Русофобия – что это? Кто такой русофоб?

В последние годы в интернете в пылу обсуждения чего-нибудь российского нередко проскакивает обвинение в русофобии. Но что такое русофобия, и кто такой русофоб, говоря простыми словами?

Слово «русофобия» образовано от «рус» (русский) и «фобос» (страх). Если делать дословный перевод, то русофобия – это боязнь русских. Но в данном случае это не совсем соответствует действительности. Как и в случае с термином «гомофоб», подразумевается не страх, а предвзятое, подозрительное, неприязненное и враждебное отношение.

Говоря простыми словами, русофобия – это неприязнь, враждебное отношение или ненависть к России и русским людям. Именно в таком ключе сейчас употребляется данное слово. Соответственно, русофоб – это человек, который ненавидит или презрительно относится к России и русским.

Если по телевизору русофобами обычно называют иностранных граждан, которые нелицеприятно высказываются о России, то в глобальной сети всё значительно сложнее. В российском сегменте интернета русофобами называют самих русских, которые недовольно чем-либо, связанным с Россией. И в этом, на самом деле, есть доля правда. Дело в том, что у многих россиян (не безосновательно, нужно признать) сложилось негативное мнение о российской продукции, действиях правительства, законодательной, судебной и исполнительной власти.

• Не нравится политика президента? Русофоб!
• Не нравится новая российская комедия? Русофоб!
• Не любишь союзников из России в компьютерных играх? Русофоб!

Русофоб – полная противоположность фанатичному патриоту, который изначально любит всё русское, будь то товар сомнительного качества или нарушающий конституцию законопроект государственной думы.

Именно фанатичные патриоты наиболее часто прибегают к термину «русофоб», чтобы подчеркнуть то, что человек плохо отзывается о российском продукте (товаре, услуге, политике и т.п.) не потому, что он объективно плохой, а лишь потому, что он произведён в России.

Русофобия как универсальное объяснение — Ведомости

Слово «русофобия» как универсальное объяснение причин внешнеполитической напряженности окончательно перекочевало в лексикон первых лиц страны с маргинальной еще недавно периферии. Теперь к этому объяснению прибегают не только российский МИД и лояльные Кремлю СМИ, но и сам президент, впервые – и сразу четырежды – употребивший его в ходе своей недавней большой пресс-конференции. Его популярность отражает уровень понимания российской властью происходящего в мире и ее попытки разделить ответственность за свою внешнюю политику со всем населением страны в расчете на мобилизующий эффект.

До 2014 г. упоминаемость слова «русофобия» в российских общественно-политических СМИ (федеральные и региональные пресса, ТВ, онлайн-медиа) была, подсчитала «Медиалогия» для «Ведомостей», минимальной, что закономерно: идея русофобии, как правило, не выходила за пределы националистически настроенных групп. Заметный рост упоминаемости в медиа начался с евромайдана в Киеве, продолжился в момент присоединения Россией Крыма и после начала войны на востоке Украины. За четыре года месячная упоминаемость русофобии в СМИ, по данным «Медиалогии», выросла более чем в 4 раза – с 311 в январе 2014 г. до 1328 в декабре 2018 г., с отдельными пиками в моменты обострения внешнеполитической обстановки. Первый из таких пиков пришелся на март 2014 г., когда в Госдуму был внесен закон, предусматривающий штрафы за «пропаганду русофобии», который, несмотря на рост популярности слова, так и не был принят.

Нынешняя «русофобия» в отличие от «русофобии» националистов – это характеристика исключительно внешних сил: на Украине, в странах Западной и Восточной Европы, США. Тон здесь задает МИД: поиск на его официальном сайте показывает, что в период с 2014 по 2018 г. официальный представитель министерства объяснял какие-то события в мире русофобией 54 раза (особенно часто – в 2018 г., а до того только дважды – в 2007 и 2009 гг.). В целом в разделе «Внешняя политика» «русофобия» встречается 171 раз, в том числе в заявлениях министра Сергея Лаврова и представителей России в Совбезе ООН.

Для президента слово «русофобия» тоже не чужое, но до недавнего времени, как следует из материалов официального сайта президента, ему приходилось его чаще слышать (в основном от лидера КПРФ Геннадия Зюганова, приравнивающего русофобию к антисоветизму), а не произносить. 2018 год стал для Путина в этом смысле переломным: сразу в пяти выступлениях за год президент ссылается на русофобию как объяснение происходящему в мире. На декабрьской пресс-конференции 2018 г. произнес его 4 раза: дважды – характеризуя украинские власти, по одному разу – говоря о западных санкциях из-за отравления Скрипалей и о политиках Восточной Европы.

