Советские евангелисты меняли свои взгляды на воинскую повинность лишь после нескольких разговоров на Лубянке

Фото: РОСИНФОРМ

Социалист Жан Жорес считал, что, пока он жив, война не начнется. Первая мировая война началась на следующий день после его убийства

Профессиональная борьба за мир принесла Фредерику Пасси Нобелевскую премию и обеспеченную старость

«Огромные финансовые неудобства»

Чтобы защищать мир было удобнее, Эндрю Карнеги укрепил свой Дворец мира сторожевыми башнями

Фото: Reuters

Стальной магнат Эндрю Карнеги с готовностью тратил на борьбу за мир деньги, накопленные за время гражданской войны в США

Фото: AP

Война во Вьетнаме была так непопулярна среди американских студентов, что самым популярным развлечением среди них стали антивоенные манифестации

Фото: РОСИНФОРМ

«Угрюмое несотрудничание»

Фото: РОСИНФОРМ

Догонка вооружений

Пацифист Дэвид Деллинджер смело боролся с «фашистами» в руководстве США, после того как уклонился от борьбы с фашистами в руководстве Третьего рейха

Фото: AP

Махатма Ганди боролся исключительно мирными средствами за право индийцев и пакистанцев воевать друг с другом

Фото: РОСИНФОРМ

Глава Всемирного совета мира Ромеш Чандра внес неоценимый личный вклад в дело мира и украшения пиджака Леонида Брежнева

Фото: РОСИНФОРМ

что такое пацифизм и чем он опасен? – WARHEAD.SU

Легко быть пацифистом, когда нет войны

Изобретение ядерного оружия и его наглядное применение в середине XX века усилили антивоенные настроения по всему миру. Однако не стоит путать пацифизм и антимилитаризм. Они схожи: и тот и другой — против войны. Но есть и отличия.

Антимилитаристы в основном против раздувания военного бюджета, гонки вооружений и разработки новых видов оружия.

Это люди, которые хотят закрыть танковый завод и открыть на его месте шоколадную фабрику.

Антимилитаристы меркантильны. Они боятся, что государство выманит у налогоплательщиков последнюю копеечку и спустит на армейских дармоедов и ненужные железяки («а могли бы раздать пенсионерам»). Можно сказать, что антимилитаристы выступают против войны по экономическим и некоторым социальным соображениям. Война — это невыгодно и нецивилизованно. Не будем спорить. Кстати, сами по себе эти ребята — антимилитаристы — бывают иногда очень воинственными.

Пацифисты же всегда личности духовные. Они о деньгах не думают. Они просто отрицают насилие. Без каких-либо исключений. Не важны причины, мотивы и возможные последствия, главное — никакого насилия, особенно войны. Войну как способ достижения мира они не признают. Потому что кровопролитие не может быть орудием справедливости. Все люди должны жить в мире, а все конфликты разрешаться исключительно мирным путём.

Пацифисты зачастую аполитичны и проповедуют любовь к ближним, прощение, терпимость, отмену смертной казни и вегетарианство. Некоторые из них отказываются служить в армии. Особо идейные готовы «подставить вторую щёку», но не советуем проверять это на практике.

Где-то рядом с пацифистами и антимилитаристами стоят антивоенные движения и протесты. Их отличие состоит в том, что они выступают не за всё хорошее против всего плохого, а против конкретной войны, которая уже идёт или вот-вот начнётся. Протестующие хотят повлиять на решения, принимаемые правительством, и зачастую не брезгуют силовым противостоянием с полицией.

«Война сладка тому, кто её не изведал»

Приведённая выше фраза принадлежит Эразму Роттердамскому. Он же в 1517 году написал трактат «Жалоба мира», в котором заклеймил войну как «первопричину всех бед и зол, бездонный океан, поглощающий всё без различия».

Голландский философ, которого прозвали «принцем гуманистов», был первым, кто аргументированно осудил войну в самом широком смысле слова. От мелких бытовых столкновений до крупных сражений между странами и городами. Конфликты заложены в человеческой природе, но есть те, кто раздувают их до размеров войн. Это тираны. А вот мудрые государи должны радеть о мире и не враждовать между собой.

Для XVI века идея, что мир приносит больше пользы, чем война, была вполне свежа. Но особенно оригинальна точка зрения, что «мир по большей части зависит от сердец, желающих мира» и что сторонники мира должны идти на всё, чтобы его сохранить.

Звучит знакомо? После работы Л. Н. Толстого «Царство Божие внутри вас» неприятие любых форм применения силы, в том числе и вооружённой борьбы, в России получило название «толстовство». Основная идея толстовства состоит в том, что насилие не может защитить нас от насилия. Оборонительная борьба — это ложь. А главные сеятели этой лжи и основные помехи на пути всеобщего мира — это «патриотизм и правительство». Эти двое виноваты во всех войнах человечества.

Помимо христианской традиции пацифизм уходит философскими корнями в индуизм, в котором понятие непричинения зла (ахимса) имеет большое значение. Последователем Толстого был Махатма Ганди, организовавший и возглавивший ненасильственное протестное движение за освобождение Индии. Кстати, день его смерти был провозглашён Международным днём ненасилия резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН в 2007 году.

Мартин Лютер Кинг, продолжатель Толстого и Ганди, дал пацифизму довольно точное определение. Пацифизм — это «противостояние злу силой любви, основанное на вере в то, что лучше терпеть зло, чем причинять его».

Однако у большинства терпение не железное.

«Война наносит самые страшные удары мещанству, мещанскому покою и удовлетворённости»

Несмотря на изрядное количество сторонников, противников у идеологии ещё больше. Среди них был и Николай Бердяев, который считал, что пацифизм происходит от излишнего материализма и буржуазного малодушия.

Кстати, трусость, эгоизм и желание отсидеться за спинами своих же сражающихся друзей — самое частое и самое тяжкое обвинение в адрес пацифистов. Более того, не сопротивляясь, например, захватчику, пацифист косвенно поддерживает его.

Другое расхожее мнение о сторонниках ненасилия — что они живут иллюзиями, не видят реальности и просто боятся запачкать руки. Кроме того, пацифизм упрекают в нелогичности. Ведь если пацифисты превыше всего ценят мир, то почему они не встают на его защиту и позволяют агрессорам его разрушать?

На самом деле, абсолютных пацифистов, последовательно придерживающихся идеи ненасилия, довольно мало. Возможно, на определённом этапе вмешивается естественный отбор — кто не сопротивляется, тот погибает. Таким образом, число приверженцев абсолютного пацифизма примерно всегда остаётся одним и тем же.

Социальную природу идеологии хорошо охарактеризовал Лев Троцкий, который писал о пацифизме как об отдушине, через которую разгневанная, но недальновидная буржуазия может выпустить пар своего негодования. Под контролем крупного капитала и с его согласия, разумеется. Заметьте, движение действительно популярно именно в среднем классе и практически неизвестно на верхах. В общем, как заметил Лев Давыдович, «передовые народы режут друг другу глотки под знаменем пацифизма», а военная индустрия прирастает миллионами.

«Если страна, выбирая между войной и позором, выбирает позор, она получает и войну, и позор».

Основная опасность пацифизма в том, что он не различает сражение в бою и убийство, которое является уголовным преступлением. Называя каждого солдата убийцей, пацифисты ложно обвиняют невиновных. Напомним на всякий случай, что убийство запрещено даже на войне. Игнорирование разницы между ведением боя и убийством — главный риторический козырь пацифистов. Если его убрать, то остаются лишь банальные истины, что мир лучше войны и давайте жить дружно.

Но поражение живой силы противника не может быть приравнено к убийству. Более того, отдельные силовые операции хоть и редко, но бывают полностью бескровными. Современные же дистанционные и роботизированные средства ведения войны вообще направляют разговор о том, что такое война, в новое русло.

Сбитый дрон или пролёт самолёта с «хибинами» (отечественный авиационный комплекс радиоэлектронного противодействия (КРЭП). — Прим.ред.) на крыльях не укладывается в пацифистскую парадигму насилия, ненасилия, непричинения зла и любви к ближнему. Современные средства ведения войны создаются именно для того, чтобы сберечь человеческие жизни. Как ни парадоксально, военные оказываются бо́льшими гуманистами, чем сами пацифисты.

Другая опасность состоит в том, что пацифисты, полностью отрицая право государств на войну и требуя исключительно мирного решения любых споров, подразумевают создание некоего всемирного судебного органа, который эти споры будет рассматривать. Идея утопична хотя бы потому, что не все споры имеют правовую природу. Но главное то, что подчинение юрисдикции такого суда будет ограничивать государственный суверенитет. А суверенитет — это независимость государства, его самостоятельность и способность быть самим собой. Проповедуя отказ от войны, сторонники ненасилия на самом деле лишают нас свободы. Потому что в конечном итоге мы граждане настолько, насколько суверенно наше государство. И мы настолько свободны, насколько оно независимо.

Отказ от защиты свободы — дорога в никуда.

Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.

Ядерный пацифизм, правое дело и другие теории войны

Человек ведет войны с незапамятных времен. Согласно подсчетам исследователей, за последние пять тысячелетий человечество жило мирно в общей сложности не более 300 лет. И хотя большинство рядовых граждан, политиков, учёных и даже военных осознают ужасы, которыми сопровождаются войны, количество вооруженных столкновений не сокращается. Какие принципы обоснования военных действий существуют в мире, применимы ли они для России и способны ли этические нормы сдерживать агрессию, рассказал преподаватель кафедры истории философии факультета философии НИУ ВШЭ Арсений Куманьков на лекции в Культурном центре ЗИЛ.

Природа войны

Лектор начал свое выступление с цитаты Гераклита: «Должно знать, что война общепринята, что вражда — обычный порядок вещей… и что все возникает через вражду и взаимообразно». И хотя Гераклит говорил о войне в переносном смысле — его интересовало устройство мира и полемоса (прим.: война по-гречески) как основного космического закона, который проявляется в каждом аспекте бытия — эфесскому мыслителю удалось охарактеризовать политическую историю всего человечества.

Война с древних времен оказывалась в поле зрения философов, но ее определение до сих пор остается довольно расплывчатым. Слушатели лекции также не смогли прийти к единому мнению, отвечая на вопрос, что такое война. Это и решение противоречий вооруженным путем, и способность объединить группу, которая действует из-за жажды власти и денег. В то же время некоторые смотрят на войну как на подтверждение концепции первородного греха человека и врожденного изъяна его сознания. Куманьков наиболее емким считает определение войны, которое дал Карл Клаузевиц: «Война — это акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю».

При этом лектор отметил, что понятие войны меняется с течением времени. Изначально она воспринималась как политический конфликт между различными группами и была плотно привязана к политике. Если раньше только у правителя было право начинать войну, то в современном мире государство теряет свое уникальное право на насилие. Возросла роль негосударственных субъектов политики — партизан, террористических организаций, частных военных компаний и агентств.

Война ведется дармоедами, сводниками, ворами, убийцами, тупыми мужланами, не расплатившимися должниками и тому подобными подонками общества

Во второй половине ХХ и начале ХХI веков понятие начинает использоваться в новых значениях. Теперь, когда политики говорят о борьбе с коррупцией или наркотиками, то они смело заявляют, что ведут войну. Но если государство пытается войти в конфликт, цели участия в котором не до конца ясны или их нельзя оправдать в позитивном ключе, если руководство страны не хочет нагнетать панические настроения в обществе, то понятие войны как вооруженного конфликта заменяется различными эвфемизмами.

Война или нищета?

В философии сложилась целая специфическая дисциплина — философия войны. Но как не появилось четкого понятия войны, так и нет ее единой концепции, которая позволяла бы судить об этом феномене. Существует множество субтеорий.

Пацифизм — это наиболее мягкая и не кровожадная концепция войны. Его сторонники полностью отвергают возможность этического оправдания военных действий. Так, еще древнекитайский философ Мо-цзы был сторонником пацифизма, считавшим, что сама природа человека должна привести к запрету всех войн. Одними из ярчайших и влиятельнейших источников всего ренессансного католического гуманизма и пацифизма являются сочинения Эразма Роттердамского, который писал, что «война ведется дармоедами, сводниками, ворами, убийцами, тупыми мужланами, не расплатившимися должниками и тому подобными подонками общества». Идеи пацифизма были близки многим великим мыслителям. Идеи о ненасилии развивали Лев Толстой, Махатма Ганди, Мартин Лютер Кинг.

Новый виток в развитии пацифизма наступил в середине прошлого века с распространением ядерного оружия, когда появился манифест ядерного пацифизма, в котором авторы требовали от правительств всех государств отказаться от войн и обратиться к использованию исключительно «мирных средств разрешения всех спорных вопросов».

