Назад, к нигилистам – Огонек № 36 (5581) от 16.09.2019

Американский историк и философ ставит диагноз: мы, то есть США и западная группа стран, вошли в эпоху нигилизма, примерно, как в XIX веке, но хуже. И очень грамотно объясняет, что это такое, цитируя Тургенева и Достоевского, а также Ницше и еще одного малоизвестного персонажа — барона де Клоотса.

Дмитрий Косырев

Речь идет о статье Роберта Зарецкого в солидном американском журнале Foreign Affairs. Зарецкий — специалист по истории Франции, и он, начиная разговор, выкапывает из эпохи якобинской революции фигуру барона де Клоотса, который закладывал философские основы революционной антирелигиозной политики. Барон подходил к теме креативно и рассуждал примерно так: в «стране прав человека» не должно быть даже никакого атеизма, потому что если вы постоянно боретесь с религией, то этим ее только укрепляете и у вас в лучшем случае получается религия наоборот. Вместо этого должно быть полное отсутствие разговоров на эту тему, то есть ничего (nihil) — политика тотального нигилизма по этому вопросу.

От гильотины эта радикальная идея де Клоотса не спасла (практически все радикалы тогда уничтожили друг друга), но вот считать этого человека условным автором самого термина «нигилизм» можно. Потому что к русским революционерам первой волны он попал именно от де Клоотса, а не из, допустим, монашеских философских трудов еще XII века.

Итак, идея нигилизма предполагает, среди прочего, что даже дискуссий быть не должно. И сразу становится понятно, почему это — абсолютно актуальная ситуация для современного Запада. Революция, то есть уничтожение прежнего общества, идет там по нескольким направлениям.

Это борьба «зеленых» за «спасение планеты», борьба против нынешних отношений мужчины и женщины (радикальный феминизм), борьба с курением, борьба с «белым расизмом» и еще несколько таких же перманентных кампаний. И везде работает принцип: никаких дискуссий с оппонентами, никакого обсуждения фактов, несогласных надо просто задавить, отбросить с дороги, унизить, морально уничтожить.

А это уже Достоевский (точнее, ненавидимые самим автором герои последнего) — и Ницше, прочитавший Достоевского и восхитившийся ясностью его мысли. Потому что, по Ивану Карамазову, если Бога нет, то все дозволено; потому что если все наши прежние знания, убеждения, мораль не существуют, то, значит, вообще нет и не нужно никаких фактов, никакой реальности, ничего нет. Все с нуля — что и требовалось.

Ницше этими мыслями Достоевского воспользовался для того, чтобы заявить: нигилизм означает, что обесценились ключевые ценности, включая само понятие истины (а она, добавим, строится на фактах). Но остается сам человек, который может все, и еще искусство и культура, которые породят новые истины.

То есть перечисленные мыслители вообще-то нигилизм только описывали, и не обязательно с восторгом, скорее с ужасом. Но вернемся к важной особенности этой заразы — к стремлению нигилистов не только обойтись без фактов и истины, но и показать, что таковые более не требуются.

Холодная война шла за то, кто больше соответствует одному и тому же идеалу. Создавали комиссии, вели дискуссии на площадках ООН и прочих, через голову правительств обращались к народам и т.д. Но мы все отталкивались от ценностей эпохи Просвещения и люто грызлись за то, что именно на нашей стороне налицо настоящая верность этим ценностям. А это, среди прочего, научное знание, истина, факты — и уже потом мораль, на этих фактах стоящая.

Но сейчас ничего подобного не происходит, в том числе потому, что новые нигилисты хотят уничтожить не столько наше, сколько свои общества. И во всех перечисленных выше кампаниях по уничтожению этого общества и человека, каким мы его знаем, — то же самое: какие еще факты? Вы вообще о чем?

Кстати, в эту историю отлично вписывается логика, с которой еще с 1980-х годов начался разгром высшего и прочего образования, заселение университетов профессурой левого направления. Потому что зачем там нужны люди, выявляющие истину?

Религия, особенно традиционная, со своей древней идеологией и иерархией — да вы что! Нынешние демократы в США и прочих странах с религиями откровенно борются, почему — смотри выше, где речь о бароне де Клоотсе.

Тут надо сказать, что Роберт Зарецкий, который завел этот чрезвычайно ценный разговор, сам явно на стороне демократов, поэтому нигилистами считает республиканцев и лично Дональда Трампа. Напоминает нам, что с момента своего появления в Белом доме тот выдал около 12 тысяч фальшивых утверждений (да-да, демократы сидят и считают). И советники Трампа, оказывается, настоящие нигилисты, потому что верят только в свои «альтернативные» факты.

То есть если раньше, хотя бы теоретически, правда (истина) была одна, то сейчас она, словами Зарецкого, стала «стадной» — у каждого стада свои факты, а то, что говорят люди другого стада,— это заведомая ложь.

Первая волна нигилистов (а здесь приоритет точно российский), таким образом, занималась расшатыванием основ проклятого самодержавия и в какой-то момент перетянула ключевую, пусть численно не преобладающую, часть общества на свою сторону. А то, что Зарецкий называет эпохой нового нигилизма на Западе,— оно пока что привело к несколько иным результатам. Всего лишь к тотальному расколу обществ, когда факты и истина одних стад не имеют никакого отношения к фактам и истинам других. То есть наши нигилисты вообще-то добились в свое время куда большего, чем западные — сегодня.

Но мы забыли про Тургенева, а его Зарецкий очень даже знает и цитирует. И точно вычленяет из системы убеждений Базарова из «Отцов и детей» одну существенную мелочь. А именно, Базаров считает, что сегодняшняя задача таких, как он,— все отвергать и ломать. Но дальше-то что, как насчет построения лучшего мира? А это не наше дело, говорит он, наше поколение всего лишь расчищает площадку для будущей стройки.

То есть нигилист — это человек, хорошо сознающий свою ограниченность, свое умение только ломать. И перед нашими глазами постоянно и рядами проходят люди, которые на самом деле ничего не реформируют (потому что не умеют), зато отлично рушат все, начиная с самых основ.

А революционеры — это те, которые приходят за нигилистами. На самом деле могут прийти и раньше, помогать разрушителям сделать свое дело и одновременно готовиться на развалинах общества навязать людям свои идеи — такие прекрасные, что ради них стоило уничтожить что угодно, включая самих людей.

Тургенев, как известно, хорошо расправился со своим Базаровым — отравил его трупным ядом. Интересно, как в реальной жизни сложится судьба нигилистов сегодняшнего дня.

Русский нигилист как герой английской литературы XIX-XXI веков Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

ВЕСТНИК ПЕРМСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

2016 РОССИЙСКАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ФИЛОЛОГИЯ Вып. 1(33)

УДК 821.111

РУССКИЙ НИГИЛИСТ КАК ГЕРОЙ АНГЛИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XIX-XXI ВЕКОВ

Ольга Михайловна Ушакова

д. филол. н., профессор кафедры зарубежной литературы

Тюменский государственный университет, Институт филологии и журналистики

625003, Тюмень, ул. Семакова, 10. e-mail: [email protected]

В статье рассматривается динамика развития образа русского нигилиста в английской литературе XIX-XXI вв. Особенности трансформации и трактовки данного типа персонажа изучаются в контексте «базаровского мифа». Образ Е.В. Базарова представлен как архетип нигилиста в мировой литературе. Исследуются причины высокой восприимчивости западной литературы к этому герою, его изначальная укорененность в европейской культурной традиции. Материалом исследования являются произведения О. Уайлда («Вера, или Нигилисты»), К. Дойла («Ночь среди нигилистов», «Пенсне в золотой оправе»), С. Моэма («Рождественские каникулы»), Т. Стоппарда («Берег утопии») и др. Литературный образ нигилиста анализируется в широком философском и историко-культурном контексте.

Ключевые слова: нигилист; архетип; базаровский миф; «Отцы и дети» И. С. Тургенева; О. Уайлд; А.К. Дойл; С. Моэм; Т. Стоппард.

Рецепция русской литературы на Западе -процесс динамичный, разновекторный и многосторонний1. Образы, созданные русскими писателями, стали архетипами и символами, претерпели метаморфозы и трансформацию, обретя собственное место и статус, новый характер и значение в иных культурных и литературных контекстах. В настоящей работе мы обращаемся к типу нигилиста, «изобретенного» в русской литературе и реинкарнированного и мифологизированного в произведениях английских писателей (от О. Уайлда до Т. Стоппарда).

Понятия «нигилизм» и «нигилист», появившиеся в западной культуре еще на исходе XVIII в., получили новую жизнь и литературную судьбу в романе И.С. Тургенева «Отцы и дети»2 (1862). Именно тургеневский Базаров становится прообразом многих «литературных» нигилистов, а за Тургеневым прочно закрепляется репутация «изобретателя нигилизма». Так, Г. де Мопассан («Изобретатель слова «нигилизм» (L ‘inventeur du mot «nihilisme», 1880), «Иван Тургенев» (Ivan Tourgueniev, 1883) и др.) утверждает: «Это новое состояние умов он запечатлел в знаменитой книге «Отцы и дети». И этих новых сектантов, обнаруженных им во взволнованной народной толпе, он называет нигилистами, подобно тому как натуралист дает имя неведомому живому орга-

низму, существование которого он открыл» [Мопассан 1983: 260]. В письме к Тургеневу от 4 (16) ноября 1880 г. Мопассан, сообщая о намерении приступить к серии статей о русской литературе, подчеркивает актуальность и универсальность темы, которую русский писатель вводит в широкий культурный и социальный контекст, отмечает значение пророческого видения Тургенева: «<…> нигилизм, который Вы предчувствовали и который ныне (en ce moment) волнует мир…» [Переписка И.С. Тургенева 1986: 414].

Главный герой романа «Отцы и дети» положил начало целому ряду героев-нигилистов в русской и зарубежных литературах. Такой мощный заряд творческой энергии возник благодаря гениальному дару Тургенева создавать яркие и убедительные характеры. «Чистые беспримесные типы» [Гинзбург 1971: 309] Тургенева, с одной стороны, универсальны, с другой стороны, глубоко индивидуальны, сложны, противоречивы, что и позволяет им становиться архетипами, прообразами, «брендами», притягивающими внимание и вызывающими стремление к их постоянной актуализации в новых контекстах и текстах: «нигилист», «тургеневская девушка», «тургеневская женщина», «русский человек на rendez-vous» и т.д. Так, Т.С. Элиот в своей рецензии на книгу Э.Гарнетта о Тургеневе (1917)

© Ушакова О. М., 2016

пишет: «В высшей степени ему удалось соединить постижение глубинной универсальной схожести всех людей, мужчин и женщин, с пониманием того, насколько велики их внешние различия. Он видел эти различия и показал, что отличает русских людей не как кукольник, а как художник» [Элиот 2011: 152].

Универсальность, «надтиповая общность», индивидуальность как скрещение «многообразных несовпадений и несоответствий» [Маркович 1975: 55, 59] и, наконец, масштаб личности героя позволили тургеневским персонажам встать в ряд «вечных образов» мировой литературы. Основной конфликт книги, лежащий на поверхности, конфликт «отцов и детей», имеет сложную и универсальную природу и восходит к античной традиции. М. Бодкин, обращаясь к конфликту поколений в трагедиях У. Шекспира («Гамлет», «Король Лир») в контексте античных архетипов, отмечает противоречивую природу противостояния отцов и детей: «Кажется, что для отношений между отцом и сыном характерно то, что отец вызывает у сына одновременно чувства восхищения, любви, преданности, но также порывы гнева, ревности и стремление отстаивать свои права» [Bodkin 1978: 13] (в романе Тургенева переплетены любовь Базарова к родителям и его протест против старшего поколения в социальном и индивидуальном планах).

Конфликт отцов и детей обнаруживает также заложенное в философской концепции романа противостояние индивидуальной воли и рока, позволяя увидеть в фигуре Базарова центральный тип греческой трагедии — «гибриста». В романе Тургенева, как и в греческой трагедии, судьба сильнее героя, она равнодушна к проявлениям личной гениальности и силе характера гибриста. Любовь, мировая скорбь и прочие романтические затеи, столь презираемые Базаровым, обряд соборования перед смертью, совершаемый против его воли, и, наконец, природа-сфинкс, оставшаяся равнодушной к естественнонаучным интересам протагониста, по трагической иронии становятся воплощением судьбы героя. Его родители, Василий Иванович и Арина Власьевна, оплакивают сына подобно греческому хору в «эксоде» этой современной «трагедии рока». «Какое бы страстное, грешное, бунтующее сердце ни скрылось в могиле, цветы, растущие на ней, безмятежно глядят на нас своими невинными глазами: не об одном вечном спокойствии говорят нам они, о том великом спокойствии «равнодушной» природы; они говорят также о вечном примирении и о жизни бесконечной» [Тургенев 1975: 588] — в этих заключительных строках тургеневского романа заключена та

же философская идея, что и в финальной песне хора «Царя Эдипа» Софокла: «Значит, смертным надо помнить о последнем нашем дне».

Обращение в данном контексте к античным параллелям помогает понять не только масштаб характеров, созданных русским писателем, но и их укорененность в европейской литературной традиции, присущую им «нормативность» в аристотелевском смысле, а следовательно, заложенные в них возможности для дальнейшей воспроизводимости и моделируемости в литературной традиции. Хорошему «усвоению» тургеневских героев в европейской литературе способствовало то, что они, несмотря на свою ярко выраженную «русскость», выросли на почве европейской культуры. Базаров как «гибрист» и «нигилист» был для западного читателя узнаваемым философским и эстетическим феноменом.

Образ Базарова сопоставим с героем именно софокловского типа (об «антигоновском конфликте» романа упоминалось в тургеневеде-нии)3. Как и Софокл, соблюдающий равновесие объективного и субъективного, общего и частного, внешнего и внутреннего, Тургенев выдерживает «золотую середину», избегает погружения в бездны психологии и стихию патоса, что определяет цельность, внешнюю пластическую выразительность («аполлонизм») и скульптурную рельефность образа. Античная параллель позволяет осознать, почему именно характеры Тургенева чаще других (по сравнению с условно «эсхилов-скими» типами Л.Н. Толстого или «еврипидов-скими» Ф.М. Достоевского) поддавались дальнейшему копированию, клишированию и тиражированию.

В категориях аристотелевской «Поэтики» Базаров — характер «благородный», «соответствующий действующему лицу», «правдоподобный», «последовательный». Эти нормативность и высокий уровень типизации облегчают процесс дальнейшего перемоделирования и схематизации. Как в современном массовом сознании с Эдипом ассоциируется «эдипов комплекс» (конфликт «отцов и детей» также вписывается в эту фрейдовскую теорию), так и от тургеневского Евгения Васильевича Базарова в последующих образах нигилистов остаются по большей части «базаровщина» и «нигилизм». А. Камю в «Бунтующем человеке» (глава «Трое одержимых») выражает стереотипное мнение о Базарове как об уже «законченном» типе нигилиста: «Общеизвестно, что сам термин «нигилизм» был впервые употреблен Тургеневым в его романе «Отцы и дети», главный герой которого Базаров, воплотил в себе законченный тип нигилиста. В рецензии на эту книгу Писарев утверждал, что ниги-

листы признали в Базарове свой прообраз» [Камю 1990: 237].

Базаровский миф практически сразу же отягощается грузом производных от него литературных «потомков» («Что делать?», «Преступление и наказание», «Бесы» и т. д.) и наложением качеств реальных исторических деятелей (М.А. Бакунин, С.Г. Нечаев, народовольцы и т.д.). Одним из первых в английской литературе эту особенность «напластования» отметил О.Уайлд. В диалоге «Упадок лжи» (The Decay of Lying, 1889), обосновывая принципы своей теории «искусства для искусства», он замечает: «Нигилист, сей странный страдалец, лишенный веры, рискующий без энтузиазма и умирающий за дело, которое ему безразлично, — чистой воды порождение литературы. Его выдумал Тургенев, а довершил его портрет Достоевский» [Уайльд 1993: 235].

Постепенно понятие «нигилист» начинает ассоциироваться с «революционером», «радикалом», «террористом», «заговорщиком», «бунтарем» и шире — с «русским интеллигентом». С.Л. Франк в «Этике нигилизма» (1909) констатирует: «…мы можем определить классического русского интеллигента как воинствующего монаха нигилистической религии земного благополучия» [Вехи. Из глубины 1991: 193]. Но при всех привходящих контекстах именно за Тургеневым в западной литературе сохранилось звание «изобретателя» нигилиста, а нигилист в большинстве случаев — это «русский нигилист». В первой английской монографии о Тургеневе, в главе «Отцы и дети», Э. Гарнетт провозглашает: «Тургенев был первым человеком, который открыл существование этого нового типа — нигилиста» [Garnett 1917: 199]4. Выражаясь словечком, позаим-ствованым в воспоминяниях П.Д. Боборыкина о Тургеневе, именно Базаров, непосредственно или опосредованно, «отлинял» на все последующие образы нигилистов в европейской литературе5.

Одной из первых художественных рефлексий на тему русских нигилистов стала пьеса Уайлда «Вера, или Нигилисты» (Vera, or the Nihilists, 1880). Непосредственным поводом для ее написания была история русской революционерки, социалистки Веры Засулич (1849-1919), необычайно популярной в Англии. Среди причин, побудивших Уайлда обратиться к этой теме, называют его обеспокоенность общей политической ситуацией в Европе, взгляды его матери как активного борца за независимость Ирландии [Ва-лова 2011: 237], угрозы ирландского радикализма, антибуржуазный бунт самого Уайлда, его теорию семейной и сексуальной эмансипации [Уилсон 2015], и, конечно, нельзя не добавить к

этому списку увлечение социализмом и собственный «нигилистический» Modus Vivendi великого эстета. Дендизм Уайлда можно рассматривать как одну из разновидностей нигилизма, о чем убедительно рассуждает Д.С. Шиффер в работе «Философия дендизма. Эстетика души и тела (Кьеркегор, Уайльд, Ницше, Бодлер)» (Phi-losophie du dandysme, 2008): «<…> Уайльду, этому «антиномисту от рождения», как определял себя он сам в «De Profundis», в этом плане нет оснований завидовать Ницше, потому что если последний в знаменитом афоризме 108 из книги «По ту сторону добра и зла» фактически утверждал, что «нет вовсе моральных феноменов, есть только моральное истолкование феноменов», то совершенно так же верно и то, что заявил Уайльд в предисловии к «Портрету Дориана Грея» <…>» [Шиффер 2011: 121].

В пьесе «Вера, или Нигилисты» (драма в четырех актах с прологом) действуют четыре типа героев-нигилистов — нигилист базаровского («литературного») типа (Вера), нигилисты-заговорщики, безымянные арестанты, которые фигурируют в тексте как «нигилисты», и, наконец, примкнувший к нигилистам царевич Алексей. Нигилист — общее наименование борцов против правящего режима, которое используют и сами нигилисты, и их гонители, и сторонние персонажи. В прологе Вера, спрашивая у арестанта, кто они такие, получает ответ: «нигилисты»: «VERA:[(advances to the Nihilists)] Sit down; you must be tired. [(Serves them food.)] What are you? A PRISONER: Nihilists» [Wilde: 3].

Сама Вера, подобно Базарову, нарушает нигилистические заповеди, влюбившись в Алексея (Alexis Ivanacievitch, known as a Student of Medicine). Даже фамилия Веры — Сабурова (Sabouroff) — напоминает один из вариантов написания имени Базарова по-английски — Bazaroff (см., например, «Исповедь молодого человека» Дж. Мура, 1886). Тургенев, как свидетельствуют мемуаристы, намеревался создать образ женщины-нигилистки: «Видите ли, мне хочется представить нигилистку, честную, добрую, даже нежную, но …с шорами на глазах» [Островская 1983: 71].

Как и Базаров, Вера — персонаж противоречивый и страдающий. Любовь к Алексею — причина ее внутренней драмы, она осознается ею как предательство жизненных принципов: «VERA: [(loosens her hands violently from him, and starts up)] I am a Nihilist! I cannot wear a crown! <…> VERA: [(clutching dagger)] To strangle whatever nature is in me, neither to love nor to be loved, neither to pity nor—Oh, I am a woman! God help me, I am a woman! O Alexis! I too have broken my oath; I

am a traitor. I love» [Wilde: 32]. Страдание, по мнению Уайлда, неотъемлемое качество русского нигилиста, более того, оно придает религиозный характер его деятельности по свержению существующего режима, олицетворяющего силы зла: «Все, кто живут или жили в России, могли реализовать своё совершенство только через страдание. Несколько русских художников реализовали себя в Искусстве, некоторые писатели -в прозе, которая по духу остается средневековой, потому что основной нотой является, все же, реализация души людей через страдание. Для тех, кто не является художником и для кого нет другой жизни, кроме фактического существования, страдание — единственная дорога к совершенству. Тот русский, который живет счастливо при нынешней системе правительства в России, или не должен вообще иметь души, или имеет душу совершенно неразвитую. Нигилист, отвергающий всякую власть, потому как знает, что власть — это зло, и принимающий всякое страдание, реализует свое совершенство и поступает как настоящий христианин. Для него идеалы христианства верны» [Уайльд 1993: 373].

