может быть признан Личностью; но он не достиг истины этого признания как независимого самосознания.Таким же образом каждый должен стремиться к смерти другого, так как этим он рискует собственной жизнью. (107)
Жертвовать собой, таким образом, является не просто помощью для завершения полностью сформированного самосознания, но это необходимо для успешного развития самости. Гегель применяет жертвенную экономию к метафизике, чтобы сформулировать модель создания самости по отношению к обществу. Согласно Гегелю, познание себя — единственная абсолютная истина, но этого нельзя достичь без Другого.Чтобы существовать, самосознание должно быть включено в другое сознание. Самосознание требует признания и не может существовать без интерсубъективности, то есть без другого «я». Признание со стороны другого создает истинную уверенность в себе и тем самым существование самосознания.
В HERmione Гермиона пытается создать или, скорее, воссоздать себя во внутреннем монологе, который представлен не в кавычках, а как прямая речь рассказчика.Она обдумывает тот факт, что ее имя взято из Шекспира «Зимняя сказка »: «Я вышла из этой книги … Я — она, я — Гермиона» ( HERmione 32). Х.Д. направляет внимание читателя на восток несколькими строчками ранее, когда Гермиона смотрит на книгу, стоящую рядом с Зимняя сказка на полке, и думает, что это мог быть Махабхарата, древний индийский эпос. Далее следует сочетание того, как Гермиона думает о себе как о Гермионе и думает, что она больше, чем Гермиона, больше, чем ее личность: «Я — слово АУМ.Гермиона убавила звук. Это напугало ее. Бог одним словом. Бог одним словом. Бог находится в НЕЕ. Она сказала: «ЕЕ, ЕЕ, ЕЕ. Я Она, я Гермиона… Я слово АУМ ». Это напугало ее »(32). Индусы считают слог, обычно транскрибируемый как Аум или Ом, самым священным из всех слогов. Это представление Бога или Брахмана, абсолютной реальности или мировой души. Она осознает священную природу этого слога, что он не похож на другие, и что к нему нужно относиться с большим уважением, чем к другим, более приземленным словам.Глубокое чувство значимости, которое охватывает ее, слишком велико, и она пытается вместо этого повторять свое настоящее имя, чтобы оставаться заземленным и присутствовать в телесности.
Обнаружение ее истинной личности в Аум означает, что ее настоящее внутреннее я состоит не из физического лица по имени Гермиона, а из эфирной души, которая является частью большего целого: сущности, представленной Аум в индуизме. , который может быть обозначен как мировая душа, абсолютная реальность или высшее существование.Это представление о человеческой душе, являющейся частью более великой мировой души, присутствует не только в индуизме, но и во многих других философиях, например, идеализме и даосизме. Включение Х. Д. элементов нехристианских религий в ее произведения хорошо задокументировано, как и интерес к древним системам мышления в авангардных кругах в конце 19-го и начале 20-го веков. 3 Идея повторения Аум как пути к поиску себя, и представление о том, что такой путь может быть чреват опасностью, являются выражением Х.Желание Д. исследовать альтернативы христианской духовности и иллюстрацию одновременной плодотворности и тщетности поиска себя. Имя Гермионы невозможно найти в ее имени, потому что оно слишком поверхностное и изолированное. Его также нельзя найти в Аум, потому что он слишком глубок; единственная возможность — это колебание между двумя полярностями. Таким образом, ее поиск идентичности в словах завершается открытием чего-то столь важного, что может быть непонятным и пугающим и, следовательно, невозможно полностью исследовать, по крайней мере, без риска того, что Гермиона полностью потеряет себя в душе большего мира.
Другой способ рассмотреть этот отрывок — с точки зрения творчества. Как Аум охватывает мир и все его сознательные существа, так и творчество, и создатель должен подключиться к Аум, чтобы творческий продукт был значимым для других. В некотором смысле Аум — это творчество, и поэтому оно одновременно манит и пугает. Творчество как средство интерсубъективности — одна из основных загадок Х.Д., поскольку она постоянно возвращается к идее общечеловеческого опыта, означающего жизненный опыт, разделяемый через поверхностные границы пола, возраста, культуры и исторического момента.Это ясно из сравнений и превращения в исторических или мифологических персонажей, таких как Жанна д’Арк и Морган ле Фэй. 4 Проницательность персонажей Х. Д. позволяет воссоздать их с помощью воображения; они могут представить себя другим персонажем в другое время и в другом месте. Однако проницаемое «я» также является недостатком из-за его нестабильности. Можно задаться вопросом, знают ли когда-нибудь персонажи Х.Д., кто они на самом деле, поскольку они постоянно балансируют на грани диссоциативного расстройства идентичности.