Несмотря на гуманность этой концепции, пацифизм не лишен парадоксов. Противники пацифизма отмечают, что пацифисты получают от государства различные блага, защиту, медицину, возможность строить карьеру и многое другое, при этом отказываются защищать свое государство в случае необходимости. Они следуют только личным интересам. Кроме того, государство на пороге боевых действий нередко встает перед довольно неприятным выбором: вступить в войну или отказаться от борьбы, обрекая свое население на порабощение, нищенские условия существования и даже истребление. С точки зрения истинного пацифиста война хуже нищеты и рабства — лучше терпеть тирана, чем начинать войну.

Найти врага

Вторая концепция противоположна пацифизму — это теория милитаризма. Его можно определить как государственную политику «по подготовке и ведению организованного политического насилия». Милитаризм зачастую предполагает проведение националистической политики. Его приверженцы убеждены, что все издержки, связанные с войной, будут легко покрыты ведением боевых действий. Согласно этой теории, война не только удобна, приемлема и этически допустима. Она имеет духовный смысл. Ведь с ее помощью решаются не только политические и экономические задачи. Война воспитывает и дисциплинирует. Воин — это человек не только физической, но и духовной силы.

Милитаристские настроения нередко захватывали государства. Примерами могут выступать европейские империи конца XIX — начала XX веков, которые отказались от диалога и начали гонку вооружений, что привело к Первой мировой войне.

У этой концепции также немало болевых точек. Сторонники милитаризма просто не могут существовать без противников. Им приходится все время искать врагов как за пределами, так и внутри государства.

Женщины натирают носы бомбардировщиков Douglas в сборочном цехе в городе Лонг Бич, Калифорния. Фото 1942 года. Flickr.

Милитаризм, как и пацифизм, считается маргинальной концепцией. В настоящее время в качестве основы национальных идеологий он распространен не слишком широко. Ведь милитаристский режим вынужден либо все время вступать в войны, которые редко сможет выигрывать, либо ему придется трансформироваться. Кроме того, идея войны подчиняет себе весь общественный и экономический уклад жизни страны. Закрытый характер милитаристского государства, плановая экономика и репрессии в конечном счете истощают граждан и делают такой режим малопривлекательным.

Двойные стандарты

Сегодня наиболее значимыми и актуальными являются концепции реализма и теории справедливой войны.

Сторонники реализма, основываясь на трудах Фукидида, Макиавелли и Гоббса, придерживаются принципа двойных стандартов этики. Они считают, что ради достижения успеха государство может использование любые средства, в том числе и насильственные. Этика в политической сфере отступает на второй план.

Именно поэтому реалисты пессимистично смотрят на идею существования вечного мира между государствами: доводы разума указывают им на возможность сожительства в мире, однако не существует воли, которая установила бы подобное состояние на века. Такое положение дел не означает, что в международных отношениях государственная воля совершенно ничем не сдерживается. В поисках мира страны устанавливают договорные отношения, но каждое государство действует в угоду своим интересам, а потому состояние мира всегда будет шатким.

Дело правое

Следующая наиболее важная теория — это концепция справедливой войны, которая развивает пацифистскую идею борьбы за мир, не отрицая при этом возможность применения силы в определенных случаях. В рамках этой теории насилие ограничивается двумя группами принципов: jus ad bellum (оценка справедливости вступления в вооружённый конфликт) и jus in bello (определение допустимых способов ведения войны).

Совокупность критериев jus ad bellum необходима для принятия решения о том, стоит или нет вступать в войну и чем это решение может быть обосновано. К ним относятся принципы правого дела, крайнего средства, пропорциональности, вероятности успеха, добрых намерений и легитимной власти. Наиболее важен и значим первый из них — принцип правого дела. Он гласит, что должна быть очень веская причина для начала военных действий. Принцип правого дела подразумевает шесть типов ситуаций. Три из них работают на самозащиту государства: ответ на объявление войны, ответ на начавшееся нападение и упреждающий удар. Оставшиеся три применяются в случае нападения на другое государство: ответ на объявление войны союзнику, ответ на начавшееся нападение на союзника и гуманитарная интервенция.

Гуманитарная интервенция все чаще используется в последнее время для обоснования легальности начала войны, как это было в Ливии, Ираке, Боснии и Косово. И хотя начало участия в этих войнах не всегда возможно назвать действительно справедливым, все это формально соответствует принципу правого дела, подчеркивает Куманьков.

Один из самых сложных случаев обоснования агрессии в рамках правого дела — это идея упреждающего удара. Ситуация осложнена тем, что не всегда есть возможность адекватно оценить, направился ли противник к вашей границе, на какой стадии подготовки к нападению он находится. Упреждающий удар оправдывается исключительно предчувствием нападения в ближайшем будущем. В таком случае слишком раннее нападение будет означать превентивную войну, которая нелегитимна, а затянувшаяся отсрочка может привести к печальным последствиям.

Руководитель стратегической авиации Великобритании во время Второй мировой войны Артур Харрис стал единственным главнокомандующим, кто не был удостоен титула пэра из-за применения чрезмерной силы во время авиаударов по Дрездену

Принципы jus in bello имеют значение, когда боевые действия уже начались, они позволяют судить о нормах поведения на войне. Недостаточно иметь причину для справедливой войны. Необходимо вести ее достойно. Так, принцип пропорциональности говорит о недопустимости применения чрезмерных средств. Требуется проявлять благородство к своему противнику, а не стирать с лица земли города и истреблять население. Куманьков напомнил про хрестоматийный пример отказа от этого принципа: руководитель стратегической авиации Великобритании во время Второй мировой войны Артур Харрис стал единственным главнокомандующим, кто не был удостоен титула пэра из-за применения чрезмерной силы во время авиаударов по Дрездену, когда город фактически был стерт с лица земли.

Не менее важен принцип дискриминации или различия, выполнить который довольно непросто. Участники боевых действий не всегда могут быть уверены, что наносят удар именно по врагу, а не по мирному населению. Ситуация осложняется, когда ведутся бои с повстанцами, а не солдатами в военной форме.

Одной из самых больших сложностей в теории справедливой войны остается нерешенность вопроса об исключениях из правил. Так, принцип различия указывает на неприемлемость атаки на невинных, беззащитных людей. Но кто определяет, невинен ли человек? Таким образом, ни одна из теорий не может в полной мере решить всех противоречий, связанных с войной.

Особое положение России

В России дискуссия об этике войны развита крайне слабо, хотя страна исторически активно участвовала в развитии международного права. Первая мировая война заставила русских философов обратиться к определению смысла войны. Но Серебряный век русской философии был очень коротким и отечественные авторы просто не успели сделать значительный вклад в этом направлении.

У пришедших к власти большевиков была своя философия. Война оправдывалась как вооруженное восстание пролетариата, направленное против гегемонии капитализма, но со временем эта концепция уступила место мифу Великой Отечественной.

В 90-е годы Россия хотела предстать в образе либерального государства. Российской мысли пришлось резко перестраиваться, освобождаясь от коммунизма и марксистко-ленинской философии. Но отказ от идеологии и формальная декларация принятия новых ценностей еще не означала, что либеральные ценности — свобода и уважение прав других людей — были осмыслены и приняты как властью, так и населением.

Русская философия войны находится в зачаточном состоянии. На сегодняшний день существует множество исторических, политологических, социологических исследований на эту тему, но нет общенациональной доктрины войны, которую транслировала бы власть и поддерживало население. Таким образом, формируется опасная тенденция, когда страна вынуждена участвовать в конфликтах, при этом ее позиция заявлена нечетко.

Война есть – пацифизма нет — RIDDLE Russia

Политический аналитик, кандидат политических наук. Координатор «Московского политического клуба», обозреватель «Росбалта» и колумнист Deutsche Welle.

Возможно ли в России антивоенное движение?

Россия является сегодня официально участницей одной войны (в Сирии) и неофициальной военной операции на территории Украины. Количество погибших в этих двух конфликтах российских граждан, начиная с 2014 года, по разным оценкам колеблется от 200 до приблизительно 4000 человек. Цифра варьируется в зависимости от методики подсчета. Наибольшее число убитых россиян в период войны на востоке Украины приходится на 2014 год. Что касается Сирии, то тут «пик смертности» пока пришелся на февраль 2018 года.

Однако ни официально признанные потери (пятеро погибших сотрудников частной военной компании «Вагнер»), ни обнаруженные прессой погибшие (не менее 14 человек), ни даже слухи о гибели от 100 до 600 человек («несколько сотен» по свидетельству бывшего директора ЦРУ, нового госсекретаря США Майка Помпео) не привели к росту публичной антивоенной, пацифистской активности.

Такая пассивность российского общества связана с несколькими причинами. Одна из них – опасность, которую видят российские власти в антивоенном движении. В то же время, актуальные настроения российского общества также не способствуют росту пацифистских настроений.

Пацифизм в России до 2014 года

В современной России, в отличие от Советского Союза, не существует системы негосударственных или государственных организаций, имитирующих антивоенную деятельность или занимающихся экспортом антивоенной активности. СССР постоянно использовал антивоенную риторику, как во внутренней политике, так и представляя агрессорами своих внешних противников, в первую очередь, США и НАТО. Часть этой идеологии и пропагандистской машины Россия получила в качестве «наследства» от Советского Союза.

Однако уже в 1990-е годы внешняя антивоенная пропаганда почти сошла на нет. Часть организаций закрылась, другие со временем перепрофилировались, как, например, «Российский фонд мира». Сегодня этим фондом руководит глава комитета Госдумы по международной политике Леонид Слуцкий. Его организация привозила значительную часть лояльных зарубежных наблюдателей на президентские выборы 2018 года.

Последний внутренний всплеск антивоенной активности пришелся на первую войну в Чечне. Уже во время второй общественные настроения существенно изменились.

Война есть — пацифизма нет

Новый резкий всплеск антивоенной активности и рост милитаризма пришлись на 2014 год и были связаны с аннексией Крыма, а затем с началом военных действия на востоке Украины. Первые антивоенные выступления стали реакцией на происходящее постсоветской системы правозащитных организаций, выступавших с антивоенных позиций во время первой войны в Чечне.

Отдельные антивоенные акции начались в Москве еще до активных боевых действий и даже до крымского референдума. Отправной точкой было решение Совета Федерации разрешить президенту Путину использовать армию за пределами России. Первый полноценный, но немногочисленный митинг состоялся 2 марта 2014 года напротив здания российского Генштаба. Он был разогнан полицией и не поддержан большинством наблюдавших его граждан. Уже тогда обозначилась главная проблема антивоенного движения после 2014 года. Большая часть общества воспринимала антивоенные акции как проукраинские и антироссийские.

Позднее инициативу у правозащитников перехватила политическая оппозиция. Первый Марш мира, во время которого антивоенные лозунги приобрели политическую окраску, состоялся в сентябре 2014 года. Политика постепенно поглотила антивоенную повестку дня, оттеснив ее на второй план.

Что касается отчетливо антивоенных и пацифистских, но не оппозиционных акций, то они жестко пресекались властями и дальше, как это было, например, с альтернативным музыкальным фестивалем «Дезертир-фест», который должен был пройти в Москве в феврале 2017 года, но был прерван полицией, а организаторы и участники разогнаны или задержаны. Менее масштабные разовые антивоенные акции спецслужбы, впрочем, только фиксируют. Они, вероятно, не так опасны, потому что не претендуют на массовость. Кроме того, из этих данных можно при необходимости слепить очередное дело о попытке госпереворота, как это случилось с задержанными в 2018 году перед выборами членами анархистского сообщества.

Акций против войны в Сирии вообще практически нет. Сильного антивоенного движения как в США во время войны во Вьетнаме или хотя бы как в СССР во время вторжения в Афганистан в России не появилось.

Механизм подавления пацифизма

Выбрав военные действия в качестве допустимого инструмента для решения внешнеполитических и даже внутриполитических задач, российские власти видят в антивоенных движениях одну из главных угроз для своей политики. Борьба с антивоенным движением ведется властями во всех сферах жизни общества.

За последние четыре года пострадали все «традиционные» правозащитные антивоенные организации, включая Комитеты солдатских матерей. Кто-то стал иностранным агентом, против отдельных правозащитников заведены уголовные дела. В итоге, активность традиционной правозащиты на этом направлении сведена к минимуму как потенциально опасная для самого существования этих НКО.