Что понимает российский политический истеблишмент под русофобией? Сам Путин сравнивал ее с антисемитизмом, а председатель Госдумы Вячеслав Володин объяснял ее «патологической» и «генетической» нелюбовью Запада к славянским народам. В головах представителей власти русские – это евреи XXI в., новая гонимая и стигматизируемая нация, которая отождествляется с государством, объясняет политолог Евгений Минченко. Если это так, то востребованность русофобии свидетельствует о снижении политической адекватности руководства и способности здраво осмыслить происходящее.

«Русофобия» – чисто политическое понятие, выдуманная пропагандистская конструкция, изначально использовавшаяся «патриотами» внутри России для маркировки «национальных врагов», считает профессор Высшей школы экономики Иосиф Дзялошинский. Но если раньше русофобами в стране называли всех, кто не согласен с курсом Путина, то теперь это маркировка уже чисто внешняя. Сегодня Россия в западных СМИ действительно часто упоминается в негативном ключе, но в конкретных событийных контекстах: Украина, Крым, Сирия, провокационные выступления Путина, говорит Дзялошинский. Речь не идет о тотальном неприятии страны и ее жителей, о чем свидетельствуют, например, слова экс-главы МИД Великобритании Бориса Джонсона, который, говоря об антироссийских санкциях, специально пояснял, что действия британских властей направлены против Кремля, а не против россиян. Российские же власти, напротив, стремятся разделить ответственность со всем населением, акцентируя внимание на национальной основе внешней критики российской политики.

У «русофобии» есть и другая важная черта-маркер: это слово, по сути, ставит точку в объяснениях – дальше в проблеме, событиях уже можно и не пытаться разбираться. Аудиторию выводят на линию фронта: либо ты с «нами» – правильными, положительными, либо с плохими «русофобами», что должно служить дополнительным ресурсом для мобилизации сторонников власти и их сплочения в осажденной крепости. Поддержка власти действительно нужна – среди россиян наметились политические разброд и шатания, но вряд ли заклинание про русофобию поможет.

Русофобия — это… Что такое Русофобия?

О русофобии — хладнокровно — РИА Новости, 07.06.2008

Кстати, если уж о том зашла речь, любопытно проследить, как Запад наступает в течение многих веков на одни и те же грабли. Всякий раз, когда Россия переживает самые тяжкие времена, западные политики, сочтя Россию уже умершей, начинают всерьез рассуждать о ее вивисекции, и, наоборот, когда «скончавшаяся» Россия неожиданно  открывает глаза, Запад впадает в смертельный испуг и истерику. Так было во времена Смуты, когда русскую землю пытались разделить на части поляки, шведы и англичане. При царе Алексее Михайловиче, когда Россия все еще была ослаблена, Западная Европа ради сохранения мира в собственном доме определила зоны экспансии для основных европейских держав: наша родина, согласно этому «мирному плану»,  отходила шведам. Единственное, что не учел немецкий философ, математик, юрист и теолог Готфрид Лейбниц – автор этого остроумного плана — это рождение Петра Великого. К концу  царствования Петра Швеция перестала быть великой державой, Россия стала уже империей, а русский солдат напугал Европу до такой икоты, от которой она не может избавиться и по сию пору.

Потом было поражение в Крымской войне, которое, как показалось многим европейским политикам, навечно закрепило отставание русских от остального мира, однако пришли либеральные реформы Александра II, которые вновь подняли Россию с колен. Позже случилась первая мировая, революция, гражданская война, и тут же снова появились планы Черчилля навсегда покончить с Россией, расчленив ее на куски. И этот проект закончился провалом, вместо этого возник опять напугавший западноевропейцев чуть не до смерти Советский Союз. Наконец, распад  СССР породил на Западе новые надежды, а появление у российского руля Путина — новые разочарования: ненависть вперемешку со страхом. Приведу типичную на Западе точку зрения, высказанную одной из итальянских журналисток: «СССР считался страной, погибшей навсегда. Недавнее появление России в роли национального государства стало громом среди ясного неба». И это еще сеньора не знала, что портфель заказов российских оборонных предприятий в прошлом году вырос на 61%, как на днях сообщил президент РФ. Гром  был бы просто оглушительным. 

Короче говоря, мы имеем дело с  déjà vu: точно так же писали в Европе и после Смутного времени, и после Крымской войны, и после революции 1917 года.

Конечно, тот факт, что вместе со страхом перед русским медведем, чья пасть находится в Европе, а хвост расположился на Дальнем Востоке, одновременно появляется и русофобия, не радует. Но лично я, если уж приходится выбирать,  предпочитаю все-таки сильную Россию с нагрузкой в виде русофобии, чем шкуру российского медведя над камином в каком-нибудь западном кабинете, которую хозяин, гордо показывая гостям, ласково чешет за ухом. Не испытывая при этом никакой  русофобии!