Алексей, примкнувший к нигилистам, — также борец со злом и страдалец, но лишенный фанатизма и цинизма соратников Веры. Этот «сложный» тип нигилиста, обладающий признаками человечности, в дальнейшем будет в меньшей степени востребован в литературной традиции. В какой-то степени литературным «потомком» Веры и Алексея станет «императрица-большевичка» великая княжна Аннаянска, главная героиня революционно-романтической «пьески» Дж. Б. Шоу «Аннаянска, сумасбродная великая княжна» (Annajanska, The Wild Grand Duchess, 1917), «мужчина», «солдат» и «циркач». Образ великой княжны решен Шоу в гротесковом, фарсовом ключе, при этом она, как и Алексей, «царевна-нигилистка», но в соответствии с законами жанра Аннаянска не одержима теми страстями и противоречиями, которые сгубили Веру и сделали несчастным Алексея. И, безусловно, отсутствие «страдательной» компоненты и победный пафос героини объясняются как мировоззрением драматурга, так и временем написания, триумфом Русской революции.

Нигилисты, соратники Веры, наделены теми чертами, которые наиболее прочно закрепятся за образами нигилистов в последующей литературе: фанатизм, суровость, жесткость, отсутствие человеческих слабостей, спартанский образ жизни, преданность принципам, переходящая в ограниченность, абсолютная дегуманизация всех жизненных проявлений и т.п. Этот набор качеств станет определяющим в мифологеме нигилиста.

Еще один тип нигилиста, уже скорее карикатурного плана, Уайлд создает в своем рассказе «Преступление лорда Артура Сэвила. Размышление о чувстве долга» (Lord Savile ‘s Crime. A Study of Duty, 1887). Это молодой человек с революционными взглядами по фамилии Рувалов (Rouvaloff), который является «агентом нигилистов» («a Nihilist agent»). Именно он сводит главного героя с немецким специалистом по взрывным устройствам. В рассказе характер нигилиста подается в лишенном героизма, сниженном плане, что объясняется самой ситуацией неудавшегося «террористического акта» и отвечает пародийному модусу текста: «В повести «Преступление лорда Артура Сэвила» происходит травестирование викторианских романов, идейной основой которых оставалась незыблемость традиций, значимость морали, образования, чувства долга, семейных обязанностей» [Анцыферова; Листопадова 2014: 205]. Наличие образа русского нигилиста в этом рассказе свидетельствует о том, что радикальный политический элемент в английском обществе конца XIX в. ассоциировался с Россией, в коллективном сознании складывался набор стереотипов, связанных с «русским нигилистом».

Сочетание травестирования и одновременно демонизации русских нигилистов характерно для творчества Конан Дойла. В 1881 г. в журнале «Ландон Сэсайти» (London Society) публикуется рассказ «Ночь среди нигилистов» (A Night Among the Nihilists), впоследствии вошедший в сборник «Тайны и приключения» (Mysteries and Adventures, 1889). Главный герой рассказа, мистер Робинсон (Robinson), сотрудник одесского представительства английской зерноторговой фирмы, отправившийся с поручением в периферийный город Солтев (Solteff), по недоразумению попадает в логово нигилистов («а gang of cold-blooded nihilists»). Местные нигилисты принимают его за представителя английской радикальной организации, «братства по духу» («a spiritual brotherhood»), а полиция за «агента нигилистов» («the Nihilist agent»). Дойл отражает как реалии тогдашней политической жизни, в частности, широкие международные связи русских революционеров, так и стереотипные представления о заговорщиках (строгая конспирация, сектантство, жестокость, фанатизм, радикализм).

Образы нигилистов шаржированы, что определяется характером самой трагикомической ситуации и отношением автора к этим персонажам. Главному герою удается остаться в живых благодаря вмешательству полиции, которая за ним следит, так как сыщики также принимают его за нигилиста: «Пока мы шли в гостиницу, мой

бывший попутчик объяснил, что возглавляемая им сотлевская полиция вот уже некоторое время как получила уведомление и все эти дни ждала нигилистического посла. Мой приезд в это глухое местечко, мой таинственный вид и английские наклейки на чемоданчике завершили это дело» [Дойл 2008: 326]. Перенесенные страхи и ужас от увиденного остаются с рассказчиком на всю оставшуся жизнь, он, по словам полицейского, «единственный посторонний, кто смог выбраться из этого логова живьем» [там же]. Стоит отметить любопытную деталь из разряда тех, что подтверждают репутацию Дойла как писателя, обладавшего «предсказательной мощью» и «блистательной прозорливостью», о которых рассуждает Г. Панченко, автор предисловия и составитель сборника «Забытые расследования» [там же: 7], включающего новый перевод рассказа на русский язык. Комната «для увольнений» со следами крови, которые наивный рассказчик принимает за пятна от кофе, «тройка», осуществляющая репрессивные меры (казнь предателя, несостоявшееся убийство Робинсона), напоминают отечественному читателю печально известные тройки НКВД: «Трое <…> силой выволокли Павла Ивановича из комнаты» [там же: 321].

Русская нигилистка становится главной героиней рассказа «Пенсне в золотой оправе» (The Adventure of the Golden Pince-Nez, 1904) из сборника «Возвращение Шерлока Холмса» (The Return of Sherlock Holmes). Нигилистка Анна совершает непреднамеренное убийство, которое раскрывает Шерлок Холмс. В соответствии с законами жанра история лишена какого-либо идейно-политического подтекста: «В рассказах Конан Дойля даже подслеповатые русские нигилистки, босые дикари с Андаманских островов или вульгарные немецкие князья становятся своими, начинают играть так, как нужно Шерлоку Холмсу, а в итоге — и как нужно платоновскому архетипу холмсовского мира» [Кобрин 2015: 7]. Тем не менее в сюжете и в образах Анны и ее бывшего супруга, в прошлом — революционера, профессора Корэма (Сергея), отражены реалии английской жизни того времени (в частности, большое число русских революционеров, проживающих в Лондоне), стереотипные представления о «нигилистах».

Анна представляет собой тип «сложного» нигилиста и напоминает уайлдовскую Веру. Она также жертвует собой ради любви (совершает преступление, принимает яд), являясь олицетворением русской «религии страдания» (во время написания рассказа книга М. Де Вогюэ «Русский роман» (1886), которая делает общеупотребимым и популярным это понятие, уже известна англий-

ской публике). Возлюбленного Анны, ради которого совершается самопожертвование, также зовут Алексей (Alexis), и он, как и уайлдовский Алексей, противник насильственных методов и террора. Анна, как и Вера, выводится автором бесстрашной, целеустремленой, благородной, преданнной идее и любимому человеку.

В образе Анны мы видим отражение стереотипных представлений о женщине-нигилистке, увлеченной идеями классовой борьбы и лишенной внешних признаков женственности: «Притчей во языцех сделались нигилистки, сменившие фижмы и кринолины на черные блузы, носившие синие очки, курившие папиросы, коротко стригшиеся и встречавшиеся с мужчинами наедине» [Уилсон 2015]. Анна близорука, некрасива, нелепо выглядит: «Она была вся в пыли и паутине, которую собрала, видимо, со стен своего убежища. Лицо ее, которое никогда нельзя было бы назвать красивым, все было в грязных потеках. Холмс правильно угадал ее черты, и, кроме того, у нее был еще длинный подбородок, выдававший упрямство. Из-за близорукости и резкого перехода от темноты к свету она щурилась и моргала глазами, стараясь разглядеть, кто мы такие. И все же, несмотря на то, что она предстала нам в столь невыгодном свете, во всем ее облике было благородство, упрямый подбородок и гордо поднятая голова выражали смелость и внушали уважение и даже восхищение» [Дойл 2014: 334].

Анна представляется Холмсу и его спутникам именно как «нигилистка»: «Мы были революционеры, нигилисты («reformers—revolutionists— Nihilists»), вы знаете» [там же: 336]. Так же, как в «Ночи среди нигилистов», нигилисты, соратники Анны, составляют сплоченную организацию, тайный орден (в оригинале: «the Brotherhood» и «the Order»), который незамедлительно расправится с предателем, как только узнает о его местонахождении. В этом рассказе Дойл создает гораздо менее монструазный образ нигилиста, чем в «Ночи среди нигилистов», но сохраняет все традиционные для этого типа героя атрибуты, как внешние (конспирация, терроризм, ссылка, Сибирь), так и внутренние (самопожертвование, бесстрашие, радикализм, фанатизм, аске-тичность).

Сатирическая и любовно-драматическая линия в изображении русских нигилистов (Александр Осипов, Кирилл Разумов, Виктор Халдин и др.) продолжена в творчестве Дж.Конрада. Подробный и глубокий анализ образов «русских студентов» и «русских революционеров» представлен в монографии Е. Е. Соловьевой «Джозеф Конрад и Россия» (2012). По мнению автора, «Конрад внимательно и напряженно вдумывался

в феномен русского революционера, пытался понять, что движет молодым человеком, приходящим к революционной борьбе. Что заставляет стариков хранить верность убеждениям юности, как переплетаются в этом движении фанатизм и практицизм, искренность и фальшь, благородство и низость» [Соловьева 2012: 103-104].

В произведениях «Тайный агент» (The Secret Agent, 1907), «На взгляд Запада» (Under the Western Eyes, 1911) и других благодаря углубленному психологическому анализу и гораздо большему уровню «русской рефлексии» Конрада, обусловленному его биографией, стереотипные «нигилистические» черты образов русских революционеров изображены лишь в той мере, в какой они соответствуют художественной правде. «Базаровский след» есть и в русских героях Конрада. Конрад был внимательным читателем произведений русского писателя и почитателем его таланта. Именно Конрад пишет предисловие к монографии Гарнетта о Тургеневе, не преминув подчеркнуть, что ставит его гений гораздо выше Достоевского. Как и его англоязычные современники (например, Г. Джеймс), Конрад отмечает человеческую убедительность, полновесность и полноценность человеческой природы тургеневских героев: «Все его творения, счастливые и несчастливые, теснимые и их притеснители — именно люди, а не причудливые обитатели зверинца или проклятые души, странствующие в душной темноте мистических противоречий. Они — люди, способные жить, способные страдать, способные бороться, способные побеждать, способные проигрывать в бесконечной и воодушевляющей гонке преследования будущего изо дня в день» [Conrad 1917: viii].

Победа революционного движения в России в 1917 г. не могла не наложить отпечаток на восприятие и художественное осмысление образа русского нигилиста, поскольку революционеры («нигилисты») пришли к власти. Образ нигилиста в романе У.С. Моэма «Рождественские каникулы» (Christmas holiday, 1939) становится результатом трансформации, обусловленной изменениями исторического контекста. Один из главных героев, Саймон Фенимор (Simon Fenimore), представляет собой тип «английского нигилиста». Но образцом для подражания, парадигматическим типом, является «русский нигилист», Ф. Э. Дзержинский, основатель ВЧК, теоретик и практик «красного террора». Литературными же протопипами «английского нигилиста», как уже было отмечено отечественными исследователями, стали Е. В. Базаров и П. С. Верховенский [Никола, Петрушова 2015: 245].

Показательно, что сам сюжет, основной конфликт романа, особенности характеров главных героев строятся по модели «Отцов и детей». Чарли Мейсон (Charley Mason) и вся семья Мей-сонов — своего рода английские Кирсановы. А отец Чарли, Лесли Мейсон, даже внешне напоминает Павла Петровича: кирсановская англомания коррелирует с «английскостью», культурной недпредвзятостью и либерализмом старшего Мейсона. В то же время облик, манеры, поведение, принципы Саймона, базаровское «все отрицаем» соответствуют стереотипным представлениям о Базарове-нигилисте: «Я родился не в роскоши, как-нибудь перебьюсь. В Вене я провел опыт самоограничения, месяц жил на хлебе и молоке» [Моэм 1992: 23].

Саймон — герой нового времени и его непомерная гордыня и «опыты самоограничения» приводят к интеллектуальной и душевной ограниченности, мизантропической жажде власти, которые были чужды его литературному прототипу. Образцом для жизнестроения для него служит Дзержинский как логическое завершение и триумф нигилистической идеи: «При исполнении своих обязанностей он не давал воли ни любви, ни ненависти <. ..>. Собственной рукой он подписал сотни, нет, тысячи смертных приговоров. Жил он по-спартански. Сила его заключалась в том, что для себя ему не нужно было ничего и т.п.» [там же: 174].

Дзержинский в романе Моэма — это победивший нигилист, нигилист, захвативший власть, но оставшийся верным философии тотального нигилизма. Не случайно, Саймон, переболевший, как и положено студенту Кембриджа образца 30-х, увлечением коммунистическими идеями, с чу-довищниым цинизмом отзывается о коммунистических идеалах: «Коммунизм? Кто говорит о коммунизме? Теперь уже все знают, коммунизм вздор. То была мечта оторванных от жизни идеалистов <…>. Огромная масса людей по самой своей природе рабы, они не способны собой управлять, и для их же блага им нужны хозяева <…>. Каков результат революций, которые совершились на нашем веку? Народ не лишился хозяев, только сменил их, и никогда власть не правила такой железной рукой, как при коммунизме» [Моэм 1992: 171].

В своем романе Моэм показывает, что террор, являющийся одной из составляющих нигилистической теории, из антигосударственного переходит в разряд государственного. Разрушение как осознание своей силы — мысль, вложенная в уста Саймона, продиктована автору историческим опытом Русской революции, красным и белым террором Гражданской войны и, наконец,

«Большим террором» 1930-х. Хотя термин Роберта Конквеста (Robert Conquest), предложенный им в конце 1960-х (The Great Terror: Stalin’s Purge of the Thirties, 1968), некоторые историки считают не совсем корректным, в контексте данной темы он помогает увидеть генетическую связь нигилистов XIX в. с их духовными потомками и отражение этой преемственности в логике развития образа нигилиста в английской литературе с 80-х гг. XIX в. по 30-е гг. XX в.

Нельзя не отметить в этом романе полемику Моэма с писателями-современниками, не желающими замечать реалий советской жизни, Б. Шоу, Т. Драйзером, Р. Ролланом и др. Нигилист у власти распоряжается уже не жизнями отдельных людей, а манипулирует огромными массами. Описывая бледного, небритого, взлохмаченного, нелепого, возбужденного собственной риторикой Саймона, Моэм от своего лица, что не оставляет сомнений по поводу авторской позиции, отмечает: «Но в прошлом, не таком уж далеком прошлом, другие молодые люди, такие же бледные, тощие, неухоженные, в поношенных костюмах или студенческих тужурках ходили по своим убогим жилищам и высказывали столь же, казалось бы, несбыточные мечты; и однако, как ни странно, время и благоприятный случай помогли их мечтам осуществиться, и, сквозь кровь прорываясь к власти, они держали в своих руках жизнь миллионов» [там же: 174].

Жертвами этого нигилизма становятся главная героиня романа Лидия (Lydia) и Алексей, ученик ее отца, а ныне спившийся русский эмигрант, в судьбе которого Дзержинский непосредственно сыграл роковую роль. Именно Лидия отчетливо видит нигилистическую сущность Саймона, объясняя Чарли свою неприязнь к нему: «Вы в нем обманываетесь. Приписываете ему вашу доброту и бескорыстное внимание к людям. Говорю вам, он опасен. Дзержинский был узколобый идеалист и ради своего идеала мог без колебаний обречь свою страну на погибель. Саймон еще хуже. У него нет сердца, нет совести, нет чести, и при случае он без сожаления пожертвует вами, своим лучшим другом» [там же: 135]. Таким образом, в «Рождественских каникулах» Моэм показывает преемственность нового вида нигилиста его предшественникам и пытается осмыслить эту новую роль в современном мире, накануне новых глобальных событий, Второй мировой войны.

Казалось бы, возможности архетипа нигилиста с наступлением новейшей истории исчерпаны, тем не менее образы нигилиста-«борца с режимом» и «победившего» нигилиста — продолжают привлекать внимание английских публи-

цистов и писателей. Предельно ясно эту тенденцию выразил И. Берлин, рассуждая о современном нигилизме, ставшем всемирной идеологией, в своем эссе «Отцы и дети: Тургенев и затруднения либералов» (Fathers and Children: Turgenev and the Liberal Predicament, 1972): «Этот болезненный конфликт, который стал постоянным затруднением русских либералов на полвека, сейчас распространился на весь мир. Мы должны ясно понимать: сегодня герои мятежа не Базаровы. В каком-то смысле Базаровы выиграли. Победное продвижение количественных методов, вера в организацию человеческой жизни с помощью технологического управления, упование на один лишь расчет утилитарных последствий при выработке политики, которая затрагивает огромные массы людей, — это Базаров, а не Кирсановы» [Берлин 2014: 176].

Расширение английского литературного «нигилистического» текста на рубеже тысячелетий происходит также благодаря постмодернистской рефлексии на темы русского нигилизма. Дискуссия о генезисе и развитии русского нигилизма ведется в характерных для постмодернизма эстетических формах, в частности, в рамках «историографической металитературы», осмысляющей природу литературного творчества. Интертекстуальность, игра, стилизация, цитирование, размывание границ между документальным и художественным повествованием, квазибиогра-фичность и т.д. — тот инструментарий, с помощью которого тема русского нигилизма предстает в новых, неожиданных ракурсах. Героями текстов становятся сами творцы архетипа нигилистов — Тургенев и Достоевский. Современные авторы делают попытки реконструирования творческого процесса и культурно-исторического контекста, который определил появление и специфические характеристики нигилиста как литературного персонажа.

Роман англоязычного писателя Дж.М. Кутзее «Осень в Петербурге» (The Master of Petersburg, 1994) посвящен вымышленной истории из жизни Достоевского. Кутзее устами своего героя рассуждает о нигилизме как о специфически русском и вневременном явлении: «Только не мода. То, что вы зовете нечаевщиной, всегда существовало в России, разве что под другими именами. Нечаевщина — явление такое же русское, как разбой» [Кутзее 2009: 63]. Тема отцов и детей также является важной в этом романе Кутзее и разворачивается, как убедительно показывает Д. Бержайте, в тургеневской плоскости: «Проблемы отцов и детей, введение темы нигилизма — во главе всего этого в русской литературе стоит имя Тургенева. Достоевский, как из-

вестно, в «Бесах» не просто продолжает начатое Тургеневым, но полемизирует с ним, как и подобает всем, действующим по схеме «отцы и дети». Через много лет на другом континенте другой художник включается в ту же полемику об извечном идеологическом (и не только) конфликте поколений и тоже диалектически опровергает истины, установленные предшественником, вместе с тем, доказывая, что все в этом мире действует по одному и тому же принципу: «злободневность оказывается лишь кажимостью, а вечное — сущностью» [Бержайте 2009: 33].

Развернутой иллюстрацией экстравагантного заявления Уайлда о Тургеневе как изобретателе нигилизма, покоящегося в основании всей конструкции традиции темы русского нигилиста в английской литературе, является эпизод из трилогии английского драматурга Т. Стоппарда «Берег утопии» (The Coast of Utopia, 2002). Это еще одно пространство освоения как личности Тургенева, так и созданного им типа и понятия «нигилист». У Стоппарда Тургенев предстает как литературный персонаж, реальный исторический контекст его творчества пересекается с контекстом мемуарно-документальным (воспоминания о Тургеневе, его переписка) и вымышленным. Тургенев является одним из главных героев трилогии и, если доверять многочисленным ссылкам на высказывание Стоппарда, его alter ego: «Возможно, все-таки художник в конечном счете, а не три гениальных публициста, является подлинным героем «Берега утопии»» [Stoppard 2006].

Стоппарда интересуют различные стороны личности Тургенева: его политические симпатии, отношение к любви, дружеские привязанности и т. п. Тургенев предстает как оппонент своих приятелей социал-демократов, либерал, западник, «русский европеец» (см. об этом подробнее нашу статью «Английские связи русских изгнанников. Париж как культурный перекресток» [Ouchakova 2012: 467-475]). Творческая алхимия проступает как один из глубинных слоев палимпсеста, что точно подмечает и формулирует Е.Г. Доценко: «Произведения И.С. Тургенева должны восстанавливаться из подтекста, но и служить в свою очередь неким контекстом для понимания личности писателя, потому что Тургенев в пьесе о собственных литературных достижениях друзьям практически не рассказывает. Предполагается, что стоппардовский зритель и читатель узнает классические произведения на уровне аллюзий и неполных цитат, в данном случае — из «Отцов и детей». В пьесе присутствует разговор Тургенева с Доктором-нигилистом, прототипом

Базарова: автор и его герой встречаются в 1860 г. на острове Уайт» [Доценко 2007: 242].

История возникновения идеи нигилиста прописана детально, что указывает на особое значение этого героя для творчества Тургенева и в целом для русской и европейской культуры. В трилогии обыгрывается одна из известных версий создания персонажа-нигилиста, усиленная и дополненная воображеним драматурга: «Тургенев. Совершенно ничего? Доктор. Ничего. Тургенев. Вы не верите в принципы? В прогресс? Или в искусство? Доктор. Нет, я отрицаю абстракции. Тургенев. Но вы верите в науку. Доктор. В абстрактную науку — нет. Сообщите мне факт, и я соглашусь с вами. Два и два — четыре. Остальное

— конский навоз. Вам не нужна наука, чтобы положить хлеб в рот, когда вы голодны. Отрицание

— это то, что сейчас нужно России. Тургенев. Вы имеете в виду народу, массам? Доктор. Народ! Он более чем бесполезен. Я не верю в народ. Даже освобождение крестьян ничего не изменит, потому что народ сам себя ограбит, чтобы напиться. Тургенев. Что же вы в таком случае предлагаете? Доктор. Ничего. Тургенев. Буквально ничего? Доктор. Нас, нигилистов, больше, чем вы думаете. Мы — сила. Тургенев. Ах да… нигилист. Вы правы, мы не встречались раньше. Просто я все искал вас, сам того не зная» [Стоппард 2006: 432-433]. Таким образом, история идет по кругу, от нигилистов, реализовавших многие из своих потенций, мы вновь возвращаемся к истокам создания этого образа.