Вряд ли совпадение, что российские власти именно после 2014 года также уступили давлению Русской православной церкви, согласившись на отмену регистрации на территории России наиболее антивоенно настроенной религиозной организации — «Свидетелей Иеговы», чьи последователи еще в советский период были известны тем, что предпочитали тюремное заключение уходу на военную службу.

В то же время запрос на милитаризацию формируется снизу. Стремительный рост популярности армии начался в российском обществе после войны в Южной Осетии 2008 года и на фоне военных реформ Сердюкова, а затем Шойгу. Резкое изменение общественных настроений подтверждает социология. Военная служба сегодня стала одной из наиболее желанных профессий: почти три четверти россиян считают ее отличным карьерным лифтом. По данным ВЦИОМ, 71% россиян хотели бы, чтобы их ближайшие родственники были военнослужащими.

Таким образом, актуальные запросы общества совпадают с целями государственной власти (и отчасти властью же и формируются). И в рамках этих настроений антивоенная или пацифистская активность приравнивается пропагандой к измене.

Есть ли шанс у пацифистов?

В России нет полноценных легально действующих организаций, которые своей главной программной целью заявляли бы борьбу с милитаризацией общества, ставили бы требования прекращения внешних военных конфликтов, в которых Россия сейчас участвует. Анонимные паблики в соцсетях не в счет. Формально это не запрещено законом, но реально создание организации, формальной или неформальной, с такими уставными целями — это прямой способ заинтересовать ФСБ.

Самое большое, на что рискуют идти противники милитаризации российского государства — это выступать против увеличения военного бюджета, то есть, за снижение расходов на содержание и перевооружение армии, как это делают «системные» либералы, вроде Алексея Кудрина. Либо как Алексей Навальный приводят меркантильные аргументы, объясняя, что война — это «дорого».

В то же время у пацифистского движения существует большой потенциал. Несмотря на прямо артикулируемый милитаристский запрос общества и рост популярности армии, существуют и глубинные общественные фобии. Главная – страх перед большой войной, то есть военным конфликтом высокой интенсивности. По данным всех крупнейших социологических служб, около 75% россиян в той или иной форме боятся войны, еще около половины опасаются за будущее своих детей.

Таким образом, рост потерь в актуальных военных конфликтах и особенно возникновение новых могут неожиданно привести и к резким изменениям настроений в обществе. Но это в потенциале. Пока разговоры о войне работают лишь на запугивание населения, граждане закрываются от внешней информации, закукливаются. Недаром кремлевские пропагандистские медиа активно раскручивали накануне американской бомбардировки Сирии именно тему возможной «Третьей мировой войны».   Никто не знает, какие именно цифры или события общество воспримет как настоящий сигнал об опасности и проснется.

Баннер «За нашу и вашу свободу» на антивоенном марше в Москве 15 марта 2014 года, Петровский бульвар, автор Bogomolov.PL

История пацифизма — Пацифизм

Миф о мире. Неотразимое обаяние ленинского пацифизма

Впрочем, тут же сам себе и противоречил: «Войну нельзя кончить «по желанию». Ее нельзя кончить решением одной стороны. Ее нельзя кончить, «воткнув штык в землю»… Войну нельзя кончить «соглашением» социалистов разных стран, «выступлением» пролетариев всех стран, «волей» народов и т. п. — все фразы этого рода, наполняющие статьи оборонческих и полуоборонческих, полуинтернационалистских газет, а также бесчисленные резолюции, воззвания, манифесты, резолюции Совета солдатских и рабочих депутатов, — все эти фразы не что иное, как пустые, невинные, добренькие пожелания мелких буржуа. Нет ничего вреднее таких фраз о «выявлении воли народов к миру», об очереди революционных выступлений пролетариата (после русского «очередь» за германским) и т. п. Все это… сладенькие мечты… Русская революция февраля-марта 1917 года была началом превращения империалистской войны в войну гражданскую. Эта революция сделала первый шаг к прекращению войны. Только второй шаг может обеспечить прекращение ее, именно: переход государственной власти к пролетариату. Это будет началом всемирного «прорыва фронта» — фронта интересов капитала, и только прорвав этот фронт, пролетариат может избавить человечество от ужасов войны, дать ему блага прочного мира».

Чуть позже на апрельской партконференции 1917 года Ленин свою позицию подкорректировал.

Речь шла уже не о «всемирном прорыве», а о пролетарской победе в крупных западных странах. Минимально необходимые для достижения мира масштабы европейской революции были на тот момент очерчены так: с одной стороны, речь шла о победе пролетариата в Германии, а с другой — либо во Франции, либо в Англии.

Однако и в таком урезанном виде мирный план большевиков не внушал ни малейшего оптимизма. Наоборот, он беспощадно разрушал всяческие иллюзии. По сути, вождь предлагал безмерно уставшему фронтовику долгий, безмерно долгий путь домой, своего рода революционную кругосветку. Милитарист Милюков по сравнению с пацифистом Ульяновым выглядит, пожалуй, предпочтительнее. Победить (вкупе с союзниками) ослабевшую Германию было для России все же проще, чем перекроить на пролетарский лад крупнейшие западные страны.

%d0%Bf%d0%b0%d1%86%d0%b8%d1%84%d0%b8%d0%b7%d0%bc — English translation – Linguee

Пацифизм — обзор | Темы ScienceDirect

2.7 Подъем неоконсерваторов

Война во Вьетнаме и открытость для Китая усугубили процесс противостояния и поляризации в отношении коллективной памяти Японии. С одной стороны, прогрессисты атаковали компромисс нарратива, коренящийся в амнезии и виктимизации, распространяя изображения и рассказы о зверствах японцев в Китае и Юго-Восточной Азии. С другой стороны, консерваторы отреагировали на этот процесс оспаривания.Они ответили на разные фронты: образование, дебаты по истории, политике, атакой на пределы, определенные конституцией и доктриной Ёсида.

В 1980 году ЛДП провела кампанию по исправлению «Кампании за предвзятые учебники», которая, как считалось, находилась под слишком сильным влиянием левых учителей, марксистской интеллигенции и мазохистского видения истории. В 1982 году та же ЛДП провозгласила необходимость «культивирования японского духа и развития национальной гордости» в качестве основного пункта своей партийной платформы (Conrad, 2010).В том же году Asahi Shinbun разоблачила попытку министра образования ужесточить контроль над учебниками истории, чтобы привести их в соответствие с консервативными убеждениями. Министерство регулярно меняло «вторжение ( шинряку, ) в Северный Китай» на « шиншуцу, (наступление)». Более того, резня в Нанкине была оправдана как реакция на яростное сопротивление Китая.

Это привело к серьезному дипломатическому кризису с Пекином и Сеулом. И китайское, и южнокорейское правительства официально пожаловались японскому правительству, заявив, что министерство образования продвигает преднамеренную попытку обелить историю японского империализма в Азии.В редакционной статье Renmin Ribao в то время говорилось: «Учебник беззастенчиво оправдывает вторжение Японии в Юго-Восточную Азию, поскольку победы над западными державами позволили странам региона добиться послевоенной независимости» (Beal, Nozaki & Yang, 2001). Эта реакция значима, потому что представляет собой первый эпизод такого рода. Ранее ни Южная Корея, ни Китай не занимали официальной позиции в отношении содержания японских учебников, а также в отношении того, как Япония продвигает преподавание истории или другую политику, связанную с образованием и памятью.

Чтобы успокоить критиков, правительство выступило с заявлением, в котором говорится: «С точки зрения построения дружбы и доброй воли с соседними странами Япония будет уделять должное внимание этой критике и вносить исправления под ответственность правительства». Более того, он пообещал пересмотреть Руководство для учебников и основал Японский исследовательский комитет по этому инциденту (Nozaki, 2008; Yoshida, 2006).

Восприятие того, что правительство умиротворяет прогрессистов и иностранные правительства и позволяет иностранцам решать, как японцы должны помнить свое прошлое, вызвало резкую реакцию консерваторов.Историки-ревизионисты оспаривали уместность определения «Нанкинская резня». Три года спустя, в 1985 году, они также протестовали против открытия Мемориала Нанкинской резни. Они назвали «оскорбительным и нелепым» официальную оценку Китая о 300 000 жертв (Saaler & Schwentker, 2008).

Споры по поводу учебников 1982 года заставили консерваторов вновь заявить о своих центральных убеждениях: неагрессивный характер войны, тот факт, что Япония была втянута в войну внешними силами, жертвы военного поколения, отказ от видения истории Токийского процесса. (Пайл, 1983).Нанкин был одним из центральных пунктов дискуссии. С одной стороны, ревизионисты, такие как Танака, автор «Иллюзии Нанкина » , склонны отрицать ответственность Японии и военные преступления. С другой стороны, прогрессисты ответили новой волной исторических исследований о Нанкине, женщинах для утех и других военных преступлениях.

В то время как осведомленность о преступлениях в Японии распространялась среди широкой общественности, прогрессивные силы столкнулись с периодом спада из-за ряда структурных факторов. Во-первых, экономическое развитие и рост среднего класса значительно снизили привлекательность радикальных альтернатив существующему положению вещей.Во-вторых, на международном уровне окончание разрядки , усиление так называемой «второй холодной войны» и кризис СС-20 заставили часть общественного мнения разделять идею о том, что СССР представляет реальную и настоящую опасность. для японской безопасности.

Наконец, JSP пережил фазу застоя. Ему не удалось расширить свой электорат, который по-прежнему в основном представлен государственными служащими и членами профсоюзов. В то же время в 1970-х годах он начал идеологический спор о своей политической роли.Левые партии выступали за сохранение роли баланса для ЛДП, сохраняя при этом марксистскую идеологическую платформу, даже если это означало оставаться в оппозиции. Другие части партии, возглавляемые Исибаши Масаси и Дои Такако, которая в 1989 году стала первой женщиной, возглавившей партию, хотели, чтобы JSP стремилась руководить страной, бросая вызов гегемонии ЛДП. Для этого JSP нужно было умерить свою идеологическую чистоту. Внутри страны это означало отказ от всех ссылок на «социалистическую революцию» в пользу «социал-демократии» (Stockwin, 1994; Hyde, 2005).С точки зрения внешней политики это повлекло за собой признание законности (хотя и не конституционности) JSDF и принятие союза с Соединенными Штатами. Более того, партия перешла от поддержки Северной Кореи к пропаганде сбалансированных отношений как с Сеулом, так и с Пхеньяном. Эти изменения, и в частности отход от позиции полного нейтралитета и антимилитаризма, вызвали значительное расхождение с пацифистским движением (Hyde, 2005).

Упадок прогрессивных сил совпал с подъемом ревизионистской фракции в ЛДП, руководимой Накасоне Ясухиро.В 1970-е годы он был директором Японского оборонного агентства и продвигал амбициозные планы, направленные на восстановление технологической и промышленной автономии в оборонной промышленности. Как премьер-министр он заявил о своем разочаровании ограничениями доктрины Ёсида и попытался сформулировать ряд мер, направленных на их преодоление. Его «великий замысел» был основан на обновленной версии консервативных представлений о прошлом страны, а также на представлениях о роли Японии в мире. По словам Накасоне, решение Ёсиды подчинить важную роль в политике и безопасности восстановлению экономики было разумным в послевоенный период.Однако в 80-е годы Япония догнала Запад. С одной стороны, это означало, что жертва военного поколения каким-то образом компенсировалась текущими национальными достижениями. С другой стороны, преуспевающая и развитая Япония не могла продолжать быть «нацией-последователем» во внешней политике. Японии пришлось превратиться в «международную нацию», способную привести мир к новой эре технологического развития и процветания.

В 1982 году он писал: «Оглядываясь назад, можно утверждать, что стратегия премьер-министра Ёсиды представляет собой по-своему рациональное решение.[…] Тем не менее, я не могу не задаться вопросом, даже сейчас, о том, что могло бы случиться, если бы Япония сделала другой выбор в этот критический момент. С тех пор я поставил одной из своих политических целей выйти за пределы так называемой системы Сан-Франциско ». (Pyle, 1987, стр. 251.)

Под «системой Сан-Франциско» Накасоне имел в виду не просто систему узловых и спиц безопасности альянсов. Он скорее обращался к взаимосвязи между японской коллективной памятью и внешнеполитическим выбором. Япония с договором Сан-Франциско приняла вердикт Токийского трибунала.Как следствие, с точки зрения Накасонэ, идея преодоления доктрины Ёсида и ее добровольных ограничений была тесно связана с необходимостью отвергнуть историческое суждение, представленное на токийских процессах, а именно идею о том, что Япония способствовала агрессивной войне и вся ответственность должна быть возложена на Японию, а не за крах международного порядка, который привел Японию на путь войны или к предыдущей эпохе западной колонизации.