Есть ли какие-то средства, которые бы обеспечивали на Западе хотя бы нечто среднее между патологическим страхом перед русскими и не менее патологическим презрением к ним? Думаю, есть. Все перечислять не буду. Но об одном стоит сказать обязательно.  Необходимо, наконец, раз и навсегда расчистить те исторические завалы, в которых действительно виноваты русские. Можно вспомнить, скажем, российско-польские трения из-за Катыни. То, что сталинский режим совершил злодеяние, известно целому миру, но Россия, в том числе и современная, никак не найдет в себе мужества сказать полякам всю правду об этой трагедии. Если нужно, еще раз принести официальные извинения,  а главное передать, наконец, Варшаве все находящиеся в нашем распоряжении документы. В конце концов, там есть еще живые родственники погибших, которые имеют полное право знать, как умерли их близкие. Почему это не сделано до сих пор, понять не могу, тем более, что преступление совершено не нынешним поколением, а принципиально другим, сталинским  режимом. 

Вместе с тем, отдавая необходимые долги, на мой взгляд, ни в коем случае нельзя забывать и о наших собственных претензиях. В отличие от соседей, мы слишком легко прощаем, а это отнюдь не способствует уважению к России. Да, была Катынь. Но до нее была не менее страшная судьба русских пленных, попавших в руки к полякам после провала знаменитого броска Тухачевского на Варшаву. Тому, как обращались с этими пленными, есть свидетельства, причем как в самой России, так и на Западе. Отдел помощи военнопленным в Польше Американского союза христианской молодежи 20 октября 1920 года отмечал, что русские военнопленные содержались в невыносимых условиях: в помещениях, абсолютно не приспособленных для жилья, без мебели, спальных приспособлений, а главное – без стекол в окнах, несмотря на холода. У пленных не было обуви, одежды, медикаментов, не хватало медицинского персонала, питания. Все вышеизложенное, делают вывод американские наблюдатели, приводит «к быстрому вымиранию военнопленных». Умирали действительно тысячами. Недаром львовская газета «Вперед» 22 декабря 1920 года называет лагерь Тухоль, о котором и идет речь, «лагерем смерти». Таким образом, Катынь и Тухоль стоят рядом. Так и надо к этому относиться и требовать от поляков покаяния за варварское обращение с русскими. Кстати, чтобы не было иллюзий. Примерно так же, как с пленными красноармейцами, обращались и с белой армией Юденича, вынужденной отступить в Прибалтику. Через границу пропускали мелкими группами, потом отбирали оружие, еще через километр все ценные вещи, а затем и одежду. Так что били не по «идеологическому паспорту», а просто по русскому лицу. Защищая своих предков, подвергнутых издевательствам, мы добиваемся не только справедливости, но и уважения к себе. Человек, не помнящий родства, уважения не заслуживает.

Впрочем, даже то, что сказано выше о русофобии, лишь небольшая капля в пробирке — мельчайший осколок от огромного айсберга.

К тому же есть еще самая главная проблема, без решения которой бороться с русофобией бессмысленно. Этой проблемой являемся  мы сами: наш уровень жизни, наша культура, уровень развития нашего гражданского общества, наша внутренняя и внешняя политика, наша военная и экономическая мощь. Слабый – всегда объект для издевок: такова, к сожалению, человеческая натура.

Любые контрмеры — хотя без них будет только хуже — какими бы изощренными и умелыми они ни были, все равно не заменят того, о чем я говорю. Так что, прежде всего, для борьбы с русофобией нам всем требуется здоровая и сильная Россия. То, что в такой стране и жить приятнее, само собой разумеется.

Старая премудрость гласит: чтобы тебя уважали окружающие, начни для начала  уважать себя сам — за дело, что ты создал своими руками. 

А там, глядишь, пересмотрят свои взгляды на русских даже привередливые финны. 

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции 

Трудно ли любить Россию во времена моды на русофобию — Российская газета

Любить. Встретить в России невесту, был высланным во Францию накануне свадьбы. Пережить арест невесты, писать ей письма в лагеря. Встречать в Женеве всех высланных или просто приезжающих из России поэтов, писателей и мыслителей. Объяснять Франции Солженицына. Стать героем фильма Андрея Смирнова «Француз». Изъездить Россию вдоль и поперек. Ходить по канавке в Дивеево. Понимать смысл абсолютно русских слов, которые не все русские понимают. Чем должна закончиться такая судьба? Представьте себе — любовью к России. Трезвой, честной и верной. Александр Архангельский назвал книгу о Нива «Русофил». Почему русофилом быть лучше, чем русофобом? Почему надо уметь не только помнить, но и забывать? Как любить другого человека, культуру, страну, не будучи с ними согласным? О феномене Жоржа Нива наш разговор с автором книги.