Выражение опыта Гермионы в развитии Я перекликается с изречением Гегеля о том, что должен существовать Другой, против которого можно создать Самость, в том смысле, что смещение местоимения вызывает динамическое движение между Я и Другим. Опираясь на Гегеля, а также более поздних феноменологов Гуссерля и Хабермаса, ученый-когнитивист Дэниел Деннетт предполагает, что для того, чтобы понимать «я» как имеющее опыт сознания, оно должно не только иметь Другого, в котором можно отражать себя и отражаться. ; он должен рассказать о своем саморефлексии другому субъекту.Деннет предполагает, что сознательное «я» вообще не существует вне языка. Он называет себя «центром притяжения повествования», который, как и другие центры притяжения, является полностью теоретической конструкцией, необходимой для осмысления различных конкретных фактов жизни («Я как центр» 103). В рамках этой объяснительной модели становится очевидным недостаток проницаемого «я» персонажа: «я» как центр притяжения повествования нестабильно.
«Я», однако, должно быть гибким, чтобы развиваться.Теория Деннета предполагает, что все, что мы можем знать о себе, — это повествование, которое вращается вокруг него. Эта гипотеза подтверждается работой нейробиолога Антонио Дамасио, который пишет, что сознательный мозг дает впечатления, которыми он подвергается бомбардировке, «некая связная повествовательная структура», которая должна «протагонировать», что приводит к формированию самости ( Self Comes на ум 173, 202). В книге Content and Consciousness Деннет объясняет причину, по которой нам трудно разобраться в сознании животных и других живых существ.Он утверждает, что мы предполагаем, что опыт сознания, который не рассказывается, должен отличаться от опыта человеческого опыта сознания, потому что «если глупые животные осознают вещи, имеют сознательный опыт, мы никогда не сможем узнать, на что это похоже, поскольку они не могут нам сказать »(134), и если мы не знаем, на что это похоже, мы не испытываем интерсубъективности. Человеческие существа понимают самосознание через повествование о себе — «я» не только должно быть рефлексивным, но и способным рассказывать о своем саморефлексии другому субъекту, чтобы понимать его как имеющее опыт сознательного «я».
Чтобы проиллюстрировать это в текстовом повествовании, необходимо создать «я», чтобы можно было сформировать «я» как центр притяжения повествования. Второе лицо периодически используется в HERmione , но еще больше в Asphodel , который продолжает историю Гермионы, когда она путешествует по Европе, поселяется в Англии и рожает ребенка. Во второй половине романа «ты» используется для обозначения нескольких разных персонажей или сущностей. В первой половине Asphodel становится яснее, к кому относится второе лицо, когда оно используется, например, во внутренних монологах совместного рассказчика и главного героя — то есть не в кавычках — адресованных другим персонажам:
Она почувствовала покой небытия и решила, что теперь должна заплатить.Платит женщина. Она заплатила. Она платила. О Даррингтон, где ты? Я отослал тебя. Вы были единственным человеком, который мог это понять… Кто-то, что-то хотел, чтобы она написала. Письмо и жизнь не были диаметрально противоположными. (76)
Этот отрывок явно смешивает поток сознания от третьего лица с видом от первого лица, и повествование фокусируется на персонаже, который на короткое время действует как субъективный рассказчик от первого лица. Другой случай — во время музыкального выступления Уолтера Доуэла, одного из парижских друзей Гермионы и великого пианиста, во время которого рассказывается длинный внутренний монолог Гермионы и где от второго лица обращаются к более чем одному персонажу:
Это почти так же если ты, Клара, поняла, кем я была, я переживаю…. Но ты сильнее меня и о Уолтер, бедный маленький Уолтер, они начали тебя, когда тебе было три года … Если бы мне не было так жаль, я не чувствовал тебя так сильно, Уолтер, я бы сам не мог сидеть так спокойно здесь … Но ты, Уолтер, тебя отправили в школу, когда тебе было три года, и разве ты не видишь, всю мою жизнь это убило меня, это то, что они не научили меня чему-то, когда мне было три года. Но это неважно. Вещи не случаются просто так, и если я не могу играть, тебе становится лучше, как раз на данный момент. Я распят за тебя, а ты за то, что вне меня, что доходит до тебя.Это твоя собственная музыка, Уолтер? (28)
Интересно, что упоминание о распятии — относящееся к отсутствию у Гермионы практических или художественных навыков, которые воспринимаются как относящиеся к Уолтеру в том смысле, что, если она не может играть, его способности могут проявиться — показывает, что религиозно закодированный символ жертвы используется для описания довольно обычного повседневного жертвоприношения. Бескорыстное отношение Гермионы смешано с тоном иронии, как если бы она не одобряла Уолтера за его роль в качестве средоточия восхищения других.