Видение Накасонэ подразумевало особую интерпретацию консервативных идей отделения Японии от Азии и преемственности с довоенной историей.Основываясь на идеальной преемственности с периодом Мэйдзи, он предложил идею Японии как нации, которая покинула Азию и присоединилась к Западу, а иногда также превзошла Запад благодаря своим экономическим и технологическим достижениям. Наиболее показательным примером переосмысления Накасонэ концепции Дацу-А Рон (покинуть Азию, присоединиться к Западу), вероятно, является его выступление на саммите в Вильямсбурге в 1983 году, в котором обсуждалась необходимость общей политики безопасности, направленной на противодействие советской угрозе во время войны. Во время ракетного кризиса SS-20 он выступал за «неделимость безопасности Запада», включая Японию, среди западных стран (Korhonen, 2013).

Гордость, которая наполняла видение Накасоне, заставила его отодвинуть на второй план необходимость примирения с остальной Азией на равной основе. Более того, гордость за национальные достижения, особенно в отличие от остальной части Азии, побудила консерваторов более решительно отвергать то, что они называли «самоистязательным видением истории», а также прогрессивные попытки пропагандировать сознание виктимизаторов. Накасонэ был первым премьер-министром, посетившим храм Ясукуни в своем официальном качестве после захоронения 14 преступников класса А в 1978 году (Breen, 2008).Он решил сделать это во время 40-й годовщины окончания войны, 15 августа 1985 года. Кроме того, он занял явно ревизионистскую позицию по отношению к Токийскому трибуналу и критиковал тот факт, что эпоха оккупации «распространилась по Японии на самообладание». мучительное убеждение, что во всем виновата наша страна ». (He, 2007b, стр. 227.)

Визит Накасонэ вызвал беспрецедентную реакцию в Азии. Протесты вспыхнули на улицах Пекина, многие протестующие утверждали, что Китай подвергся второму вторжению, имея в виду волну японских товаров, которые затем достигли китайских рынков, и асимметричный характер китайско-японских экономических отношений в 1980-х годах.Даже если китайское правительство намеревалось поддерживать дружеские отношения, которые считались необходимыми для четырех модернизаций, оно сделало несколько сильных заявлений по стандартам того времени. 16 августа года Жэньминь жибао заявил, что официальный визит Накасонэ был опасным предзнаменованием «украшения войны и отрицания конституции мира». В редакционной статье «Синьхуа» визит Накасонэ и его политика описывались как «опасный подводный фактор на пути к возобновлению системы, которая преобладала до Второй мировой войны.Однако в целом китайская риторика имела тенденцию отделять японский народ от позиции Накасонэ. Пэн Чжэнь, в то время председатель Постоянного комитета Всекитайского собрания народных представителей, заявил, что «горстка японцев все еще пытается возродить милитаризм вопреки воле как китайского, так и японского народов и в ущерб дружбе между двумя странами. и мир во всем мире »(Weiss, 2014, p. 93–4). Как подчеркнул Кеннет Пайл, для Накасоне визит в Ясукуни имел фундаментальное политическое значение, поскольку он связал прошлое страны с ее нынешней ролью и достижениями в мире, а также с его видением светлого будущего.Это был «символический способ отложить войну как источник национального стыда и смущения и вернуться к традиционному почитанию духов погибших на войне». (Pyle, 1987, стр. 264.)

Это видение также повлекло за собой важную роль Японии с точки зрения внешней политики и политики безопасности. Он предложил ряд существенных отклонений от доктрины Ёсида и послевоенного пацифизма. В конечном итоге Накасонэ, несмотря на его усилия, не смог добиться существенных изменений в реальной политике безопасности Японии.Во время его пребывания в должности страна соблюдала все основные послевоенные ограничения, за исключением незначительного нарушения обычного лимита в 1% ВВП, который должен был быть отнесен к военному бюджету в 1987 году. ⁸ Накасонэ, однако, нарушил ряд. табу, установленных в послевоенный период. Он выступал за возможный пересмотр конституции и обозначал роль Японии как активного союзника США в холодной войне.

Тем не менее, попытка Накасонэ продвигать новый нарратив и новую внешнеполитическую стратегию, соизмеримую с послевоенными достижениями страны, стала важным поворотным моментом.И консерваторы, и прогрессисты начали рассматривать военный опыт и предвоенную историю с точки зрения послевоенных достижений Японии. Консерваторы считали японскую способность к восстановлению, их изобретательность и целенаправленную ориентацию на экономический рост корнями своего успеха. Как следствие, страна могла оглядываться назад с гордостью: жертва военного поколения не была напрасной. Напротив, он заложил основу для восстановления Японии в рядах великих держав, особенно в экономическом и технологическом плане.

Встреча Японии с Азией, о чем свидетельствуют отношения Японии с Китаем и другими странами Восточной и Южной Азии, оказалась взаимовыгодной, но неравномерной. Идея Японии как «головы летающих гусей», двигающей Азию к развитию, очень напоминала Японию Киши как лидера в Азии, способного спасти континент от отсталости.

Следующим логическим шагом должен был стать отказ от послевоенных ограничений. Эти ограничения были наложены победителями на побежденную нацию.Консерваторы считали, что Япония может считать послевоенный процесс завершенным, считаться одним из основных членов международного сообщества и, в конечном итоге, пользоваться доверием других государств, даже приняв более активную политику безопасности.

Прогрессисты в течение 1980-х начали показывать первые признаки драматической эволюции, которую они испытают в следующем десятилетии. Разногласия между умеренными и ортодоксами в JSP и упадок профсоюзов, особенно среди ключевых групп, таких как JTU, способствовали подрыву единства сторонников прогресса, стоящих за знаменами пацифизма, антимилитаризма и повествованиями о преследовании японского народа.Отказ японских социалистов от марксистских идей во многом обусловил их отношение к вопросам вины и ответственности. Марксистское прочтение истории способствовало пренебрежению ролью обычных солдат и простых граждан во время войны, приписывая войну милитаристам и эксплуататорскому классу дзайбацу . Упадок марксистской идеологии и стирание классового разрыва при прочтении послевоенной истории позволили прогрессистам переосмыслить прошлое страны через другие категории.Это побудило прогрессистов более внимательно рассмотреть вопрос об индивидуальной ответственности по отношению к солдатам и военным чиновникам во время конфликта. Более того, они начали рассматривать идею ответственности за войну как общенациональную проблему, непосредственно затрагивающую простых людей, в том числе тех, кто не испытал на себе тягот военного времени.

Более того, во время событий 1970-х, таких как война во Вьетнаме и открытие доступа к Китаю, благоприятствовало введение элементов вины за войну и ответственности за войну в прогрессивном взгляде на историю Японии.Как следствие, прогрессивная группа начала рассматривать страдания бывших жертв Японии как ключ к выбранной травме для японской коллективной памяти. В конечном итоге процесс оспаривания, характерный для 1980-х годов, помогает выработать несколько важных соображений. В 1980-х годах компромисс, сосредоточенный на преследовании простых людей Японии, который составлял повествовательную основу доктрины Ёсида, в значительной степени переживал кризис. Это вызвало значительные расхождения среди консерваторов и прогрессистов как во внешней политике, так и в исторической памяти.Консерваторы считали послевоенную фазу завершенной и хотели воспитать как историческое видение, так и внешнеполитическую роль, совместимую с достижениями Японии. Прогрессисты начали рассматривать то, как Япония справлялась со своим прошлым, в значительной степени недостаточным.

1980-е также ознаменовали начало интернационализации проблемы истории и памяти, процесса, который позже полностью проявился с окончанием холодной войны. В первые и средние годы холодной войны Япония формировала свою коллективную память без внешнего вмешательства.Барьеры, воздвигнутые холодной войной, и авторитарный характер многих других режимов Восточной и Юго-Восточной Азии позволили Японии сохранить дебаты о памяти в сфере внутренних дискуссий. Открытие для Китая, процесс демократизации в странах Восточной Азии, таких как Южная Корея, а затем окончание холодной войны полностью изменили ситуацию. Кризис с учебниками 1982 года и реакция Китая и Южной Кореи на визит Накасонэ в Ясукуни продемонстрировали, что японцы не могли просто объявить послевоенный период окончанием и попытаться продвигать более активную внешнюю и оборонную политику, не принимая во внимание чувства, порожденные рост национализма в остальной части Азии.

В конце концов, в течение 1980-х годов обе традиции перешли в процесс эволюции, вызванный внешними событиями, международными и внутренними. Две традиции интерпретировали эти события совершенно по-разному, потому что ключевые агенты воспринимали эти события через фильтры своих убеждений. Однако основные убеждения, похоже, не поддаются изменениям. Консерваторы на протяжении всего послевоенного периода поддерживали и продолжали продвигать свои основные убеждения, такие как роль поколения военного времени, роль международной системы в втягивании Японии в войну и отказ от взглядов на историю Токийского процесса.Точно так же основные убеждения прогрессистов оказались довольно устойчивыми к изменениям: идея прерывности, необходимость вовлечения Азии, идея послевоенной демократии как разрыва с прошлым, наступательный характер войны.

Однако другие верования не сопротивлялись политическим изменениям. Например, с 1980-х годов прогрессисты постепенно отказались от марксистского прочтения истории и начали сосредотачиваться как на японской виктимизации, так и на азиатских страданиях. Интерпретативный подход предлагает два возможных объяснения.Во-первых, агенты приобретают свои убеждения в процессе социализации; поэтому разные поколения социализированы в разном политическом климате. Это может, например, объяснить упадок марксизма как линзы, через которую прогрессисты читают историю страны. Второе объяснение коренится в возникновении дилемм. Следовательно, акторы склонны пересматривать или корректировать набор убеждений, унаследованных от их традиций, чтобы понять текущую политическую среду.

Международная энциклопедия Первой мировой войны (WW1)

Введение ↑

Идея «пацифизма» в разгар продолжительного и ужасающе кровавого военного столкновения может показаться оксюмороном.Действительно, начало европейской войны в августе 1914 года быстро распространилось географически и в конечном итоге затронуло двадцать стран по всему миру, а безжалостные и жестокие бои в конечном итоге привели к 30 миллионам жертв, в том числе около 9 миллионам убитыми. Безусловно, это была Великая война, как ее называли в то время, но даже это название кажется неадекватным для краткого описания ужасающих и разрушительных последствий войны, которая фактически превратилась в тотальный конфликт, который велся безжалостно до конца.

И все же во время Великой войны было много «пацифизма», если не трактовать это слово слишком узко. Словари определяют «пацифизм» как веру в то, что любое насилие, включая войну, не может быть оправдано ни при каких обстоятельствах и что все споры должны разрешаться мирными средствами. Это определение подходит абсолютным пацифистам, выступающим против всех войн. Это относится к тем христианам, которые верят в непротивление, которые по совести отказываются участвовать в войне или вести войну. Исторические церкви мира — меннониты, анабаптисты и Общество друзей (квакеры), например, — придерживаются таких убеждений.

Однако даже среди лиц, отказывающихся от военной службы по убеждениям (СО), во время Великой войны были определенные градации. Было также много женщин из воюющих и нейтральных стран, которые поддерживали отказ от военной службы по убеждениям, но также были вовлечены в другие формы мирного движения. Поскольку они не подлежали призыву, их мирные действия ограничивались только другими законами, ограничивающими свободу слова и собраний.

Для целей данного эссе «пацифизм» (или «пацифизм») определяется в широком смысле и включает не только СО, но и тех людей, которые, будучи сильно чувствительными к продолжающейся бойне на полях сражений и выступая против военных решений, участвовали в согласованных пропаганда мира, которая включала ненасильственные действия (петиции, митинги), поиск урегулирования конфликта путем переговоров и отстаивание принципов прочного мира.Такие активисты обычно реализовывали свои идеи и программы через пацифистские или квазипацифистские группы.

В то же время, этот счет исключает несколько лиц и групп, чьи основные усилия были сосредоточены на создании послевоенной всемирной организации. Многие пацифисты поддерживали создание некой послевоенной ассоциации наций для разрешения международных споров и сохранения мира, но, за некоторыми исключениями, большинство не хотели наделить ее широкими полномочиями принуждения.Их больше всего интересовали транснациональные ценности и чувство общности, лежащие в основе мировой политики и способствующие реформе международной системы. Их противодействие односторонней силе также заставило их опасаться создания авторитетной международной организации, которая могла бы применять коллективные военные действия против непокорных или агрессивных национальных государств.

