ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ТЕКСТА — это… Что такое ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ТЕКСТА?
- ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ТЕКСТА
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ (от лат. interpretatio – посредничество) ТЕКСТА.
Процесс смысловой обработки текста адресатом, читателем, слушателем; процесс и результат установления смысла речевых и неречевых действий.
Новый словарь методических терминов и понятий (теория и практика обучения языкам). — М.: Издательство ИКАР. Э. Г. Азимов, А. Н. Щукин. 2009.
- ИНТЕРНЕТ-ТЕХНОЛОГИИ
- ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ
Смотреть что такое «ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ТЕКСТА» в других словарях:
интерпретация текста глобальная — Исследование и описание связей и отношений микроструктур и их элементов в макроструктуре целого художественного произведения … Словарь лингвистических терминов Т.
интерпретация текста локальная — (термин ван Дейка) Изучение и описание связей и отношений лексических единиц в высказывании и блоке высказываний … Словарь лингвистических терминов Т.В. Жеребило
интерпретация текста глобальная — Исследование и описание связей и отношений микроструктур и их элементов в макроструктуре целого художественного произведения … Методы исследования и анализа текста. Словарь-справочник
интерпретация текста локальная — (термин ван Дейка). Изучение и описание связей и отношений лексических единиц в высказывании и блоке высказываний … Методы исследования и анализа текста. Словарь-справочник
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ — (лат.). Толкование законов. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Чудинов А.Н., 1910. ИНТЕРПРЕТАЦИЯ [лат. interpretatio толкование] истолкование, объяснение, раскрытие смысла чего л. Словарь иностранных слов. Комлев Н.Г.,… … Словарь иностранных слов русского языка
интерпретация — и, ж. interprétation f. < лат. interpretatio толкование. Истолкование, разъяснение чего л. Интерпретация текста. БАС 1. || Творческое раскрытие образа или музыкального произведения исполнителем. БАС 1. Может быть, <мне> хочется… … Исторический словарь галлицизмов русского языка
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ — [тэ], интерпретации, жен. (лат. interpretatio) (книжн.). 1. Толкование, объяснение, раскрытие смысла чего нибудь. Интерпретация законов. Интерпретация текста. 2. Основанное на собственном толковании творческое исполнение какого нибудь… … Толковый словарь Ушакова
Интерпретация — – (от лат. interpretаri, аtus; interpres, etis – посредник, толкователь, переводчик) истолкование, раскрытие смысла, значения чего либо. Объектом интерпретации является текст. И. зародилась как основное понятие герменевтики, науки о правилах… … Стилистический энциклопедический словарь русского языка
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ — 1) общенаучный метод с фиксированными правилами перевода формальных символов и понятий на язык содержат, знания; 2) в гуманитарном знании истолкование текстов, смыслополагающая и смыслосчитывающая операции, изучаемые в семантике и… … Энциклопедия культурологии
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ — (от лат. interpretatio истолкование, разъяснение) 1) общенаучный метод с фиксированными правилами перевода формальных символов и понятий на язык содержательного знания; 2) в гуманитарном знании истолкование текстов, смыслополагающая и… … Философская энциклопедия
примеры, проблемы, способы. Анализ и интерпретация поэтического текста
Каждый из нас ежедневно сталкивается с необходимостью интерпретации некоторого объёма информации. Будь то базовое общение, профессиональная обязанность или нечто иное, все мы вынуждены «переводить» общие слова и выражения на понятный для нас язык.
Общая информация
Словосочетание «интерпретация текста» вызывает довольно противоречивые ассоциации. У кого-то оно связано с чем-то очень сложным, скучным, непременно научным, всему виной, скорее всего, первая часть термина. Слово «интерпретация» толкуется как работа мышления, состоящая в расшифровке смысла какого-либо явления для его понимания и последующей работы с ним, и если интерпретировать это долгое и сложное предложение на понятный язык, то можно сказать, что интерпретация — адаптация текста для собственного восприятия и понимания. В принципе, все не так уж и сложно, достаточно понять принцип работы с текстом, не только письменным, но и устным, а также осознать важность индивидуальности и субъективности в восприятии информации.
Зачем это нужно?
Начнём с того, что определим, для чего же необходим трудоёмкий процесс интерпретации текста. Чаще всего его связывают с анализом, необходимым для последующего создания собственного текста, как например в заданиях ГИА и ЕГЭ, где нужно написать изложение. В этом случае интерпретация, понимание текстов – ключ к успеху. Но вместе с тем умение правильно работать с написанной информацией важно не только на экзаменах, но и в повседневной жизни. Так, от нашей возможности понимать письменный текст во многом зависит способность к базовой коммуникации – основному умению любого члена социума: неправильная интерпретация текста может привести к непониманию, и если в случае литературных произведений это не несёт никакой опасности, то неправильное восприятие текста в рамках общения может привести к конфликтам, что определённо является серьёзной проблемой.
А теперь научно
Интерпретация текстов литературы как отдельная наука оформилась только в двадцатом веке. Она стала известна под названием «герменевтика». Некоторые исследователи говорят о том, что основная задача этой области знаний — «настолько вжиться в текст, чтобы понимать его лучше, чем сам автор». Обычно эту науку рассматривают в рамках философии, но отвергать её самостоятельность бессмысленно.