Рассмотрев различные типы рефлексии вокруг понятия «нигилисты», нельзя не заметить определенную диалектику сужения и расширения семантики изначального образа, актуализацию отдельных его составляющих, не увидеть динамику развития базаровского мифа в английской литературе. Универсальность типа, наряду с художественной честностью Тургенева и точностью изображения («надтиповой» тип), обеспечили Базарову долгую и счастливую литературную судьбу. А богатая история развития трансформаций и метаморфоз «литературного нигилиста», которая отнюдь не исчерпывается приведенными в данной работе примерами, открывает перспективы появления новых поворотов, площадей и тупиков в «городе Базарове»6. Судя по тому, что история Евгения Васильевича Базарова продолжает писаться в XXI в., представляется дискуссионным положение И.Л. Волгина о том, что «в глазах современного Запада русский сюжет завершен» [Волгин 1999: 239]. И то, что русская литература «превращается в одну из современных мировых мифологий» [там же], лишь

является основанием для постоянного обновления и живой циркуляции ее мифов и архетипов.

Примечания

1 Исследования в этом направлении ведутся довольно давно. Из новых работ на эту тему см. работы С.Б. Королевой [Королева 2014], Л.Ф. Хабибуллиной [Хабибуллина 2010], содержательную рецензию Н.С. Бочкаревой и Б.М. Проскурнина на компаративистские исследования в области русско-английских литературных связей [Бочкарева, Проскурнин 2015], сборник статей по материалам Пятого Фицвильям-ского коллоквиума в Кембридже под редакцией корифея британской славистики Э. Кросса [A People Passing Rude: British Responses To Russian Culture 2012] и др.

2 Традиция исследования понятия «нигилист» — одна из самых длительных и значительных в философии, культурологии, литературоведении, публицистике. Существует огромное количество серьезных исследований по этой теме как в России, так и за рубежом. Среди работ, представляющих традицию изучения нигилизма: монография В.Г. Косыхина [Косыхин 2009], статьи А.В. Михайлова [Михайлов 2000], Г. И. Данилиной [Данилина 2006], сборник, включающий работы Э. Юнгера и М. Хайдеггера и их комментарий [Судьба нигилизма 2006] и др.

3 Заметим, что Тургенев, получивший в Европе классическое образование, серьезно размышлял над характерами софокловских героев. Так, в воспоминаниях Я.П. Полонского читаем: «И, развивая теорию трагического, Иван Сергеевич, между прочим, привел в пример Антигону Софокла» [Полонский 1983: 367-368].

4 О восприятии И.С. Тургенева в английской литературе см. монографию М.Б. Феклина [Феклин 2005].

5 «Он слишком много жил с французскими писателями, артистами и светскими людьми, чтобы на него не отлинял их язык». «Но, повторяю опять, немецкий склад жизни, ума и вкусов на него резким образом не отлинял» [Боборыкин 1983: 10].

6 Имеется в виду литературный анекдот об американце, завлекавшем Тургенева в Америку рассказом об основании города Базарова: «<…>Базаров родственный тип американцам и что лет через десять в Америке будет город под именем Базаров, так как уже заложено его основание. Теперь, убеждал он Тургенева, существует один только намек на этот город, но уже разбиты колышки, очерчены площади, места для лавок и рынков<…>» [Колбасин 1983: 25].

Список литературы

Анцыферова О. Ю., Листопадова О.Ю. Жанровая травестия в сборнике Оскара Уайльда «»Преступление лорда Артура Сэвила» и другие рассказы» // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2014. № 2 (3). С.203-206.

Бержайте Д. Посвящение отцам, или диалог с русской литературой (Дж. М. Кутзее. «Осень в Петербурге») // LITERATURA. 2009. № 51(2). С.21-34.

Берлин И. Отцы и дети: Тургенев и затруднения либералов/ пер. с англ. Г. Дурново// История Свободы. Россия. 2-е изд. М.: Новое лит. обозрение, 2014. С. 127-182.

Боборыкин П.Д. Из воспоминаний // И.С. Тургенев в воспоминаниях современников: в 2 т. М.: Худож. лит., 1983. Т.2. С. 5-16.

Бочкарева Н.С., Проскурнин Б.М. Образ и миф в английской литературе о России // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. 2015. № 4 (32). С. 142-145.

Валова О.М. Перекрестки культур и эпох в драматургии Оскара Уайльда // Образ провинции в русской и английской литературе. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2011. С. 235-239.

Вехи. Из глубины. М.: Правда, 1991. 607 с.

Волгин И. Из России — с любовью? «Русский след» в западной литературе // Иностр. лит. 1999. № 1. С. 230-239.

Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л.: Сов. писатель, 1971. 464 с.

Данилина Г.И. История как ключевое слово культуры (А.В. Михайлов, «Из истории «нигилизма»») // Филол. журн. 2006. № 1(2). С. 216228.

Дойл А.К. Пенсне в золотой оправе/ пер. с англ. Н. Санникова// Возвращение Шерлока Холмса. СПб: Амфора, 2014. С. 308-341.

Дойл А. К. Ночь среди нигилистов/ пер. с англ. М. Маковецкой, Г. Панченко // Забытые расследования. Рассказы и повести / сост. Г. Панченко. Харьков; Белгород: Кн. клуб «Клуб семейного досуга», 2008. С. 312 -327.

Доценко Е.Г. Русская классика Т. Стоппарда // Русская классика: динамика художественных систем: сб. науч. трудов. Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, РОПРЯиЛ, УрО РАО, ИФИОС «Словесник», 2007. Вып. 2. С. 231-246.

Камю А. Бунтующий человек. Философия. Политика, Искусство/ пер. с фр. М.: Политиздат, 1990. 415 с.

Кобрин К.Р. Шерлок Холмс и рождение современности: Деньги, девушки, денди Викторианской эпохи. СПб: Изд-во Ивана Лимбаха, 2015. 184 с.

Колбасин Е.Я. Из воспоминаний о Тургеневе // И.С. Тургенев в воспоминаниях современников: в 2 т. М.: Худож. лит., 1983. Т. 2. С. 17-26.

Королева С.Б. Миф о России в британской культуре и литературе (до 1920-х годов). М.: Ди-рект-Медиа, 2014. 314 с.

Косыхин В.Г. Нигилизм и диалектика. Саратов: Науч. книга, 2009. 256 с.

Кутзее Дж. М. Осень в Петербурге/ пер. с англ.С. Ильина. М.: Эксмо, 2009. 368 с.

Маркович В.М. Человек в романах И.С. Тургенева. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1975. 152 с.

Михайлов А.В. Из истории «нигилизма» // Михайлов А.В. Обратный перевод. М.: Языки рус. культуры, 2000. С. 537-623.

Мопассан Ги де. Иван Тургенев // И.С. Тургенев в воспоминаниях современников: в 2 т. М.: Худож. лит., 1983. Т.2. С. 258-261.

Моэм У.С. Рождественские каникулы/ пер. с англ. Р. Облонской. М.: А/О «Книга и бизнес», 1992. 189 с.

Никола М.И., Петрушова Е.А. Образ Дзержинского в романе Сомерсета Моэма «Рождественские каникулы» // Филология и культура. Philology and Culture. 2015. № 3 (41). С. 242-247.

Островская Н.А. Из воспоминаний о Тургеневе // И.С. Тургенев в воспоминаниях современников: в 2 т. М.: Худож. лит., 1983. Т.2. С. 57-95

Переписка И.С. Тургенева: в 2 т. М.: Худож. лит., 1986. Т.2. 543 с.

Полонский Я.П. И.С. Тургенев у себя в его последний приезд на родину (Из воспоминаний) // И.С. Тургенев в воспоминаниях современников: в 2 т. М.: Худож.лит., 1983. Т.2. С. 358-406.

Соловьева Е.Е. Джозеф Конрад и Россия. Череповец: ЧГУ, 2012. 229 с.

Стоппард Т. Берег Утопии: Драматическая трилогия/ пер. с англ. И. Кормильцева. М.: Иностранка, 2006. 280 с.

Судьба нигилизма: Эрнст Юнгер. Мартин Хайдеггер. Дитмар Кампар. Гюнтер Фигаль/ пер. с нем. Г. Хайдаровой. СПб.: Изд-во С.-Петерб. унта, 2006. 222 с.

Тургенев И.С. Отцы и дети // Тургенев И.С. Романы. М.: Детская лит., 1975. С. 421-592.

Уайльд О. Упадок лжи/ пер. с англ. А.М. Зверева // Уайльд О. Избранные произведения: в 2 т. М.: Республика, 1993. Т. 2. С. 218-245.

Уайльд О. Душа человека при социализме/ пер. с англ. О. Кириченко // Уайльд О. Избранные произведения: в 2 т. М.: Республика, 1993. Т. 2. С. 344 -374.

Уилсон Дж. Как важно любить нигилиста: «Вера» Оскара Уайльда и сексуальная политика русского радикализма // НЛО. 2015. № 5 (135). URL:

http://magazines.russ .ru/nlo/2015/5/14yu.html (дата обращения: 28.01.16).

Феклин М.Б. The Beautiful Genius. Тургенев в Англии: первые полвека. Oxford: Perspective Publications, 2005.240 c.

Хабибуллина Л. Ф. Миф России в современной английской литературе. Казань: Казан. ун-т, 2010. 206 с.

Шиффер Д. С. Философия дендизма. Эстетика души и тела (Кьеркегор, Уайльд, Ницше, Бодлер) / пер. с фр. Б.М. Скуратова. М.: Изд-во гуманит. лит., 2011. 296 с.

Элиот Т.С. Тургенев/ пер. с англ. О.М. Ушаковой // Вестник Православного Свято-Тихоновского университета (Филология). 2011. № 1 (23). С. 151-153.

A People Passing Rude: British Responses to Russian Culture / ed. by Anthony Cross. Cambridge: Open Bok Publishers, 2012. 550 p.

Bodkin M. Archetypal Patterns in Poetry. Psychological Studies of Imagination. Oxford: Oxford University Press, 1978. 340 p.

Conrad J. Foreword // Garnett E. Turgenev. A Study. London: W. Collins Sons & Co. Ltd, 1917. P. v-x.

Garnett E. Turgenev. A Study. London: W. Collins Sons & Co. Ltd, 1917. 206 p.

Ouchakova O. Les contacts anglais des émigrés russes. Paris, un carrefour des cultures // Figures de l’émigré russe en France au XIXe et XXe siècle. Fiction et réalité. Amsterdam; New York: Rodopi, 2012. P.467-475.

Stoppard T. ‘I’m Writing Three Plays Called Ba-kunin, Belinksy and Herzen…I Think’, Lincoln Center Theater Review, Fall 2006, Issue 43 // URL: http://www. lctreview.org/article.cfm?id_issue=36549 3 92&id_article=75124103&page=2 (дата

обращения: 20.08.2009).

Wilde О. Vera, or the Nihilists // URL: http://www.wilde-online.info/vera,-or-the-nihilists-page3.html (дата обращения: 15.01.2016).

References

A People Passing Rude: British Responses to Russian Culture / Ed. by Anthony Cross. Cambridge: Open Bok Publishers, 2012. 550 p.

Antsyferova O Yu., Listopadova О. Yu. Zhanrovaja travestija v sbornike Oscara Uajlda «Prestuplenije Ar-tura Sevila i drugije rasskazy» [Genre Travesty in «Lord Arthur Savile’s Crime and Other Stories» by Oscar Wilde] Vestnik Nizhegorodskogo universiteta im. N.I. Lobachevskogo [Vestnik of Lobachevsky State University of Nizhni Novgorod]. 2014. № 2 (3). P. 203-206.

Berzhaite D. Posvjashchenije ottsam, ili dialog s russkoj literaturoj (Dzh. Kutzee «Osen’ v Peterburge»)

[Dedication to Fathers, or the Dialogue with Russian Literature (J. M. Coetzee’s The Master of Petersburg)]. LITERATURE Publ., 2009. Iss. 51(2). P. 2134.

Berlin I. Ottsy i deti: Turgenev i zatrudnenija liber-alov [Fathers and Children: Turgenev and the Liberals’ Predicament] / transl. from English by G.Durnovo. Istorija Svobodi. Rossija [History of Freedom. Russia]. M.: Novoje literaturnoje obozrenije Publ., 2014. P. 127-182.

Boborykin P.D. Iz vospominanij [From the Memoirs] I.S. Turgenev v vospominanijakh sovremennikov [I.S. Turgenev in the Memories of Contemporaries: in 2 vols. Vol. 2]. M.: Hudozh. lit. Publ., 1983. P. 5-16.

Bochkareva N. S., Proskurnin B.M. Obraz i mif v anglijskoj literature o Rossii [Image and Myth in English Literature about Russia]. Perm University Herald. Russian and Foreign Philology. 2015. Iss. 4 (32). P.142-145.

Bodkin M. Archetypal Patterns in Poetry. Psychological Studies of Imagination. Oxford: Oxford University Press, 1978. 340 p.

Camus А. Buntujushchij chelovek. Filosofija. Poli-tika. Iskusstvo / transl. from French [The Rebell. Philosophy. Politics. Art]. M.: Politizdat Publ., 1990. 415 p.

Conrad J. Foreword . Garnett E. Turgenev. A Study. London: W. Collins Sons & Co. Ltd, 1917. P. v-x.

Coetzee J. M. Osen’ v Peterburge/ transl. from English by S. Il’in [The Master of Petersburg]. M.: Eksmo Publ., 2009. 368 p.

Danilina G.I. Istorija kak kljuchevoje slovo kul’tury (A.V. Mikhailov, «Iz istorii nigilizma») [History as a Key Word of Culture (A.V. Mikhailov «From the History of Nihilism»)] Filologicheskij zhurnal [Phylological Journal]. 2006. Iss. 1(2). P.216-228.

Doyle А.C. Pensne v zolotoj oprave / transl. from English by N.Sannikov [The Adventure of the Golden Pince-Nez] Vozvrashchenie Sherloka Holmsa [The Returns of Sherlock Holmes]. SPb: Amfora Publ., 2014.P 308-341.

Doyle А.C. Noch’ sredi nigilistov/ transl. from English by M. Makovetskaja, G. Panchenko [A Night among the Nihilists] Zabytyje rassledovanija. Ras-skazy i povesti [Forgotten investigations. Tales and stories]. Kharkov; Belgorod: Knizhnij klub «Klub semejnogo dosuga» Publ., 2008. P. 312 -327.

Dotsenko E.G. Russkaja klassika T. Stopparda [Russian Classics by T. Stoppard] Russkaja klassika: dinamika khudozhestvennykh sistem: sbornik nauch. trudov [Russian Classics: the dynamics of artistic systems]. Ekaterinburg: Ural. gos. ped. un-t, ROPRJAiL, UrO, RAO, IFIOS «Slovesnik» Publ., 2007. P. 231246.

Eliot T.S. Turgenev / transl. from English by O.M. Ushakova [Turgenev] Vestnik Pravoslavnogo Svjato-Tikhonovskogo universiteta (Filologija) [St.Tikhon’s University Review (Phylolgy)]. 2011. Iss. 1 (23). P.151-153.

Feklin M.B. The Beautiful Genius. Turgenev v Anglii: pervyje polveka [The Beautiful Genius. Turgenev in England. The First Semicentenary]. Oxford: Perspective Publications, 2005. 240 p.

Garnett E. Turgenev. A Study. London: W. Collins Sons & Co. Ltd, 1917. 206 p.

Ginzburg L.J. O psikhologicheskoj proze [On the Psychological Fiction]. L.: Sovetskij pisatel’Publ., 1971.464 p.

Khabibullina L.F. Mif Rossii v sovremennoj anglijskoj literature [Myth of Russia in Contemporary English Literature]. Kazan: Kazan University Publ., 2010. 206 p.

Kobrin K.R. Sherlock Holmes i rozhdenije sov-remennosti: Den’gi, devushki, dendi viktorianskoj epokhi [Sherlock Holmes and the Birth of Modernity: Money, Girls, Dandies of the Victorian Age]. SPb: Izd-vo Ivana Limbakha Publ., 2015. 184 p.

Kolbasin E.J. Iz vospominanij o Turgeneve [From the Memoirs about Turgenev] I.S. Turgenev v vospominanijakh sovremennikov [I.S. Turgenev in the Memoirs of Contemporaries: in 2 vols. Vol. 2]. M.: Hudozh. lit. Publ., 1983. P. 17-26.

Koroljova S.B Mif o Rossii v britanskoj kul’ture i literature (do 1920-kh gg.) [Myth of Russia in British Culture and Literature (up to the 1920s)]. M.: DirektMedia Publ., 2014. 314 p.

Kosykhin V.G. Nigilizm i dialektika [Nihilism and Dialectics]. Saratov: Nauchnaja kniga Publ., 2009. 256 p.

Markovich V.iM. Chelovek v romanakh I.S. Turge-neva [An Individual in I.S. Turgenev’s Novels]. L.: Leningrad Univ. Publ., 1975. 152 p.

Mikhailov A.V. Iz istorii «nigilizma» [From the History of «Nihilism»]. Mikhailov A.A. Obratnyj perevod [Reverse translation]. M.: Jazyki russkoj kul’tury, 2000. P. 537-623.

Maupassant Gi. de Ivan Turgenev [Ivan Turgenev]. I.S. Turgenev v vospominanijakh sovremenni-kov [I. S. Turgenev in the Memoirs of Contemporaries: in 2 vols. Vol. 2]. M.: Hudozh. lit. Publ., 1983. P. 258-261.

Maugham W.S. Rozhdestvenskije kanikuly/ transl. from English by R. Oblonskaja [Christmas Holiday]. M.: «Kniga i biznes» Publ., 1992. 189 p.

Nikola M.I., Petrushova E.A. Obraz Dzerzhinskogo v romane Somerset Maugham»Rozhdestvenskije kan-ikuly» [The Image of Dzerzhinsky in the novel «Christmas Holiday» by William Somerset Maugham] Filologija i kul’tura [Philology and Culture]. 2015. Iss. 3 (41). P. 242-247.

Ostrovskaja N.A. Iz vospominanij o Turgeneve [From the Memoirs about Turgenev]. I.S. Turgenev v vospominanijakh sovremennikov [I. S. Turgenev in the Memoirs of Contemporaries: in 2 vols. Vol. 2]. M.: Hudozh. lit. Publ., 1983. P. 57-95.

Perepiska I.S. Turgeneva [Corespondence of I.S. Turgenev: in 2 vols. Vol.2].. M.: Hudozh. lit. Publ., 1986.543 p.

Polonskij J.P. I.S. Turgenev u sebja v ego poslednij priezd na rodinu (Iz vospominanij) [I.S. Turgenev at Home during His Last Visit to the Motherland (From the Memoirs)] I. S. Turgenev v vospo-minanijah sovremennikov [I.S. Turgenev in the Memoirs of Contemporaries: in 2 vols. Vol. 2]. M.: Hudozh. lit. Publ., 1983. P. 358-406.

Schiffer D.S. Filosofja dendizna: Estetika dushi i tela (Kierkegaard, Wilde, Nietzsche, Baudelaire) / transl. from French by B.M. Skuratov [Philosophy of Dandyism. Aesthetics of Soul and Body (Kierkegaard, Wilde, Nietzsche, Baudelaire)]. M.: Izd-vo gumanitar-noj literatury Publ., 2011. 296 p.

Solovjeva E.E. Joseph Conrad i Rossija [Joseph Conrad and Russia]. Cherepovets: Chuvash State University Publ., 2012. 229 p.

Stoppard T. Bereg utopia / transl. from English by I. Kormiltsev [The Coast of Utopia]. M.: Inostranka Publ., 2006. 280 p.

Stoppard T. ‘I’m Writing Three Plays Called Ba-kunin, Belinksy and Herzen… I Think’, Lincoln Center Theater Review, Fall 2006, Issue 43. Available at: http://www.lctreview.org/article.cfm?id_issue=365 49392&id_article=75124103&page=2 (accessed 20.08.2009).

Sud’ba nigilizma: Ernst Unger, Martin Heidegger, Dietmar Kamper, Günter Figal / transl. from German by G. Khaidarova [The Way of Nihilism: Ernst Unger, Martin Heidegger, Dietmar Kamper, Günter Figal]. SPb.: St. Petersburg State Univ. Publ., 2006. 222 p.

Turgenev I.S. Ottsy i deti [Fathers and Sons] Turgenev I.S. Romany [Novels]. M.: Detskaja literatura Publ., 1975. P. 421-592.

Ushakova O. English Contacts of Russian Exiles. Paris as a Cultural Crossroads. Figures of the Russian Emigrants in France of the 19-20th Centuries. Fiction and Reality. Amsterdam/New York, NY: Rodopi, 2012. P.467-475.

Valova О. М. Perekrestki kul’tur i epokh v drama-turgii Oscara Uajlda [Crossroads of Cultures and Epochs in Oscar Wilde’s Plays] Obraz provintsii v russkoj i angliiskoj literature [The Image of Province in Russian and English Literature]. Ekaterinburg: Ural Univ. Publ., 2011. P. 235-239.