Движение довоенного мира ↑

Движение за мир в Европе существовало после окончания наполеоновских войн (1803-1815) и стало лучше организовано в последние десятилетия 19, ^– годов.В 1889 году пацифисты начали ежегодные встречи под названием Универсальные конгрессы мира, на которых присутствовали друзья мира из многих стран, и в том же году законодатели из нескольких европейских стран учредили ежегодные межпарламентские конференции (вскоре переименованные в Межпарламентский союз) для обсуждения основных вопросов внешней политики. задает вопросы и рекомендует меры по снижению напряженности и содействию примирению.

Миротворцы оптимистично указали на явные признаки зарождающейся международной системы. Они истолковали Гаагские мирные конференции 1899 и 1907 годов и перспективы проведения третьей конференции в 1915 году как свидетельство того, что крупные державы положительно, хотя и нерешительно, откликались на зарождающийся международный дух среди наций.Хотя конференции не ограничили гонку военно-морских вооружений и были сосредоточены больше на законах войны, чем на организации мира, они согласовали процедуры разрешения международных споров. Встречи в Гааге даже предусматривали неформальный международный арбитражный суд, в который страны могли добровольно передавать свои споры. Обзор, казалось бы, сильного европейского движения за мир в начале 1914 года, насчитал 190 обществ мира, некоторые из которых насчитывали тысячи членов, которые издали двадцать три периодических издания на десяти языках.Недавно основанный в США Фонд Карнеги за международный мир даже предоставил скромную ежегодную субсидию Международному бюро мира для перераспределения его среди европейских обществ мира. ^[1]

Однако движение не обходилось без реальных напряжений и ограничений. Фонд Карнеги, например, отдавал предпочтение «интернационалистским» группам за счет «пацифистских», которые он не уважал. Он хотел, чтобы движение за мир консолидировалось, что раздражало гордо независимые группы, в то время как пацифисты в Европе воспринимали субсидии как неискушенную уловку для контроля над своей политикой и будущим направлением движения за мир.Неудивительно, что вскоре после того, как в августе 1914 года разразилась общеевропейская война, фонд прекратил оказывать всяческую финансовую помощь движению за мир.

Более фундаментальная проблема заключалась в том, что большинство реформаторов мира, хотя и были интернационалистами по своему мышлению, были также твердыми националистами. Сторонники мира на континенте в основном были выходцами из разного среднего класса, но даже они не могли полностью избежать унаследованных ими глубоко укоренившихся авторитарных традиций политического господства и войны.Многие итальянские сторонники мира, например, поддержали захватническую войну своей страны против Турции в 1911 году, а во время двух марокканских кризисов французские и немецкие пацифисты возродили свои ожесточенные разногласия по поводу аннексии Германией Эльзаса и Лотарингии более чем за одно поколение до этого.

Сопротивление милитаризму было особенно проблематичным в Германии. Политика Пруссии «кровь и железо» привела к объединению Германии к 1871 году, но новая нация не пережила демократической революции.Германское правительство было в лучшем случае полудемократическим, при этом император все еще обладал значительными полномочиями в международных отношениях, в то время как Рейхстаг (нижняя палата) практически не имел никаких полномочий. И система образования, и военные проповедовали впечатлительным молодым немцам четко определенные образы гордых и добродетельных соотечественников в окружении ревнивых и недружелюбных людей, стремящихся ниспровергнуть отечество. Возникновение многих патриотических обществ решительно отстаивало и укрепляло эти популистские предрассудки.

В то время как многие миролюбивые немцы изо всех сил пытались примирить свои патриотические чувства с интернациональной перспективой, большинство из них никогда не бросало вызов авторитарному и националистическому этосу, пронизывающему социальный порядок. Они тоже верили в превосходство немецкой культуры, но вместо угрозы националистов окружить враждебные государства, завидующие силе и достижениям Германии, они представляли свою нацию, ведущую цивилизованные нации к мирному и законному мировому порядку. Иногда они налаживали связи с некоторыми левыми политическими партиями, феминистскими и другими реформаторскими группами, но у них не было прочной социальной базы, на которой можно было бы мобилизовать общественное мнение.Сторонники мира в большинстве своем считались неуместными или эксцентричными. «Быть ​​пацифистом в политической культуре Вильгельминовой Германии, — прокомментировал историк, — было сродни исповеданию коммунизма в Америке времен холодной войны». ^[2]

Несмотря на личный риск, сильная, настойчивая атака на войну и милитаризм могла бы, по крайней мере, бросить вызов ультранационалистическому этосу, но движение за мир двигалось в другом направлении. Альфред Фрид (1864-1921), лидер немецкого движения, подчеркивал «научное» представление о том, что растущая экономическая и технологическая взаимозависимость неизбежно ведет к мирному разрешению международных споров и установлению законного мирового порядка.Норман Энджелл (1872-1967), британский теоретик мира, опубликовал The Great Illusion (1910), в котором дается сложное обоснование этой детерминистской точки зрения, но он не смог подвергнуть сомнению идеи и поведение укоренившихся правящих элит и дополнительно проиллюстрировал их. снижение этического аспекта пацифистского послания.

Еще одним потенциальным союзником миролюбивых сил было расцветающее социалистическое движение. Имея многочисленный и хорошо организованный рабочий класс, социалисты, казалось, обеспечивали массовую основу для социальной мобилизации против милитаризма и войны.Полагая, что капитализм неизбежно ведет к империализму и войне, социалисты за десятилетие до 1914 года стали более активно интересоваться вопросами внешней политики. Например, во время Балканских войн (1912-1913 гг.) Австрийские социалисты развернули широкомасштабную антивоенную кампанию, и их огромные демонстрации сдерживали их правительство от расширения конфликтов.

Однако победы социалистов были пирровыми и скрывали более долгосрочные проблемы. Во-первых, многие миротворцы из среднего класса скептически относились к социалистическому анализу экономических причин гонки вооружений и войны или опасались их акцента на классовых конфликтах.В результате сотрудничество буржуазного и социалистического движений за мир ни к чему не привело. Социалистические лидеры также в некоторой степени убаюкивали чувство безопасности из-за ранее достигнутых успехов в предотвращении всеобщей войны во время предыдущих кризисов.

Более того, политические кризисы в Юго-Восточной Европе не оказали прямого воздействия на рабочее движение в Германии, которое в некоторой степени приняло доминирующие авторитарные и националистические символы осажденной, окруженной нации. Рабочие не были готовы к реальной перспективе общеевропейской войны, внезапно разразившейся летом 1914 года.Во время последнего кризиса антивоенные представления немецких социалистов конкурировали с их принятием националистических и авторитарных предположений и вызывали замешательство, когда только решительные, прямые действия рабочих, такие как всеобщая забастовка, могли предотвратить войну. Вдобавок социалисты давно признали законность участия рабочих в оборонительных войнах, а их лидеры в различных европейских странах в целом признали упор своих правительств на их собственные оборонительные намерения.

В июле 1914 года многие сторонники мира уже направлялись на финансируемую Карнеги экуменическую мирную конференцию церковников, которая должна была открыться 2 августа в Констанце, Швейцария, или на более позднее ежегодное собрание Всемирного конгресса мира в Вене.Они воочию были свидетелями эскалации дипломатической напряженности в Германии или Франции, неистовых уличных толп, растущей народной истерии и мучительных прощаний среди солдат, бросивших своих близких и семьи в бой.

К их чести, в последние часы мирного времени высказались многие пацифисты. Анри Лафонтен (1854-1943), бельгиец и президент Международного бюро мира, созвал экстренное собрание организации в Брюсселе 31 июля. Несмотря на трудности с поездкой, около пятидесяти пацифистов, представляющих многие национальные группы сторонников мира (за исключением Австрии), посетили встречу, которая обратилась с настоятельными призывами к главам правительств и министрам иностранных дел соперничающих блоков альянсов воздержаться от мобилизации и войны, а также телеграфировал президенту Вудроу. Уилсон (1856-1924) срочно просит его о посредничестве.Собрание Констанции направило аналогичные призывы два дня спустя.

Эти действия, конечно, не имели видимых последствий, и основные континентальные государства были быстро охвачены войной. Все еще оставался вопрос об участии Великобритании, и движение за мир процветало. За десятилетия, предшествовавшие войне, общества мира быстро росли по количеству и членству, а в 1909 году разрозненные группы создали Национальный совет мира для координации своей деятельности. Мирные люди были справедливо едины в своем отказе от политики баланса сил и запутанных союзов, и в последнем кризисе нейтралитет Британии казался жизнеспособным вариантом.Они выступали против войны от имени автократического союзника страны — России, а также отвергли доводы либерального правительства о необходимости передовой обороны в поддержку своего французского союзника. Но многие, возможно, две трети движения, были тронуты эмоциональными аргументами правительства о том, что британцы несут моральную ответственность прийти на помощь Бельгии, небольшой, в значительной степени беззащитной стране, нейтралитет которой был гарантирован международным договором в лицо немецкого вторжения. Когда 4 августа парламент объявил войну, британское движение за мир раскололось, но постепенно реорганизовалось.

По мере обострения военного конфликта миротворцы спорили о причинах войны. Бельгийские и французские пацифисты при поддержке своей британской (и некоторой нейтральной) когорты обвинили прусских и австрийских милитаристов во враждебном ультиматуме Сербии, который спровоцировал столкновение на Балканах, и решительно осудили вторжение Германии в их страны. Они подчеркнули, что неприкрытое нарушение Германией бельгийского нейтралитета прямо противоречит настаиванию движения за мир на установлении мира через закон.Они также опубликовали сообщения о неизбирательном разрушении городов немецкой армией и жестоком обращении с невооруженным гражданским населением в Бельгии.

Немецкие пацифисты возражали, что вопросы причинно-следственной связи и ответственности слишком сложны, чтобы делать быстрые выводы; если нужно будет оценить виновность, все враждующие правительства должны понести ответственность за свои прискорбные нарушения международного права. Они также поддержали аргумент своего правительства о том, что Германия боролась за выживание своей родины от враждебных врагов и что вторжение в Бельгию было необходимым упреждающим ударом для отражения запланированного французского нападения на их страну.А на востоке немцам приходилось защищаться от русских и славянских орд, наступавших на их осажденный народ. Как заявило Немецкое общество мира:

Действительно, аргументы пацифистов с обеих сторон на ранних этапах конфликта предвосхитили послевоенные дебаты об ответственности стран за войну и вопрос о виновности в войне. ^[4]

Отказ от военной службы по соображениям совести в воюющих странах ↑

Одним из потенциально спорных вопросов во время Великой войны был призыв в армию, но сопротивление военной службе никогда не зашло далеко. Воюющие нации на континенте уже имели универсальную военную службу до 1914 года, и, за исключением нескольких пацифистских сект, ни одна из них не допускала исключений для СО. В Германии меннониты были освобождены от боевых обязанностей после объединения; однако во время Великой войны у них не было трудностей в службе в армейских медицинских частях или других небоевых ролях.В противном случае Германия не признала отказ от военной службы по соображениям совести. Когда призывник отказывался от военных приказов по религиозным или политическим причинам или по обоим причинам и был готов принять наказание, военные власти, полагая, что такие новобранцы могут быть психически больными, иногда направляли возражающего к психиатру для «заключения эксперта». Если «пациента» признавали вменяемым, его возвращали в армию для суда и вероятного наказания; если у него предполагалось психическое расстройство, его помещали в психиатрическую лечебницу. ^[5]

Подобно Германии (а также Австрии), меннониты в Императорской России были освобождены от уплаты налогов задолго до войны и им было разрешено проходить альтернативную службу в армейских медицинских частях. Но ситуация в России была более сложной, потому что существовало множество других пацифистских сект, таких как толстовцы, которые под влиянием сильных христианских непротиворечивых писаний и личного примера Льва Толстого (1828-1910) выступали против любого сотрудничества с военными или военными действиями. На самом деле в России было больше сопротивляющихся, чем в любой другой воюющей стране, за исключением Великобритании, хотя по сравнению с почти семью миллионами человек, которые служили в русской армии к началу 1917 года, процент командующих был бесконечно мал.Начало русской революции в конечном итоге привело к освобождению всех политических заключенных, включая СО. ^[6]

Великобритания была в некотором роде уникальной, сделав военную службу добровольной до войны, но британские пацифисты предвидели необходимость призыва на военную службу в затяжном водовороте. В конце 1914 года религиозные пацифисты, либертарианцы и элементы антивоенных левых в Великобритании, которые, возражая против неспособности Общества мира, крупнейшей довоенной группы сторонников мира в Великобритании, осудить вступление своей страны в войну, основали Сообщество примирения (FOR) и Товарищества без призыва (NCF).Эти две пацифистские организации возглавили борьбу против решения коалиционного правительства Асквита в конце 1915 года продвигать закон о воинской повинности. Обе группы заняли абсолютно пацифистскую позицию. Религиозные пацифисты доминировали в FOR, в то время как NCF имел более политическую окраску, но оба обеспечивали духовную и эмоциональную поддержку делу против призыва. NCF потребовал от своих членов «отказаться от ношения оружия из соображений совести, потому что они считают человеческую жизнь священной». ^[7] Сопротивляющиеся призывникам также получали поддержку от квакеров, но некоторые из их более радикальных Друзей также были вовлечены в NCF и FOR.