Истоки
С интерпретацией мы сталкиваемся ещё в раннем детстве. Конечно, есть какие-то общие понятия и представления, которые являются универсальными для всех детей, но как только ребёнок начинает проявлять индивидуальность, появляются и первые особенности восприятия различных явлений. Начинается всё с картинок и рисунков, а позже с навыком чтения, своеобразие интерпретаций переносится и на произведения.
Некоторые исследователи говорят о том, что необычные реакции являются признаками патологии в развитии детей, но вместе с тем всё можно объяснить нестандартным мышлением детей, проявляемым в столь юном возрасте. Вполне вероятно, что именно так и рождаются гении, которые видят мир совершенно иначе. Ни в коем случае нельзя наказывать детей за их необыкновенность, напротив, её следует поощрять и всячески развивать.
Немного о школьных методах
В рамках школьной программы рассматривают такие методы интерпретации текста как изложение и сочинение. Если в первом случае всё понятно: требуется вникнуть в исходный текст, понять замысел автора и отразить его в собственной работе, то с сочинением всё гораздо интереснее. Здесь используется осно́вная интерпретация текста. Примеры такой деятельности — сочинение-продолжение, где задача учащегося — развить сюжетную линию, начатую автором, или же сочинение-отклик, в котором требуется высказать своё отношение к авторской позиции, естественно, обосновав её.
Самым сложным видом сочинения считается рассуждение, в рамках которого необходимы детальнейший анализ и интерпретация текста. Именно они станут основой для абсолютно самостоятельного произведения, связанного с оригиналом лишь основными мыслями и положениями, о которых будет высказываться учащийся.
Обратимся к поэзии
Сложно сказать, что труднее: интерпретация поэтического текста или же работа с прозой. Особенностью литературного языка является многозначность слов, что существенно затрудняет понимание: одно и то же понятие можно истолковать совершенно по-разному, особенно если это слово, изменившее своё лексическое значение с течением времени, так, например, «троечник» в современном понимании – ученик, получающий не самые лучшие отметки, тогда как в текстах девятнадцатого-начала двадцатого века речь будет идти о ямщике, который правит тройкой лошадей.
Ещё одна проблема интерпретации текста поэтического – тропы. Иносказания, метафоры и эпитеты, не всегда понятные простому обывателю, становятся самой настоящей катастрофой, особенно для современного школьника, которому многие понятия классической литературы чужды. Кроме того, люди воспринимают явления по-разному, так что нельзя со стопроцентной уверенностью говорить о том, что интерпретация поэтического текста будет корректна при возможности индивидуального толкования понятий.
Проза жизни
Интерпретация прозаического текста сопряжена с теми же трудностями, что и поэтического. Снова разное, индивидуальное толкование отдельных понятий, снова неполное понимание слов – легче только то, что в прозе обычно меньше средств художественной выразительности, и, как правило, они не затрудняют понимание текста.
В принципе, для успешной интерпретации можно заниматься точным «переводом», если так можно назвать это явление, — чётко проверять лексическое значение каждого слова предложенного фрагмента, подбирать оптимальные для выражения мысли сочетания — практически заново переписать текст, полностью опираясь на синонимичные конструкции. А можно воспользоваться приёмом, который лингвисты называют языковой догадкой: в этом случае не обязательно знать точное значение каждого слова, оно становится понятным из ситуации.
Второй способ демонстрирует довольно высокий уровень владения языком, но вместе с тем не обеспечивает стопроцентной точности интерпретации. К плюсам же этого метода можно отнести то, что одно и то же слово может иметь целый ряд лексических значений, различных по своему оттенку (так, «амбициозность» может быть как положительным, так и отрицательным качеством в зависимости от контекста), и языковая догадка даёт возможность избежать монотонных поисков правильного значения, просто демонстрируя необходимый смысловой оттенок в тексте.
А может, не надо
Интерпретация текста, причём любого, возможна и без чёткого определения лексического значения каждого отдельного слова. Зависит всё от того, насколько глубокое понимание текста необходимо. Например, всем известная фраза лингвиста Щербы «Кудлатая кудра штеко кудланула бокра и кудлачит бокренка». Ни одно из слов в представленном предложении не имеет значения, но вместе с тем интерпретация текста возможна: некто проявил агрессию по отношению к взрослой особи, а теперь продолжает не совсем корректные действия, направленные на детёныша. В данной ситуации конкретизация не является необходимой.
Очень интересными являются подобные задания для детей: упражнения такого рода позволят им максимально реализовать творческие способности, дав возможность сформировать уникальную систему образов на основе индивидуального восприятия текста: ту же самую «кудлатую курду» каждый будет видеть по-своему, как и бокра с бокрёнком.
Иностранные языки
Отдельным случаем для рассмотрения является интерпретация художественного текста на иностранном языке. Здесь свою роль могут сыграть и национальные традиции, и этнические особенности, даже какие-то региональные аспекты языка, свойственные только конкретной местности.
Работа с таким текстом больше похожа на собственное сочинение: сохраняется основная мысль, а всё остальное просто переписывается заново, абсолютно с нуля, уже адаптированное для понимания читателя, далёкого от особенностей языка-оригинала.