Vekhi. Iz glubiny [Milestones. De Profundis]. M.: Pravda Publ., 1991. 607 p.

Volgin I.L. Iz Rossii — s ljubovju? «Russkij sled v zapadnoj literature [From Russia with Love? Russian Trace in Western Literature]. Inostrannaja literatura Publ., 1999. Iss. 1. P. 230-239.

Wilde О. Upadok lzhi / transl. from English by A.M. Zverev [The Decay of Lying] Wilde O. Izbran-nie proizvedenija [Selected Works: in 2 vols. Vol. 2]. M.: Respublika Publ., 1993. P. 218-245.

Wilde О. Dusha cheloveka pri sotsializme / transl. from English by O. Kirichenko [The Soul of the Man under Socialism] Wilde O. Izbrannie proizvedenija [Selected Works: in 2 vols. Vol. 2]. M.: Respublika Publ., 1993. P. 344 -374.

Wilde О. Vera, or the Nihilists. Available at: http://www.wilde-online.info/vera,-or-the-nihilists-page3.html (accessed 15.01.2016).

Wilson J. Kak vazhno ljubit’ nigilista: «Vera» Oskara Wilda i seksual’naja politika russkogo radikalizma [The Importance of Loving a Nihilist: Oscar Wilde’s «Vera» and the Sexual Politics of Russian Radicalism]. NLO. 2015. Iss. 5 (135). Available at: http://magazines.russ.ru/nlo/2015/5/ 14yu.html (accessed 28.01.16).

A RUSSIAN NIHILIST AS A HERO OF ENGLISH LITERATURE OF THE 19th -21st CENTURIES

Olga M. Ushakova

Professor in the Department of Foreign Literature Tyumen State University, Institute of Philology and Journalism

The article deals with the dynamics of the image of a Russian nihilist in English literature of the 19th-21st centuries. Peculiarities of transformation and interpretation of this type have been studied in the context of «Ba-zarov’s myth». The image of Bazarov is presented as the archetype of a nihilist in the world literature. The author of the paper researches the reasons for high receptivity for this hero in western literature and turns to the genesis of this hero rooted in the European cultural tradition. The materials of the research are works by O. Wilde (Vera, or the Nihilists), A.K. Doyle (A Night among the Nihilists, The Adventure of the Golden Pince-Nez), S. Maugham (Christmas Holiday), T. Stoppard (The Coast of Utopia) and others. The literary image of the nihilist is analyzed in philosophical, historical and cultural contexts.

Key words: nihilist, archetype, Bazarov’s myth, Turgenev’s «Fathers and Sons», Oscar Wilde, Arthur Conan Doyle, Somerset Maugham, Tom Stoppard.

РУССКИЙ НИГИЛИСТ КАК ГЕРОЙ АНГЛИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XIX-XXI ВЕКОВ | Ушакова (Olga M. Ushakova)

Анцыферова О.Ю., Листопадова О.Ю. Жанровая травестия в сборнике Оскара Уайльда «»Преступление лорда Артура Сэвила» и другие рассказы» // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2014. № 2 (3). С. 203–206.

Бержайте Д. Посвящение отцам, или диалог с русской литературой (Дж. М. Кутзее. «Осень в Петербурге») // LITERATŪRA. 2009. № 51(2). С. 21–34.

Берлин И. Отцы и дети: Тургенев и затруднения либералов/ пер. с англ. Г. Дурново// История Свободы. Россия. 2-е изд. М.: Новое лит. обозрение, 2014. С. 127–182.

Боборыкин П.Д. Из воспоминаний // И.С. Тургенев в воспоминаниях современников: в 2 т. М.: Худож. лит., 1983. Т.2. С. 5–16.

Бочкарева Н.С., Проскурнин Б.М. Образ и миф в английской литературе о России // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. 2015. № 4 (32). С. 142–145.

Валова О.М. Перекрестки культур и эпох в драматургии Оскара Уайльда // Образ провинции в русской и английской литературе. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2011. С. 235–239.

Вехи. Из глубины. М.: Правда, 1991. 607 с.

Волгин И. Из России – с любовью? «Русский след» в западной литературе // Иностр. лит. 1999. № 1. С. 230–239.

Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л.: Сов. писатель, 1971. 464 с.

Данилина Г.И. История как ключевое слово культуры (А.В. Михайлов, «Из истории “нигилизма“») // Филол. журн. 2006. № 1(2). С. 216–228.

Дойл А.К. Пенсне в золотой оправе/ пер. с англ. Н. Санникова// Возвращение Шерлока Холмса. СПб: Амфора, 2014. С. 308–341.

Дойл А. К. Ночь среди нигилистов/ пер. с англ. М. Маковецкой, Г. Панченко // Забытые расследования. Рассказы и повести / сост. Г. Панченко. Харьков; Белгород: Кн. клуб «Клуб семейного досуга», 2008. С. 312 –327.

Доценко Е.Г. Русская классика Т. Стоппарда // Русская классика: динамика художественных систем: сб. науч. трудов. Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, РОПРЯиЛ, УрО РАО, ИФИОС «Словесник», 2007. Вып. 2. С. 231–246.

Камю А. Бунтующий человек. Философия. Политика, Искусство/ пер. с фр. М.: Политиздат, 1990. 415 с.

Кобрин К.Р. Шерлок Холмс и рождение современности: Деньги, девушки, денди Викторианской эпохи. СПб: Изд-во Ивана Лимбаха, 2015. 184 с.

Колбасин Е.Я. Из воспоминаний о Тургеневе // И.С. Тургенев в воспоминаниях современников: в 2 т. М.: Худож. лит., 1983. Т. 2. С. 17–26.

Королева С.Б. Миф о России в британской культуре и литературе (до 1920-х годов). М.: Директ-Медиа, 2014. 314 с.

Косыхин В.Г. Нигилизм и диалектика. Саратов: Науч. книга, 2009. 256 с.

Кутзее Дж. М. Осень в Петербурге/ пер. с англ.С. Ильина. М.: Эксмо, 2009. 368 с.

Маркович В.М. Человек в романах И.С. Тургенева. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1975. 152 с.

Михайлов А.В. Из истории «нигилизма» // Михайлов А.В. Обратный перевод. М.: Языки рус. культуры, 2000. С. 537–623.

Мопассан Ги де. Иван Тургенев // И.С. Тургенев в воспоминаниях современников: в 2 т. М.: Худож. лит., 1983. Т.2. С. 258–261.

Моэм У.С. Рождественские каникулы/ пер. с англ. Р. Облонской. М.: А/О «Книга и бизнес», 1992. 189 с.

Никола М.И., Петрушова Е.А. Образ Дзержинского в романе Сомерсета Моэма «Рождественские каникулы» // Филология и культура. Philology and Culture. 2015. № 3 (41). С. 242–247.

Островская Н.А. Из воспоминаний о Тургеневе // И.С. Тургенев в воспоминаниях современников: в 2 т. М.: Худож. лит., 1983. Т.2. С. 57–95

Переписка И.С. Тургенева: в 2 т. М.: Худож. лит., 1986. Т.2. 543 с.

Полонский Я.П. И.С. Тургенев у себя в его последний приезд на родину (Из воспоминаний) // И.С. Тургенев в воспоминаниях современников: в 2 т. М.: Худож.лит., 1983. Т.2. С. 358–406.

Соловьева Е.Е. Джозеф Конрад и Россия. Череповец: ЧГУ, 2012. 229 с.

Стоппард Т. Берег Утопии: Драматическая трилогия/ пер. с англ. И. Кормильцева. М.: Иностранка, 2006. 280 с.

Судьба нигилизма: Эрнст Юнгер. Мартин Хайдеггер. Дитмар Кампар. Гюнтер Фигаль/ пер. с нем. Г. Хайдаровой. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2006. 222 с.

Тургенев И.С. Отцы и дети // Тургенев И.С. Романы. М.: Детская лит., 1975. С. 421–592.

Уайльд О. Упадок лжи/ пер. с англ. А.М. Зверева // Уайльд О. Избранные произведения: в 2 т. М.: Республика, 1993. Т. 2. С. 218–245.

Уайльд О. Душа человека при социализме/ пер. с англ. О. Кириченко // Уайльд О. Избранные произведения: в 2 т. М.: Республика, 1993. Т. 2. С. 344 –374.

Уилсон Дж. Как важно любить нигилиста: «Вера» Оскара Уайльда и сексуальная политика русского радикализма // НЛО. 2015. № 5 (135). URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2015/5/14yu.html (дата обращения: 28.01.16).

Феклин М.Б. The Beautiful Genius. Тургенев в Англии: первые полвека. Oxford: Perspective Publications, 2005. 240 c.

Хабибуллина Л.Ф. Миф России в современной английской литературе. Казань: Казан. ун-т, 2010. 206 с.

Шиффер Д.С. Философия дендизма. Эстетика души и тела (Кьеркегор, Уайльд, Ницше, Бодлер) / пер. с фр. Б.М. Скуратова. М.: Изд-во гуманит. лит., 2011. 296 с.

Элиот Т.С. Тургенев/ пер. с англ. О.М. Ушаковой // Вестник Православного Свято-Тихоновского университета (Филология). 2011. № 1 (23). С. 151–153.

A People Passing Rude: British Responses to Russian Culture / ed. by Anthony Cross. Cambridge: Open Bok Publishers, 2012. 550 p.

Bodkin M. Archetypal Patterns in Poetry. Psychological Studies of Imagination. Oxford: Oxford University Press, 1978. 340 p.

Conrad J. Foreword // Garnett E. Turgenev. A Study. London: W. Collins Sons & Co. Ltd, 1917. P. v-x.

Garnett E. Turgenev. A Study. London: W. Collins Sons & Co. Ltd, 1917. 206 p.

Ouchakova O. Les contacts anglais des émigrés russes. Paris, un carrefour des cultures // Figures de l’émigré russe en France au XIXe et XXe siècle. Fiction et réalité. Amsterdam; New York: Rodopi, 2012. P. 467–475.

Stoppard T. ‘I’m Writing Three Plays Called Bakunin, Belinksy and Her¬zen…I Think’, Lincoln Center Theater Review, Fall 2006, Issue 43 // URL: http://www.lctreview.org/article.cfm?id_issue=36549392&id_article=75124103&page=2 (дата обращения: 20.08.2009).

Wilde О. Vera, or the Nihilists // URL: http://www.wilde-online.info/vera,-or-the-nihilists-page3.html (дата обращения: 15.01.2016).

References

A People Passing Rude: British Responses to Russian Culture / Ed. by Anthony Cross. Cambridge: Open Bok Publishers, 2012. 550 p.

Antsyferova O Yu., Listopadova О. Yu. Zhanrovaja travestija v sbornike Oscara Uajlda “Prestuplenije Artura Sevila i drugije rasskazy” [Genre Travesty in “Lord Arthur Savile’s Crime and Other Stories” by Oscar Wilde] Vestnik Nizhegorodskogo universiteta im. N.I. Lobachevskogo [Vestnik of Lobachevsky State University of Nizhni Novgorod]. 2014. № 2 (3). P. 203–206.

Berzhaite D. Posvjashchenije ottsam, ili dialog s russkoj literaturoj (Dzh. Kutzee “Osen’ v Peterburge”) [Dedication to Fathers, or the Dialogue with Russian Literature (J. M. Coetzee’s The Master of Petersburg)]. LITERATŪRA Publ., 2009. Iss. 51(2). P. 21–34.

Berlin I. Ottsy i deti: Turgenev i zatrudnenija liberalov [Fathers and Children: Turgenev and the Liberals’ Predicament] / transl. from English by G.Durnovo. Istorija Svobodi. Rossija [History of Freedom. Russia]. M.: Novoje literaturnoje obozrenije Publ., 2014. P. 127–182.

Boborykin P.D. Iz vospominanij [From the Memoirs] I.S. Turgenev v vospominanijakh sovremennikov [I.S. Turgenev in the Memories of Contemporaries: in 2 vols. Vol. 2]. M.: Hudozh. lit. Publ., 1983. P. 5–16.

Bochkareva N.S., Proskurnin B.M. Obraz i mif v anglijskoj literature o Rossii [Image and Myth in English Literature about Russia]. Perm University Herald. Russian and Foreign Philology. 2015. Iss. 4 (32). P. 142–145.

Bodkin M. Archetypal Patterns in Poetry. Psychological Studies of Imagination. Oxford: Oxford University Press, 1978. 340 p.

Camus А. Buntujushchij chelovek. Filosofija. Politika. Iskusstvo / transl. from French [The Rebell. Philosophy. Politics. Art]. М.: Politizdat Publ., 1990. 415 p.

Conrad J. Foreword . Garnett E. Turgenev. A Study. London: W. Collins Sons & Co. Ltd, 1917. P. v-x.

Coetzee J. М. Osen’ v Peterburge/ transl. from English by S. Il’in [The Master of Petersburg]. М.: Eksmo Publ., 2009. 368 p.

Danilina G.I. Istorija kak kljuchevoje slovo kul’tury (A.V. Mikhailov, “Iz istorii nigilizma”) [History as a Key Word of Culture (A.V. Mikhailov “From the History of Nihilism”)] Filologicheskij zhurnal [Phylological Journal]. 2006. Iss. 1(2). P. 216–228.

Doyle А.C. Pensne v zolotoj oprave / transl. from English by N.Sannikov [The Adventure of the Golden Pince-Nez] Vozvrashchenie Sherloka Holmsa [The Returns of Sherlock Holmes]. SPb: Amfora Publ., 2014. P 308–341.

Doyle А.C. Noch’ sredi nigilistov/ transl. from English by M. Makovetskaja, G. Panchenko [A Night among the Nihilists] Zabytyje rassledovanija. Rasskazy i povesti [Forgotten investigations. Tales and stories]. Kharkov; Belgorod: Knizhnij klub “Klub semejnogo dosuga” Publ., 2008. P. 312 –327.

Dotsenko E.G. Russkaja klassika T. Stopparda [Russian Classics by T. Stoppard] Russkaja klassika: dinamika khudozhestvennykh sistem: sbornik nauch. trudov [Russian Classics: the dynamics of artistic systems]. Ekaterinburg: Ural. gos. ped. un-t, ROPRJAiL, UrO, RAO, IFIOS “Slovesnik” Publ., 2007. P. 231–246.

Eliot T.S. Turgenev / transl. from English by O.M. Ushakova [Turgenev] Vestnik Pravoslavnogo Svjato-Tikhonovskogo universiteta (Filologija) [St.Tikhon’s University Review (Phylolgy)]. 2011. Iss. 1 (23). P. 151–153.

Feklin M.B. The Beautiful Genius. Turgenev v Anglii: pervyje polveka [The Beautiful Genius. Turgenev in England. The First Semicentenary]. Oxford: Perspective Publications, 2005. 240 p.

Garnett E. Turgenev. A Study. London: W. Collins Sons & Co. Ltd, 1917. 206 p.

Ginzburg L.J. O psikhologicheskoj proze [On the Psychological Fiction]. L.: Sovetskij pisatel’Publ., 1971. 464 p.

Khabibullina L.F. Mif Rossii v sovremennoj anglijskoj literature [Myth of Russia in Contemporary English Literature]. Kazan: Kazan University Publ., 2010. 206 p.

Kobrin K.R. Sherlock Holmes i rozhdenije sovremennosti: Den’gi, devushki, dendi viktorianskoj epokhi [Sherlock Holmes and the Birth of Modernity: Money, Girls, Dandies of the Victorian Age]. SPb: Izd-vo Ivana Limbakha Publ., 2015. 184 p.

Kolbasin E.J. Iz vospominanij o Turgeneve [From the Memoirs about Turgenev] I.S. Turgenev v vospominanijakh sovremennikov [I.S. Turgenev in the Memoirs of Contemporaries: in 2 vols. Vol. 2]. M.: Hudozh. lit. Publ., 1983. P. 17–26.

Koroljova S.B Mif o Rossii v britanskoj kul’ture i literature (do 1920-kh gg.) [Myth of Russia in British Culture and Literature (up to the 1920s)]. М.: Direkt-Media Publ., 2014. 314 p.

Kosykhin V.G. Nigilizm i dialektika [Nihilism and Dialectics]. Saratov: Nauchnaja kniga Publ., 2009. 256 p.

Markovich V.М. Chelovek v romanakh I.S. Turgeneva [An Individual in I.S. Turgenev’s Novels]. L.: Leningrad Univ. Publ., 1975. 152 p.

Mikhailov А.V. Iz istorii “nigilizma” [From the History of “Nihilism”]. Mikhailov A.A. Obratnyj perevod [Reverse translation]. M.: Jazyki russkoj kul’tury, 2000. P. 537-623.

Maupassant Gi. de Ivan Turgenev [Ivan Turgenev]. I.S. Turgenev v vospominanijakh sovremennikov [I. S. Turgenev in the Memoirs of Contemporaries: in 2 vols. Vol. 2]. M.: Hudozh. lit. Publ., 1983. P. 258–261.

Maugham W.S. Rozhdestvenskije kanikuly/ transl. from English by R. Oblonskaja [Christmas Holiday]. M.: «Kniga i biznes» Publ., 1992. 189 p.

Nikola M.I., Petrushova E.A. Obraz Dzerzhinskogo v romane Somerset Maugham“Rozhdestvenskije kanikuly” [The Image of Dzerzhinsky in the novel “Christmas Holiday” by William Somerset Maugham] Filologija i kul’tura [Philology and Culture]. 2015. Iss. 3 (41). P. 242–247.

Ostrovskaja N.A. Iz vospominanij o Turgeneve [From the Memoirs about Turgenev]. I.S. Turgenev v vospominanijakh sovremennikov [I. S. Turgenev in the Memoirs of Contemporaries: in 2 vols. Vol. 2]. M.: Hudozh. lit. Publ., 1983. P. 57–95.

Perepiska I.S. Turgeneva [Corespondence of I.S. Turgenev: in 2 vols. Vol.2].. М.: Hudozh. lit. Publ., 1986. 543 p.

Polonskij J.P. I.S. Turgenev u sebja v ego poslednij priezd na rodinu (Iz vospominanij) [I.S. Turgenev at Home during His Last Visit to the Motherland (From the Memoirs)] I.S. Turgenev v vospominanijah sovremennikov [I.S. Turgenev in the Memoirs of Contemporaries: in 2 vols. Vol. 2]. M.: Hudozh. lit. Publ., 1983. P. 358–406.

Schiffer D.S. Filosofija dendizna: Estetika dushi i tela (Kierkegaard, Wilde, Nietzsche, Baudelaire) / transl. from French by B.M. Skuratov [Philosophy of Dandyism. Aesthetics of Soul and Body (Kierkegaard, Wilde, Nietzsche, Baudelaire)]. M.: Izd-vo gumanitarnoj literatury Publ., 2011. 296 p.

Solovjeva E.E. Joseph Conrad i Rossija [Joseph Conrad and Russia]. Cherepovets: Chuvash State University Publ., 2012. 229 p.

Stoppard T. Bereg utopia / transl. from English by I. Kormiltsev [The Coast of Utopia]. M.: Inostranka Publ., 2006. 280 p.

Stoppard T. ‘I’m Writing Three Plays Called Bakunin, Belinksy and Herzen… I Think’, Lincoln Center Theater Review, Fall 2006, Issue 43. Available at: http://www.lctreview.org/article.cfm?id_issue=36549392&id_article=75124103&page=2 (accessed 20.08.2009).

Sud’ba nigilizma: Ernst Unger, Martin Heidegger, Dietmar Kamper, Günter Figal / transl. from German by G. Khaidarova [The Way of Nihilism: Ernst Unger, Martin Heidegger, Dietmar Kamper, Günter Figal]. SPb.: St. Petersburg State Univ. Publ., 2006. 222 p.

Turgenev I.S. Ottsy i deti [Fathers and Sons] Turgenev I.S. Romany [Novels]. M.: Detskaja literatura Publ., 1975. P. 421–592.

Ushakova O. English Contacts of Russian Exiles. Paris as a Cultural Crossroads. Figures of the Russian Emigrants in France of the 19-20th Centuries. Fiction and Reality. Amsterdam/New York, NY: Rodopi, 2012. P. 467–475.

Valova О.М. Perekrestki kul’tur i epokh v dramaturgii Oscara Uajlda [Crossroads of Cultures and Epochs in Oscar Wilde’s Plays] Obraz provintsii v russkoj i angliiskoj literature [The Image of Province in Russian and English Literature]. Ekaterinburg: Ural Univ. Publ., 2011. P. 235–239.

Vekhi. Iz glubiny [Milestones. De Profundis]. М.: Pravda Publ., 1991. 607 p.

Volgin I.L. Iz Rossii – s ljubovju? “Russkij sled v zapadnoj literature [From Russia with Love? Russian Trace in Western Literature]. Inostrannaja literatura Publ., 1999. Iss. 1. P. 230–239.

Wilde О. Upadok lzhi / transl. from English by A.M. Zverev [The Decay of Lying] Wilde O. Izbrannie proizvedenija [Selected Works: in 2 vols. Vol. 2]. M.: Respublika Publ., 1993. P. 218–245.

Wilde О. Dusha cheloveka pri sotsializme / transl. from English by O. Kirichenko [The Soul of the Man under Socialism] Wilde O. Izbrannie proizvedenija [Selected Works: in 2 vols. Vol. 2]. M.: Respublika Publ., 1993. P. 344 –374.

Wilde О. Vera, or the Nihilists. Available at: http://www.wilde-online.info/vera,-or-the-nihilists-page3.html (accessed 15.01.2016).