Силы против призыва в армию в Великобритании не смогли помешать парламенту принять законопроект в январе 1916 года; но из-за широко разрекламированной озабоченности пацифистов в закон был включен пункт, позволяющий СО обращаться в местные суды по военной службе с просьбой об освобождении от службы в армии. Более 16 000 британцев, или 0,7 процента призванных в армию (ирландские мужчины были освобождены), заявили о статусе СО. Суды предоставили 350 (почти все квакеры) безусловные льготы, возложили некомбатантские обязанности примерно на 6000 и отправили еще 3300 в специальные трудовые лагеря.Многие из оставшихся участников сопротивления в конечном итоге согласились на альтернативную военную или гражданскую службу, так что только 1298 человек, считая любую такую ​​обязанность поддержкой войны, заняли абсолютистскую позицию и отказались от всей службы. Абсолютисты, включая Клиффорда Аллена (1889-1939), молодого харизматичного председателя NCF, были арестованы за их постоянное сопротивление и заключены в тюрьму.

Нейтральное посредничество ↑

Между тем, постоянно расширяющаяся человеческая трагедия побудила пацифистов начать программы по прекращению войны или, по крайней мере, оказать давление на нейтральные правительства, чтобы те предложили свои добрые услуги для объединения двух сторон для урегулирования при посредничестве.Они часто сочетали свое продвижение нейтрального посредничества с настоятельной необходимостью внедрения принципов просвещенной «новой дипломатии» в мирное урегулирование и послевоенный мир.

Пацифистские либералы в Союзе демократического контроля (UDC) в Великобритании внесли ясное выражение в эти интернационалистские принципы. В сентябре 1914 года видные британские левые либеральные и лейбористские политики, интеллектуалы и публицисты, которые выступали против участия своей страны в войне, объединились в создании Союза.Среди его видных лидеров были известные члены парламента Чарльз П. Тревельян (1870–1958), Джеймс Рамси Макдональд (1866–1937) и Артур Понсонби (1871–1946); среди других основателей были Норман Энджелл, Чарльз Р. Бакстон (1875-1942) и Эдмунд Д. Морел (1873-1924). Война была вызвана группой дипломатов и вооруженных синдикатов, по утверждению УДК. Призывая к демократизации внешней политики, он выдвинул четыре принципа в качестве необходимых предпосылок для мирного урегулирования и послевоенной дипломатии: запрет на передачу территории без согласия населения путем плебисцита (самоопределение), парламентский контроль над внешней политикой взамен тайные союзы и соглашения, национализация производства вооружений как предварительное условие для международного соглашения по разоружению и замена политики баланса сил созданием демократической лиги наций.

Союз также все больше делал упор на опосредованное урегулирование военных вопросов. Воплощая веру либералов в разумную природу человека, ее лидеры считали, что гражданские правители Германии разумны. Следует изучить возможность мирных переговоров с врагами Великобритании, хотя UDC не была антивоенной группировкой и сначала не делала упор на переговоры, когда в Великобритании явно преобладали патриотические чувства. Более того, по тактическим причинам оно не выступало против призыва в армию, но возражало против территориальных целей войны и безжалостно требовало от правительства определения условий мира.

С учетом того, что во всех воюющих странах на раннем этапе был достигнут консенсус в пользу войны, отдельным гражданским лицам и их группам было очень трудно выразить сомнения по поводу войны или выступить за мир через посредничество. Репрессии были широкомасштабными во Франции почти с самого начала конфликта, но в Германии заглушение противоположных голосов происходило более постепенно. В военное время страна была разделена на военные округа, каждый из которых контролировался заместителем генерального командующего, который имел полную власть над вопросами общественного порядка и национальной безопасности.Результатом стали некоторые региональные различия в отношении к пацифистам. Более того, поначалу немецкие пацифисты в основном воспринимались как не имеющие влияния, и, не подвергая сомнению роль своего правительства в разжигании конфликта, они не представляли угрозы для поддержки войны широкими гражданами. Общества мира продолжали публиковать свои журналы, в которых время от времени появлялись пустые столбцы для статей, подвергшихся цензуре.

Однако по мере того, как война продолжалась без видимого конца, на поверхность всплыли опасения по поводу целей войны и мирных целей страны.Осенью 1914 года в Берлине была основана новая группа, Bund Neues Vaterland, (Лига Нового Отечества). Состоящая из интеллектуалов, либералов, социалистов и пацифистов при сочувственной поддержке реформаторских дипломатов, аристократов и бизнесменов, лига выдвинула интернационалистскую программу. Он надеялся на мир на основе переговоров, но его члены были в основном едины в своем противостоянии аннексионистским целям войны ультранационалистов. Хотя группа состояла всего из нескольких сотен человек, ей удалось опубликовать и распространить ряд брошюр, в которых сформулирована ее интернационалистская программа.

Еженедельные собрания Лиги Нового Отечества посещал Альберт Эйнштейн (1879-1955), 35-летний немецкий физик. Молодой ученый был глубоко вовлечен в свои исследования (и оставался всего год до того, как изложить свою блестящую общую теорию относительности), но он также был убежденным пацифистом. Нетрадиционный мыслитель, Эйнштейн был готов бросить вызов авторитету, будь то научный истеблишмент или политика правительства, против которой он выступал. Более того, как ученый он работал в международной среде и считал, что его профессия обязана публично высказываться по социальным и политическим вопросам.Когда разразилась война, он прокомментировал: «Мы, ученые, должны способствовать интернационализму». В частном порядке Эйнштейн надеялся, что союзники выиграют войну, «которая сокрушит мощь Пруссии и династии». Он также начал задаваться вопросом, почему люди могут участвовать в таких жестоких убийствах. «Возможно, дело в сексуальном влечении мужчины, — размышлял он, — и после войны он будет переписываться с Зигмундом Фрейдом о психологических объяснениях агрессивного поведения человека». Еще позже он будет активно участвовать в антиядерном движении во время холодной войны.

Британский опыт был несколько иным. В порыве патриотического рвения в начале войны британский парламент наделил правительство широкими полномочиями по подавлению инакомыслия и запрету на поездки за границу. На практике, однако, правительство обычно запрещало только информацию и ее гражданам въезд в и из вражеских стран. Великобритания имела давние традиции уважения к инакомыслию даже в военное время, и в целом правительство терпимо относилось к свободе слова и свободе прессы.Не желая превращать пацифизм в причину célèbre , он преследовал в основном только самых радикальных и ярых ораторов и писателей. Однако он более бдительно контролировал свободу собраний. Встречи с критикой войны или призывы к мирным переговорам воспринимались как организованная деятельность, препятствующая военным усилиям, и все чаще разгонялись, а лидеры арестовывались, хотя иногда самозваные патриотические отряды головорезов срывали собрания, не требуя вмешательства правительства.Из-за такого запугивания один британский пацифист посетовал в середине 1916 года: «Практически невозможно получить залы или проводить публичные собрания». ^[8]

Бертран Рассел (1872-1970), либеральный философ, наглядно продемонстрировал трудный путь убежденного британского пацифиста перед лицом правительственных ограничений на активизм за мир. Обладая «абсолютистской» личностью, он инстинктивно сопротивлялся компромиссу, и его интуитивный пацифизм проявился во время Великой войны. Первоначально он сотрудничал с Союзом демократического контроля, но вскоре обнаружил, что это слишком робко.«После войны все будет хорошо, — подумал он, — но не сейчас. Желаю, чтобы хорошие люди не были такими мягкими ». К 1916 году он был глубоко вовлечен в Сообщество без призыва, поддержка которого, по его мнению, стимулировала сопротивление призыву и самой войне. Позже в том же году он был привлечен к ответственности за брошюру NCF против призыва, которую он написал, и был оштрафован, но избежал тюремного заключения. Он сменил заключенного в тюрьму Клиффорда Аллена на какое-то время в качестве председателя NCF, но иногда он находил своих друзей, не сопротивляющихся, «такими школьными по воскресеньям — чувствуется, что они не знают вулканическую сторону человеческой натуры, у них мало юмора, нет резкости. воли, ничего из того, что делает мужчин эффективными.«Если его отношения с группами сторонников мира не всегда были продуктивными, он оставался настолько эффективным в качестве высокопоставленного представителя пацифистской позиции, что правительство запретило ему выступать на публичных собраниях во многих частях Великобритании. ^[9]

Женский активизм ↑

Важным новым аспектом кампаний против призыва на военную службу и посредничества в Великобритании и других странах стало растущее участие женщин-реформаторов. Безусловно, женщины, участвовавшие в миротворческой деятельности, всегда составляли небольшое меньшинство своего пола на протяжении всей мировой войны, но они стали заметным присутствием и по некоторым вопросам стали главными действующими лицами в движении.Многие из либеральных женщин, участвовавших в мирных действиях, также были вовлечены в довоенное движение, хотя в основном их интересовали феминистские вопросы, особенно избирательное право женщин, они также были вовлечены в вопросы воздержания и различных трудовых вопросов. Например, во многих организациях избирательного права во Франции были секции по вопросам мира, но агитация за голосование была явным приоритетом.

Во время войны женщины-активистки использовали ряд аргументов, пытаясь мобилизовать женщин на мир, но особенно подчеркивали «материнский инстинкт».Как объяснила Эммелин Петик-Лоуренс (1867–1954), давний активист избирательного права в Великобритании:

Пацифистские феминистки искренне верили, что женщины от природы более миролюбивы, чем мужчины, и использовали «материнский инстинкт», чтобы сплотить женщин в своих мирных кампаниях.Хелена Суонвик (1864-1939), которая была лидером движения за избирательное право в Британии, заявила, что «войны ведут мужчины, а не женщины», и разыграла «глупую кровавую игру, убивая сыновей женщин». ^[11] В эпоху, когда подавляющее большинство женщин не было освобождено от дома, идея заботливого женского пола имела некоторую привлекательность для женщин, поскольку имела отношение к их жизненному опыту.

Суонвик был примером довоенного активиста избирательного права, который, потрясенный ужасающей битвой, присоединился к движению за мир.Несмотря на свою анти-маскулинную риторику, она заняла руководящие должности как в смешанных гендерных, так и в женских миротворческих организациях. В начале войны она убедила Союз демократического контроля принять женщин в члены и после этого работала в тесном сотрудничестве с Э. Д. Морелем, главной интеллектуальной силой, стоящей за профсоюзом, в продвижении его программ. ^[12] Точно так же основными инициаторами кампании против призыва были Мод Ройден (1876–1956) и Кэтрин Маршалл (1880–1961). Ройден был протестантским священнослужителем в Лондоне, который рано присоединился к FOR и NCF.В последнем она помогала Маршаллу, который, опираясь на свой опыт публициста в довоенном движении за избирательное право, стал динамичной силой в Сообществе без призыва. «Маршалл, — заключает история NCF, — внес больше в успех и выживание товарищества, чем любой другой человек». ^[13] В ходе своей работы она сотрудничала с философом-пацифистом Бертраном Расселом, влюбилась в Клиффорда Аллена и, страдая от переутомления, в конце 1917 года пережила нервный срыв.

Некоторые женщины-социалистки также стали борцами за мир. Начало войны глубоко встревожило Клару Цеткин (1852-1933), давнего лидера международного социалистического женского движения в Германии. Критикуя поддержку войны Социал-демократической партией и воспринимая бездействие мужчин в целом, она решила, что женщины должны заняться делом мира. «Если мужчины убивают, женщины должны бороться за мир», — сказала она; «Если люди молчат, наш социалистический долг — поднять голос». Она организовала международную встречу антивоенных социалисток в Берне, Швейцария, в феврале 1915 года.Собрание выпустило мирный манифест, в котором объявлено, что война представляет собой империалистическую агрессию для обогащения производителей вооружений и других капиталистов, и провозглашено, что «рабочим нечего выиграть от этой войны, им есть что терять, все, все, что дорого. их.» ^[14] Большинство социалистических женщин, участвующих в деле мира, однако, считали феминистские вопросы отвлечением от классовой борьбы, в то время как либералы рассматривали избирательное право как путь к расширению прав и возможностей женщин и обещание более мирного мира.Классовые и идеологические разногласия, разделявшие социалистов и буржуазных сторонников мира перед войной, также препятствовали сотрудничеству между женщинами-социалистками и феминистками в движении за мир во время войны.