Вторая часть Asphodel , которая касается беременности главного героя, часто использует повествование от второго лица, чтобы включить в диалог человека, который еще не является физически самостоятельным человеком: нерожденного ребенка. Это предполагает, что беременность является наиболее буквальной формой интерсубъективности, поскольку это состояние, в котором два человека, два «я» содержатся в одном физическом теле. Основываясь на теории «я» Деннета, эти два человека также по необходимости содержатся в одном центре тяжести повествования, поскольку нерожденный ребенок не имеет известного способа общения с каким-либо другим «я».У него нет Другого, которому он мог бы рассказывать себя, если только он не может переживать мать как Другого и рассказывать себя против этой сущности.
Однако второе лицо во второй половине Asphodel не всегда относится к еще не родившемуся ребенку. Часто Гермиона использует его для обозначения себя или своего партнера Берил, с дополнительными возможными референтами, являющимися читателем или какой-либо другой неизвестной сущностью. Плавность референтов, а также тот факт, что Гермиона называет их всех (включая себя) как Морган ле Фэй, создает между ними плавную и общую идентичность.Однако в первую очередь Гермиона испытывает эту пористую идентичность или интерсубъективность. Напротив, Берил одержима границами своего «я», а также созданием и разрушением «я»:
Она [имея в виду Берил] была слишком молода, чтобы говорить о «я», «я», «я» — что было «я»? Я был белой гвоздикой в высоком зеленом стакане (вы не можете убить себя), я был лотосовой лилией, свернутой в грязь, я был запахом попурри в дымах коры бука, горящей в элегантном комната, и полироль на полу, и золотая сетка, которая была солнцем, это была занавеска перед окном, которая отражала солнце, я был солнцем, отраженным в занавеске гостиной, теперь пойманной в занавеске, которая была слишком тяжелой.(Асфодель 177)
Гермиона использует второе лицо в скобках, чтобы сделать заявление одновременно для себя, для Берил и для читателя, что исключает возможность самопожертвования в том смысле, что стереть «я» невозможно. путем совершения самоубийства. Гермиона заявляет, что однажды найденное «я» неуничтожимо, или, по крайней мере, невозможно уничтожить самого себя. Принимая во внимание теорию Гегеля, она права; это потребует отсутствия признания со стороны других, так же как создание себя требует признания сообщества или другого.Невозможно быть изолированным от себя; Хотя Гермиона из Asphodel пытается построить себя независимо, она обнаруживает, что есть части ее «я», созданные другими, с влиянием которых она не может бороться или даже полностью понять: «Гермиона решила погрузиться в ее собственная самодельная аура. Сама [sic] сплела себе ауру, сеть, мягкий и светящийся кокон, но каким-то образом глаза демона вытащили из нее все эти вещи, все эти другие вещи »(185). Изо всех сил пытаясь удержать себя, сделавшего себя, Гермиона понимает, что никуда не деться от определений других; они создают ее так же, как и она сама, и она не может защитить себя от того, чтобы стать тем, что другие делают из нее.Несмотря на то, что она пытается определить свое собственное «я» и сохранить его перед другими, «удерживая себя во многих слоях, так тщательно размещенных», она «сбивается с толку и размывается из-за состояния кокона, в котором она находилась. Я. Что такое« я » ? » (179) Трудность ответа на вопрос о том, что такое «я», проистекает из трудности согласования между субъективным и объективным «я», которые создаются одновременно, одно изнутри, через саморефлексивный взгляд, а другое извне, через множество внешних взглядов, которые могут конфликтовать между собой, а также с саморефлексивным взглядом.
Когда HD пишет, что «[s] эльф — бутон лотоса, замазанный в грязи», возникает соблазн подумать, что значение, заключенное в заявлении о том, что рефлексивный взгляд Гермионы нуждается в защите от «глаз демона» других, означает что бутон лотоса — это самодельное «я», а грязь — это «я», созданное другими, и что самому себе было бы лучше, если бы он не был покрыт слизистой грязью. Однако для роста цветов обычно необходима грязь; Хотя он не предназначен для покрытия бутона, он не убьет растение или не остановит рост бутона в цветок.Использование слова «слизистая» также предполагает, что грязь прилипает к бутону, что нельзя разделять их без некоторой силы, которая потенциально может повредить бутон, и что слизистая грязь делает бутон менее привлекательным.
Слизистый бутон также дает возможность для другого прочтения: немного неприятное, хотя и довольно реалистичное изображение новорожденного ребенка. Цикл Мадригал демонстрирует любопытную и проблематичную взаимосвязь между творческим письмом и деторождением — оба присутствуют, но косвенно, поскольку ни разу не описывается, как это происходит, и нет никакого изображения того, что происходило в голове главного героя в то время любого события.Донна Кролик Холленберг утверждает, что цикл Мадригал «выявил противоречие между творчеством и продолжением рода, которое испытывает [HD]», и что только во время Второй мировой войны «она начала использовать символ ребенка, чтобы продемонстрировать человеческий потенциал. воссоздать себя и подвергнуть критике институт материнства »( Poetics of Childbirth 6), тем самым перевернув с ног на голову традиционное представление об артистизме как несовместимом с материнством. Я предполагаю, что HD делает это уже в Asphodel , где ребенок, которым беременна Гермиона — ребенок, которого она называет «маленькая ле Фэй» в связи с ее собственным удвоением Морган ле Фей ранее в томе, — открыто говорится, что узурпировать «я» Гермионы, в то же время сохраняя возможность его регенерировать: «Маленькая ле Фэй, ты больше я, чем я, но я отдаюсь тебе, чтобы создать себя.Вы отдаете себя мне, чтобы создать себя? «( Asphodel 179). Эти строки подразумевают не только признание физической жертвы, которую влечет за собой беременность, но и взаимность в том смысле, что материнство, возможно, предоставит Гермионе новую личность.