Судьба вырастает и из анекдота

Мы сейчас чаще ведем разговоры о русофобии, а тут герой — русофил. Причем никогда не теряющий трезвый взгляд на Россию и всегда сохраняющий юмор…

Александр Архангельский: Сегодня, действительно, больше борются с русофобией. И это не только наше занятие. В Швейцарии недавно вышла книга очень известного журналиста Ги Меттана «Россия — Запад: тысячелетняя война. История русофобии». Но борьба со злобной русофобией часто озлобляет нас самих.

Русофилами же становятся не за деньги и не за славу. Ими становятся, как влюбляются. Мы же влюбляемся не потому, что он (она) самый лучший? Любовь возникает потому, что мы совпали. Как два пазла. Так Нива совпал с Россией.

Как это случилось?

Александр Архангельский: Обычно самое главное совпадение, как и настоящая влюбленность, случайно. У Нива не было никаких предпосылок стать русофилом. Никто в его семье не был связан с русским миром, литературой, историей. По материнской линии все математики, по отцовской — латинисты. Дедушка — архитектор и муниципальный политик. И это не Париж, где полно русских эмигрантов, а холмистая, горная французская провинция, где почти невозможна встреча с носителем русского языка. Но она произошла. Не с интеллектуалом — с переплетчиком, занесенным с Кубани во Францию вихрями революции и Гражданской войны. Говорившим с диким оканьем и гэканьем. Маленький Жорж, начав читать рассказы Толстого, произносил «ховорыл». Да еще с французским акцентом. Выходило что-то анекдотическое. Но из этого анекдота, как часто бывает в жизни, родился сюжет судьбы.

Начатое переплетчиком Георгием Георгиевичем довершила встреча с Пьером Паскалем, тоже странная. Застряв в Советской России осколком французской военной миссии, став французским большевиком, историк Паскаль нашел себе здесь особый предмет внимания — протопопа Аввакума.

Русофилами становятся не за деньги и не за славу. Ими становятся, как влюбляются. Любовь возникает потому, что мы совпали. Так Нива совпал с Россией

Вечное напоминание нам, что не только внешние успехи правят миром, но и напряженное внутреннее упорство.

Александр Архангельский: У Паскаля Аввакум как-то совместился с большевизмом как мечтой об апостольской утопии.

И вот Аввакум со своей страстью идти до конца за своей идеей и повел за собой Пьера Паскаля, сделав отцом-основателем французской славистики 20 века и, конечно, русофилом. А Пьер Паскаль повел Жоржа Нива.

У молодого Виктора Шкловского была брошюра «Воскрешение слова». Может быть, надо воскресить слово «русофил». Заляпанное и заметенное, с одной стороны, иронией (быть русофилом в интеллигентской среде это как быть слегка дурачком), а с другой — идеологической пылью (русофил, значит хороший, правильный, «наш»). Вот не «наш», и без иронии.

Нива русофил, не потому что мы прекрасны. А потому что он любит.

Его любовь не слепа. Он очень жестко отзывается о многом в России и русской культуре. Но это жесткость любви. Тому, кого любим, мы иной раз что-то говорим прямее, чем говорят нелюбящие его. Но если говорим с любовью, то у этого иное звучание. Любовь всегда предполагает сожаление о чем-то неполучившемся, и никогда — презрение, которое принижает человека (культуру, страну).

Это просто на словах, но непросто прожить с этим целую жизнь. Не изменив. А Жорж — очень верный человек — с темой своей жизни не расставался никогда. Ни с людьми, ни со страной.

Анти-Кюстин

Нива нам, как исторический подарок? Своего рода анти- де Кюстин, которого Нива вспоминает в книге в связи с «Русским ковчегом» Сокурова. Страна, где «недостатка нет только в контрастах», «самое верное будет признать, что вас окружают дикари», «из домашней мебели меньше всего в ходу у русских кровать», «при такой суровой жизни серьезная литература никому не нужна», «в России разочаровываешься во всем» писал французский маркиз, путешествующий по николаевской России в 1839 году и сильно прославившийся описанием своего путешествия.

Александр Архангельский: Кюстин, изрезанный на такие цитаты — это упрощение. И Кюстин — не русофоб, а язвительный критик, и Нива не розовый мечтатель, а трезвый наблюдатель. Просто у Нива другой способ разговора о стране — с любовью, знанием провинции. Но и все с той же, подчас суховатой, жесткостью, которая отличает французский взгляд от русского.