Децентрализация правоохранительных органов в Германии, которая распространилась на выдачу паспортов, позволила Цеткин и другим немецким социалистическим женщинам поехать в Берн. Но из-за того, что она с самого начала открыто выступала против войны, в доме Цеткин уже был проведен обыск, а женский социалистический журнал, который она редактировала, подвергся жесткой цензуре.Однако после встречи в Берне правительственные власти вскрыли ее почту, снова обыскали ее дом и отправили в тюрьму за распространение Бернского манифеста. Жестокое обращение с Цеткиным стало примером все более репрессивных мер Германии против пацифистов и антианнексионистских групп. ^[15] Полицейское наблюдение за видными лидерами мира стало обычным делом, и в начале 1916 года правительство также запретило Новую лигу отечества. После этого всякое инакомыслие в Германии было эффективно подавлено до последних месяцев конфликта. ^[16]

Самая заметная и продолжительная мирная акция, возникшая в результате войны, выросла из движения за избирательное право женщин. Женщины-реформаторы уже имели хорошие связи на международном уровне еще до войны благодаря их участию в проводимых раз в два года собраниях Международного альянса за избирательное право женщин (IWSA). Основанная в первые годы столетия, IWSA к 1914 году стала свободным объединением более чем двадцати национальных избирательных групп. Международный альянс иногда обсуждал другие феминистские вопросы, помимо предоставления женщинам избирательных прав, и даже до войны выражал растущую озабоченность ростом напряженности в Европе.Это способствовало возникновению у суфражисток чувства интернационального братства, которое начало исследовать транснациональные аспекты взаимоотношений между феминистскими проблемами, с одной стороны, и милитаризмом и войной, с другой. С началом Первой мировой войны многие из ее интернационалистов-ориентированных членов начали активную гражданскую кампанию за нейтральное посредничество в конфликте.

Трансформирующим событием в этом движении стал большой конгресс женщин за мир в Гааге в конце апреля 1915 года.Доктор Алетта Джейкобс (1854-1929), голландский врач и самая известная женщина-реформатор в своей стране, при поддержке единомышленников из IWSA в Голландии, Англии и Германии созвала четырехдневный конгресс, на котором рассматривались перспективы посредничества. и принципы международной реформы. Подавляющее большинство из 1100 присутствовавших женщин были из Нидерландов, но тридцать восемь также прибыли из нейтральных североевропейских стран и сорок четыре из Германии, Австрии и Венгрии. Вероятно, больше людей из центральных держав поехали бы в Гаагу, но не смогли бы получить паспорта или были вынуждены остаться дома.Федерация многих немецких женских групп, например, осудила конгресс как «несовместимый с патриотическими чувствами и национальными обязанностями немецкого женского движения», а лидер Немецкого национального совета женщин пригрозил, что любой член конгресса не сможет дольше служить офицером в организации. ^[17] Кроме того, на встречу подписались 180 британских женщин. Британское правительство, хотя и проявляло нетерпимость к свободе слова, поставило точку в поездке за границу на мирную конференцию.Сначала оно резко сократило количество участников, которым разрешено присутствовать, а затем Адмиралтейство закрыло Ла-Манш для британских гражданских лиц. В результате только трое (ранее покинувшие Великобританию) смогли добраться до Гааги. ^[18]

Большинство предварительных резолюций для встречи в Гааге заимствованы из принципов УДК и одиннадцати досок платформы Партии женского мира (WPP), основанной американскими женщинами в январе 1915 года. Новая группа стала результатом обширного лекционного тура. предыдущее падение Петика-Лоуренса и страстной венгерской активистки Розики Швиммер (1877-1948), вызвавшее значительный интерес среди американских женщин, стремящихся поддержать скорейшее прекращение конфликта и построение либерального послевоенного порядка.Джейн Аддамс (1860–1935), основательница поселения Халл Хаус в Чикаго, а затем самая почитаемая женщина в Америке, поддержала идею мира среди женщин. До войны она работала с мужчинами в группах сторонников мира, но, видя, что «нет никаких сомнений в том, что в этот кризис женщины очень хотят действовать», стала первым президентом WPP. ^[19] Затем она собрала делегацию из сорока семи опытных американских женщин, которые отважились приехать в Гаагу и председательствовали на собрании.

Гаагский конгресс одобрил учреждение нейтральной конференции непрерывного посредничества.Конференция, состоящая из уважаемых частных лиц из нейтральных стран, будет служить центром обмена информацией для сторонников мира и, как мы надеемся, соблазнит обе воюющие стороны рассмотреть возможность заключения мирных переговоров. Конгресс также принял резолюции, определяющие первопричины войны и предлагающие предписывающие средства правовой защиты в послевоенном мире. Резолюции представляют собой последовательный синтез либеральных принципов международных реформ. Более того, после оживленных дебатов женщины-делегаты с небольшим перевесом проголосовали за то, чтобы послать женщин-посланников для представления резолюций правительствам Европы и США.Несмотря на серьезные материально-технические трудности, женщинам удалось посетить почти все враждующие и нейтральные европейские страны (кроме нейтральной Испании и Португалии, небольших стран Юго-Восточной Европы и Османской империи), и премьер-министры и министры иностранных дел приняли их с уважением. а также Папа Бенедикт XV (1854-1922). Политические лидеры нейтральной Голландии и Швеции проявили значительный интерес к посредничеству.

Посредническая деятельность в США ↑

Женщины, к которым все чаще присоединялись единомышленники, смотрели на Соединенные Штаты, поскольку Вудро Вильсон предлагал свои добрые услуги в начале Великой войны.В период нейтралитета США гражданские активисты провели более двадцати личных встреч с главой администрации США. Уилсон проявил некоторый интерес к их презентациям. На одной из таких встреч, например, он заметил о Гаагских резолюциях: «Я считаю их, безусловно, лучшей формулировкой, которая на данный момент была кем-либо предложена». ^[20]

Однако, говоря о посредничестве, Уилсон постоянно поднимал практические трудности сотрудничества с несколькими нейтральными сторонами, в то время как его помощник, полковник Эдвард М.Хаус (1858-1938) изучал перспективы посредничества в конфиденциальных переговорах с воюющими лидерами. Промедление президента расстроило Швиммера, который вместе с молодым американским пацифистом Луисом Лохнером (1887-1975) убедил автомобильного предпринимателя Генри Форда (1863-1947) финансировать нейтральную конференцию, которую продвигал Гаагский конгресс.

Но «пацифизм» Форда был в основном выражением враждебности популистов-прогрессистов Среднего Запада к особым «интересам», особенно «разжигающим войну» производителям оружия, и не имел философской или религиозной основы.Более того, он был непостоянной личностью, и своим поспешным решением в конце 1915 года зафрахтовать океанский лайнер, чтобы доставить американских борцов за мир в Европу, он скрыл перспективу конференции нейтралов. Он считал, что эта ощутимая демонстрация мира спровоцирует в день Рождества широкомасштабное восстание солдат, во время которого «измотанные войной люди вылезут из окопов, бросят оружие и отправятся домой. И тогда милитаризм будет мертв — мертв навсегда ». ^[21] Форд, однако, не выстраивал заранее порядочных мирных людей и не продумывал, как его предприятие будет развиваться в Европе.Его мирный корабль стал объектом насмешек в прессе, а Форд за границей считался невежественным невиновным.

Отрезвленный своим донкихотским европейским предприятием, он начал сокращать финансирование своей нейтральной конференции, которая, тем не менее, основала штаб-квартиру сначала в Стокгольме, а затем в Гааге. Европейские борцы за мир, такие как Бенджамин де Йонг ван Бик ан Донк (1881-1948), энергичный лидер Голландского антивоенного совета, и Эмили Грин Балч (1867-1961), профессор американского колледжа, сотрудничали с нейтральной конференцией. ; его делегатами были юристы, ученые, политики, бизнесмены и реформаторы.Конференция использовала свои ресурсы для проведения демонстраций против возможного вступления нейтральных правительств в войну и для разработки некоторых предварительных мирных переговоров с дипломатами обеих противоборствующих сторон.

Мирные действия и сотрудничество в Америке и Великобритании ↑

В Соединенных Штатах, тем временем, новые общества мира настроены противостоять войне и военной готовности. Потопление немецкими войсками британского пассажирского лайнера Lusitania в мае 1915 года, в результате которого погибло около 1200 человек (включая 128 американцев), драматизировало призрак возможного U.С. вход в водоворот. Реагируя на растущее давление в пользу готовности и войны, Лилиан Уолд (1867-1940), Освальд Гаррисон Виллард (1872-1949) и другие пацифистские и антимилитаристские американцы основали Американский союз против милитаризма (AUAM) в конце 1915 года, чтобы противостоять правительству Вильсона. предложили военное наращивание, которое они восприняли как прелюдию к войне. Как сказала Джейн Аддамс: «Если мы будем готовиться к войне, она обязательно наступит». ^[22] AUAM сотрудничал с Женской партией мира и другими пацифистскими и изоляционистскими элементами в организации выступлений и дачи показаний комитетам Конгресса против готовности.Их послание нашло отклик у американцев, стремящихся дистанцировать свою страну от военных действий в Европе, и в результате программа, принятая Конгрессом США, позволила избежать значительного увеличения численности армии, а расширенная законодательная программа военно-морского строительства также разрешила США участие в послевоенной конференции по разоружению. ^[23]

В Британии продолжающиеся бои и тупиковая ситуация на полях сражений все больше вызывали усталость от войны и мысли о мире. Союз демократического контроля вместе с квакерами и многими мирными, социалистическими, рабочими и женскими группами создал Комитет по мирным переговорам, который распространил петицию, описывающую продолжающуюся войну на истощение как «моральное беззаконие, сопряженное с жестокостью и страданием, которое невозможно передать словами. описать »и призывает свое правительство к скорейшим мирным переговорам. ^[24] Многие лидеры комитетов заявляли, что не поддерживают мир любой ценой, но хотели, чтобы Великобритания перешла в дипломатическое наступление и была готова изучить возможные варианты. Комитет быстро собрал более 100 000 подписей. В основном из-за растущего пессимизма правительства по поводу будущих перспектив союзников в войне кабинет фактически обсудил предложение Генри Петти-Фицмориса, маркиза Лансдауна (1845-1927), уважаемого бывшего министра иностранных дел, о проведении мирных переговоров, но наконец отказался.