Однако не материнство находится в центре внимания вымышленных изображений деторождения HD — это беременность и роды. Первые беременности в Asphodel и Bid Me to Live приводят к мертворождению; вторые беременности, кульминацией в рождении здоровых младенцев заканчивают оба повествования.Главные герои никогда не описываются как матери, только как будущие матери, или, вернее, как беременные и рожающие женщины. Значение этого состоит в том, что Х.Д. хочет рассказать не долгосрочную, длительную историю жизни, посвященной материнству, а физическую битву за деторождение у женщин, которую можно сравнить и связать с солдатской службой мужчин. Сьюзан Стэнфорд Фридман предполагает, что в Asphodel «HD проводила параллель между войной и беременностью как публичной и частной версиями лежащей в основе патриархальной структуры [и] предлагала женскую репродуктивную силу в качестве противовеса мужскому насилию, как восстанавливающую силу в (повторном) рождении. как личности, так и общества »( Penelope’s Web 184–85).Таким образом, Х.Д. сосредоточилась не на принесении в жертву матери — более традиционном образе в военной литературе, — а на принесении в жертву беременной женщины, которая рожает ребенка, которая отказывается от себя телесно, чтобы дать жизнь другому человеку.
Другой пример откровенного сравнения жертвоприношения и беременности / родов в Asphodel — это когда Гермиона размышляет, суждено ли ей стать матерью, — мысль, которая, кажется, пугает ее. В длинном абзаце, раскрывающем технику потока сознания, она первоначально думает о Деве Марии как о аналоге самой себя, но она также размышляет об отказе Христа от напитка, предложенного ему перед смертью — отрывок, который обычно интерпретируется как нежелание Христа притупляет его переживание жертвы, которую он собирался принести, и связывает эту готовность страдать с родами:
Джордж сказал, что не должно быть никаких детей.Должен ли я когда-нибудь быть у меня? Джордж Лаундес сказал, что я буду похож на Марию делла, что-то или другое … Благовония, чтобы заглушить вашу боль, но Христос не взял губку (о, почему, почему он не сделал?), Которые они предложили ему. Хлороформ, который я читал в Materia Medica, не всегда помогает, хотя иногда — не дай мне закричать. Не дай мне умереть. Может быть, это мой ад, и мы все должны пройти через него, чтобы попасть на луга, заросшие кувшинками? (13)
Подразумевается, что телесная травма при родах должна быть перенесена изящно, без крика или иного проявления отвращения, которое Гермиона ожидает почувствовать при умерщвлении плоти, точно так же, как ожидается, что солдат храбро бросится в землю. линия огня.Гермиона молится, чтобы она не выражала всю глубину страданий, которые она ожидает испытать во время родов, но в основе этого могло быть чувство, что она предпочла бы вообще не испытывать этого, поскольку первоначальная мысль заключается в том, чтобы избежать беременности и решить вопрос о ней. должна ли она в какой-то момент своей жизни иметь ребенка. В заключение она спрашивает, должны ли мы все испытывать страдание, чтобы получить удовольствие, используя объяснение жертвенной экономии, чтобы ответить на вопрос, почему страдание кажется фактом жизни.
После выкидыша Гермиона снова описывает беременность как жертву, сравнимую с распятием или, возможно, даже хуже, учитывая длительный мучительный опыт беременности:
Состояние, в котором она находилась, было смертельным распятием. Не одна пытка (хотя, Господи, этого было достаточно), а месяцы и месяцы, когда ее пылающий разум бился, и она обнаружила, что ее поймали, ее разум не принимал ее, как обычно, как дикая птица, но ее крылья разума бились, бились и ее ноги поймал, ее ноги схватили, склеили, как дикая птица, в птичьем извести.(Asphodel 113)
В основном она чувствует ограничение из-за навязанного лечения отдыхом, которым она, похоже, находилась, когда ей не разрешали читать, писать или видеться с друзьями. Кроме того, ей больно из-за того, что она не может говорить о неоправданно жестоком процессе, который ей пришлось пережить, не считаясь женщиной, которая не может изящно принять свою жертву:
… не было слов, чтобы рассказать об этом. Как это сказать?… Мужчины скажет, что она была трусихой, женщиной, которая отказалась от своей женственности.Нет, не знала. Но возьмите человека с пылающим умом и попросите его сделать это. Попросите его посидеть в темном подвале и без книг … но вы не должны. Ты не можешь. Женщины не умеют говорить, а у умных женщин нет детей. Так что, если умная женщина говорит, она, должно быть, злится. Она в бешенстве. Если бы ее не было, у нее не было бы ребенка. (113)
«Умные женщины», кажется, должны терпеть больше страданий, жертвуя материнством, чем другие. Невыразимость жертвы отчасти объясняется невыразимостью женщин — в особенности умных женщин, которых сочтут сумасшедшими, если они все-таки заговорят, — а отчасти невыразимостью травмы, полученной при родах.