Это настоящее искусство – корректная интерпретация текста. Примеры – сонеты Шекспира в переводах Маршака или же Пастернака. Во-первых, один и тот же сонет у каждого из этих поэтов звучит по-разному – вот это ярчайший пример индивидуальной интерпретации художественного текста, во-вторых, некоторые исследователи отмечают, что русские переводы гораздо образнее англоязычных оригиналов благодаря лексическим особенностям языка, что снова позволяет отметить роль интерпретации в восприятии текста.
Заключение
Интерпретация текста, как уже стало понятно, — далеко не такая простая вещь, как кажется на первый взгляд. Существует огромное количество различных нюансов, каждый из которых может сыграть огромную роль в понимании текста. Ещё одним хорошим примером интерпретации может являться адаптация текста для читателей разного уровня: так, некоторые литературные произведения умышленно упрощают, делая их доступными для понимания детей, например, младшего возраста, для которых обилие средств художественной выразительности может стать серьёзной преградой в понимании.
Недооценивать важность интерпретации текста – настоящее преступление. Каждый человек должен осознавать, что лишь корректный «перевод» позволит ему вступать в успешные отношения с социумом, справляться с учебными и профессиональными трудностями, да и в принципе решать целый ряд проблем, возникающих в нашей повседневной жизни. Необходимо отметить, что понятие интерпретации, данное в начале этой статьи, можно распространить не только на письменные тексты, литературные произведения, например, но и на ежедневную коммуникацию между людьми. От этого ничего не меняется: толкование слов, полное понимание их значений даёт человеку возможность всесторонне развиваться, проявляя максимум своих творческих способностей, от которых и зависит интерпретация того или иного явления.
Проблемы интерпретации текста: ru_psiholog — LiveJournal
Интерпретация в самом общем смысле — это понимание, расшифровка, пояснение, перефразирование, толкование смысла чего-либо. Человек обращается сюда, когда его не удовлетворяет собственная интерпретация того, что с ним происходит. Помощь, в которой он нуждается, может заключаться в альтернативной или дополнительной интерпретации чувств, эмоций, слов и поступков, как его собственных, так и других людей, а также ситуаций и событий. Иногда он просит об этом явно, в других случаях запрос заключается в получении советов, как ему поступить, для чего также необходима предварительная интерпретация ситуации, с которой он обратился.Методы интерпретации, которые в основном используются в психологии:
описательный – указывает на актуальное состояние человека
генетический – рассказывает, как человек пришел к актуальной ситуации
прогнозирующий – делается прогноз того, что может происходить с ним в будущем
оценочный – даются оценки и рекомендации.
Но исходным пунктом неизбежно оказывается интерпретация текста, в котором обратившийся в сообщество человек описывает свою проблему, и тут нас очень часто подстерегают не всегда очевидные трудности.
Любой из нас в процессе общения в сообществе сталкивался с тем, как по-разному мы понимаем смысл написанного в посте или комментарии. Это зависит от той интерпретации, которую каждый человек осуществляет как в своём сознании, так и на подсознательном уровне, когда он что-то читает и воспринимает. Проблемы интерпретации художественного текста — традиционный предмет литературоведения, и хотя он имеет свою специфику, многое всё же можно использовать для понимания, что происходит в процессе чтения и интерпретации того, с чем нам приходится иметь дело здесь. К тому же это просто довольно интересно.
В литературе интерпретация текста нужна для того, чтобы истолковать смысл, заложенный автором, обнаружить скрытые связи и объяснить их значение. Понятно, что результат зависит от личности интерпретатора, причём не только от его знаний и опыта, но и от его установок, убеждений и предубеждений, культурного и социального бэкграунда.
Первый уровень интерпретации — что сказал автор. Это элементарный уровень понимания того, что произошло и было описано автором. В «классическом» случае здесь проблем у читателя обычно не возникает. По крайней мере, ему может так казаться. На самом деле уже на этом уровне могут появиться скрытые проблемы неадекватной интерпретации в случае несовпадения бэкграунда автора и читателя. Например, читатель плохо представляет себе условия и нюансы жизни в другой стране, в другую эпоху или просто в другом социальном слое. Классический пример — «а чего Анна Каренина просто не развелась-то». Для того, чтобы замечать такие лакуны и несоответствия, читатель должен быть «продвинутым» — обладать определённым опытом и подготовкой.
В других случаях читатель осознаёт, что у него возникают затруднения с мысленной реконструкцией или пониманием событий из-за того, что автор даёт недостаточно сведений, выражается туманно, пишет слишком витиевато и метафорично, упускает важные детали (в литературе это обычно делается намеренно, с определёнными художественными целями, но может быть и просто следствием недостаточно хорошего уровня автора).
Второй уровень интерпретации — сакраментальное что хотел сказать автор. В любой текст вложен какой-то посыл, месседж, и автор редко бывает настолько любезен, чтобы выразить его открытым текстом. Исключением являются разве что басни, где формулирование месседжа «в лоб» — традиционное требование формы. Уже в сказках посыл скрыт и оставляет свободу даже для самых поверхностных интерпретаций. Чем сложнее произведение, тем больше простора для различных интерпретаций оно предоставляет (и тем выше его уровень). Шекспировский «Гамлет» волнует умы уже пятое столетие, и никто не может предложить единственную достаточно убедительную для остальных версию того, «что же хотел сказать автор». На другом конце — ситуация, когда автор оказался настолько невнятен (по крайней мере, для конкретного читателя), что какой-либо интерпретации не удаётся вывести вообще. В этом случае читатель испытывает довольно неприятное чувство фрустрации, которое почти неизбежно переходит в раздражение разной степени выраженности, направленное на автора.