Wilson J. Kak vazhno ljubit’ nigilista: “Vera” Oskara Wilda i seksual’naja politika russkogo radikalizma [The Importance of Loving a Nihilist: Oscar Wilde’s “Vera” and the Sexual Politics of Russian Radicalism]. NLO. 2015. Iss. 5 (135). Available at: http://magazines.russ.ru/nlo/2015/5/ 14yu.html (accessed 28.01.16).

Марк Мэнсон: Как побороть в себе нигилиста

Если бы я работал в Starbucks, вместо имен людей на стакане с кофе я написал бы следующее:

«Однажды ты и все, кого ты любишь, умрут. И мало что из того, что ты говоришь или делаешь, будет иметь какое-либо значение для кого-то, кроме небольшой группы людей — и то недолго. Это Неудобная Правда жизни. И все, что ты думаешь или делаешь, — это упорная попытка избежать этой правды. Мы — космическая пылинка, прилипшая на крошечную синюю крупинку. Мы воображаем собственную важность. Мы придумываем цель — мы ничто.

Наслаждайся своим чертовым кофе».

Конечно, мне пришлось бы написать это очень маленькими буквами. И чтобы написать всю фразу, мне потребовалось бы достаточно много времени, а значит, очередь из утренних клиентов растянется за дверь. Не совсем звездный сервис, ага. Это, вероятно, одна из причин, почему я там не работаю.

А если серьезно, как вы можете с чистой совестью пожелать кому-либо «хорошего дня», зная, что все его мысли и мотивы основаны на бесконечной необходимости избегать присущей человеку бессмысленности существования?

Потому что в бесконечном пространстве/времени Вселенной не важно, хорошо ли прошла операция по замене тазобедренного сустава вашей матери, ходят ли ваши дети в университет и считает ли ваш босс, что вы создали сносную электронную таблицу. Неважно, победят ли демократы или республиканцы на президентских выборах. Неважно, поймают ли знаменитость за употреблением кокаина во время яростной мастурбации в туалете аэропорта (еще раз). Неважно, горят ли леса, тает ли лед, поднимаются ли воды, бурлит ли воздух или то, что мы все испаримся перед лицом превосходящей инопланетной расы.

Но вас это волнует.

Вас волнует, и вы отчаянно убеждаете себя: раз вам это небезразлично, то это имеет какой-то важный космический смысл.

Вы волнуетесь, потому что в глубине души вам нужно ощущать это чувство важности, чтобы избежать Неудобной Правды, избежать непостижимости своего существования, чтобы не быть раздавленными весом вашей собственной материальной незначительности. И вы — как и я, как и все, — затем проецируете это воображаемое чувство важности на мир вокруг вас, потому что это дает вам надежду.

Слишком рано для такого разговора? Вот, выпейте еще кофе. Я даже сделал смешное улыбающееся лицо молоком. Разве оно не миленькое? Я подожду, пока вы выложите его в Instagram.

Итак, о чем это мы? Ах, да! Непостижимость вашего существования — верно. Теперь вы можете подумать: «Ну, Марк, я считаю, что мы все здесь по какой-то причине, и это не случайно, и каждый имеет значение, потому что все наши действия влияют на кого-то, и даже если мы можем помочь одному человеку, оно все равно того стоит, верно?

Ах, ну разве вы не милашка!

Видите, это говорит ваша надежда. Это история, которую создает ваш разум, чтобы был смысл просыпаться по утрам: что-то должно иметь значение, потому что без чего-то значащего нет причин дальше жить. И какая-то форма простого альтруизма или уменьшения страданий — это вечная уловка нашего разума, заставляющая нас чувствовать, что стоит что-то делать.

Наша психика нуждается в надежде на выживание так же, как рыба — в воде. Надежда — это топливо для нашего умственного двигателя. Это масло на нашем печенье. Это много по-настоящему глупых метафор. Без надежды весь ваш умственный аппарат заглохнет или умрет с голоду. Если мы не будем верить, что будущее лучше настоящего, что наша жизнь улучшится, мы умрем духовно. В конце концов, если нет надежды на лучшее, то зачем жить — зачем что-то делать?

Но вот кое-что многие люди не понимают: противоположность счастья — это не гнев и не грусть. Если вы злитесь или грустите, это значит, что вас все равно что-то заботит. Это означает, что что-то все еще имеет значение. Это означает, что у вас все еще есть надежда.

Нет, противоположность счастья — это безнадежность, бесконечный серый горизонт смирения и безразличия. Это вера в то, что все вокруг — херня, так зачем вообще что-то делать?

Безнадежность — это холодный и мрачный нигилизм, ощущение, что во всем этом нет никакого смысла, так что, блин, почему бы не пройтись по лезвию, не переспать с женой босса и не расстрелять школу? Это Неудобная Правда, молчаливое осознание того, что перед бесконечностью все, что может нас заботить, стремится к нулю.

Безнадежность — это корень беспокойства, психических заболеваний и депрессии. Это источник всех страданий и причина всех зависимостей. Это не преувеличение. Хроническое беспокойство — это кризис надежды. Это страх неудачного будущего. Депрессия — это кризис надежды. Это вера в бессмысленность будущего. Заблуждение, зависимость, одержимость — все это отчаянные и навязчивые попытки разума создать надежду при помощи невротического тика или одержимого желания одновременно.

Избежание безнадежности — то есть формирование надежды, — становится основным проектом нашего разума. Весь смысл, все, что мы понимаем о себе и о мире, создается с целью сохранить надежду. Поэтому надежда — единственное, ради чего любой из нас охотно умирает. Надежда — это то, что мы считаем более значимым, чем мы сами. Без нее мы считаем себя ничем.

Когда я учился в колледже, умер мой дедушка. За несколько лет у меня появилось сильное чувство, что я должен жить так, чтобы он гордился мной. На каком-то глубинном уровне это казалось разумным и очевидным, но это не так. На самом деле это не имело никакого логического смысла. Мы не были близки с дедушкой. Мы никогда не разговаривали по телефону. Мы не переписывались. Я даже не видел его ни разу за последние пять или около того лет, пока он был жив.

Не говоря уже о том, что он был мертв. Как могло мое стремление «жить, чтобы заставить его гордиться» повлиять на что-либо?

Его смерть заставила меня смириться с этой Неудобной Правдой. Итак, мой разум взялся за работу, пытаясь найти надежду в этой ситуации, чтобы поддержать меня, чтобы сдержать нигилизм в рамках. Мой разум решил, что поскольку дедушка был теперь лишен способности надеяться и стремиться в своей собственной жизни, то я буду надеяться и стремиться в его честь. Это был маленький кусочек веры моего разума, моя личная мини-религия цели.

И это сработало! На короткое время его смерть вселила банальные и пустые переживания, имеющие смысл и значение. И этот смысл дал мне надежду. Вы, вероятно, чувствовали нечто подобное после смерти кого-то из близких. Это общее чувство. Вы говорите себе, что будете жить так, чтобы ваш любимый человек гордился. Вы говорите, что проживете свою жизнь в его честь. Вы говорите себе, что это важно и хорошо.

И эта «хорошесть» — то, что поддерживает нас в моменты экзистенциального ужаса. Я гулял, представляя, что дедушка наблюдает за мной, как этакий любопытный призрак, постоянно заглядывая через плечо. Этот человек, которого я едва знал, когда он был жив, теперь почему-то был чрезвычайно обеспокоен тем, как я сдал экзамен по высшей математике. Это было совершенно иррационально.

Наша психика создает такие маленькие повествования, когда сталкивается с несчастьем. Эти истории мы придумываем для себя. И нам нужно постоянно поддерживать эти истории надежды, даже если они становятся неразумными или разрушительными, поскольку это единственная стабилизирующая сила, защищающая наш разум от Неудобной Правды.

Эти рассказы о надежде дают нам смысл жизни. Они подразумевают не только то, что в будущем есть что-то лучшее, но и то, что на самом деле можно взяться и достичь этого. Когда люди твердят о том, что им нужно найти «цель жизни», они на самом деле не понимают, что имеет значение, на что стоит потратить свое ограниченное время здесь, на земле, — словом, на что надеяться. Они изо всех сил пытаются понять, какими должны быть их жизни до и после.

Это сложная часть: найти это «до и после» для себя. Это сложно, потому что невозможно узнать наверняка, правильно ли вы поняли. Вот почему многие люди ударяются в религию, потому что религии признают это состояние незнания и требуют верить, встретившись с ним. Вероятно, это также частично объясняет, почему религиозные люди гораздо меньше страдают от депрессии и совершают самоубийства, чем нерелигиозные люди: исповедуемая вера защищает их от Неудобной Правды.

Но ваши надежды не обязательно должны быть религиозными. Они могут быть какими угодно. Эта книга — мой маленький источник надежды. Она дает мне цель, она дает мне смысл. И повествование, которое я построил вокруг этой надежды, состоит в моей вере, что эта книга может помочь некоторым людям, что она может сделать мою жизнь и мир немного лучше.

Знаю ли я это наверняка? Нет. Но это моя маленькая история до и после, и я придерживаюсь ее. Благодаря ей я просыпаюсь по утрам и восхищаюсь своей жизнью. И это не просто неплохая вещь, она — единственная.

Для некоторых людей история до/после — хорошо воспитать детей. Для других — сохранить окружающую среду. Для третьих — заработать кучу денег и купить помпезную тачку. А для кого-то — просто попытаться улучшить свой свинг в гольфе.

Независимо от того, осознаем мы это или нет, такие истории есть у каждого. Неважно, нашли ли вы надежду с помощью религии или основанной на фактах теории, интуиции или аргументированного довода — результат один и тот же: у вас есть убеждение, что (а) существует потенциал для роста, улучшения или спасения в будущем, и (б) есть способы, при помощи которых этого можно достичь. Вот и все. День за днем, год за годом наша жизнь состоит из бесконечного повторения этих историй надежды. Это психологическая морковь, висящая на конце палки.

Если все это звучит нигилистично, пожалуйста, не поймите неправильно. Эта книга не выступает в пользу нигилизма. Она против нигилизма — как нигилизма внутри нас, так и растущего чувства нигилизма, которое, похоже, появляется в современном мире. А чтобы успешно спорить с нигилизмом, нужно начать с него. Нужно начать с Неудобной Правды. И от нее нужно медленно строить убедительные аргументы в пользу надежды. И не просто надежды, а устойчивой, доброжелательной формы надежды. Надежды, которая может объединить, а не разлучить нас. Надежды крепкой и мощной, но все же основанной на разуме и реальности. Надежды, которая может довести нас до конца наших дней с чувством благодарности и удовлетворения.

Это нелегко сделать (очевидно). И в XXI веке это, возможно, сложнее, чем когда бы то ни было. Современный мир охватывают нигилизм и сопровождающее его чистое потакание желаниям. Это сила ради силы. Успех ради успеха. Удовольствие ради удовольствия. Нигилизм не признает более широкого «почему?». Он не придерживается великой истины или причины. Это просто «Потому что от этого хорошо». И из-за этого, как мы увидим, все кажется таким скверным.

Образ нигилиста в романе И. С. Тургенева «Отцы и дети» и в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» (опыт сопоставления)

Библиографическое описание:

Никонов, С. С. Образ нигилиста в романе И. С. Тургенева «Отцы и дети» и в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» (опыт сопоставления) / С. С. Никонов. — Текст : непосредственный // Филологические науки в России и за рубежом : материалы IV Междунар. науч. конф. (г. Санкт-Петербург, декабрь 2016 г.). — Санкт-Петербург : Свое издательство, 2016. — С. 25-28. — URL: https://moluch.ru/conf/phil/archive/233/11195/ (дата обращения: 16.04.2021).



В статье предпринимается попытка сравнительного анализа двух героев русской литературы второй половины XIX века, представляющих тип нигилиста, Евгения Базарова и Родиона Раскольникова, на фоне идейных и общественных проблем середины века. В результате исследования мы приходим к выводу, что сходство героев выражается в том, что они оба скептики, бунтари, стремящиеся переделать мир. Оба оказываются создателями теорий, которые не выдерживают испытания жизнью. Однако Достоевский, делает акцент на возможности духовного возрождения героя через покаяние, искупление вины страданием и обращение к Богу. Тургенев же подчеркивает хрупкость, ничтожество человека перед вечными законами Природы, трагизм его бытия.

Ключевые слова: Тургенев, Достоевский, поэтика, герой-нигилист, проблема «отцов и детей», проблема «человек и общество», мировоззрение, философская проблематика, теория Раскольников

XIX век ознаменован прорывом в русской общественной мысли, когда творили величайшие писатели-новаторы, стремящиеся достичь идеала, открыть миру передовые философии, стили и направления в культуре. Замечательные писатели-классики И. С. Тургенев и Ф. М. Достоевский оказали огромное влияние на мировоззрение русского общества и на мировую литературу. Эпоха 1860-х гг., когда вышли в свет романы «Отцы и дети» (1862) и «Преступление и наказание» (1866) до сих пор вызывает интерес у исследователей, не теряет своей актуальности. В обоих произведениях отражена эпоха конца 1850-х — начала 1860-х гг., показаны проблемы, которые волновали людей той поры, изображены герои-нигилисты, появившиеся тогда. В то же время авторы поставили перед своими читателя очень важные универсальные проблемы, актуальные и по сей день: проблему связи поколений и опасности разрыва между отцами и детьми, проблему сильной личности в ее взаимосвязи с обществом, проблему «теория и живая жизнь». В 1861 году началась реформа, которая упразднилa крепостное право в Российcкой империи, но народ не был полностью удовлетворен ей, кроме того в обществе распространились социалистические идеи, и продолжилась неутихающая полемика между западничеством и славянофильством. Это было время надежд и разочарований, время хаоса мыслей и идей, время выбора. В такой противоречивой обстановке и родились такие герои, как Евгений Базаров и Родион Раскольников, принадлежащие к типу нигилистов.

В западной философии термин «нигилизм»ввёл немецкий писатель и философ Фридрих Генри Якоби. Понятие использовалось многими философами. В русской общественной мысли слово «нигилизм» впервые было употреблено Н. И. Надеждиным в статье «Сонмище нигилистов» (1829). В 1858 году вышла книга казанского профессора В. В. Берви «Психологический сравнительный взгляд на начало и конец жизни». В его работе слово «нигилизм» употребляется как синоним скептицизмa. Критик и публицист рубежа 1850-х и 1860-х годов Н. А. Добролюбов, осмеяв книжку В. В. Берви, подхватил это слово, но оно не стало популярным до тех пор, пока И. С. Тургенев в романе «Отцы и дети» не назвал «нигилистом» своего героя — Базарова, отрицавшего взгляды «отцов». Огромное впечатление, произведённое романом «Отцы и дети», сделало крылатым термин «нигилист».

Таким образом, во второй половине XIX века нигилистaми в Российской империи стали называть молодых людей, которые хотели изменить существовавший в стране государственный и общественный строй, отрицaли религию, проповедовали материализм и aтеизм, а также не признавали господствовавшие нормы морали.

Великие представители интеллигенции 1860-х не могли обойти вниманием таких ярких персонажей, как Базаров и Раскольников, и посвятили им значительное количество критических работ. Мы выделим, г. Писарева и г. Страхова. Д. И. Писарев в статье «Базаров» отмечает эстетическую значимость и актуальность романа Тургенева: «Новый роман Тургенева дает нам все то, чем мы привыкли наслаждаться в его произведениях. Художественная отделка безукоризненно хороша… А явления эти очень близки к нам, так близки, что все наше молодое поколение своими стремлениями и идеями может узнать себя в действующих лицах этого романа» [2, с. 125]. Оценивая роман «Преступление и наказание», тот же Писарев как бы оправдывает героя Достоевского, говоря, что «корень его болезни таится не в мозгу, a в кармане»[2, с. 263]. Между тем г. Страхов отнёсся более скрупулёзно к личности Раскольникова и смог постичь глубину этого характера. Критик утверждает, что он национальный герой, находит в его идее и поступке русскую черту и русский дух. В Базарове он акцентирует его способность к действию, утверждает, что в нем бьётся «могучая сила жизни» [3, с. 337], ему не чужды глубокие и возвышенные чувства. По мнению критика, Базаров оказывается выше и благороднее всех героев в романе. Но любовь, жизнь, природа — выше Базарова. Базаров — это титан, восставший против своей матери-земли; как ни велика его сила, она только свидетельствует о величии силы, его породившей и питающей, но не равняется с матерью силою. Базаров всё-таки побеждён самой идеей этой жизни. Неоднозначность и, может быть, противоречивость мнений критиков подчеркивает сложность и многогранность исследуемых нами образов Базарова и Раскольникова.

В творчестве Н. В. Гоголя, И. С. Тургенева, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого на смену развернутым характеристикам внешности пришли портреты, отмечающие какую-то одну, но очень важную в смысловом отношении деталь. Например, Тургеневу достаточно упомянуть об «обнаженной красной руке» Базарова, и читатель сразу понимает, что перед ним человек, не боящийся никакого труда. «Длинный балахон с кистями», «висячие бакенбарды песочного цвета» — все эти детали показывают, что даже во внешнем облике героя содержится плохо скрываемый вызов обществу. Демократической внешности Базарова противопоставлен изысканный портрет Павла Петровича: «… Лицо его, желчное, но без морщин, необыкновенно правильное и чистое, словно выведенное тонким и легким резцом, являло следы красоты замечательной; особенно хороши были светлые, черные, продолговатые глаза…» [4, с. 45]. Не случайно обращает внимание Тургенев на руку Кирсанова, красивую, ухоженную, «с длинными розовыми ногтями» [4, с. 148]. Портретные детали, отмеченные в облике Базарова и Павла Петровича, не оставляют у читателя сомнений, что между двумя представителями различных сторон русской жизни неизбежно столкновение.

Огромнее значение внешности героя придавал Достоевский. Раскрывая внутренний мир своих персонажей, писатель стремился показать столкновение противоборствующих сил, непрестанную борьбу между сознанием и подсознанием, намерением и осуществлением этого намерения. Стремясь к глубокой психологической мотивировке персонажа, Достоевский подчиняет этой задаче и портретную характеристику. Так, в романе «Преступление и наказание» писатель дважды прибегает к описанию внешности своих героев. На первых страницах книги он как бы мельком говорит о Раскольникове: «Кстати, он был замечательно хорош собою, с прекрасными темными глазами, темно-рус, ростом выше среднего, тонок и строен» [1, с. 36]. Позднее о герое сказано так: «… Раскольников… был очень бледен, рассеян и угрюм. Снаружи он походил как бы на раненого человека или вытерпивающего какую-нибудь сильную физическую боль: брови его были сдвинуты, губы сжаты, взгляд воспаленный» [1, с. 302]. Герой Достоевского по природе своей был привлекателен. Но совершенное им убийство жестоко ранило душу, что и проявилось во втором портрете. Портреты были бы неполными, если бы писатель не обращал внимания на взгляд героев. Глаза выражают ту нравственную катастрофу, которую переживает Раскольников. «Прекрасные темные глаза» Раскольникова в первом портрете сменяются «воспаленным взглядом» во втором. В портретных характеристиках и Базарова, и Раскольникова акцентируется их выделенность из окружающего социума, пренебрежение общественным мнением.

Оба автора ставят перед нами загадку, пытаются обратить наши взоры на внутренний мир их героев, они подталкивают к размышлениям и к разгадке тайн души человеческой. В мировоззрении героев Тургенева и Достоевского можно обнаружить сходные черты. Героев сближает то, что они оба нигилисты, бунтари, только бунт у каждого из них свой: у первого — революционный, у второго — личностный

Базаров признает только то, что можно освидетельствовать одним из пяти чувств. Все остальные человеческие чувства он сводит к деятельности нервной сиcтемы; вследствие этого наслаждение красотой природы, музыкой, живописью, поэзией, любовью женщины не кажутся ему высшими наслаждениями и компонентaми образованного, воспитанного человека. Базaров хорошо знает и изучает естественные науки, с их помощью он выбил из головы «предрассудки», но в то же время он остался человеком крайне необразованным: он не потрудился прочувствовать и произнес приговор незнакомым ему человеческим ценностям. Тургенев показывает, что Базаров — демократ, разночинец, человек труда, чужд аристократическому этикету и условностям. Его сила в том, что он представитель нового времени. Аристократы, наподобие Павла Петровичa, отжили cвое, нужны были новые люди и новые идеи. Евгений Базаров на протяжении всего романа и является носителем этой новой идеи. Идея Базарова — непризнание авторитетов и принципов существующего строя и религии, духовных и материальных ценностей. Как и несколько позже Раскольников, Базаров первым предпринимает деление людей на две категории: «богов» и «олухов», относя самого себя, конечно, к «богам». Базаров выдвигает идею сильной личности, полностью свободной, самостоятельно управляющей своей жизнью.

Раскольников же делит людей на «высший разряд» и «низший разряд», нa обыкновенных и необыкновенных, на материал и собственно людей, способных сказать в обществе новое слово, воплотить в жизнь какую-то новую идею. Сущность теории Раскольникова — признание права сверхлюдей на преступление во имя некой цели, а, следовательно, отрицание нравственных принципов.