Степень, в которой Гермиона в Asphodel считает себя пострадавшей от родов, проясняется ее сравнением ее положения с положением Христа и почти озлобленным тоном из-за того, что Гермиона не умерла после этого испытания:
Гермиона пережила ее доля страдания, и если бы она приняла на себя больше, чем ее доля страдания, мир рухнул бы, потому что вы не можете присвоить себе добродетель, вы не можете страдать больше, чем Христос — а она страдала. Мертва, воскресла, но она пришла не в то место.Она принадлежала раю после Фиби [новорожденной дочери Гермионы], но она не была в раю (200).
После всех этих страданий Гермиона чувствует, что было бы разумнее умереть с возможностью быть вознагражденным в загробной жизни, чем сохранить свою жизнь и быть вынужденной преодолевать трудности, связанные с тем, чтобы стать новым родителем в загробной жизни. последствия войны. Однако то, что она действительно получает, — это что-то новое, что она может добавить к своему собственному опыту: идентичность матери.
Опыт самопожертвования, самоуничтожения и самосозидания во время беременности и родов принадлежит Х.D. часть универсального и вневременного опыта самопожертвования и саморазвития, который можно пережить и через другие телесные травмы, такие как война или ритуальное кровавое жертвоприношение. Независимо от того, нужны ли физические страдания или просто угроза их, создание чувства универсальности и безвременья имеет важное значение в этих романах, поскольку рассказчик постоянно проводит сравнения с аналогичными историческими ситуациями. Ритуальные жертвоприношения повторяются в повествованиях как основной компонент человеческого существования на протяжении веков.Для персонажей Х. Д., не в последнюю очередь для Джулии Эштон в Bid Me to Live , предварительным условием для понимания своего настоящего является то, что они знакомятся с прошлым. Путешествие в прошлое через разум создает пространство, в котором мечта и реальность — прошлое и настоящее — встречаются и смешиваются до такой степени, что неясно, что есть что:
Прошлое и будущее смешались (или хотели бы они) в одном вечный круг абсолюта, окончательной красоты? Та молитва, которую они цитировали (из Платона, не так ли?), И пусть внутреннее и внешнее пребудут в мире.Здесь, конечно, не было мира или мира, который в эти редкие моменты удовлетворения было так трудно достичь, что они превратились в миры впереди; как он сказал, как сказал Рико: «Вы запутались в своей собственной мечте». Имеет ли значение сон или нет? (72–73)
В сновидениях о далеком прошлом аватары Г. Д. переписывают или заново открывают для себя тайную историю, забытую генеалогию, родословную и духовную традицию, принадлежащую женщинам. 5 Герои Х. Д. находят в древности пространство для переговоров о себе через жертву.В гостях в Корнуолле Джулия смиряется с распадом своего брака. Она чувствует себя здоровой, исцеленной и освященной своим новым естественным окружением. Джулия хочет совершить ритуальное жертвоприношение, «возложить цветы на алтарь» (146), чтобы увековечить то, что вызвало эти события: физическое принесение в жертву своего мертворожденного ребенка, любовницы Рэйфа Беллы и Рико, которые помогли вбить клин между муж и жена. Природа мира, который она ощущает внутри, такова, что он распространяется не только на нее и недавно произошедшие события, но и на физические объекты, которые ее окружают: «Капельки влаги осели на рукаве ее старого пальто.Ее пальто было освящено им, это была еще одна история о руне »(147). Проводя параллель с Золотым руном, рассказчик снова подчеркивает связь между прошлыми и настоящими жертвами, давая понять, что есть буквальные, физические последствия духовное развитие, и наоборот.
