Историю термина «прагматика» (греч. «прагма» – дело, действие) принято вести от Ч.Морриса, выделившего в семиотике, теории знаковых систем, область прагматики наряду с областями семантики и синтактики [Morris 1938].   Как любая наука, прагматика имеет свой объект, предмет, субъект и метод исследования. Объектом исследования прагматики может быть речевой акт, слово, текст или совокупность текстов. Позже термин «прагматика» стал употребляться в языкознании, но не получил в среде лингвистов однозначного толкования.

Прагматика понималась как наука об употреблении языка [Leech 1983], наука о языке в контексте, или наука о контекстуальности языка как явления [Parret 1980], исследование языка (или любой другой системы коммуникации) с точки зрения преследуемых целей, различных способов их достижения и условий, при которых эти цели достигаются [Parisi 1981], теория интерпретации речевых актов [Searl 1968; Grice 1975, 1981], изучение языковых средств, служащих для обозначения различных аспектов интеракционального контекста, в котором выражается пропозиция [Motsch 1980]. В отечественной лингвистике прагматика также понимается как теория, изучающая прагматические параметры литературной коммуникации [Арутюнова 1981], а также текста в его динамике, соотнесенного с «я» творящего текст человека [Степанов 1981, 1985].

Прагматика рассматривается как «значение минус условия истинности» [Gazdar 1981]; это область изучения тех аспектов значения, которые не охватываются семантической теорией [Levinson 1983]. Прагматика понимается как теория речевого воздействия [Киселева 1978]. Назначение прагматики видится в изучении языка как орудия общественной практики человека [Сусов 1974].

Т. ван Дейк считает, что в компетенцию прагматики входит выявление систем, характеризующих языковую форму, значение и деятельность [Dijk 1981]. По мнению Т. ван Дейка, в наиболее теоретизированном и абстрагированном понимании прагматика призвана осуществлять спецификацию (теоретически допустимых) условий (теоретически допустимой) пригодности (теоретически допустимых) структур высказывания. К эмпирическим задачам теории прагматики относится разработка когнитивной модели производства, понимания, запоминания речевых актов, а также модели коммуникативного взаимодействия и использования языка в конкретных социокультурных ситуациях [Dijk 1981: 260].

Серьезная трудность заключена во взаимоопределении понятий прагматики и семантики. По мнению Г.В.Колшанского: «…Любое речевое образование есть результат понятийной обработки какого-либо познавательного акта, что неизбежно и придает любому осмысленному высказыванию когнитивный характер, относимый обычно к семантике в широком смысле слова. В этом плане вполне понятно устремление лингвистов не отрывать фактор прагматического функционирования языка в целом от его содержательного характера и включать, таким образом, прагматику лишь как компонент в единую семантику языковых коммуникативных единиц» [Колшанский 1985: 175].

Как бы ни были разнообразны варианты определения прагматики, основным в них можно считать то, что они исходят из схемы Ч.Морриса. Одним из свойств знака является отношение между знаком и его пользователем – человеком. Человеческий фактор признается в качестве ведущего понятия прагмалингвистики [Арутюнова 1981; Булыгина 1981; Гак 1982; Степанов 1981, 1985 и другие]. Прагматика изучает все те условия, при которых человек использует языковые знаки. При этом под условиями пользования понимаются условия адекватного выбора и употребления языковых единиц с целью достижения конечной цели коммуникации – воздействия на партнера.

В современных исследованиях прагматики все большее значение приобретает субъект деятельности, который в прагматике понимается как «абстрактный индивид (виртуальный коммуникант), являющийся носителем комплекса характеристик: психологических, социальных, географических, национально-культурных и т.д.» [Багатурия 2004: 4]. Эта возрастающая роль субъекта определяет выбор методов исследования предмета прагматики. Если рассматривать прагматику как науку, изучающую язык с точки зрения «использующего его человека в аспекте выбора языковых единиц, ограничений на их употребление в социальном общении и эффекта воздействия на участников коммуникации» [Crystal 1985: 240], следует отнести эту науку к категории практических, основанных на индуктивных методах познания действительности.