Наблюдая за городом и обществом, герой видит, как богатые угнетают бедных, что жизнь последних полна страданий. Доведенный до крайней степени отчаяния, Раскольников выдвигает страшную идею, согласно которой любой сильный духом человек при достижении благородной цели имеет право устранить все препятствия на своем пути каким угодно способом, в том числе грабежом и убийством. Он пишет статью, в которой поясняет свою теорию, по которой всех людей можно подразделить на две группы: на «обыкновенных» людей и «…людей, имеющих дар или талант сказать в среде свое новое слово» [1, с. 132]. И эти «особые» люди могут не жить по общим законам, они имеют право совершать преступления ради выполнения своей благой цели, ради «разрушения настоящего во имя лучшего». Он верит, что великая личность неподсудна и не подвержена даже суду совести.

Сходство Базарова и Раскольникова видится в том, что авторы подвергают своих героев испытанию, но только их судьбы и исход этих испытаний разные.

В первом случае, Базарову, в виде жизненной проверки встречается любовь, любовь к Анне Сергеевне Одинцовой. Она меняет Евгения. Раньше не верующий в чувства нигилист начинает верить в любовь. Испытание было провалено и Тургенев убивает Базарова, человека, который не мог бы жить в мире, где чувства и нежность так ценны. Тургенев опередил свое время, показав Базарова, но Базаров нет, ибо он был нужен России, не как нигилист, а кaк человек передовых идей, который мог бы вести народ.

В случае с Раскольниковым испытанием выступает преступление, страшное, но нужное Раскольникову как проверка теории. Герой испытал разноречивые чувства: угрызение совести, крах своей теории и перемену мировоззрения, которые поставили его на путь правильный, в итоге он отрекся от идеи и готов в финале романа к началу новой жизни, к началу новой иcтории.

В результате исследования мы приходим к выводу, что сходство героев выражается в том, что они оба скептики, испытывающие недовольство мироустройством и желание переделать мир, стремление к бунту; оба выбиваются из своего окружения, противопоставлены ему, оба оказываются создателями теорий, которые не выдерживают испытания жизнью, терпят крах. Однако Достоевский, в романах которого важнейшее место занимает религиозно-нравственная проблематика, оставляет своему герою возможность воскреснуть, через покаяние, искупление вины страданием и обращением к Богу. В романе же Тургенева на примере образа главного героя Базарова, писатель показывает хрупкость, ничтожество человека перед вечными законами Природы, трагизм его бытия.

Литература:

1. Достоевский, Ф. М. Преступление наказание [Текст]: / Ф. М. Достоевский. — Москва: Дрофа, 2008. — 451 с.
2. Писарев, Д. И. Русская литературная критика XIX века [Текст]: / Д. И. Писарев. — Москва: Эксмо, 2007. — 316 с.
3. Страхов, Н. Н. Русская литературная критика XIX века [Текст]: / Н. Н. Страхов. — Москва: Эксмо, 2007. — 539 с.
4. Тургенев, И. С. Записки охотника. Отцы и дети: роман [Текст]: / И. С. Тургенев. — Москва: Дрофа, 2008. — 207 с.

Основные термины (генерируются автоматически): герой, роман, Базар, идея, внутренний мир, евгения Базаров, искупление вины, ничтожество человека, половина XIX века, сильная личность.

Н.П. Ильин о нигилизме. | Понятия и категории

“Письма о нигилизме” были написаны Страховым сразу после цареубийства 1 марта 1881 г. И прежде всего отметим, что в этих “Письмах” нет и следа той слегка завуалированной апологии нигилизма, которая характерна для ряда западных философов, начиная с Ф. Ницше. Для Страхова нигилизм — явление по сути своей духовно жалкое, проявление “бездарного сердца”, настроение людей, которые “умны только чужой глупостью”. Настоящую духовную глубину Страхов находит не в нигилизме, а в способности человека противостоять тому “разврату мысли”, который несёт с собою нигилизм. Но чтобы выявить эту глубину, эти “реальные начала человеческой жизни”, необходимо понять и то, что их отрицает.

Подобное отрицание развивается, как и любая болезнь, поэтапно. Нигилизм начинается с неверного представления о достоинстве человеческого ума, знания, просвещения — всего того, что было Страхову особенно близко и дорого. “Коренная черта нигилизма — это гордость своим умом и просвещением, какими- то правильными понятиями и разумными взглядами, до которых наконец достигло будто бы наше время” [48]. Взяв за основу “наше время”, человеческий ум теряет связь с вечными истинами, превращается в “ум века сего”. А вместе с тем в сознании начинающего нигилиста представление о человеке-соотечественнике вытесняется представлением о человеке-современнике, который связан с ним не фундаментальными константами духовной и физической жизни, а сугубо внешней связью “одновременного существования”, связью, которая легко разрывается. Чем больше такой “начинающий” нигилист поклоняется идолу современности, тем меньше он ценит других людей, тем охотнее обличает их “невежество”, “отсталость” и т.д. Обличает и находит в этом обличении мнимое доказательство своего превосходства.

Так происходит та роковая переориентация внимания, которая составляет следующий шаг в развитии нигилизма — переориентация на поиск зла, неважно, идет ли речь о действительном или о мнимом зле. Суть не в этом, а в стремлении нигилиста отыскать зло во что бы то ни стало, обличить зло как подоплеку любого добра. “Зло есть необходимая пища для его души, и он отыскивает его всюду, даже там, где и самая мысль о зле не может прийти в голову непросвещенным людям” [49]. Здесь Страхов говорит, только простыми словами, о том же феномене, который позже отметил Ницше: “Глаз нигилиста идеализирует в сторону безобразия” [50]. Нигилист видит (якобы видит) “зло” и “безобразие” повсюду — в детской, в келье монаха, в кабинете мыслителя, в мастерской художника. Невинность и чистота, подвиг и подвижничество — все это и многое другое становится для нигилиста лишь “ширмой зла”. И если мы вспомним хотя бы ту популярность, которую приобрел в ХХ веке фрейдизм, мы поймем, что сказанное Страховым относится к нашему времени не меньше, чем к его веку.

“Зло как пища души” — вот, по Страхову (и разве не по Достоевскому тоже?), страшная суть нигилизма, страшная и одновременно убогая. И не надо думать, что подобный рацион характерен только для каких-то исключительных выродков. “Нескончаемое злоречие… вот занятие просвещённых людей”, — замечает Страхов, и замечает, как всегда, точно.

Но здесь начинается последний этап, этап “самоуничтожения” нигилиста, но, увы, не нигилизма как такового. Жить только злом нельзя, и в нигилизме оказываются востребованными те самые “вековечные начала”, которые он так яростно отрицал — но востребованы в сугубо извращённой форме. Это касается прежде всего, религии. “Мы откинули религию, но откинуть религиозность мы не могли”, — пишет Страхов. В результате возникает суррогат религии, характерный именно для нигилизма в его крайней революционной форме. “Их нравственный разрыв с обществом, с греховным миром, жизнь отщепенцев, тайные сходки… опасность и перспектива самопожертвования — всё это черты, в которых может искать себе удовлетворения извращённое религиозное чувство. Как видно, легче человеку поклониться злу, чем остаться вовсе без предмета поклонения” [51]. Так возникает феномен, который Страхов называет “гражданским монашеством” нигилистов; но проку от этого мнимого монашества и мнимой религиозности нет. Всё это превращается у нигилиста лишь в “предлог для мучения, для того душевного изворота, которым заглушается пустота души”. Нигилист готов идти — и идёт — на смерть, но его “подвиг” — лишь финальный аккорд самообмана; самообмана, который “позволяет ему быть зверем и считать себя святым” [52].

Нетрудно заметить, что Страхов указывает здесь на те черты “революционной психологии”, открытие которых почему-то приписывается сегодня авторам “Вех” — С.Н. Булгакову, С.Л. Франку и т.д. При этом акценты Страхова расставлены куда яснее и точнее. Суть не в том, что русский человек якобы изначально соединяет в себе “зверя” и “ангела” (так что нигилист-революционер — это как бы “русский наполовину”.). Для русского человека нигилизм — это именно “полное отречение от своего духа и от глубочайших инстинктов” [53], это тотальная измена самому себе.

Цитата из статьи: Николай ИЛЬИН. Понять Россию.

Нигилист в русской литературе

Нигилист в русской литературе

[Определение] Нигилизм — это отрицание всего, что не доказано наукой и не имеет обоснованной научной подоплеки; опровержение «старых» истин и устоявшегося образа жизни; в некотором смысле — абсолютизированный нонконформизм. [/Определение]

В русской литературе нигилизм и его представители встречаются впервые лишь в конце девятнадцатого века. Это было достаточно новым и спорным явлением в русской литературе, что сразу же вызвало множество обсуждений у читателей. Самые популярные темы в нигилистических произведениях следующие: тема отцов и детей, тема любви как чувства, тема души и духовности, тема противоречия, тема дружбы. Большинство этих тем — так называемые «вечные» темы, а, следовательно, произведения, включающие в себя тему нигилизма — вечные.

Наиболее известным произведением, главным героем которого представлен нигилист, является, конечно же, роман Ивана Сергеевича Тургенева «Отцы и дети». Главный герой данного произведения — Базаров — молодой ученый, без дворянского происхождения, однако, хорошо образованный. Он не ценит в человеке качества его души, отдавая предпочтение качествам личности, весьма циничен и не верит ничему, что не доказано. Он — нигилист — человек, для которого не существует никаких авторитетов. В произведении Тургенева поставлена под сомнение такая идея, такая принципиальность. В конце самого произведения Базаров не выдерживает собственных принципов, не проходит проверку — идея нигилизма для него оказывается провальной. Таким раскладом автор хочет подчеркнуть провальность идеи нигилизма для современных реалий обыденной жизни.

Нигилизм в русской литературе имеет следующие характерные особенности:

1. Строгая принципиальность и серьезное отношение к своей идее, убежденность в таковой. Эти принципы, согласно концепции нигилизма, нерушимы, а, следовательно, это означает строгое следование и соблюдение принципов теории нигилизма.
2. Несмотря на строгость и жесткую принципиальность, а также, вкупе, равнодушие и презрение ко всему «антинаучному» и недоказанному, нигилизм в русской литературе является исключением и, зачастую, непригоден в быту и в реальной жизни. Даже в произведении И. С. Тургенева нигилист Базаров не проходит проверку любовью, все его принципы оказываются ложными и рушатся.
3. Нигилизм — это, своего рода, нонконформизм, представляющий первые, робкие попытки неподчинения, выхода из системы. Так, исходя из этого предположения, можно сказать о том, что нигилизм, столь популярный во второй половине девятнадцатого века свидетельствовал о возникновении революционных, меритократических и социалистических политических течений в нашей стране.

Таким образом, исходя из всего этого, можно сделать вывод о том, что нигилизм — одно из основных течений и направлений в русской литературе второй половины девятнадцатого века. Нигилизм стал своеобразным символом того, что в России зарождается революция. Нигилизм в русской литературе — это отражение едва наметившихся, но уже оформившихся перемен в русском привычном укладе и строе.

Значение нигилизма в русской литературе

Как уже говорилось выше, нигилизм в русской литературе свидетельствовал о начале перемен в стране. Чем еще он так знаменит и какого его значение в русской литературе в целом?

1Во-первых, нигилизм — это, прежде всего, отрицание всего, что не доказано наукой, это поклонение истине и презрение к другим истинам. Так, можно смело утверждать, что нигилизм — это первая попытка нонконформизма, смело отрицавшее старое: устои и традиции, но принимавшее новое для людей, непривычное, безоговорочно.

Во-вторых, как уже говорилось, нигилизм в русской литературе свидетельствовал о возникновении перемен в политической обстановке в России, он может быть связан с новыми политическими течениями, с образованием новых реформ и направлений. Нигилизм стал своеобразным отражением молодежи того периода: сильной, независимой, отрицавшей все, что было до этого, все, что создано предыдущим поколением. Однако, такая молодежь, на самом деле, мало что могла предложить взамен, кроме слепого отрицания. Их принципы часто рушились, отчего возникали новые идеи и идеологии. Так, нигилизм можно назвать основоположником особой идеологии и философии, базирующихся на принципах отрицания старых устоев и стремлении к лучшему будущему страны.

В-третьих, нигилизм можно смело назвать основоположником многих новых идей и течений. С появлением нигилизма молодежь больше не боялась рушить старые условии, придумывать что-то новое и более современное. Так, нигилизм является к тому же инициатором внутренней свободы человека как в творчестве, так и в поведении людей.

Таким образом, из всего вышеперечисленного можно сделать вывод о том, что нигилизм имел в русской литературе, а также культуре и истории большое значение. Именно нигилизм оказал большое влияние на формирование и развитие русской литературы, а также на возникновение новых течений и направлений в ней. Именно благодаря нигилизму родилась и получило должное распространение нигилистическая философия, ставшая в литературе отражением целой эпохи.

Так, нигилизм нес в русской литературе и культуре историческую и политическую функции, а также выполнял некоторые функции в социальных сферах общественной жизни. Нигилизм в России стал свидетельством перемен в стране, это — нонконформизм, символизирующий отход от старых, традиционных устоев общества, предпочтение их новому, современному и научному.

Благодаря нигилизму и его влиянию в стране зародились некоторые политические течения, впоследствии ставшие революционными. Исходя из всего этого, мы можем прийти к выводу о том, что нигилизм, как явление в русской литературе, имел очень большое значение как в ней, так и в культуре России, а также оказывал влияние на историю, политику, социальные сферы жизни общества и, разумеется, науку.

Если вы верите в нигилизм, вы во что-нибудь верите?

Нигилизм — постоянная угроза. Как признавала философ ХХ века Ханна Арендт, это лучше всего понимать не как набор «опасных мыслей», а как риск, присущий самому акту мышления. Если мы достаточно долго размышляем над какой-либо конкретной идеей, какой бы сильной она ни казалась на первый взгляд или насколько широко принимаемой, мы начнем сомневаться в ее истинности. Мы также можем начать сомневаться в том, действительно ли те, кто принимает эту идею, знают (или заботятся) о том, истинна ли идея или нет.Это всего в одном шаге от размышлений о том, почему существует так мало консенсуса по такому количеству вопросов, и почему все остальные, кажется, так уверены в том, что сейчас кажется вам таким неуверенным. В этот момент, на грани нигилизма, есть выбор: либо продолжать думать и рисковать отчуждением от общества; или перестать думать и рискнуть отстраниться от реальности.

За столетие до Арендт Фридрих Ницше описал в своих записных книжках (опубликованных его сестрой посмертно в «Воля к власти ») выбор между «активным» и «пассивным» нигилизмом.Один из его многочисленных афоризмов о нигилизме заключался в том, что это результат обесценивания высших ценностей. Такие ценности, как истина и справедливость, могут казаться, что они не просто идеи, но что они обладают какой-то сверхъестественной силой, особенно когда мы говорим: «Истина освободит вас» или «Справедливость будет служить». чтобы им не приписывали силу, когда оказывается, что правда не освобождает, когда не наступает справедливость, мы разочаровываемся. Тем не менее, вместо того, чтобы обвинять себя в том, что слишком много верим в эти ценности, мы обвиняем эти ценности в том, что они не соответствуют нашим ожиданиям.

Согласно Ницше, тогда мы можем стать активными нигилистами и отвергнуть ценности, данные нам другими, чтобы воздвигнуть собственные ценности. Или мы можем стать пассивными нигилистами и продолжать верить в традиционные ценности, несмотря на сомнения в истинной ценности этих ценностей. Активный нигилист разрушает, чтобы найти или создать что-то, во что стоит верить. Только то, что может пережить разрушение, может сделать нас сильнее. Ницше и группа русских XIX века, которые идентифицировали себя как нигилисты, разделяли эту точку зрения.Однако пассивный нигилист не хочет рисковать самоуничтожением и поэтому цепляется за безопасность традиционных верований. Ницше утверждает, что такая самозащита на самом деле является еще более опасной формой самоуничтожения. Верить просто ради веры в во что-то может привести к поверхностному существованию, к самодовольному принятию веры во что-либо, во что верят другие, потому что вера во что-то (даже если это окажется ничем не стоящим верить) будет видна пассивным нигилистом предпочтительнее, чем рискнуть не поверить в ничему , чем рискнуть смотреть в бездну — метафора нигилизма, которая часто встречается в работах Ницше.

Сегодня нигилизм становится все более популярным способом описания широко распространенного отношения к текущему состоянию мира. Тем не менее, когда этот термин используется в разговоре, в редакционных статьях газет или в тирадах социальных сетей, он редко когда-либо определяется, как будто все очень хорошо знают, что означает нигилизм, и разделяют то же определение этого понятия. Но, как мы видели, нигилизм может быть как активным, так и пассивным. Если мы хотим лучше понять современный нигилизм, мы должны определить, как он развивался в эпистемологии, этике и метафизике и как он нашел выражение в различных образах жизни, таких как самоотрицание, отрицание смерти и отрицание мира. .

В эпистемологии (теории познания) нигилизм часто рассматривается как отрицание возможности знания, позиция, согласно которой наши самые сокровенные убеждения не имеют основы. Аргумент в пользу эпистемологического нигилизма основан на идее, что для знания требуется нечто большее, чем просто знающий и известный. Это нечто большее обычно рассматривается как то, что делает знание объективным, поскольку способность ссылаться на что-то вне личного, субъективного опыта — вот что отличает знание от простого мнения.

Но для эпистемологического нигилизма нет ни стандарта, ни основания, ни основания, на котором можно было бы делать заявления о знании, ничего, что могло бы оправдать нашу веру в то, что какое-либо конкретное утверждение истинно. Все апелляции к объективности с точки зрения эпистемологического нигилизма иллюзорны. Мы создаем впечатление знания, чтобы скрыть факт отсутствия фактов. Например, как утверждал Томас Кун в книге The Structure of Scientific Revolutions (1962), мы, безусловно, можем разработать очень сложные и очень успешные модели для описания реальности, которые мы можем использовать для открытия множества новых «фактов», но мы можем никогда не доказывайте, что они соответствуют самой реальности — они могут просто выводиться из нашей конкретной модели реальности.

Если что-то утверждается как истинное на основании прошлого опыта, тогда возникает проблема индукции: просто потому, что что-то произошло, не влечет за собой, что это должно повториться. Если что-то утверждается как истинное на основании научных данных, возникает проблема обращения к авторитетным источникам. В логике такие призывы рассматриваются как совершение заблуждения, поскольку утверждения других, даже утверждения экспертов, не рассматриваются как основания для истины. Другими словами, даже эксперты могут быть предвзятыми и ошибаться.Более того, поскольку ученые делают заявления, основанные на работе предыдущих ученых, их тоже можно рассматривать как апелляции к авторитетным источникам. Это приводит к другой проблеме — проблеме бесконечного регресса. Любая претензия на знание, основанное на каком-либо основании, неизбежно приводит к вопросам об основании этого основания, а затем об основании этого основания и так далее, и так далее, и так далее.

Обосновывая сомнения относительно знания, пассивный нигилист упрощает погоню за знаниями

Здесь может показаться, что то, что я здесь называю «эпистемологическим нигилизмом», на самом деле не отличается от скептицизма.Ибо скептик также ставит под сомнение основы, на которых основываются утверждения о знании, и сомневается в возможности знания когда-либо найти какую-либо надежную основу. Здесь было бы полезно вернуться к различию Ницше между активным и пассивным нигилизмом. В то время как активный нигилист подобен радикальному скептику, пассивный нигилист — нет. Пассивный нигилист осознает, что относительно знания могут возникать скептические вопросы. Но вместо того, чтобы сомневаться в знании, пассивный нигилист продолжает верить в знание.Следовательно, для пассивного нигилиста знание существует, но оно существует на основе веры.

Следовательно, нигилизм можно найти не только в человеке, который отвергает притязания на знания из-за отсутствия несомненного основания. Скорее, человек, который осознает сомнения, связанные с утверждениями о знании, и который, тем не менее, продолжает вести себя так, как будто эти сомнения на самом деле не имеют значения, также является нигилистом.

Научные теории могут быть основаны на апелляции к другим теориям, которые основаны на апелляции к другим теориям, любая из которых может быть основана на ошибке.Но до тех пор, пока научные теории продолжают приносить результаты — особенно результаты в форме технического прогресса — тогда сомнения в окончательной истинности этих теорий могут рассматриваться как тривиальные. И, упрощая сомнения относительно знания, пассивный нигилист упрощает погоню за знаниями.

Другими словами, для пассивного нигилиста знания не имеют значения. Подумайте, как часто такие слова, как «знание» или «уверенность», используются в повседневной жизни бессистемно. Кто-то говорит, что знает, что поезд приближается, и мы либо не спрашиваем, откуда они это знают, либо, если спрашиваем, часто встречаем абсолютную основу для знаний в современной жизни: потому что так говорит их телефон.Телефон может оказаться правильным, и в этом случае претензия на авторитет телефона сохраняется. Или телефон может оказаться неправильным, и в этом случае мы, скорее всего, виним не телефон, а поезд. Поскольку телефон стал нашим главным гарантом знаний, признать, что телефон может быть неправильным, — значит рискнуть признать, что не только наши утверждения о знаниях, основанные на телефоне, могут быть необоснованными, но и все наши утверждения о знаниях могут быть таковыми. В конце концов, как и в случае с телефоном, мы склонны не спрашивать, почему мы думаем, что знаем то, что, по нашему мнению, мы знаем.Таким образом, пассивный нигилизм становится не радикальной «постмодернистской» позицией, а, скорее, нормальной частью повседневной жизни.