Первые строки Bid Me to Live ясно дают понять, что жертвоприношение является фундаментальной концепцией не только для персонажей этого романа, но и для людей на протяжении всей истории: «О, времена, о, таможня! Ах да, времена! Таможня! Их собственная, но неотъемлемая часть космических, комических, распинающих времен истории »(7).Жертвоприношение изображается здесь как неизбежная, почти естественная часть жизни. HD указывает на войну как на причину, по которой жертвоприношение актуально, но также указывает, что так будет всегда, потому что человечество изначально заинтересовано в концепции жертвоприношения: «Красота — это правда, правда — красота. Но может ли эта истина быть красивой? Может быть, Это было. Они кричали о чести и жертвах уже два года, три года назад. Это была зима или ранняя весна, но времена года вращались вокруг ужасов, пока один не оцепенел… они уже ничего не чувствовали… »(37).Хотя временная ссылка на два или три года довольно конкретна, ссылка на «Оду греческой урне» Китса наводит на размышления о безвременье, как и природа таких понятий, как истина и красота, честь и жертва, а также круговорот времени. , который представлен повторяющимися четырьмя сезонами. «Ода греческой урне» описывает жертвенный ритуал, который, как и искусство, является выражением вечности через повторение и круговой взгляд на время. В тексте Х.Д. время как будто потеряло свой смысл в том смысле, что оно больше не является надежным инструментом для измерения продолжительности чего-либо; поскольку время «вращалось вокруг ужасов», кажется, невозможно представить время, когда ужасы закончатся. 6
Bid Me to Live содержит свой собственный способ работы с повествовательными сдвигами местоимений. Периодические сдвиги происходят на протяжении всего романа, но есть дополнительный всеобъемлющий сдвиг между первой и второй частями книги. Первый в основном рассказывается от третьего лица и описывает историю войны и брака, в которой эти двое кажутся более похожими, чем кто-либо мог бы подумать, а также трудности, с которыми Джулия Эштон вынуждена отказаться и воссоздать себя как личность. писатель, жена и мать.Повествование от третьего лица, которое преобладает вначале, свидетельствует о борьбе Джулии за то, чтобы найти свой собственный голос и утвердиться в качестве самостоятельного субъекта. Во второй части Джулия все больше и больше берет на себя роль рассказчика от первого лица, хотя все еще есть сдвиги назад к третьему лицу.
Самый первый сдвиг местоимения выглядит — как и многие другие — как сообщенная речь, но он не заключен в кавычки и не происходит в сцене; это больше похоже на отголосок запомненного диалога:
Такой-то знает кого-то, у кого есть коттедж; ты не понимаешь, Фредерик? Как будто она, Джулия или он, Рэйф или кто-то, кто встречался с матерью Беллы до того, как покинули свою студию в Париже, имели это право, эту власть — они были по-своему богаты.Возьмем коттедж такого-то, у них есть коттедж, кажется, вроде домика, и он пуст, и они попросили меня и Рейфа поехать туда, прежде чем он поедет во Францию. ( Bid Me to Live 8)
Кажется, что в основе этой истории лежит общее повествование, поскольку смена местоимений наводит на мысль о какофонии голосов, которые могут принадлежать кому угодно. Тем не менее, совсем немного позже, озабоченность собой, наблюдаемая в HERmione и Asphodel главного героя, снова появляется в Bid Me to Live : «Почему она должна уступить сейчас, уходите, как они ее призывали, обратно в Америку, поехать, как они предлагали, в деревню? J’y suis.Я сам, я сам, я сам. Это моя комната »(10). Важность места в этом появлении повествовательного голоса от первого лица свидетельствует о преобразовании американского« я »Джулии в британку, идентичности, которая была присвоена ей через ее брак. муж не только узурпирует ее национальность, но и ее имя: «Миссис Рэйф Эштон. Это мое имя »(11). На протяжении всего романа до боли ясно, что Джулия построила свое представление о себе на основе мужа. Будучи вынужденной жертвовать своим браком, Джулия сначала теряет себя, а затем восстанавливает его, все во время согласования своего субъективного пространства в тексте посредством смены местоимений.Вторая часть повествования, которая происходит после того, как она физически отдаляется от своего мужа и живет в Корнуолле с другим мужчиной, видит, как она восстанавливает новое ощущение себя, а также берет под контроль повествование, в основном используя ее. субъективный голос от первого лица, рассказывающий историю.