На этом уровне продвинутый читатель осознаёт, что для более адекватного понимания заложенного автором смысла необходимо узнать кое-что (в идеале — всё возможное) про самого автора. Подробности его биографии, опубликованные письма, статьи, интервью, воспоминания, изучение условий, в которых он жил, его интересов и влияний, под которыми он находился в момент написания текста — всё это помогает глубже постичь личность автора и понять смысл произведения.
Дело, казалось бы, однозначно полезное, однако на этом пути слишком увлекающегося читателя подстерегает опасность провалиться на следующий уровень — «что же на самом деле хотел сказать автор». Это уровень параноидальных теорий о тайных смыслах и зашифрованных посланиях, якобы заложенных писателем и скрытых ото всех, кроме самого проницательного читателя, каким оказался автор теории. Уровень серьёзности таких интерпретаций (или, вернее, интертрепаций) может колебаться от явной развлекательности до настолько полной убеждённости, которая заставляет усомниться в здравомыслии самого интерпретатора. Впрочем, знакомиться с такими интерпретациями бывает довольно увлекательным занятием. Сам автор произведения, встречаясь с такими изощрёнными толкованиями, как правило, приходит в изумление и восклицает «Да просто занавески, ***, были синими!»
Уверенно провести границу между двумя этими уровнями не всегда возможно. В частности, куда следует относить устоявшиеся трактовки классических произведений, попавших в школьные учебники литературы? Известны случаи, когда здравствующий автор, угодивший в «живые классики», писал для своих юных родственников сочинение по собственным произведениям — и получал от учителя низкую оценку с разносом за «неправильное понимание замысла автора»!
Ещё один уровень — что на самом деле сказал автор. Его особенность в том, что тут интерпретатор делает акцент на зазоре между тем, что автор намеревался выразить, и тем, что у него получилось в результате. Этот подход основывается на том, что произведение является самодостаточным: вне зависимости от личности автора и его установок, у текста имеется свой собственный реальный «объективный» смысл, обусловленный его структурными компонентами и другими характеристиками. Степень достоверности такой интерпретации также может иметь довольно широкий диапазон.
Любой уровень осложняется тем, что интепретатор, знакомящий публику со своей версией, автоматически переходит в категорию авторов, и его текст подвергается интерпретации другими читателями со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Наконец, последний уровень интерпретации, сформулированный в эпоху постмодернизма — да какая разница, что там хотел сказать автор. В таком подходе автор вообще лишается приоритетных прав на вкладывание смысла в произведение — эти права переходят к читателю, который в процессе чтения сам наполняет его смыслом в зависимости от собственного опыта, установок, потребностей и т. д. «Объективный смысл» произведения этот подход тоже отрицает — у каждого читателя свой собственный смысл, не ограниченный никакими структурными компонентами и характеристиками текста. Этот читательский смысл объявляется истинным — но только в момент процесса чтения и осмысления текста, потому что никакого единого смысла у произведения быть не может, он меняется от одного читателя к другому, а также для одного и того же читателя в разные временные промежутки.
На мой взгляд, в сообществе мы имеем дело со всеми этими уровнями, что можно обсудить в комментариях в свободной дискуссии.
Если эта тема покажется интересной, в следующий раз можно будет более подробно поговорить об образе автора в восприятии читателя (и наоборот).
Васильева Виктория Владимировна
Васильева Виктория ВладимировнаНа главную Васильева В.В.
Васильева В.В.
Интерпретация как взаимодействие человека и текста
Аннотация
В статье рассматриваются проблемы восприятия текста в аспекте личного взаимодействия текста и читателя/слушателя, при этом последний осуществляет текстовую деятельность, в результате которой продуцируется текст-интерпретация. Автор статьи ставит вопрос о механизмах переконструирования воспринимаемого текста, которые обусловлены, с одной стороны, субъективно-личностными моментами контакта человека с текстом, с другой — функционированием текста как явления исторически данной культуры.
Все, что ни есть в душе, может быть добыто
только ее собственной деятельностью.
А.Потебня
Рассуждение о том, что языкознание переживает очередную смену научной парадигмы, стало едва ли не общим местом лингвистических исследований последних лет. Сформулированные Е.С.Кубряковой (1994: 7) принципы «нового языкознания»: экспансионизм, антропоцентризм, функционализм и экспланаторность, реализуются в таком подходе к языку, который в широком смысле слова можно назвать динамическим, поскольку кардинальной идеей данного подхода является исследование языка в действии. Понятие языковой динамики претерпело в нашей науке значительные трансформации. Не останавливаясь здесь на этом вопросе, отметим только, что с функционирования языковых единиц, с так называемого эмического уровня анализа, являющегося редукцией непосредственно наблюдаемого речевого уровня (Мурзин 1997: 23), внимание лингвистики переместилось на «творящие «ЭГО» автора и реципиента» (Баранов 1997: 4). «Язык в действии — это текстовая деятельность, вплетенная в другие виды деятельности. Она носит творческий, а не репродуктивный характер» (Баранов 1997: 5). Взаимодействие человека и текста является, безусловно, творческим актом как в силу активной основы восприятия и понимания, так и в силу креативной природы самого текста.