Быть «филом» уж точно лучше, чем быть «фобом». Хотя есть опасность «розовых очков». «Розовые очки» и безумное восхищение всем чужим вредно. Но когда «русофильство» — часть твоей собственной судьбы… Когда ты трезв и при этом пьян (и это не запой, а греческий пир)…

А еще важно выбрать между влюбленностью и любовью. Влюбленность дает эйфорию, но быстро проходит. Любовь эйфории не дает, но живет всегда. И как мы помним из «Послания к коринфянам» «долготерпит». Терпение не предполагает восторга и идеализации предмета любви, зато склоняет принять человека именно таким, каков он есть. Любовь, кстати, совместима со скепсисом. Потому что скепсис — если он не разъедающий, кислотный — помогает долго терпеть. Ты не ждешь и не требуешь, как в юности, от любви всего и сразу, бесконечной героичности, идеальности. Понимаешь, что человек устроен сложно, что он может быть слаб, но все равно любишь. Без этой взаимной тяги и взаимной скептической любви, мир, который и так висит на волоске, распадется. И нам останется презрение, холод, саморазрушение и сплошная политика. Недаром Жорж заканчивает свой рассказ цитатой Вячеслава Иванова: Россия и Европа — как два легких, и если мы будем дышать ими порознь, задохнемся. По обе стороны границы.

А у нас в России много франко-, англо-, германофилов? Они делают погоду?

Александр Архангельский: Англофилами были Набоков, академик Алексеев. Чуковский был американофилом. Пастернак — европофилом, русским по чувству, еврейским по происхождению, европейским по духу. Лев Толстой превратил русскую культуру в мировое явление. Про всемирную отзывчивость Пушкина Достоевский уже все сказал.

Здесь и сейчас с нами живут великие переводчики, такие как Виктор Голышев. И его англо- и американофилия (не политическая — культурная, любовь к американскому строю слова и способу рассказа о жизни) передается нам поверх всех идеологических и политических разделений. А грекофилы Гаспаров и Аверинцев? А Соломон Апт и Леонид Мотылев?

Ольга Седакова — Дантефил.

Александр Архангельский: Да. А что для нас немецкая философия без Бибихина? Хайдеггер же просто заговорил у нас устами Бибихина.

Жорж заканчивает свой рассказ цитатой Вячеслава Иванова: Россия и Европа — как два легких, и если мы будем дышать ими порознь, задохнемся. По обе стороны границы

Важно не только помнить, но и забывать

«Надо частично запомнить свое прошлое, а частично забыть» — говорит у вас Нива. Неожиданно для книги, построенной на воспоминаниях.

Александр Архангельский: Забвение не менее важно, чем память. Но забыть это не значит вычеркнуть из анналов истории. История — знание, которое, к счастью, не зависит от нашей воли. Вспомним памятник Тысячелетию России в Великом Новгороде. Не желая, например, чтобы Иван Грозный был в череде славных имен России (зло не может быть славным), но и не редактируя историю, создатели памятника взяли Адашева и первую жену Грозного Анастасию Романовну. Так эпоха осталась в символической памяти, а Грозный убран на ее обочину. Мне кажется, это пример идеального забвения. Мы помним то, что было, но не чтим.

Если же говорить о личной жизни, и ужасах, которые в ней присутствуют, то иногда надо позволить простить и себя. Нельзя только гордиться или только стыдиться. Надо прощать. Чтобы двигаться дальше. Недаром моя книжка завершается рассказом Нива о Сандармохе, мемориале памяти, который не скрывает ужасы, но становится объединяющей силой. Память должна объединять. В противном случае мы начнем сводить счеты с историей и будет трудно остановиться.

А наш 1937 год? Наталья Солженицына накануне открытия «Стены скорби» подарила нам удивительно точную формулу отношения к происходящему тогда «Знать. Не забыть. Осудить. И простить».

Александр Архангельский: Ну, забыть об этом — значит предать самих себя. Просто сейчас пришло время более спокойного, научного разговора о 20-м веке. Несколько лет назад вышла книга Олега Хлевнюка «Сталин», не возможная ни в советский, ни в постсоветский период. В ней на первом плане выверенная позиция историка — что знаем — чего не знаем, что было — чего не было. По Хлевнюку доносов было меньше, чем принято об этом говорить. Что не отменяет гнусности и подлости тех, кто доносил.

Мы не можем построить свою модель отношения к истории по модели, к которой иногда прибегают в Восточной Европе: мы хорошие, но к нам пришли плохие (советские) и заставили нас тоже быть плохими. И сразу становится ясно, как быть с коммунистическим прошлым и с теми, кто работал на него. Но к нам точно никто не приходил со стороны и не заставлял. В большинстве семей есть и пострадавшие, и преследовавшие. Нельзя разделиться на чистых и нечистых. Но можно жить и помнить. И что-то себе эмоционально простить. Не допуская амнезии (отрубило и все), но избегая надрыва. Например, проект «Последний адрес» не предполагает, что увидев на домах таблички-напоминания об уведенных из них в 30-е годы людях, мы станем рвать на себе рубаху и посыпать волосы пеплом. Но надо жить среди этих…

…знаков.