Когда Джулия берет под свой контроль голос повествования, она обращается к Рико, другу и доверенному лицу, но также и резкому критику ее сочинений. В своих письмах к нему, которые завершают повествование, она избегает его критики характерным скромным образом: «Моя работа — ничто.Но, Рико, я продолжу и сделаю это. Я вырежу свой узор на алтаре, потому что мне нужно это сделать. Вы издевались над тем, как я абстрагирую людей — вы называли их изображениями. Ты прав. Рэйф не Мраморный фавн… ты не Орфей. Вы люди, англичане, безумцы »( Bid Me to Live 164). Несмотря на свою вновь обретенную уверенность в себе, она все же в конечном итоге приписывает Рико то, что он вернул ее к жизни, и обращается к нему с уважением и подобострастием, несмотря на (или, возможно, из-за ) его неуважительное отношение к ее работе: «Вы сказали, что я живой дух, но я не жил, пока вы не написали мне:« Мы уедем вместе ».«Мы уехали вместе, я понимаю ваш гений, здесь. Я хотел бы служить вашему гению не только потому, что он лично, ваш гений, но и потому, что он является частью этого места »(183). Юлия теперь может быть субъективным рассказчиком, но она все еще находится в мире укоренившихся гендеров. иерархия. HD отображает развитие личности и возникновение самосознания, то есть сознательное повествование, через которое строится личность. Прослеживая это развитие через жертву, повествование становится более чем простым Bildungsroman , поскольку он не только отображает трудности, встречающиеся на этом пути, и признает их влияние на развитие персонажа, но и допускает двусмысленность.Самость всегда хрупка, и с трудом заработанные достижения не продвигают персонажа к традиционному хэппи-энду или даже к стабильности. Во всяком случае, каждый шаг к застенчивому повествованию, кажется, создает больше неуверенности относительно того, кем на самом деле является Джулия. Эта неуверенность или быстротечность предвещается в начале повествования, когда Джулия оглядывается на прошедшие годы: «Затем 1915 год и ее смерть, или, скорее, смерть ее ребенка. Три недели в этом ужасном доме престарелых, а затем наступление. обратно к тому же Рэйфу.Сама другая »( Bid Me to Live 24). Повествовательный голос приравнивает физическую смерть ребенка Джулии в утробе матери в 1915 году к кончине самой Джулии, что проясняет ее положение в начале Bid Me to Live ; она уже умерла, по крайней мере однажды. Она пережила это испытание и все еще жива, но только часть ее. Этот отрывок предполагает, что внутриутробный ребенок является частью ее личности, ее «я», а также является частью ее тела. физически она как в асфодель . * * * * * Таким образом, жертвоприношение делает возможным как разрушение, так и построение «я» в этих повествованиях. Прозаические произведения Х. Д. иллюстрируют идею жертвоприношения как повествовательной стратегии саморазвития за счет использования смены местоимений, которые позволяют личности рассказчика изменяться, растворяться и собираться заново, следуя потоку сознания главного персонажа. Сила творчества по формированию личности рассматривается как необходимая для существования художника, но она также изображается как опасная, потому что она содержит возможные пагубные последствия в тех случаях, когда центр тяжести повествования теряется и личность больше не имеет власть или контроль. Жертва также необходима для творческого производства в романах Х. Д., потому что жертва порождает интерсубъективность, а художественное творчество требует интерсубъективного пространства. Используя смену местоимений в своей художественной литературе для беспокойства и игры с бинарной парой субъект и объект, Х. Д. формирует интерсубъективное пространство, сообщество «я» внутри повествования. Прозаические произведения, которые я проанализировал, с одной стороны, свидетельствуют о озабоченности жертвоприношением, а с другой — о постоянном переосмыслении, переоценке и переосмыслении себя.Поскольку переживание и развитие личности повсеместно достигается посредством повествования и жертвы соответственно, эти романы являются примерами одной из причин, по которой важно изучать повествования о жертве. Если нарратив — это то, как мы осмысливаем себя по отношению к другим, то рассказы о жертве и интерсубъективности должны выдвигать эти вопросы на первый план, поскольку эти темы сосредоточены на растворении дихотомии «я» и «Другой». Используя эксперименты со сменой местоимений, Х.Д.показывает, как личные повествования могут относиться к совместному опыту и как общие рассказы связаны с личным опытом, тем самым создавая произведения, которые являются автобиографическими, но универсальными. Примечания 1 Сложный состав и история публикации прозы Х. Д. подробно обсуждается Сьюзен Стэнфорд Фридман в Signets (46–51) и Penelope’s Web (20–23). 2 HD подумал о Asphodel как о «раннем издании» Bid Me to Live и оставил инструкции, как в письме Норману Холмсу Пирсону, так и в самой рукописи, по его уничтожению (Friedman, Penelope’s Web 102, 141, 170). Раскрасьте сегодня здесь не обсуждается, поскольку он отличается от других романов Мадригал использованием смены местоимений, что заслуживает отдельного обсуждения. 