В моральной философии нигилизм рассматривается как отрицание существования морали. Как утверждает Дональд Кросби в Призрак абсурда (1988), моральный нигилизм можно рассматривать как следствие эпистемологического нигилизма. Если нет оснований для объективных заявлений о знании и истине, то нет оснований для объективных заявлений о добре и зле.Другими словами, то, что мы принимаем за мораль, зависит от того, что считает правильным — независимо от того, относится ли это убеждение к каждому историческому периоду, к каждой культуре или к каждому человеку, — а не к тому, что равно верно.

Утверждать, что что-то является правильным, исторически было сделано, основывая эти утверждения на таком основании, как Бог, счастье или разум. Поскольку эти основы считаются применимыми универсально — применимыми ко всем людям, во всех местах и ​​во все времена — они считаются необходимыми для универсального применения морали.

Философ-моралист 18-го века Иммануил Кант признал опасность обоснования морали на Боге или на счастье, ведущую к моральному скептицизму. Вера в Бога может побуждать людей к нравственным поступкам, но только как средство к тому, чтобы попасть в рай, а не в ад. Погоня за счастьем может побуждать людей к нравственным поступкам, но мы не можем заранее знать, какие действия принесут людям счастье. Итак, в ответ Кант отстаивал разумную мораль. По его словам, если нравственности нужен универсальный фундамент, то мы должны просто принимать решения в соответствии с логикой универсальности.Определяя, чего мы пытаемся достичь в любом действии, и превращая это намерение в закон, которому должны подчиняться все разумные существа, мы можем использовать разум, чтобы определить, возможно ли логически универсализировать намеченное действие. Следовательно, логика — а не Бог или желание — может сказать нам, является ли какое-либо предполагаемое действие правильным (универсальным) или неправильным (не универсальным).

Однако есть несколько проблем с попытками основывать мораль на разуме. Одна из таких проблем, как указал Жак Лакан в «Канте с Садом» (1989), заключается в том, что использование универсальности в качестве критерия правильного и неправильного может позволить умным людям (таким как маркиз де Сад) оправдывать некоторые, казалось бы, ужасные действия, если они может показать, что эти действия действительно могут пройти логический тест Канта.Другая проблема, как указал Джон Стюарт Милль в Utilitarism (1861), заключается в том, что люди рациональны, но рациональность — это еще не все, что у нас есть, и поэтому следование кантианской морали заставляет нас жить как равнодушные роботы, а не как люди.

Еще одна проблема, как указал Ницше, состоит в том, что разум может быть не тем, что утверждал Кант, поскольку вполне возможно, что разум не является более прочным основанием, чем Бог или счастье. В книге «О генеалогии морали » (1887 г.) Ницше утверждал, что разум не является чем-то абсолютным и универсальным, а, скорее, чем-то, что со временем превратилось в часть человеческой жизни.Примерно так же, как мышей в лабораторных экспериментах можно научить рациональности, мы также научились становиться рациональными благодаря столетиям моральных, религиозных и политических «экспериментов» по ​​обучению людей рациональности. Поэтому не следует рассматривать разум как прочную основу морали, поскольку его собственные основы могут быть поставлены под сомнение.

Пассивный нигилист предпочел бы ориентироваться по неисправному компасу, чем рисковать полностью потерянным

Здесь мы снова можем найти важное различие между тем, как активный нигилист и пассивный нигилист отвечают на такой моральный скептицизм.Способность сомневаться в легитимности любого возможного основания морали может привести активного нигилиста либо к переопределению морали, либо к ее отрицанию. В первую очередь о действиях можно судить по моральным принципам, но именно активный нигилист определяет эти принципы. Но то, что кажется творческим, на самом деле может быть производным, поскольку трудно отличить, когда мы думаем за себя, от того, когда мы думаем в соответствии с тем, как мы были воспитаны.

Так что, скорее, чем такой моральный эгоизм, активный нигилизм просто полностью отвергнет мораль.Вместо этого действия оцениваются только с практической точки зрения, например, с точки зрения того, что более или менее эффективно для достижения желаемой цели. Таким образом, человеческие действия не отличаются от действий животного или машины. Если кажется ошибкой утверждать, что животное является злом, если оно ест другое животное, когда оно голодно, тогда активный нигилист скажет, что также ошибочно утверждать, что люди злы, потому что крадут у другого человека, когда они голодны.

Без морали такие понятия, как кража, собственность или права, считаются имеющими только юридическую силу.Действия можно рассматривать как преступные, но не как аморальные. Пример такого активного нигилизма можно увидеть у древнегреческого софиста Фрасимаха. В «Республике » Платона Фрасимах утверждает, что «справедливость» — это просто пропаганда, используемая сильными для угнетения слабых, обманом заставляя их принимать такое угнетение как справедливое.

Пассивный нигилист, с другой стороны, не отвергает традиционную мораль только потому, что ее законность может быть поставлена ​​под сомнение. Вместо этого пассивный нигилист отвергает идею о том, что законность морали действительно имеет значение.Пассивный нигилист подчиняется морали не ради нравственности, а ради послушания. Пассивный нигилист считает, что жить в соответствии с тем, что другие считают правильным и неправильным, добром или злом, предпочтительнее, чем необходимость жить без каких-либо моральных стандартов, которыми можно руководствоваться при принятии решений. Моральные стандарты служат компасом, и пассивный нигилист скорее предпочтет ориентироваться в жизни, используя неисправный компас, чем рискнет пройти по жизни, чувствуя себя полностью потерянным.

Моральные нормы также дают чувство принадлежности к сообществу.Совместное использование норм и ценностей так же важно для совместного образа жизни, как и обмен языком. Таким образом, отвергая мораль, активный нигилист отвергает и сообщество. Но пассивный нигилист не желает рисковать, чувствуя себя совершенно одиноким в этом мире. Итак, отвергая моральную легитимность, пассивный нигилист принимает сообщество. Тогда для пассивного нигилиста важно не то, истинно ли моральное утверждение, а популярно ли оно.

Это означает, что для пассивного нигилиста мораль не имеет значения.Пассивный нигилист ценит мораль как средство для достижения цели, а не как самоцель. Поскольку желание принадлежать и быть ведомым перевешивает желание иметь моральную уверенность, пассивного нигилиста заботит только чувство направления и чувство общности, которое может возникнуть в результате принятия моральной системы. Пассивный нигилист похож на зрителя на спортивном мероприятии, который болеет за домашнюю команду только потому, что так делают все остальные. Пассивный нигилист поддерживает моральные стандарты только потому, что они приняты сообществом, к которому пассивный нигилист хочет принадлежать.

Подобно тому, как эпистемологический нигилизм может вести к моральному нигилизму, так и моральный нигилизм может вести к политическому нигилизму. Под политическим нигилизмом обычно понимают отказ от власти. Так было с вышеупомянутыми самопровозглашенными нигилистами России XIX века, которым в конечном итоге удалось убить царя. Однако эта революционная форма политического нигилизма, которую мы можем идентифицировать с активным нигилизмом, не отражает пассивную форму политического нигилизма.

Опасность активного нигилизма исходит из его анархической готовности разрушить общество ради свободы.Опасность пассивного нигилизма исходит из его конформистской готовности уничтожить свободу ради общества. Как мы уже видели, пассивный нигилист использует знания и мораль, рассматривая их как важные лишь постольку, поскольку они служат средством достижения целей комфорта и безопасности. Необходимость чувствовать себя защищенным от дискомфорта сомнения и от незащищенности нестабильности — вот что приводит пассивного нигилиста к тому, чтобы в конечном итоге стать более разрушительным, чем активный нигилист.

Опасность здесь состоит в том, что моральные и политические системы, способствующие свободе и независимости, будут считаться менее желательными для пассивного нигилиста, чем моральные и политические системы, которые способствуют догматическому принятию традиций и слепому подчинению авторитету.Хотя мы можем сказать, что хотим быть свободными и независимыми, такое освобождение может казаться ужасным бременем. Это было выражено, например, Сореном Кьеркегором в The Concept of Anxiety (1844), когда он описал тревогу как «головокружение свободы», которое возникает, когда мы смотрим вниз на то, что нам кажется «бездной» бесконечных возможностей. Только подумайте, как часто, когда посетители ресторана предлагают меню с множеством опций, они просят у официанта рекомендации. Или как Netflix перешел от продвижения своей обширной библиотеки фильмов на ваш выбор к продвижению своего алгоритма, который позволил бы вам «расслабиться», пока он делает выбор за вас.

Нигилизм могут продвигать те, кто находится у власти, которые извлекают выгоду из таких кризисов

Ницше был обеспокоен тем, что он считал растущим принятием самоотверженности, самопожертвования и самоотречения как моральных идеалов. Он видел принятие таких самоотрицательных идеалов как свидетельство того, что пассивный нигилизм распространяется, как болезнь, по Европе XIX века. В 20-м веке Эрих Фромм в книге Escape from Freedom (1941) также беспокоился о том, что он описал как «страх свободы», распространяющийся по Европе.Именно это беспокойство мотивировало работу как критических теоретиков в Германии, так и экзистенциалистов во Франции.

Арендт предупредила, что мы должны быть осторожны, чтобы не думать о нигилизме как о личном кризисе неопределенности. Скорее, мы должны признать, что нигилизм — это политический кризис. Нигилизм могут продвигать те, кто находится у власти, кому выгодны такие кризисы. Следовательно, даже метафизический нигилизм может иметь политический вес. Признание того, что Вселенная бессмысленна, может привести к тому, что опасения по поводу угнетения, войны и окружающей среды тоже будут бессмысленными.По этой причине не только политики могут извлечь выгоду из нигилизма.

Согласно Симоне де Бовуар в книге Этика двусмысленности (1948), одна из форм, которые может принимать нигилизм, — это ностальгия — желание вернуться к тому, насколько свободными мы чувствовали себя в детстве, прежде чем мы, взрослые, обнаружили, что свобода влечет за собой ответственность. Поэтому корпорации также могут извлечь выгоду из пропаганды нигилизма в форме продажи нам ностальгии и других способов отвлечься от реальности. Вот почему мы должны не только признать нигилизм в себе, но также признать, что он существует в мире вокруг нас, и определить источники этого нигилизма.Вместо того, чтобы позволять себе чувствовать себя бессильным в мире, который, кажется, перестал заботиться, мы должны спросить, откуда берутся нигилистические взгляды на мир и кому выгодно наше видение мира таким образом.

В поисках цели через нигилизм | Мнение

Вы когда-нибудь узнавали что-то настолько важное, что оно запомнилось вам на долгие годы? У меня был один из таких редких случаев во время моего первого семестра в Гарварде, когда я прошел курс экзистенциализма на факультете философии.Хотя большая часть моих знаний о Кьеркегоре и Сартре улетучилась, как только я сдал заключительный экзамен, был один урок, который остался со мной на протяжении последних двух лет: урок активного нигилизма.

Когда большинство людей слышат термин «нигилист», они могут представить себе человека, сидящего в темной комнате без окон, мрачно созерцающего бессмысленность своего существования. Хотя нигилизм может привести некоторых людей в уныние, он также может служить путем к самореализации.

Для начала, «нигилизм» обычно определяется как «вера в бессмысленность жизни.Более полное определение могло бы добавить, что нигилизм — это вера в то, что жизнь не имеет объективного значения. Другими словами, нигилисты полагают, что не существует единого, фактически верного смысла жизни, объединяющего все человечество. Таким образом, нигилизм и религия по сути несовместимы, потому что большинство религий отстаивают универсальную цель человеческой жизни, в то время как большинство нерелигиозных людей вынуждены признать, что такой цели не может быть — сами по себе законы физики не могут создать «смысл».

Из-за несоизмеримости цели и жизни и нерелигиозности, я считаю, что Гарвард уже полон нигилистов.Большинство опрошенных студентов из каждого недавнего класса назвали себя либо «совсем не религиозным», либо «не очень религиозным». Кроме того, угроза глобального потепления приводит многих молодых людей в «климатическое отчаяние», поскольку они задаются вопросом, какое значение может иметь жизнь на умирающей планете. В целом кажется, что грядущее поколение может быть самым нигилистическим в истории.

Тем не менее, это не то, чего мы обязательно должны бояться.

Видите ли, нигилистов можно разбить на две определенные группы.Первые — это пассивные нигилисты. Это люди, которые, столкнувшись с осознанием того, что существование не имеет внутреннего смысла, в результате могут впасть в глубокую депрессию. Это акт отставки; пассивный нигилист больше не видит смысла в жизни, и в результате страдает его психическое и физическое состояние. И это тот вид нигилизма, которого нам следует избегать.

Однако существует и другая группа нигилистов: активные нигилисты. Активный нигилист — это тот, кто, столкнувшись с одним и тем же осознанием, радуется той свободе, которую он ей дает.Если бы в человеческой жизни был определенный смысл, то каждый из нас был бы обязан ему следовать. Но если нет, тогда у всех нас есть свобода решать цель своей жизни — фактически, мы обязаны это делать, если хотим избежать ямы пассивного нигилизма. Итак, один активный нигилист может заключить, что цель ее жизни — борьба с бедностью во всем мире. Другой может взять на себя обязательство защищать окружающую среду. Активные нигилисты обладают огромной свободой в определении того, как лучше прожить свою жизнь.

Найти смысл своей жизни непросто. Это требует тонкой грани между жесткостью и гибкостью. Вы не хотите менять цель своей жизни так же часто, как меняете одежду, но вы также можете осознать, что путь, которым вы планировали следовать в 18 лет, не подходит вам сейчас, когда вам 28. Плюс, когда вы ищете свою смысл жизни, может быть трудно понять, с чего начать. Поэтому я рекомендую уделить время размышлениям о своих навыках, интересах и личном этическом кодексе. Вы также можете найти руководство в учении религии, как и я.

Очевидно, что концепция активного нигилизма не лишена недостатков и приводит к важным вопросам о том, как мы можем привлечь друг друга к ответственности за свои действия, если мы действительно верим, что смысл жизни субъективен. Итак, я хотел бы уточнить, что я не говорю, что все должны переходить в активный нигилизм. Каждому из нас важно чувствовать, что у нашей жизни есть цель, независимо от того, делаем ли мы это с помощью религии или философии.

Я написал эту статью, потому что считаю, что многие студенты Гарварда (и молодые люди в целом) уже являются нигилистами.Если вы сомневаетесь в смысле жизни, читая это, я призываю вас не становиться пассивным нигилистом. Я знаю, насколько мрачным может быть такое состояние ума, но вы можете избежать отчаяния, если вместо этого идете по пути к активному нигилизму. Это может быть нелегко, но как только вы это сделаете, вы почувствуете, что ваша жизнь приобретает больше смысла. И, как я могу засвидетельствовать, это одно из самых сильных ощущений.

Дэниел Л. Леонард ’21, редактор-редактор Crimson, является совместным концентратором истории науки и философии в Winthrop House.

Моральный нигилизм

Моральный нигилизм

ЭТИКА

Глава первая: ВВЕДЕНИЕ

Раздел 6. Моральный нигилизм

Нигилизм

Приходит нигилизм от латинского слова «nihil» — ничего. Нигилисты утверждают, что там отсутствуют моральные ценности, принципы, истины.Нигилист — это не то же самое, что скептик, потому что, хотя нигилист согласится со скептиком, что люди не может знать моральных реалий, не все скептики согласятся с нигилисты. У нигилиста есть особая причина быть скептиком — мы не можем знать моральные реалии по той простой причине, что знать нечего. Но скептик может быть скептиком по другим причинам. Он / она может подумать, что проблема заключается не в реальности моральных ценностей или истин, а в нашем познавательные способности.Позвольте предложить аналогию. Допустим, я физик, и вы предполагаете, что Бог создал вселенную посредством «Большого взрыва». Ну я может сказать вам: конечно, может быть, кто-то создает вселенную через ББ, но я не могу этого знать. Но я также могу сказать вам: Нет. Меня не зовут. Бог, и это существо не сотворило вселенную. В первом случае мой ответ был скептическим, а во втором случае — нигилистическим. Скептицизм часто приводит к нигилизму, но это не обязательно.

Что делать нигилисты отрицают?

• The смысл жизни в целом (мы здесь не зря)
• The смысл моей жизни (я здесь не зря)
• Моральные принципы (будь честным, будь добр, не будь жестоким и т. Д.)
• Моральные ценности (жизнь, честность, свобода и др.)
• Нравственный порядок мироздания (есть план …)

См. Краткую информацию в Оксфорде описание нигилизм .

============================================

Чтобы перейти к следующему разделу главы, нажмите здесь >> раздел.

Авторские права Стивен О Салливан и Филип А. Пекорино 2002. Все права зарезервированный.

Нигилизм — Исследовательская информация Университета Твенте

TY — КНИГА

T1 — Нигилизм

AU — Герц, Нолен

PY — 2019/9/1

Y1 — 2019/9/1

N2 — Экзамен смысл бессмысленности: почему важно то, что ничего не имеет значения.Когда кого-то называют нигилистом, это обычно не означает комплимент. Большинство из нас ассоциирует нигилизм с деструктивностью и насилием. Нигилизм буквально означает «идеология ничего». «Значит, нигилизм ни во что не верит? Или это вера в то, что жизнь — ничто? Или вера в то, что наши убеждения ничего не значат? Если мы сможем научиться распознавать множество разновидностей нигилизма, пишет Нолен Герц, тогда мы сможем научиться отличать значимое от бессмысленного. В этом дополнении к серии «Основные знания MIT Press» Герц прослеживает историю нигилизма в западной философии от Сократа до Ханны Арендт и Жан-Поля Сартра.Хотя термин «нигилизм» был впервые использован Фридрихом Якоби для критики философии Иммануила Канта, Герц показывает, что эта концепция может пролить свет на мышление Сократа, Декарта и других. Однако именно Ницше больше всего ассоциируется с нигилизмом, и Герц сосредотачивается на мысли Ницше. Герц продолжает рассматривать то, что не является нигилизмом — пессимизм, цинизм и апатию — и почему; он исследует теории нигилизма, в том числе связанные с экзистенциализмом и постмодернизмом; он рассматривает нигилизм как способ понимания аспектов повседневной жизни, обращаясь, среди прочего, к Адорно, Арендт, Марксу и престижному телевидению; и он размышляет о будущем нигилизма.Мы должны понимать нигилизм не только с индивидуальной точки зрения, говорит нам Герц, но и с политической точки зрения.

AB — Исследование смысла бессмысленности: почему важно то, что ничего не имеет значения. Когда кого-то называют нигилистом, это обычно не означает комплимент. Большинство из нас ассоциирует нигилизм с деструктивностью и насилием. Нигилизм буквально означает «идеология ничего». «Значит, нигилизм ни во что не верит? Или это вера в то, что жизнь — ничто? Или вера в то, что наши убеждения ничего не значат? Если мы сможем научиться распознавать множество разновидностей нигилизма, пишет Нолен Герц, тогда мы сможем научиться отличать значимое от бессмысленного.В этом дополнении к серии основных знаний MIT Press, Герц прослеживает историю нигилизма в западной философии от Сократа до Ханны Арендт и Жан-Поля Сартра. Хотя термин «нигилизм» впервые был использован Фридрихом Якоби для критики философии Иммануила Канта. Герц показывает, что эта концепция может пролить свет на мышление Сократа, Декарта и других. Однако именно Ницше больше всего ассоциируется с нигилизмом, и Герц сосредотачивается на мысли Ницше. Герц продолжает рассматривать то, что не является нигилизмом — пессимизм, цинизм и апатию — и почему; он исследует теории нигилизма, в том числе связанные с экзистенциализмом и постмодернизмом; он рассматривает нигилизм как способ понимания аспектов повседневной жизни, обращаясь, среди прочего, к Адорно, Арендт, Марксу и престижному телевидению; и он размышляет о будущем нигилизма.Мы должны понимать нигилизм не только с индивидуальной точки зрения, говорит нам Герц, но и с политической точки зрения.

кВт — нигилизм

кВт — экзистенциализм

кВт — постмодернизм

кВт — философия

UR — https://mitpress.mit.edu/books/nihilism

M3 — книга

252000 SN — Серия основных знаний MIT Press

BT — Нигилизм

PB — MIT Press

CY — Кембридж и Лондон

ER —

Нет, у нас нет «нигилиста» в Белом доме | Эссе

Немецкий философ и нигилист Фридрих Ницше.Любезно предоставлено Wikimedia Commons.

Роберт Зарецкий | 20 февраля 2019

В последнее время было буквально много шума из ничего. Подъем Дональда Трампа омрачается ростом того, что Фридрих Ницше называл «сверхъестественным из гостей» — а именно, нигилизма. Погуглите слова «Трамп» и «нигилизм», и загорится более полумиллиона ссылок.По крайней мере, нигилизм — это самый распространенный из гостей.

Но о каком оттенке черного идет речь? Репрезентативная выборка включает: «Год, когда надежда начала торжествовать над нигилизмом Трампа», «Использование Трампа в борьбе за прекращение работы: его собственный нигилизм», «Бездумный нигилизм Трампа» и «Трамп, нигилист, которого мы заслуживаем».

Заманчиво сказать, что никогда еще так мало людей — на самом деле один человек — не делали так много просто так. Но было бы точнее сказать, что никогда еще столько авторов заголовков и ученых мужей не делали так много, чтобы ввести нас в заблуждение относительно истинной природы ничто.У Дональда Трампа есть одна главная проблема: Дональд Трамп. Это нарциссизм — морально и философски пустой — но это не нигилизм. Наш сверхъестественный гость заслуживает большего. Потому что, хотя нигилизм не имеет ничего общего с нашим президентом, он имеет много общего с нашей жизнью.