Среди огромного разнообразия речевых явлений, наблюдаемых лингвистами в процессе исследований языка, интерпретация текста занимает особое место. Уже сама многозначность этого слова, его активное использование в разных сферах общения свидетельствуют о полифункциональности понятия
Так, обыденное сознание выводит на первый план субъективный характер интерпретации, которая предстает в данном случае как мыслительные действия человека по пониманию какого-либо высказывания (текста). При этом субъективность интерпретации понимается оценочно и, как правило, негативно, поскольку интерпретатору приписываются некоторые «корыстные» цели: «понимать по-своему» почти всегда связывается в сознании рядовых носителей языка с «трактовать в свою пользу». О таком представлении свидетельствуют, в частности, высказывания, типа: «Не нужно меня интерпретировать!» или «Ну, это всего лишь твоя интерпретация.
Язык науки использует понятие интерпретация как одно из важнейших в теории познания. «Характеризуя соотношение научной теории и областей объективного мира» (Современная философия… 1996: 215), интерпретация понимается как результат осмысления некоторой теории путем придания значений ее элементам. Здесь встает вопрос об изоморфизме интерпретации и анализируемой интерпретатором теории. Иными словами, в научной интерпретации актуализируется аспект адекватности, а сама интерпретация предстает как способ установления отношений между научными понятиями, когда элементы одной теории интерпретируются в терминах другой. В силу этой функции интерпретация оказывается необходимым инструментом научного моделирования. В более узком значении слово
В сфере искусства под интерпретацией понимается «творческое раскрытие какого-либо художественного произведения, определяющееся идейно-художественным замыслом и индивидуальными особенностями актера, режиссера, музыканта и т.п.» (Современный словарь… 1994: 242), при этом художественный текст выступает зачастую источником материала для практически нового произведения. Об этом, как известно, говорят сами художники. «Я не собираюсь мучиться угрызениями совести по поводу купирования и перемонтировки Чеховского текста. Потому что это необходимо! — пишет в рабочих записях режиссер-постановщик «Пьесы без названия».
В обзоре американских учебников сценарного мастерства обращается особое внимание на то, что «великая литература вовсе не обязательно рождает великое кино», и наоборот — «литературный источник [сценария] вовсе не обязательно должен обладать высокими литературными достоинствами» (Червинский 1993: 17). Интерпретируя литературное произведение на языке кино, сценарист должен быть «преданнее сценарию, чем первоисточнику» (Червинский 1993: 18). В противном случае, как показывает анализ, проведенный американскими исследователями, фильм терпит неудачу.
Очевидно, что здесь на первый план выступает личностная основа интерпретации, актуализирующая ее творческий характер.
Таким образом, принадлежа к области ментальных действий, интерпретация представляет собой и процесс, напрямую связанный с пониманием, и инструмент научного моделирования, и способ экспликации знаний и представлений, и результат творческого переосмысления речевого произведения. Разные функции интерпретации оказываются важными для разных сторон познавательной деятельности человека. Нас, по понятным причинам, интересуют те функции, свойства, параметры интерпретации, которые позволяют рассматривать ее в аспекте речевой деятельности человека, и следовательно, как категорию лингвистики.
Так, в аспекте смыслового восприятия речевого сообщения предметом интерпретационной деятельности является «информация, заключенная в языковых текстах» (Дридзе 1976: 38). Конкретные истолкования «для определенных целей с соответствующими условиям операциями» (там же) рассматриваются как действия реципиента. При этом успешность деятельности оценивается с позиций адекватности задаче, поставленной коммуникатором (Дридзе 1976: 44), иначе — авторскому замыслу.
Как «освоение идейно-эстетической, смысловой и эмоциональной информации, осуществляемое путем воссоздания авторского видения и познания действительности» (Кухаренко 1988: 6) рассматривается интерпретация художественного текста в аспекте педагогических задач и при овладении иностранным языком, и при обучении чтению как специфическому виду познавательной деятельности.
При анализе коммуникативной сущности художественного текста понятие интерпретации привлекается для исследования «организации познавательной деятельности читателя» (Болотнова 1996: 9). В рамках данной концепции ставится вопрос о нормах восприятия художественного произведения. «Учитывая неоднородность читательской аудитории, — пишет автор, — можно говорить о разных уровнях восприятия художественного текста, а значит, разной степени постижения его эстетической сущности» (Болотнова 1996: 55). Наибольшую надежность читательских впечатлений исследователь связывает со специальной филологической подготовкой адресата. Подобный подход к интерпретации обусловлен спецификой художественного текста как особой формы коммуникации.
С позиций конгитивного подхода к языку интерпретационная деятельность осмысляется как конструирование ментального представления события или его вербализованной версии (Дейк, Кинч 1988: 157 и сл.). В качестве эталона при интерпретации текста выступает относительно простая концептуальная схема (когнитивная модель). Концептуализация знаний о мире при представлении их в языковой форме, являющаяся предметом когнитивной лингвистики, оказывается связанной с интерпретацией как процессом соотнесения языковых знаний с неязыковыми (Кубрякова 1987: 93).