3 Как и многие ее современники, Х. Д. была вдохновлена ученостью Джейн Харрисон и очарована античностью в целом и Древним Египтом и Грецией в частности. Полнометражные исследования взаимодействия Х.Д. с классическим миром включают работы Суанна, Грегори и Коллекотта. Полное исследование влияния Харрисона на модернистскую литературу см. В Carpentier. 4 Лара Веттер пишет в A Curious Peril о подобном изменении формы, которое происходит в The Sword Went Out to Sea . Веттер утверждает, что главная героиня Делия «вместо того, чтобы делиться своим телом с другими … создает полностью автономных персонажей, существующих вне ее» (65). В этой поздней работе доверенное лицо Х. Д. Делия Альтон не сравнивает себя с историческими персонажами; она их создает. Шейла Мурнаган также исследовала элемент мифических персонажей в H.Д., утверждая, что Х. Д. использовала миф, чтобы понять свой опыт настоящего. Мурнаган прослеживает увлечение мифологией в целом и эллинским мифом в частности с детства HD, через ее раннюю поэзию и отношения с Фрейдом до длинной поэмы Елена в Египте (1961), которую обычно читают как феминистский пересмотр. рассказа Елены Троянской (см. №5). 5 Озабоченность местом женщин в истории заставила нескольких ученых обсудить вопрос о Х.Д. как ревизионный феминистский проект. См., Например, Сьюзан Стэнфорд Фридман (как Сьюзан Фридман), «Психея возрождается» и «Создание женской мифологии» (как Сьюзен Стэнфорд Фридман), Сьюзан Эдмундс и Лара Веттер, «Обзорная статья Majic Ring ». 6 Интересно, что именно в безвременье корнуоллской среды оборванная Джулия наконец начинает исправляться: «Ей потребовалось бы много времени, чтобы пережить эти прошедшие годы, и здесь было место и время, чтобы сделать это» ( Ставьте меня в живых 157). Карпентье, Марта Селеста. Ритуал, миф и модернистский текст: влияние Джейн Эллен Харрисон на Джойса, Элиота и Вульф . Гордон и Брич, 1998. Коллекотт, Диана. Х. Д. и сапфический модернизм: 1910–1950 . Cambridge UP, 1999. Damasio, Antonio. «Я приходит в голову»: конструирование сознательного мозга . Пантеон, 2010. Деннет, Дэниел. «Самость как центр притяжения повествования.» Я и сознание: множественные перспективы , под редакцией Ф. Кесселя, П. Коула и Д. Джонсона, Эрлбаум, 1992, стр. 103–15. —. Content and Consciousness . Routledge, 2010. Эдмундс, Сьюзен. «« Я прочитал письмо, когда он схватил меня за горло »:« Истерия и революция в HD Елена в Египте ». Contemporary Literature , vol. 32, no. 4, 1991, pp. 471–95. Фридман, Сьюзен Стэнфорд. «Психея возрождается: традиция, новое видение и богиня как мать-символ в H.Эпическая поэзия Д. « Women’s Studies , № 6, 1979, стр. 147–60. —.» Создание женской мифологии: HD’s Хелен в Египте . « Перстни: Reading H.D ., Отредактированный Сьюзен Стэнфорд Фридман и Рэйчел Блау Дюплессис, Университет штата Висконсин, 1990, стр. 373–405. —. «Dating HD’s Writing.» Signets: Reading HD , под редакцией Сьюзан Стэнфорд Фридман и Рэйчел Блау Дюплессис, Университет штата Висконсин, 1990 г., стр. 46–51. —. Сеть Пенелопы: гендер, современность, H.Художественная литература Д. . Cambridge UP, 1990. Грегори, Эйлин. Г. Д. и эллинизм: классические линии . Cambridge UP, 2009. H. D. Хелен в Египте . Grove Press, 1961. —. Гермиона . Новые направления, 1981. —. Заметки о мышлении и видении . Огни большого города, 1982. —. Сделай ставку, чтобы выжить . Virago, 1984. —. Асфодель . Duke UP, 1992. —. Раскрась сегодня .New York UP, 1992. —. Меч вышел в море: (Синтез мечты), Делия Альтон . UP of Florida, 2007. Х. Д. и Аннетт Дебо. Внутри стен и что я люблю? UP of Florida, 2014. Hegel, G. W. F. Феноменология разума . Перевод Дж. Б. Байла, Дувр, 2003. Джонстон, Джорджия. «H.D. и гендер: квиртинг в чтении». The Cambridge Companion to H. D. , под редакцией Нефи Дж.Христодулидес и Полина Маккей, Cambridge UP, 2012, стр. 63–76. Кролик Холленберг, Донна. Х. Д .: Поэтика деторождения и творчества . Северо-Восточный УП, 1991. Мурнаган, Шейла. «Х.Д., дочь Елены: мифология как действительность». Американские женщины и классические мифы , под редакцией Грегори А. Стейли, Baylor UP, 2009, стр. 63–84. Робинсон, Мэтт и Деметрес П. Трифонопулос. « HERmione и другая проза». Кембриджский компаньон H.D. , отредактированный Нефи Дж. Христодулидесом и Полиной Маккей, Cambridge UP, 2012, стр. 127–42. Swann, Thomas B. Классический мир H.D. U of Nebraska P, 1962. Vetter, Lara. «Обзорная статья Majic Ring , The Mystery , и Белая роза и красная ». Английский язык , т. 94, нет. 1. 2013. С. 57–63. —. Любопытная опасность: поздняя модернистская проза Г. Д. . UP Флориды, 2017. : Жертвовать собой или своими интересами ради других или ради дела или идеала
Указанные работы жертвоприношение | Определение самопожертвования по Merriam-Webster
самопожертвование
| \ ˌSelf-ˈsa-krə-fīs также -fəs или -ˌfīz
\