Между тем, в Соединенных Штатах пацифисты и различные группы реформаторов основали Американский нейтральный комитет конференции (ANCC), который настаивал на посредничестве Вильсона; и после успешного переизбрания в ноябре 1916 г. он приготовился предложить свои добрые услуги для мирных переговоров. Пацифистские либералы в Палате общин, Чарльз Тревельян и Джон Ховард Уайтхаус (1873-1955), написали ему письма, в которых побуждали его публично призывать к посредничеству и давать оптимистические прогнозы относительно его дружественного приема в Европе.Их сообщения также побудили Уилсона объявить о своей посреднической инициативе. С энтузиазмом приветствуя действия президента, члены UDC написали и распространили брошюры, аргументирующие необходимость посредничества, которые ANCC опубликовал в Соединенных Штатах. Краеугольным камнем этого британо-американского сотрудничества было «открытое письмо» Бертрана Рассела к Вильсону в начале 1917 года, в котором яростно отстаивал его лидерство в мирных переговорах. Выпущенный ANCC для печати, он стал новостью на первых полосах газет, а также был доставлен делегацией ANCC в Белый дом. ^[25]

Поскольку центральные державы все еще имели территориальное преимущество на континенте, немецкое правительство, казалось, было готово поддержать мирные переговоры и даже сделало свой собственный мирный шаг незадолго до собственной инициативы Вильсона. Однако это предложение о посредничестве не зашло слишком далеко, когда 31 января 1917 года Германия внезапно объявила о полномасштабной подводной войне. Действия Германии не только положили конец разговорам о посредничестве, но и поставили под угрозу воинственность США, и в ответ американское движение за мир претерпело еще одну трансформацию.В течение недели религиозные пацифисты и наиболее стойкие пацифистские элементы Американского нейтрального комитета конференции и Американского общества мира основали новую координирующую организацию, Чрезвычайную федерацию мира (EPF), которая будет служить центром обмена информацией по вопросам мира, социализма, профсоюзов и другие группы выступали против войны США. В дополнение к мирным демонстрациям коалиция EPF выступала за одобрение конгрессом военного референдума, за который выступали пацифист Уильям Дженнингс Брайан (1860-1925), бывший госсекретарь Вильсона и другие антивоенные сторонники прогресса.Но у движения за мир не хватало финансовых ресурсов и времени для продвижения инициативы общенационального референдума. AUAM настаивал на создании лиги нейтральных стран для защиты прав нейтралов на море, не доходя до объявления войны. Однако уничтожение подводными лодками американских торговых судов побудило Вильсона призвать к войне против Германии, что Конгресс услужливо одобрил в начале апреля, имея всего шесть голосов против в Сенате и пятьдесят в Палате представителей. ^[26]

Отказ от военной службы по соображениям совести в США ↑

Всего через шесть недель после начала войны Конгресс США принял законопроект, который исключал только религиозных пацифистов, которые были членами одной из исторических церквей мира. Из 2,8 миллиона призванных в армию военнослужащих местные призывные комиссии отнесли только 21 000 человек к категории СО. Тем не менее, все возражающие были обязаны посещать армейские тренировочные лагеря, и большинство из них, часто подвергаясь очень суровой военной дисциплине и давлению, передумали и взялись за оружие.Наконец, только 3989 человек (0,0014 процента призванных) сохранили свой статус CO. В частности, около 1600 из этих командиров согласились пройти не боевую военную службу. Еще 1200 абсолютистов, классифицированных как религиозные противники, согласились на увольнение с фермерских хозяйств, но оставшиеся абсолютисты (около 10 процентов из которых были политическими противниками), отказавшись даже от альтернативной невоенной службы, были быстро преданы военному трибуналу и сурово наказаны. ^[27]

Во время американской войны американское движение за мир распалось, но постепенно реорганизовалось.Многие, как Брайан, полагая, что избранные представители народа в Конгрессе приняли решение о войне, приняли воинственность США, но другие встали на путь отказа от военной службы по соображениям совести и защиты гражданских свобод. AUAM претерпел несколько преобразований, одна из фракций в конце концов основала Американский союз гражданских свобод после войны. Другие остатки AUAM присоединились к американскому отделению Братства примирения, более радикальным членам Партии женского мира и новичкам, чтобы основать Бюро юридических консультаций, которое предоставляло бесплатные юридические услуги призванным в армию мужчинам, особенно офицерам полиции.Он также защищал свободу слова и права личности, в том числе права иностранцев, которым угрожала депортация из-за их радикальных или антивоенных взглядов. Среди новобранцев были Норман Томас (1884-1968), Роджер Болдуин (1884-1981), Трейси Мигатт (1885-1973), Чарльз Рехт (1887-1965), Джесси Хьюэн (1875-1955) и Фрэнсис Уизерспун (1886- 1973).

Несмотря на их пацифизм, руководство этих новых групп не выступало открыто против войны и пыталось поддерживать контакты с ключевыми сотрудниками администрации Вильсона и системы правосудия.Но из-за сильного патриотического всплеска, резкой критики пацифистов в военное время президентом Вильсоном и, в отличие от британского парламента, не имеющего стойких сторонников в Конгрессе, уважение к гражданским свободам в Америке в военное время ухудшалось. Тем не менее, юридические консультации и услуги пацифистов в качестве защитников оказали реальную моральную поддержку СО, а их разоблачение чрезмерно сурового обращения с возражающими в тюрьме помогло исправить некоторые из самых ужасных злоупотреблений в отношении правительства к противникам войны в целом.Их стремление к правительственной амнистии для участников сопротивления провалилось, но все СО были освобождены из-под стражи к 1920 году.

Заключение ↑

В заключительной фазе войны Комитет по мирным переговорам в Великобритании продолжал агитацию за мирные переговоры, получая дополнительную поддержку от растущей левой Независимой рабочей партии и от многих других рабочих групп, представляющих почти миллион членов. Начало русской революции с обещаниями большевиков о «мире» и новой социальной утопии еще больше сдвинуло некоторых американских и европейских миролюбивых людей влево, хотя большинство из них отвергло ее насильственные аспекты.Однако папский призыв к миру потерпел неудачу, и коалиционное правительство в Великобритании отклонило еще одну инициативу Лэнсдауна о переговорах с противником. В самом деле, поскольку военная сторона твердо контролирует войну в Германии и Соединенных Штатах, и без того невысокие перспективы для любых мирных переговоров еще больше уменьшились. Как позднее признал Бертран Рассел: «Время от времени германское правительство делало мирные предложения, которые, как говорили союзники, были иллюзорными, но которые все пацифисты (включая меня) воспринимали более серьезно, чем они того заслуживали.” ^[28]

Несмотря на подавление пацифистских идей в воюющих странах в 1914-1918 годах, движения за мир восстановились и стали активной силой в политике и дипломатии 1920-х и 1930-х годов. Растущее разочарование населения в Великой войне стимулировало возобновление сильного интереса к пацифизму, который подпитывался растущими страхами перед новой мировой войной. Пацифизм особенно прочно укоренился в политической культуре Франции, Великобритании и США.

Пацифисты эпохи Великой войны и после продолжали активно работать за мир, и в следующие десятилетия к ним присоединились толпы пришельцев. Многие борцы за мир были привлечены, например, к методам пассивного сопротивления и ненасильственной философии Мохандаса Ганди (1869-1948), лидера за права и независимость Индии. Более того, в эти годы были созданы и процветали новые группы, поддерживающие отказ от военной службы по соображениям совести, такие как Союз клятв мира в Великобритании и Интернационал противников войны с филиалами во многих странах.Продолжение миротворческой деятельности женщин, включая создание новых групп за мир, таких как Союз женщин за мир в Соединенных Штатах, также способствовало подъему антивоенных настроений. Понимание пацифистской и антимилитаристской деятельности в Великой войне позволяет более полно оценить это более позднее возрождение.

Дэвид С. Паттерсон, независимый ученый

Редактор раздела: Роджер Чикеринг

Девять десятилетий назад пацифизм был назван антиамериканским.Сегодня отношение другое?

В своем выступлении на совместном заседании Конгресса в сентябре 2015 года Папа Франциск похвалил трех американцев — Томаса Мертона, Дороти Дэй и Мартина Лютера Кинга-младшего — за их настойчивые усилия по борьбе с войной и увековечиванием насилия. В этом не было ничего необычного: с момента своего прихода к власти в 2013 году папа получил значительное внимание средств массовой информации за свою работу против насилия и его стремление к всемирной отмене ядерного оружия.

Но даже несмотря на пастырский упор Франциска на ненасилие, немногие католики называют себя пацифистами.Через семь месяцев после выступления Папы перед Конгрессом Майкл Шон Уинтерс из National Catholic Reporter высоко оценил свидетельство католических пацифистов, но пришел к выводу, что «теория справедливой войны по-прежнему отражает требования справедливости в зачастую жестоком мире». Ранее, в 2009 году, католический писатель Остин Иверей прямо заявил, что последователи Христа «должны быть готовы вести войну в защиту угнетенных», среди прочего.

Даже несмотря на пастырский упор Папы Франциска на ненасилие, немногие католики называют себя пацифистами.

Теперь мы видим некоторых активистов, которые приняли ненасилие как национальных героев (большой общественный памятник Мартину Лютеру Кингу-младшему открылся в 2011 году в Вашингтоне, округ Колумбия). Но это восхищение было редкостью. Чаще встречаются случаи, подобные случаю с Розикой Швиммер, пацифисткой из Будапешта, которой почти столетие назад было отказано в гражданстве США.

К тому времени, когда она подала заявление на получение гражданства США в 1924 году, Швиммер уже вызвала у нее немало споров. Она была движущей силой Корабля мира, который в 1915 году отправился в Европу с промышленником Генри Фордом и другими активистами, намеревавшимися положить конец Первой мировой войне, прежде чем Соединенные Штаты присоединились к битве.Пресса США высмеяла Швиммера после бесплодной встречи с президентом Вудро Вильсоном и провала миротворческой миссии. Она вызвала дальнейшую критику за свою конфронтационную личность и еврейское происхождение, причем некоторые обвиняли мадам Швиммер, как ее называли, в замешательстве, вызванном мирным туром Форда. (Ее также обвинили в разжигании ядовитого антисемитизма Форда.)

Швиммер вернулась в Венгрию и некоторое время служила послом этой страны в Швейцарии, прежде чем политическая нестабильность побудила ее переехать в Чикаго в 1921 году.В январе 1924 года Американский легион призвал отказать Швиммер в гражданстве США, сославшись на ее «антиамериканские высказывания и непатриотический характер», которые в то время рассматривались как отсылка к ее стойкому пацифизму.

Заклейменная в суде общественного мнения как коммунистка и социалистка, Швиммер предстала перед Верховным судом в 1929 году. В постановлении 6–3 суд отказал ей в гражданстве и постановил, по словам судьи Пирса Батлера, что « пацифизм, который исповедует Швиммер, может препятствовать ее способности развивать национализм, который страна пытается укрепить.

Но в своем знаковом особом мнении судья Оливер Венделл Холмс-младший заявил, что Конституция не защищает исключительно популярные или широко признанные мнения, а, скорее, гарантирует «свободу мысли, которую мы ненавидим».

Швиммер оставалась лицом без гражданства и активным пацифистом до своей смерти в 1948 году. Некоторое оправдание произошло в 1946 году, когда Верховный суд подтвердил право на свободу вероисповедания и предоставил гражданство канадскому пацифисту и адвентисту седьмого дня Джеймсу Жируарду.По мнению большинства, судья Уильям О. Дуглас заявил: «Преданность своей стране может быть такой же реальной и стойкой среди некомбатантов, как и комбатанты».

Верховный суд постановил, что «пацифизм, который исповедует Швиммер, может препятствовать ее способности развивать национализм, который страна пытается развивать».

Сегодня американцы скептически или открыто враждебно относятся к пацифизму. 11 сентября 2001 года редакторы католического журнала First Things заявили, что пацифисты «не имеют законного участия в дискуссии о том, как следует использовать военную силу.(Христианский пацифист и американский богослов Стэнли Хауэр ответил, что такая точка зрения лишает пацифистов «какой-либо политической значимости».) Даже сегодня два наиболее прогрессивных кандидата в президенты от Демократической партии, сенатор Берни Сандерс от Вермонта и духовный писатель Марианна Уильямсон, категорически отвергают обвинения в пацифистских симпатиях. «Нет-нет-нет-нет-нет. Вы никогда не читали и никогда не слышали, чтобы я сказал, что я пацифистка, — сказала г-жа Уильямсон в интервью Vanity Fair в июле этого года.

В то время как пацифистские убеждения больше не являются препятствием для У.S. гражданство, в общественном дискурсе пацифизма мало что обсуждается. Пацифистская мысль находится вне поля зрения современной политики США. Между тем Соединенные Штаты продолжают идти по пути насилия и вооружений. В апреле этого года The Washington Post сообщила, что предлагаемый военный бюджет на 2020 год — 750 миллиардов долларов — соперничает с расходами на оборону времен войны в Ираке. Отношения между США и Ираном ухудшились в последние месяцы после уничтожения Ираном американского беспилотника в июне и увеличения иранского военного присутствия в Ормузском проливе.Эскалация напряженности вновь вызвала обеспокоенность общественности по поводу возможного насильственного столкновения между двумя странами.

Но это не означает, что мир враждебно настроен по отношению к пацифизму: согласно опросу, проведенному в апреле 2019 года, 54 процента японских граждан выступили против попыток переписать пацифистскую конституцию своей страны после Второй мировой войны.

Пацифизм — это не прибежище романтиков или близоруких, он требует активного, творческого участия в борьбе с силами насилия. Плоды этого ненасильственного труда очевидны на протяжении всей истории: в борьбе за суверенитет Индии в США.S. движение за гражданские права, массовые протесты против войны во Вьетнаме, движение польской солидарности, «цветные революции» 21 века во всех постсоветских странах.

Ближе к завершению своей речи в Конгрессе Папа Франциск утверждал, что «[служить] на службе диалога и мира означает быть решительным… положить конец многочисленным вооруженным конфликтам во всем мире». В настоящий момент пропаганда полного отказа от политики насилия и отказа от изменений, достигнутых с помощью разрушительной силы и безрассудного балансирования на грани войны, может быть совместима не только с У.С. гражданство, может быть, самый патриотичный жест.