Во всех рассмотренных подходах обращает на себя внимание так называемая «презумпция говорящего», выражающаяся либо в том, что через действия, выполняемые «понимающим», пытаются установить, «как говорящий обеспечивает понятность своей речи» (Демьянков 1994: 58), либо в дидактической установке обучения «правильной» интерпретации, которая заключается в постижении авторского замысла. В конечном счете, объектом рассмотрения оказывается не интерпретация как специфическое речевое явление, а, например, проблемы восприятия, перевода, коммуникативных средств, репрезентации когнитивных структур и пр., одним словом, «законные» объекты соответствующих подходов к изучению языка.
Между тем интерпретация принадлежит к текстовой деятельности реципиента и осуществляется слушающей (или читающей) личностью. Здесь необходимо сделать два замечания терминологического характера, которые, впрочем являются принципиальными для нашего подхода к исследованию интерпретации текста. Первое касается отказа от термина «реципиент», в котором акцентирован момент чувственного восприятия: человек, вступивший в контакт с текстом в роли реципиента, оказывается воспринимающим как бы поневоле, в силу наличия зрения и слуха, а само восприятие оказывается включенным в сферу различных природных чувствований. Мы же хотим привлечь внимание к человеку-слушающему, человеку, который понимает чужой текст не в силу биологической способности, а в силу той потребности, которая только и делает его человеком. Второе замечание относится к широкому толкованию понятия слушающий, которое включает и человека, читающего письменные тексты, и зрителя, воспринимающего некий аудиовизуальный текст. По замечанию М.Бахтина, «каждое слово мечтает быть услышанным». Поэтому, обращаясь к субъекту интерпретационной деятельности, мы будем говорить о слушающем, понимая под ним индивидуума, вступившего в контакт с текстом.
Уже из этого терминологического разъяснения видно, что из множества сторон, аспектов, механизмов интерпретации нас интересует те, в которых проявляется слушающая личность. Понятие личности в Западно-Европейской традиции неразрывно связано с понятием культуры, в рамках которой осуществляется любая деятельность индивидуума. Признание того, что интерпретация текста «происходит в общем контексте познавательной и оценочной деятельности (Выделено нами — В.В.) человека в отличие от понимания, происходящего в опоре на знание языка» (Кубрякова 1987: 93), делает возможным лингвокультурологический подход к интерпретации текста.
Будучи интегративной филологической дисциплиной, линвокультурология «рассматривает язык как систему воплощения культурных ценностей» (Мурзин 1996: 10). Точкой пересечения интересов лингвистики и культурологии оказался текст. «Быть текстом — значит принадлежать к особому миру, миру социальной коммуникации», — пишут авторы коллективной монографии «Текст как явление культуры» (Текст как… 1989: 16). В сфере социальной коммуникации текст рассматривается как средство трансляции опыта «человеческой чувственной деятельности». И если лингвистику интересует вопрос о сущности этого средства, то культурология имеет дело с сущностью культуры, которую Л.Витгенштейн назвал «совместной жизненной практикой». Что же касается текста, то он выступает в культурологии в качестве средства исследования. В рамках лингвокультурологии могут быть совмещены оба этих интереса. Ключевым понятием, лежащим в основе этого совмещения, оказывается понимание. Применительно к предмету нашего рассуждения необходимо уточнить, что речь идет о понимании текста в собственном смысле этого слова. Именно категория понимания выводит на первый план текстологического исследования (в лингвистическом или культурологическом аспекте) фигуру человека. Понимать можно только тексты, и понимать может только человек. В этом смысле лингвокультурология, безусловно, является антропоцентрической наукой.
Если текст представляет собой средство передачи социального опыта, если понимание текста выражает отношение субъекта к «произведенному в поле данной культуры тексту» (Текст как… 1989: 18), если, наконец, сама культура воплощена в собрании текстов, то главной позицией, с которой лингвокультурология рассматривает различные объекты, нужно считать позицию взаимоотношения человека и текста. Текст как культурное явление существует только при условии его интерпретации человеком. «Проблема вхождения текста в культуру является, в сущности, проблемой интерпретации — пишет Л.Н. Мурзин (1996: 10). Приобщение человека к культуре происходит путем присвоения им «чужих» текстов, составляющих культуру. В то же время сам текст является культурным объектом лишь в той мере, в какой «наше взаимоотношение с ним воспроизводит или впервые рождает в нас человеческие возможности… видения и понимания чего-то в мире и в себе» (Мамардашвили 1990: 345), возможности, которых не было до контакта с текстом. Таким образом, человек и текст, рассматриваемые под лингвокультурологическим углом зрения, оказываются условием существования друг друга.
Рассуждая о содержании и методах лингвокультурологии, Л.Н. Мурзин формулирует ряд вопросов, на которые призвана дать ответ эта отрасль гуманитарии: как происходит присвоение текстов индивидом? какие лингвистические механизмы обеспечивают этот процесс? каким образом «чужой» текст делается «своим»? (Мурзин 1996: 11). Ответы на эти вопросы, думается, нужно искать в области исследования интерпретации как личностного взаимодействия с текстом, освоение которого происходит, с одной стороны, путем включения этого текста в мир собственной личности, с другой стороны, посредством созидания самого себя. Сферой воссоздания человека назвал культуру М.Мамардашвили. Культурным пространством, на котором осуществляется это воссоздание, является мир текстов.