Александр Архангельский: Да. Среди знаков, которые не бьют каждую секунду по больному, но и не дают сказать, что этого не было.

Паромщик культур

Жорж Нива помогал устроить судьбу людям, уехавшим или высланным из позднего СССР, в книге есть их замечательные портреты — от Солженицына до Эткинда.

Александр Архангельский: Поколение уезжавших из СССР в 70-80-е годы считалось антисоветским, но иногда на самом деле было советским. Советская реальность была его вторым легким, ну или кислородной маской. И когда они приезжали на Запад, обнаруживалось, что если не подключить советскую кислородную маску, им не хватит воздуха. Многие были не адаптируемы. В книге есть довольно страшный рассказ Нива о Краснове-Левитине, погибшем при непонятных обстоятельствах. Вроде бы и деньги на жизнь у него были, а вписаться в нее он не мог. И так у многих, за редким исключением, когда люди уезжали вовремя, в молодости, и готовясь к этому, как Бродский. Ну или осознанно настраивались жить в вакууме своих великих замыслов и обходиться без больших контактов с окружающей реальностью, как Солженицын. Но не всякий может быть отшельником. Даже культурным.

Так что у разрубивших свою судьбу надвое, могла начаться трагедия, если не помочь им воссоединить свои жизни «до отъезда» и «после». И Нива стал таким воссоединяющим человеком. И Русский кружок, и русский мир Женевы, который он создал, очень многим помог. Эткинду, например, сразу получить постоянное место в университете в Нантере. А Синявскому, живущему советским контекстом и постоянно выясняющему отношения с русской диаспорой, выйти из этого вакуума. И так было не только с «уехавшими», но и с приехавшими в гости, с лекциями. Например, с Валентином Распутиным.

Нива очень точно и не насмешливо называет его «русским неевропейцем». А Астафьева с Распутиным непривычно не «деревенщиками», а писателями-экологистами.

Александр Архангельский: Да. Расскажи сегодняшним молодым про главное общественное деяние Распутина — борьбу за Байкал, и он им покажется абсолютно современным. А у Астафьева в Овсянке мы с Жоржем были. Видели его соседей, и несмотря на все его легенды об Овсянке, понимали, что он там, конечно, был чужой. И эта драма гораздо интереснее рассказанных им легенд.

Жорж и по канавке в Дивеево ходил. Вроде бы протестант со всей его протестантской рациональностью, но с желанием быть с теми, кто тебе интересен. И с живым отношением.

Астафьев, кстати, тоже не европейский был человек, и конфликтный, суровый — но живой. К людям, к культуре лучше подходить не с точки зрения «правильно или неправильно?», а с точки зрения «живой или мертвый?». Нива приемлет все живое. А потом уже разбирается, что из этого ему близко, а что нет.

Нива русофил, не потому что мы прекрасны. А потому что он любит. Иногда он жестко отзывается о многом в России. Но это жесткость любви. Тому, кого любим, мы иной раз что-то говорим прямее, чем говорят нелюбящие его

Стать крестиком на ткани

«Ученому редко выпадает романная жизнь», пишете вы в предисловии. Но у вашего героя она романная. Он любил дочь Ольги Ивинской Ирину, был выслан из СССР накануне ее ареста. Потом война в Алжире, ранение, Сорбонна, диссиденты, Солженицын. И фильм Андрея Смирнова «Француз» — косвенное свидетельство романной жизни героя. И дом Нива в предместье Парижа, где жили мушкетеры и вы — во всем, от рисунка Марка Шагала и литографий гор до того, как он сажает за стол и кормит, оставляет ощущение, что ты попал в роман. Почему вы выбрали для книги жанр саморассказа?

Александр Архангельский: Роман, в том числе автобиографический — это что-то слишком понятное, устоявшееся. Мой же текст сделан в жанровой традиции исповеди, до сих пор находящейся на обочине литературного процесса. Хотя жизни в ней не меньше, а может быть и больше, чем в романе.

Мы живем в короткое время. А жизнь при этом становится все дольше. И вот вопрос, как — не растягивая и не увязая в подробностях — рассказать о долгой и ясной жизни.