Произведенный от латинского nihil , или «ничего», термин образовался в солоноватой воде немецкой философии начала 19 века, где течения идеализма и романтизма сливались друг с другом.Популяризированный в 1862 году блестящим романом Ивана Тургенева о конфликте поколений Отцы и дети , этот термин стал обозначать отказ от совершенно коррумпированной политической и социальной системы. Но что очень важно, Базаров, молодой нигилист романа, стремился не только разрушить существующий несправедливый мир, но и построить новый, лучший.

Но с конца 19 века нигилизм неизгладимо ассоциируется с Ницше. Примечательно, что всего 130 лет назад в этом месяце Ницше — коренной немец, презирающий все немецкое, сын лютеранского пастора, объявившего Бога мертвым, и искатель истины, отрицавший саму возможность истины — рухнул на улице. в Турине, обнимая лошадь, безжалостно избитую хозяином.Одиннадцать лет спустя, в 1900 году, Ницше умер, оставив после себя философское наследие, с которым мы с тех пор боролись. Неудивительно, что Ницше предсказал именно такой результат: «Меня пугает мысль о том, какие неквалифицированные и неподходящие люди могут однажды сослаться на мой авторитет. И все же это мука каждого учителя … он знает, что, учитывая обстоятельства и несчастные случаи, он может стать не только благословением для человечества, но и катастрофой ».

По сути, Ницше преобразовал императив Иммануила Канта sapere aude , или осмеливайтесь знать, в столь же императивное требование: осмелиться принять последствия знания.Как он утверждал в The Gay Science , Бог не только мертв, но и умер от наших рук. Благодаря научному и интеллектуальному прогрессу мы вырыли землю из-под ног. Стремление к истине и определенности, насаждаемое христианством, привело не только к его собственному разрушению, но и к разрушению основ правильного и неправильного, добра и зла, которые мы считали неизменными и универсальными. Ницше настаивал, что в безжалостном свете разума мы больше не можем «уважать ложь, которую хотели бы себе сказать.

Это безжалостное стремление к истине, как заявляет сумасшедший в The Gay Science , «стерло с лица земли весь горизонт» и «освободило нашу Землю от ее солнца». Ницше утверждает, что то, что мы сделали, невозможно отменить. Что еще более угрожающе, мы еще не начали понимать то, что мы сделали. Именно эту головокружительную и ужасную перспективу, которую впоследствии оценили такие писатели, как Федор Достоевский и Джозеф Конрад, Сэмюэл Беккет и Фланнери О’Коннор, Ницше понимал под нигилизмом.

Но сегодняшний нигилизм уже не тот, что был раньше.Мы живем в эпоху, когда бессмысленность бессмысленна. Мы стали либо не обращать внимания, либо равнодушно относиться к утрате абсолютов и обнаруживаем, что не обременены не только весом смысла, но и чувством потери, которое когда-то сопровождало его. Когда мы теперь смотрим в Бездну, заметил Лайонел Триллинг, Бездна улыбается в ответ и говорит: «Интересно, не правда ли?»

В недавнем интервью для New York Times Book Review автор Кэндис Бушнелл заметила, что в подростковом возрасте она была одержима «всем, что считалось нигилизмом… По какой-то причине нигилизм казался правильным менталитетом для человека. От 18 до 21 года.Потом, конечно, вырастешь и должен устроиться на работу ». Да, человек вырастает и получает работу — по крайней мере, если ему повезет. Но ни одно из этих событий не означает исчезновения нигилизма — или, точнее, состояния человека, отраженного в этом термине.

Это безжалостное стремление к истине, как заявляет сумасшедший в The Gay Science , «стерло с лица земли весь горизонт» и «освободило нашу землю от ее солнца». Ницше утверждает, что то, что мы сделали, невозможно отменить.

Тем не менее, легко думать, что нигилизм исчез, если это слово не перестает появляться.По мнению ученых мужей и политиков, нигилизм подпитывает массовые убийства людей Исламским государством и нанесение увечий древним религиозным объектам; это подпитывает паралич нашего правительства в подходе к американской политике, не позволяющем брать пленных; и он образует пустоту в центре популярных развлечений, от кино и телевидения до видеоигр и Интернета.

Вырисовываясь на краях нашего мира в виде одетых в черное вооруженных фанатиков, нигилизм скрывается в самом центре мира в технологиях, которые мы используем, как заметил покойный Нил Постман, чтобы развлечься до смерти.От поп-нигилизма и пост-нигилизма до исламского нигилизма и экологического нигилизма; от сострадательного нигилизма и дарвиновского нигилизма до нигилизма и виртуального нигилизма — и это лишь некоторые из них — наша эпоха породила головокружительное количество вариаций этого самого ужасного философского ответа на мир.

В этом и заключается опасность. Делая нигилизм банальным, он больше не кажется пагубным. Учитывая политические и социальные последствия того, что, например, сейчас разворачивается в нашей столице, это может показаться мелочью.Тем не менее, стоит различать, скажем, нарциссизм и нигилизм. Это окупается по простой причине: нигилизм не является, как утверждается в одном из заголовков, «бессмысленным».

Как напоминают нам случаи Карамазова Достоевского или Курца Конрада, признание нигилизма является результатом своего рода внимательности. Это была конечная точка вымышленных и исторических персонажей, которые долго и серьезно размышляли о состоянии человека. Нисхождение в самое сердце тьмы, пережитое обоими этими персонажами, не является ни бездумным, ни бессмысленным; это, напротив, намеренно и безнадежно.Чтобы зафиксировать ужас, ужас, наши глаза должны быть широко открыты.

На первых страницах своего философского эссе Миф о Сизифе Альбер Камю объявляет: «Есть только один действительно важный философский вопрос: самоубийство. Решить, стоит ли жить, — значит ответить на фундаментальный вопрос философии. Все остальное — детская игра; мы должны прежде всего ответить на вопрос ». Этот вопрос встает перед нами в тот день, когда, оказавшись во «вселенной, внезапно лишенной иллюзий и света», мы, тем не менее, настаиваем на значении.Мы, конечно, можем жить, не читая последний твит или хирон. Но можем ли мы, как спрашивает Камю, жить без обращения к метафизическим или теологическим авторитетам? Это фундаментальный вопрос, который легко упустить из виду среди отвлекающих факторов, поставленный нигилизмом.

Улыбка нигилиста: философ Нолен Герц о нигилизме прямо сейчас

Упомянув «нигилизм», большинство людей думает о Ницше и Достоевском. Я думаю о Нолен Герц.Я уже несколько лет слежу за ним в Твиттере (@ethicistforhire), и он всегда пресыщается, когда я ищу содержательные укусы о кажущемся бессмысленным политическом, социальном и экономическом существовании, которое переживают сегодня многие части мира. Герц — доцент прикладной философии в Университете Твенте в Нидерландах и написал три книги, две из которых посвящены нигилизму: одна называется Нигилизм и технологии (2018), а последняя просто Нигилизм (2019).В качестве предисловия к нашему разговору, который состоялся примерно через месяц после того, как желающие и способные во всем мире начали #StayHome, недавний актуальный твит от него, чтобы структурировать ваш день изолированно:

“Процедура карантина:

Утро: Социальное дистанцирование
Полдень: Ментальное дистанцирование
После полудня: Духовное дистанцирование
Вечер: Телесное дистанцирование
Ночь: Экзистенциальное дистанцирование ”

Интервью: Вес Дель Вал

Каково быть давним сторонником и историком нигилизма в момент, когда так много людей видят, как повседневные удобства и модели их жизни радикально меняются, превращаясь в неприятные реальности, с которыми они никогда не могли себе представить, что им придется столкнуться?

Нынешний кризис с коронавирусом, безусловно, показывает, насколько важно понять нигилизм и признать его распространенность.Если мы понимаем нигилизм как способ уклониться от реальности, тогда мы можем увидеть нигилизм как способствующий как причине кризиса, так и тому, как люди реагируют на кризис. В Китае, США, Великобритании, Бразилии и других странах мира мы можем найти как правительства, так и граждан, которые нигилистически отреагировали на первоначальные сообщения о коронавирусе. Реакция на коронавирус во многом аналогична повседневной реакции на смерть: как на то, о чем нам не нужно беспокоиться, поскольку сейчас это случается только с другими людьми и произойдет только с нами, когда мы будем достаточно взрослыми, чтобы действительно нуждаться в этом. беспокоиться об этом.И точно так же, как мы поручаем другим беспокоиться о смерти за нас (например, военным профессионалам), пока мы отвлекаемся, мы теперь поручаем другим беспокоиться о коронавирусе за нас (например, медицинским работникам), пока мы отвлекаемся.

Каково настроение в отношении того, на кого вы подписаны и с кем взаимодействуете в Твиттере? Я чувствую, что нигилисты могут реагировать на все это совершенно иначе, чем основная пресса и массы, которые ее потребляют.

Я слежу за множеством людей в Твиттере, поэтому вижу самые разные ответы на коронавирус.Есть те, кто, как Кассандра в Гомере Илиада , месяцами пытались поднять тревогу по поводу коронавируса, а теперь проводят свои дни, сетуя на то, сколько времени было потрачено впустую. Есть те, кто возмущен некомпетентностью правительства и видит в коронавирусе шанс на революцию. Есть те, кого выгорели новости и которые либо хотят выразить свое разочарование, либо хотят быть оптимистичными и поделиться видео с кошками. Есть те, кто пытается быть продуктивным, есть те, кто пытается сказать всем, чтобы они перестали так стараться, чтобы быть продуктивным.Есть те, кто хочет плакать, и те, кто хочет смеяться, но в основном те, кто хочет кричать.

Да, похоже, это соответствует тому диапазону ответов, который мы все видим в Интернете. Я знаю, что они «такие же, как ты и я», и нигилизм не предполагает формализмов или вероучений, но я надеялся, что нигилисты могут вообще оказаться в уникальном, даже просвещенном плане среди такой мрачности. Я ошибаюсь?

Пожалуй, наиболее очевидный нигилистический ответ на коронавирус в Твиттере исходил от сторонников Трампа, которые очень быстро перестали утверждать, что коронавирус — это обман, и стали утверждать, что смерть не так уж плоха.Вера ни во что позволяет легко противоречить самому себе, не чувствуя когнитивного диссонанса, и Twitter — отличный способ увидеть это в действии.

@ethicistforhire, 7 апреля 2020 г. «#Selfie #DressedUpFromTheWaistUp»

Представьте себе генерального директора, профессионального спортсмена или политического кандидата, признающего себя нигилистом. Я чувствую, что человек, говорящий смешанной толпе на званом обеде, что он нигилист, получит примерно такую ​​же реакцию, как и высказывание о том, что он занимается зоофилией, обезглавливанием видео или расистскими шутками.Почему так много людей боятся того, что означает нигилизм, и почему общественная стигма так прилипает к нему? Думаете ли вы, что нигилистов гораздо больше, чем когда-либо публично признают это?

Трамп публично признает, что он нигилист каждый день. Похоже, до сих пор для него это была довольно успешная стратегия.

Да, я не возражаю относительно его действий, но, насколько мне известно, он никогда не использовал это слово о себе, и, честно говоря, он, вероятно, даже не мог его произнести по буквам. Я по-прежнему думаю, что ни один лидер, общественный деятель или кто-либо, кто боится потерять деньги, возможности или влияние, тоже не будет использовать это слово.Итак, возвращаясь к стигматизации, окружающей это, видите ли вы время, когда нигилизм открыто провозглашается значительными людьми?

Это правда, что Трамп никогда не называл себя нигилистом — он просто говорит как один и действует как один. Но его неоднократные утверждения, что американцы должны пробовать непроверенные препараты, потому что «что вам терять?» это примерно то же самое, что сказать, что вы нигилист. Принимая во внимание ответ первой леди в куртке с надписью «Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НЕ ЗАБОТИТСЯ, ДЕЛАЙ?», Легко увидеть, что люди будут возмущены, если общественный деятель признает их нигилизм.Но в то же время он может быстро исчезнуть, как, кажется, произошло с Меланией, просто заявив, как делают многие нигилисты, что все это «просто шутка» или «недоразумение».

Когда в истории, по вашему мнению, нигилизм оказал самое сильное влияние? Почему так много людей, кажется, верят, что жизнь имеет смысл, а не противоположную точку зрения?

Сильнейшее влияние нигилизма исторически должно было быть в России в 19 веке просто из-за того, что были политические активисты, которые называли себя нигилистами.Они стремились уничтожить то, что они считали деспотическими и тираническими элементами русской традиции, и это разрушение осуществлялось в основном посредством политических убийств, кульминацией которых стало убийство царя в 1881 году. Так что примерно в то же время, что и в Германии, у вас есть Ницше. Если написать «то, что меня не убивает, делает меня сильнее», у вас есть группа в России, которая претворяет эту идею в жизнь, применяя ее не только к себе, но и к обществу в целом.

@ethicistforhire, 23 марта 2020 г. «Мне сложно выбрать кружку для своего онлайн-обучения… »

Каковы основные различия между нигилистами, пессимистами и циниками?

Нигилисты избегают реальности, пытаясь ее разрушить или игнорируя. Но и пессимисты, и циники противостоят действительности. Пессимисты склонны сосредотачиваться на отрицательных аспектах реальности, в то время как циники склонны более конкретно сосредотачиваться на отрицательных аспектах человечества. Нигилисты склонны сосредотачиваться на идеалистическом мышлении и утопическом мечтании и видят в оптимизме причину игнорировать пессимизм и цинизм как излишне мрачные.

Как сегодняшняя молодежь занимается нигилизмом, как профессор, по сравнению с тем, когда вы были в школе? Поскольку вы написали об этом книги и официально обсуждаете это как часть своей работы, чего не делают многие другие нигилисты, какой процент населения, по вашему мнению, больше верит в нигилизм, чем, скажем, в экзистенциализм?

Когда я учился в школе, Интернет только зарождался. Поэтому мы проводили дни, наблюдая, как другие люди играют в видеоигры, глядя через плечо, вместо того, чтобы смотреть их на YouTube.Другими словами, нигилизм не изменился настолько, насколько изменились возможности для нигилизма. Следовательно, я не уверен, что экзистенциализм действительно существует сегодня, кроме как чего-то, о чем можно нигилистически притвориться, чтобы его заботить, наблюдая что-то вроде The Good Place .

Итак, вы бы сказали, что нигилизм остается довольно маргинальным среди своих приверженцев? Я просто пытаюсь понять, насколько надежным, по вашему мнению, является сегодняшняя молодежь, поскольку это не новая концепция, но она может быть привлекательной, когда вы сталкиваетесь с нашим современным миром.И как вы думаете, приобретает или теряет верующих от юности до старшего возраста на основе вашего сценария смерти, приведенного выше, или, скажем, таким образом, что люди в целом становятся более консервативными с возрастом?

Нигилизм, кажется, становится все более популярной концепцией в Интернете, поэтому я полагаю, что все большее число современной молодежи чувствуют себя комфортно, называя себя нигилистами. Вопрос, конечно, в том, что, по их мнению, означает эта концепция? Многие, вероятно, не согласятся с моим определением нигилизма и заявят, что его следует рассматривать как отказ от ложных убеждений, а не как уклонение от реальности.Проблема, конечно, в том, что подростковый бунт часто может закончиться не революцией, а конформизмом. Я думаю, это помогает объяснить, почему люди становятся более консервативными по мере взросления, поскольку они все больше и больше сосредотачиваются на защите позиций, с которыми они привыкли идентифицировать себя, и поэтому думают, что они все еще ведут интеллектуальные дебаты с критиками, хотя на самом деле они » вовлечены в экзистенциальную самозащиту.

@ethicistforhire, 22 марта 2020 г. «Я пытался сказать овцам, что они не остаются в социальном отдалении друг от друга, но они просто не слушали.Думаю, это должно быть то, что чувствовал Ницше … »

Стереотип гласит, что нигилистов гораздо больше мужчин, чем женщин. Почему так было исторически и так ли это до сих пор?

Нигилизм можно рассматривать как нечто, что нужно иметь достаточно привилегий, чтобы наслаждаться, поэтому в патриархальном обществе намного легче быть нигилистом, если вы мужчина. Русские нигилисты, например, были революционно разрушительными в пользу крепостных, потому что крепостные были слишком заняты крепостными, чтобы сами быть революционерами.

Многие общества все еще в значительной степени патриархальны, другими словами, большинство нигилистов по-прежнему мужчины?

Да. И, конечно же, поскольку нигилизм часто приводит к цеплянию за традиции, не только патриархальные общества порождают нигилистических людей, но и то, что нигилистические мужчины увековечивают патриархат в обществах.

В чем основные отличия нигилизма сегодня от того, что было в прошлом? Существует ли разновидность нигилизма 21 века?

Я думаю, что основная разница в сегодняшнем нигилизме заключается в степени.Технологии 21 века не только упрощают сегодня нигилизм, но и делают его более нормальным, чтобы быть нигилистом сегодня. Только подумайте об успехе Netflix and Chill. Или успех Трампа.

Какую роль играет постоянная эволюция технологий в том, как люди реагируют на идею о бессмысленности жизни?

Technology помогает нам рассматривать каждую проблему как нечто, что необходимо решить технологически. Следовательно, сама жизнь становится проблемой, которую нужно решать технологически.Это привело к появлению таких движений, как трансгуманизм, смысл которых следует искать не в жизни, а в мечтах о бессмертии.

Что из нигилизма имеет для вас меньше всего смысла?

Нигилизм в целом имеет для меня смысл, поэтому я так много времени думал об этом и писал об этом. Но есть определенные способы претворения нигилизма в жизнь, которые для меня не имеют особого смысла, например, популярность смотреть, как другие играют в видеоигры онлайн, что по какой-то причине нравится даже моему сыну.

Какой великий нигилистический афоризм может сделать тех, кто категорически не согласен с нигилистической точкой зрения, более непредубежденными?

Первый нигилистический афоризм, который приходит на ум: «Не волнуйся, будь счастлив». Трудно не согласиться, пока вы не начнете спрашивать людей, что они имеют в виду под словом «счастливые».

@ethicistforhire, 25 марта 2020 г. «Текущее настроение:»

Категория: Нигилисты | Вики Сообщества | Фэндом

“	Зачем создавать, когда будет только разрушаться? Зачем цепляться за жизнь, зная, что ты должен умереть?	„
	~ Палаццо Кефка

“	Каждое принимаемое нами решение бессмысленно.Потому что где-то на параллельной Земле мы уже сделали противоположный выбор. Мы ничто. Меньше, чем ничего.	„
	~ Owlman

Нигилисты — это персонажи, которые верят, что существование жизни не имеет целей, ценностей или значений, включая их собственные. Нигилисты не верят в мораль, и все правила и / или кодексы, которым они следуют, являются поверхностными или по практическим причинам.У них обычно нет конкретных долгосрочных целей, они опускаются до всех уровней порочности для достижения своих произвольных целей и часто являются социопатами и / или склонны к суициду. Они могут пересекаться с социальными дарвинистами и предвестниками возрождения, а также через общие убеждения в достижении «конца времен» и предоставлении другим или самим себе осколков, оставленных созданным ими беспорядком.

Большинство нигилистов хотят уничтожить все, что существует, или, по крайней мере, все, что они могут разрушить.Что делает их одними из самых опасных и непредсказуемых злодеев, так это то, что им нечего терять, даже свою жизнь. В высшей точке они становятся катаклизмами из-за желания буквально стереть все, что они считают нужным. Как и многие могущественные и далеко идущие злодеи, они могут просто воплотить свои извращенные мечты в реальность. Однако важно отметить, что не ВСЕ нигилисты будут так поступать, но в основном будут действовать более зловещие или деструктивные.

Примеры: Кефка Палаццо, Норман Стэнсфилд, Рекс Дангервест, Дома, Сеймур Гуадо, Исаак Рэй Перам Уэсткотт, Совман, граф Блек, Алый король, Мефилес Темный, Йохан Либерт, Тайлер Дерден, Винсент, Гаку Яширо и Джокер.

Банкноты

• Если злодеи кажутся нигилистами, но в то же время ценят свое собственное существование, не подходят для (например, Билл Сайфер, Медведь Лоц-о-Хаггин, Кецилий, Генри Эванс, Эволт, Айвор, Диментио, Сестра Юлдуз, Курильщик сигарет, Лорд Шен, Черный смоль, Гарет, Король крыс (2012), Эго и Флауи), вместо этого они должны быть отнесены к Трудам, Эгоистам и / или Мизантропам.
  • Трусы НИКОГДА не подпадают под эту категорию, потому что трус очень дорожит своей жизнью, в отличие от нигилиста, которому все равно.Эти двое также являются полярными противоположностями. Однако иногда трус склонен к самоубийству.
• Высокомерные злодеи не могут быть квалифицированы, потому что высокомерные злодеи чрезмерно гордятся собой и хотят достичь своих целей, но при этом остаться в живых, тогда как нигилисты думают, что вся жизнь бессмысленна , включая их собственные .
• Не все нигилисты по своей природе деструктивны или хаотичны, некоторые могут быть нейтральным злом, если у них есть какая-то цель, которая принесет им пользу, в то время как другие могут быть законным злом, если они все еще угнетают других со своими собственными стандартами.
• Если злодей показывает ликование только во время своей смерти и / или сопротивляется до конца (например, Барсук и Блофельд), он не соответствует требованиям .

  No related posts.