Прежде чем обратиться к сущности лингвокультурологического подхода к интерпретации, необходимо остановиться на тех сторонах понятия интерпретация, которые могут служить обоснованием такого подхода.
Первое, что обращает на себя внимание, это субъективно-личностный характер интерпретации. Применительно к нашему аспекту рассмотрения интерпретационной деятельности представляется целесообразным развести эту характеристику на две составляющих: субъективность и личностность, понимая, конечно, условность такого разведения. При этом субъективный характер интерпретации мы будем связывать с внутренними состояниями интерпретатора, а личностную основу интерпретации представим как ее творческую сущность. Культурологический аспект рассмотрения, безусловно, связан, в первую очередь, с творческой природой интерпретации.
Интерпретация есть именно текстовая деятельность слушающего не в силу того лишь факта, что слушающий имеет дело с восприятием и пониманием текста, а в силу того, что результатом деятельности по восприятию и пониманию становится также текст. При этом с позиций выявления механизмов такой деятельности не имеет существенного значения «материальная» сторона вопроса: эксплицирован ли текст слушающего. Другое дело, что задачи лингвистического анализа требуют обязательного обращения к собственно языковым явлениям, к каковым и относится интерпретация текста, воплощенная в новом тексте. Однако понятно, что экспликация интерпретации не является случайным моментом деятельности, а вызвана, в свою очередь, той «потребностью речевого выражения», о которой говорил еще А.Потебня. Реализуясь в разных сферах человеческого общения, эта потребность наиболее ярко проявляется в области искусства. Мы хотим особенно подчеркнуть, что, будучи по определению деятельностью творческой, интерпретация является таковой, независимо от степени творческих способностей и творческой активности индивида, а также независимо от типа и вида интерпретируемого текста. В.Давыдов кладет в основание определения личности именно наличие в человеке творческого потенциала. Для личности свойственно внутреннее своеобразие. «Какую бы деятельность личность не осуществляла, она всегда носит неповторимые особенности — ее результаты оригинальны и индивидуальны… Личность всегда ищет и создает то, что соответствует ее неповторимому характеру и своеобразным условиям жизни» (Давыдов 1966: 58). Подлинная индивидуальность, будучи проявлением личности человека, обнаруживает себя во всех сферах деятельности. Понятно, однако, что неограниченные возможности для выявления интерпретационных механизмов в интересующих нас аспектах предоставляет нам область искусства — одна из сфер, где, по образному выражению М.Мамардашвили «выдумывается человек». Сказанное можно расценивать как обоснование выбора материала исследования, поскольку все наши рассуждения строятся на анализе интерпретаций художественных текстов. Искусство — «место» или орган поиска того, чем мы можем быть, «воображаемое пространство очень сильно организованных предметных структур, несущих в себе одновременно большую избыточность…, пространство, в котором или через которое происходит реконструкция и воспроизводство человеческого
феномена на непрерывно сменяющемся психобиологическом материале природных существ» (Мамардашвили 1990: 87-88). Как феномен лингвокультурологического взаимодействия человека и текста интерпретация и есть форма существования художественных произведений. «Поэзия (в широком смысле слова — В.В.) содержит нечто в принципе не до конца знаемое и самим автором. Отсюда и появляется феномен многих вариантов одного и того же» (Мамардашвили 1990: 59). «Культурная сторона текста, — пишет Л.М.Баткин,- это его творческая суть» (Баткин 1989: 117), а это значит, что продуцируемый в акте интерпретации текст, будучи культурным явлением в силу своей значимости для интерпретатора, является свободным творческим актом, несущим в мир некий собственный смысл, который, по замечанию Л.М.Баткина, может быть сотворен лишь «усилием толкования, вопрошанием, спором, удивлением, любым встречным откликом» (там же), т.е. всем тем, что отличает человека, совершающего духовные поступки. Можно сказать, что, рассматривая интерпретацию под эти углом зрения, мы обращаемся не столько к мысли, совершенной в тексте автором, сколько к мысли, совершаемой интерпретатором в его собственном тексте. Такой контакт с текстом М.Мамардашвили назвал «духовным усилием личности». Понятно, что художественные произведения являются стимулом для такого рода усилий. «Искусство, — писал А.Потебня, — есть язык художника, и как посредством слова нельзя передать другому своей мысли, а можно только пробудить в нем его собственную, так нельзя ее сообщить и в произведении искусства; поэтому содержание этого последнего (когда оно окончено) развивается уже не в художнике а в понимающих» (Потебня 1993: 130). Таким образом, в интерпретации текста, благодаря ее креативной природе, и реализуется творческий потенциал личности.