Я решил рассказать вот так. Спрятав автора в тень героя. Я в очень многих случаях затирал себя ластиком. Тень так тень. Тень, конечно, в русской, и европейской традиции — отрицательный образ. Но мне кажется, что и положительный. Читатель, ощущая героя как автора, остается с ним один на один. Я — раз я тень — не мешаю, не лезу, не встреваю.

У такого текста есть какая-то — для меня очень важная — энергия неочевидности. Как летчик в «Ночи» у Пастернака «Он потонул в тумане, исчез в его струе, став крестиком на ткани, и меткой на белье».

Прекрасная Ольга Ивинская, последняя муза Пастернака, с Жоржем, еще возможным зятем. Фото: Из личного архива

Но при этом в «Русофиле» много эскизности и непрорисованных деталей. Не «картина маслом».

Александр Архангельский: Ну «картина маслом» это скорее из галереи Измайлово. Моя же книга ближе к современному актуальному искусству, где документ часто превращается в художественное повествование, а художественное повествование в документ. И конечно, тут наброска должно быть больше, чем прописанных деталей.

К тому же мои герои — и Теодор Шанин, и Жорж Нива — сами писали или пишут мемуары. И в них они все и сохраняют до мельчайших деталей. А моя книга рассчитана на то, что вы не знаете, кто такой Жорж Нива.

Я осознанно иду на сочетание эскизности с подробной проговоренностью, на перепады между маленькими и большими эпизодами. Потому что главное для меня — раскрыть характер, миросозерцание, а также способ мыслить и переживать моего героя. Жорж человек сдержанный. Но я не стал по-журналистски выгрызать из него что-то неизвестное, а старательно шел по следам. И если видел, что он что-то не хочет раскрывать, не раскрывал.

И в книге главным становится присутствие героя — здесь, сейчас, с нами.

Александр Архангельский: Да. Это лирическая повесть про то, как я живу — с этим опытом — здесь и сейчас, сию минуту. В ней нет ностальгии. Нет ярости. Но есть глубина и открытые двери.

В книге можно найти замечательные афоризмы. Например, Нива говорит, рассказывая о Солженицыне: «Запад вообще-то ценит бесстрашие и чувство юмора». У вас есть любимый афоризм?

Александр Архангельский: Я избаловался общением с Нива до такой степени, что не очень их фиксирую. Но, пожалуй, мне нравится: трудновато жестко управлять народом, у которого 400 сортов сыра. Вениамин Борисович Смехов мне вчера подсказал, что это рифмуется с афоризмом Жака Ширака: истоки французской демократии в истории ее сыров.

Дружба без срока

Вы долго знаете друг друга, вашу переписку публиковал журнал «Звезда», как возникла ваша дружба?

Александр Архангельский: Моя встреча с Жоржем, как и его встречи с Георгием Георгиевичем и Пьером Паскалем, была случайной, но оказалась закономерной. Когда я работал в журнале «Дружба народов», мы решили напечатать фрагменты книжки Нива о Солженицыне в переводе его покойного друга Симона Маркиша. И я ему об этом написал.

У нас разница в возрасте более четверти века. Но французское поколение, к которому он принадлежит, в чем-то ближе по опыту к нам. Начиная с быта — послевоенного, без современного европейского изобилия (Жорж, в отличие от большинства современных французов, знает, что такое бытовые проблемы) и до войны в Алжире, которая потом рифмовалась с Афганской и Чеченской войной.

Мы с ним смотрим на события и видим нечто схожее. Нам интересно друг с другом. У нас образовалась дружба — настоящая, большая, про которую пишут в книжках.

Жорж Нива и Александр Архангельский: наша дружба из таких, про которые пишут в книжках. Фото: Татьяна Сорокина

Между странами

Давно знакомый с Жоржем Нива Александр Архангельский читал по его приглашению лекции в Женевском университете. И возвращался в Москву.

— В гостях удобнее. Дома часто неудобно. Тебе некогда убираться, ты конфликтуешь с водопроводчиком, с соседями, которых случайно залил, с дворниками, которые то убирают, то не убирают снег, и с ГПУ «Жилищник», каждый год перекрашивающим стены грязной краской. Но дома ты дома. У Пришвина есть замечательное выражение: надо найти хомут по шее. Хомут не должен быть не только слишком жестким, но и слишком свободным. Натрет и в том, и в другом случае.

Мультимедиа

«Редакция Елены Шубиной»

У вашей книги есть аудио- и видеоварианты?

Александр Архангельский: Да. Высказывание (а книга, кино, спектакль, выставка это высказывание) в зависимости от того, каким способом ты его совершаешь, меняет что-то в сути рассказа. Кино дает одну краску, голос героя в наушниках, не позволяющий тебе вмешаться и что-то уточнить — другую. У сказанного появляется другой объем. Не скажу, что это обязательно для всех, но это крайне интересно. А интерес — одно из условий удачи.