Деятельность по передаче человеком знакового сообщения изучается прежде всего как процесс коммуникации – всем циклом научных дисциплин, изучающих коммуникацию, и первые трудности в выделении собственно предмета прагматики возникают именно в этом отношении. Как считает В.Г.Колшанский: «Прагматика как отрасль, изучающая отношение человека к языковому знаку, вообще теряет свой смысл по той причине, что отношение к знаку не может выявляться в языке помимо пользования самим языком, что и является по определению коммуникацией» (выделено нами – А.Ш.) [Колшанский 1985: 131].

Нередко прагматику определяют посредством акцентуации на отдельном аспекте процесса коммуникации, а именно – на воздействии или коммуникативном воздействии: «…Независимо от определения прагматического аспекта языка, лейтмотивом остается, как правило, идея о воздействии на поведение человека с помощью вербальных средств речевых актов» [там же: 139].  В настоящее время коммуникативное воздействие понимается достаточно широко. Например, Ю.К.Пирогова выделяет «…Воздействие на сознание путем выстраивания рациональной аргументации (убеждение), или воздействие на сознание через эмоциональную сферу, или воздействие на подсознание (суггестия), воздействие с помощью вербальных (речевое) или невербальных средств» [Пирогова 2001: 541]. Речевое воздействие в лингвистике изучается в связи с социальной стороной речевого общения [Федорова 1991: 46-50]. В теории речевой коммуникации речевое общение представляется в виде двухуровневого образования, включающего социологический и коммуникативный уровни. Под содержанием коммуникативного уровня понимается обмен информацией между собеседниками, а содержание социологического уровня предполагает социальное взаимодействие участников коммуникации, то есть их влияние на поведение, образ мыслей и чувства друг друга. Речевое воздействие определяется как речевая форма социального воздействия говорящего на слушающего в процессе общения [там же: 46].

Нам представляется, что выделение предмета прагматики текста СМК не может целиком строиться на понятии «воздействие». Ряд материалов СМК действительно имеет цель воздействовать на знания, отношения и намерения адресата, цель добиться нужной для адресанта оценки определенного объекта – например, в рекламе или в призыве проголосовать на выборах. Однако в текстах СМК можно найти и другие цели, например, ведущую цель «развлечь» или увлечь реципиента (привлечь его внимание). В этом случае издание удовлетворяет психическую потребность субъекта в развлечении, стимулируя потенциального покупателя приобретать все новые и новые выпуски развлекательных материалов издания. Так, в материалах «желтой» прессы в субъекте-реципиенте инициируются те состояния, за которые тот готов платить: страх, удивление, негодование, умиление и другие. Аналогичным образом художественно-публицистические тексты апеллируют к «чувству прекрасного», пониманием которого, с достаточной степенью вероятности, обладает аудитория этих текстов. В подобных случаях оснований говорить о «воздействии на знания, отношения и намерения адресата…» примерно столько же, сколько в случае трансляции по каналу СМК футбольного матча. Можно ли в развлекательных или в художественно-публицистических материалах найти признаки коммуникативного воздействия? В широком смысле, безусловно, можно. При этом мы рискуем опять вернуться к всеобъемлющим определениям (в данном случае – понятия воздействия) и потерять предмет исследования, необходимый нам для реализации в первую очередь методических задач. Например, по мнению Г.Г.Матвеевой: «…Воздействие, или управление поведением, является целью всякого (выделено нами – А.Ш.) общения. Общение – это социальная ориентация, в которой реализуется приспособительная функция человека. Она сводится к функциональным регулирующим целям. Цели эти имеют прямое и непрямое воздействие. При последнем тоже происходит управление, например при информировании, при выражении оценки, отношения, на основании которых тоже может быть принято решение о регуляции поведения» [Матвеева 1984: 44].

На наш взгляд, недопустимо смешивать понятия воздействия и пафоса СМК. Как отмечает Ю.В.Рождественский: «…Пафос массовой информации состоит в том, чтобы сделать сообщения о событиях (в принципе, не касающихся получателя) интересными для него, так чтобы он стал вовлеченным в эти события духовно. Поэтому массовая информация подбирает сообщения о событиях и комментирует их так, чтобы ее материалы вызывали интерес. Это достигается вызыванием эмоций, любознательности, страха и сострадания. Цель формирования такой эмоции состоит в том, чтобы включить получателя информации в массовые действия» [Рождественский 1997: 593].

В свою очередь, под воздействием «в нужном для адресанта направлении» правильнее понимать такое воздействие, которое строится вокруг конкретного объекта действительности. При этом адресант добивается вполне определенной мысли, эмоции или линии поведения адресата по отношению к этому объекту действительности.