6 сентября книга Александра Архангельского «Русофил», изданная «Редакцией Елены Шубиной», будет презентоваться в рамках Московской международной книжной ярмарки в Манеже на 4-й сцене с 18.45 до 19.30. У книги есть аудио- и видеоформаты. Фильм «Русофил» осенью будет показан по телеканалу «Культура».

что стоит за словами Тихановской об отсутствии антироссийской направленности белорусской оппозиции — РТ на русском

Экс-кандидат в президенты Белоруссии Светлана Тихановская заявила, что оппозиция в стране не борется с Москвой. Это высказывание стало одним из тезисов её «обращения к россиянам». В то же время она обвинила «российскую пропаганду» в якобы «искажении» происходящих в республике событий. По мнению экспертов, эти заявления не соответствуют действительности. Ранее на сайте, содержащем программу Тихановской, была прямая ссылка на пакет реформ, предполагающих выход Белоруссии из всех интеграционных проектов во главе с РФ, отключение российских телеканалов и лишение русского языка статуса государственного. Однако, как полагают аналитики, Тихановская начала понимать, что многие белорусы хорошо относятся к России и русофобия ей сейчас невыгодна.

Экс-кандидат в президенты Белоруссии Светлана Тихановская записала обращение к россиянам. Видео было выложено 9 сентября в её Telegram-канале. Тихановская высказала ряд тезисов о связях народов Белоруссии и России, о целях и задачах оппозиции, а также об отношении к президенту Александру Лукашенко. 

«Народы Белоруссии и России всегда были близкими соседями и друзьями. Я уверена, что останутся такими и впредь», — сказала Тихановская.

Однако, по её словам, «российская пропаганда пытается максимально исказить происходящее в Белоруссии».

Также по теме

В белорусском МВД подвели итоги четвёртой ночи протестов в стране. В ведомстве заявили, что беспорядки утратили массовость, хотя…

«Я призываю вас не поддаваться влиянию этой лжи и знать истинную причину, почему белорусский народ требует ухода Лукашенко», — заявила бывший кандидат в президенты Белоруссии, не указав при этом никаких примеров.

Тихановская также отметила, что к выборам белорусский лидер Александр Лукашенко подошёл якобы «без шансов на переизбрание, без реальной поддержки».

«Из-за этого Лукашенко выбрал единственную тактику, которую он знает, — не допускать к выборам независимых кандидатов, бросать их в тюрьмы и выдворять из страны, а также отказываться от международных наблюдателей и препятствовать законному праву белорусских граждан по наблюдению за выборами», — сказала она.

Кроме того, Тихановская подчеркнула, что действия оппозиции Белоруссии никогда не были и не будут направлены против России.

«Ни на каком этапе это не была борьба против России и, уверена, не станет таковой», — заявила она.

По мнению аналитиков, все тезисы, перечисленные Тихановской в обращении, не выдерживают никакой критики.

В частности, её обещание не проводить антироссийскую политику противоречит содержанию реформ, связанных с официальной программой Тихановской. На сайте экс-кандидата в президенты Белоруссии раньше была ссылка, ведущая на страницу пакета реформ, среди которых были и те, что касались сферы безопасности. Сейчас эта страница недоступна, однако документ сохранился в кэше Google.

Там сказано, что реформы направлены на решение таких «проблем», как «агрессивная внешняя политика Кремля», неспособность государственных СМИ «конкурировать с пропагандой российских медиа», доминирование русского языка, членство Белоруссии в наднациональных образованиях, где доминирует Россия, — Союзном государстве, ОДКБ, ЕврАзЭС, СНГ. Также говорится об отключении российских телеканалов, переводе образования исключительно на белорусский язык и лишении русского языка в стране статуса государственного.

• Протест в Минске
• Reuters
• © TUT.BY

По мнению заместителя директора Института стратегических исследований и прогнозов РУДН Павла Фельдмана, хотя Тихановская «на словах и отреклась от своей прежней программы, в искренность её доброжелательных пассажей в адрес России верится с трудом».

При этом сотрудник Института философии Национальной академии наук Белоруссии Пётр Петровский полагает, что обращение Тихановской стоит рассматривать в контексте предстоящей встречи Александра Лукашенко с президентом России Владимиром Путиным.

«Сейчас уже идёт подготовка к встрече двух лидеров. И резкая активизация бывшего кандидата в президенты от белорусской оппозиции на российском поле призвана повлиять на повестку саммита, ослабить переговорные позиции Лукашенко», — сообщил Петровский в беседе с RT.

На фоне всего этого понятны и тезисы бывшего кандидата в президенты о «российской пропаганде», отметил Павел Фельдман.

Также по теме