Таким образом, понятие коммуникативного воздействия на практике эффективнее связывать с теми текстами СМК, содержание которых призвано сформировать картину мира реципиента, понимание им действительности в отношении избранного объекта или группы объектов. Как мы покажем в дальнейшем, данные тексты можно сгруппировать по общим целям: они могут быть направлены на убеждение, побуждение или рекламирование. В этих случаях (текстах) прагматика текста СМК связана с воздействием, однако как понятие имеет под собой собственную предметную реальность. Доказательством этого может служить, например, прагматика текстов СМК с ведущими целями по информированию или развлечению аудитории, не имеющих явно выраженного потенциала воздействия.

Рассмотрим другую возможность в определении предмета прагматики. Допустим, исследование прагматических характеристик языковых знаков возможно в самой системе языка. Естественным развитием подобной логики становится выделение в качестве предмета исследования определенного лингвистического материала, единиц языка, имеющих узко прагматическую направленность.

Такие единицы выделяет Л.А.Киселева: «…Прагмемы – единицы разных уровней языка, обладающие прагматической заданностью: они предназначены для регуляции человеческого поведения. К ним относятся прежде всего те языковые единицы, которые отражают явления эмоционально-волевой сферы психики адресата и через нее – его интеллектуальной сферы (путем эмоционального внушения, заражения, убеждения) с целью регуляции его поведения. Это те единицы, которые принадлежат к ядру прагматического поля (например эмоциональные, эмоционально-оценочные и побудительные междометия, а также эмоционально-оценочные слова типа отвратительный, чудный, голубчик, прелесть и т. п.)» [Киселева 1978: 106].

Подобное направление исследования критикуется, в основном, за изолированность рассмотрения языковых единиц, за невыраженность связи знака с реципиентом. Как отмечает В.Н.Комиссаров:  «…Нельзя привести никаких доказательств того, что так называемые эмоциональные слова (типа приводимых в подобных работах – безобразный, восхитительный и т.д.) непосредственно обращены к чистой психике, минуя нормальное интеллектуальное восприятие подобных единиц, имеющих очевидное понятийное содержание, относящееся к разряду так называемых оценочных как продукта мыслительной деятельности человека» [Комиссаров 1990: 140–141].

Выделив отдельную область в сфере языка (ведь язык, в отличие от речи, имеет абстрактную и системную сущность), исследователь получает необходимую системность, логику и предсказуемость функций тех или иных знаков и отношений между ними, прямо вытекающие из системности и логики языка как явления. Однако в рамках данного подхода исследователь вынужден вскрывать отношения между знаками (в рамках системы языка), а никак не отношения между знаком и реципиентом, – из чего исходит определение прагматики. Таким образом, выделение предмета прагматики в самой системе языка, в выделении особых языковых знаков, на наш взгляд некорректно.

Итак, определим нашу собственную позицию в исследовании предмета прагматики: исследованию подлежит скорее не прагматический аспект языка, а прагматический аспект конкретного текста, входящего в совокупность текстов, в нашем случае – СМК. В совокупности текстов СМК необходимо выделить авторские интенции, имеющие устойчивый характер, повторяющиеся уровни воздействия и, безусловно, языковые средства, успешно реализующие установленный комплекс целей и задач. Фактор успешности языкового знака в условиях реализации комплекса целей и задач конкретного текста позволяет оставаться в рамках отношения «знак – реципиент», а не ограничиваться  сугубо абстрактными отношениями  знаков в системе языка.

Сама по себе логика выделения предмета прагматики в зависимости от сферы употребления текста (в социальной практике) не нова. Как пишет Г.В.Колшанский: «…Если понимать под прагматикой речевого общения достижение какой-либо цели – практической, теоретической, физической, интеллектуальной и т. д., то можно в какой-то степени говорить о характеристике использования человеком языкового знака, но только, видимо, в смысле «успешно» или «неуспешно» была осуществлена коммуникативная цель. Такой успех вербальной коммуникации может быть определен как для индивидуального речевого акта, так и в целом для некоторого социального коллектива. Вопрос о целесообразности разработки критериев «прагматической успешности» речевого акта может быть решен только в чисто прикладном плане и применительно к конкретным областям языкового общения человека» (выделено нами – А.Ш.) [Колшанский 1985: 149].