Субъективность интерпретации связана с двумя моментами. Во-первых, с понятием цели, мотива. «Целевая функция реципиента, сформированная в отношении воспринимаемого текста» (Каменская 1990: 137), направляет его интерпретационную деятельность с самого начала контакта с текстом. Подобно тому, как наше представление о мотивации текстопорождающего действия вытекает из общего представления о предметно-практической, познавательной и коммуникативной деятельности говорящего/пишущего, анализ целевой установки слушающего связан с рассмотрением целого комплекса обстоятельств, в связи с которыми произошло обращение индивида к данному тексту. Во-вторых, интерпретация субъективна, если принять мысль о том, что «бытие произведений, — по мысли М.Мамадашвили, — и есть попытка интерпретировать их и понять, представляя в виде вариаций текста наши же собственные состояния (Выделено нами — В.В.)» (Мамардашвили 1990:59).
Здесь необходимо сделать небольшое отступление, касающееся философской стороны вопроса. Речь идет о понимании как неком «предкоммуникативном» феномене. Говоря о проблемах сознания, М.Мамардашвили определяет последнее как связность вещи и явления, внутреннего и внешнего, эмпирии и теории, «связность с тем, что мы не могли бы понять, если бы уже не понимали. В этом смысле иметь сознание — значит иметь тавтологию: понимаем, потому что понимаем» (Мамардашвили 1990: 47). «Если мы с кем-то общаемся, и в интеллектуальном, и в духовном, и в эмоциональном смысле, то тебя понимают, если уже понимают» (Мамардашвили 1990: 30).
Субъективная сторона интерпретации связана именно с содержанием этого «уже». Под «нашими собственными состояниями» понимается весь тот личный человеческий опыт, с которым мы подходим к контакту с новым текстом. При этом неважно, действительно ли данный текст является для нас новым или мы обращается к нему не в первый раз. Неважно, поскольку наше обращение к тексту вызвано нашим сегодняшним, а следовательно, измененным по сравнению с прошлым состоянием. В одном из телевизионных интервью Олег Басилашвили, отвечая на вопрос журналиста «Как Вам удается произносить в спектаклях они и те же слова из пьесы так, что они не теряют смысла?», сказал: «Я выхожу на сцену таким, каким могу быть только сегодня и только сейчас и здесь. И слово, которое я произношу, имеет сегодняшний смысл: ни вчера, ни завтра этого смысла не может быть, потому что я был и буду другим».
Освоение чужого текста в контексте своей собственной жизни можно представить как «вычитывание» в тексте своего содержания, «своего» — значит отвечающего интересам личности. Всякий интерес основан на том, что нам пока еще неясно в предмете, а потому этот интерес может быть представлен в форме вопроса. Не останавливаясь на огромной роли вопроса в процессе познания (см., например, Берков 1972), обратим внимание на одно замечание М.Бахтина: «Смыслами я называю ответы на вопросы. То, что ни на какой вопрос не отвечает, лишено для нас смысла» (Бахтин 1979: 350). Интерпретация текста при таком подходе к взаимодействию человека и текста оказывается поиском ответов на вопросы слушающего. В случае с художественным произведением придется признать, что весь текст, целиком является своеобразным ответом, поскольку речь идет о взаимодействии в очень тонкой духовной, сложноорганизованной сфере, попытка расчленения которой чревата потерей сущности. Однако тексты-интерпретации свидетельствуют об избирательности их авторов в отношении тем, проблем, идей, а также экспрессивных моментов текстов-источников: одно и то же художественное произведение может служить отправной точкой для развертывания диаметрально противоположных концепций. Такая избирательность представляет собой по сути дела выбор тех сторон произведения, которые оказываются связанными с личностным интересом интерпретатора.
Поиск ответов на вопросы можно условно представить как некую процедуру (заметим, что на перцептивном уровне восприятия ей соответствует процедура выдвижения и оценки гипотез, описанная в психолингвистике). Поскольку в тексте есть многое, что не является прямым ответом на вопрос слушающего, в первую очередь происходит отбор того материала, который «мог бы стать ответом на вопрос». Говоря иначе, в первую очередь мы ищем в тексте подтверждения своему предположению, ищем такой ответ, который бы нас устроил. Продолжая эту мысль, можно сказать, что мы ищем в тексте то, что уже знали, еще до того, как начали читать текст. Это уже знаемое присутствует в нас во множестве вариантов и оттенков: уверенность, сомнение, готовность принять противоположное нашему убеждению, примеры личного опыта и чужие высказывания о подобном, ощущение сиюминутности принимаемого ответа как предчувствие нового взгляда на предмет и т.п. По отношению к целому тексту этот фрагмент уже знаемого может быть очень мал, но частично освоенный таким образом текст уже не является полностью чужим, поскольку этой освоенной частью он вступил во взаимодействие со спрашивающим человеком. В темном поле текста оказались как бы высвеченными те фрагменты, которые так или иначе связаны с ответом на вопрос. Эти фрагменты и становятся смыслами в Бахтинском понимании этого слова. Частично освоенный текст оказывается переконструирован в связи с этими новыми смыслами. Это переконструирование позволяет увидеть в ранее неосвоенных фрагментах текста новые стороны, которые могут быть использованы для ответа на вопросы слушающего. Расширение зоны освоенного идет дальше через многократное переконструирование текста: возникающие связи между ранее не связанными смыслами (ответами) открывают новые ответы (смыслы) как на первый, возникший на стадии формирования мотива слушания вопрос, так и на возникающие по ходу освоения текста новые вопросы. Всякое новое переконструирование опирается на уже знаемое, которое, в свою очередь, расширяется за счет получаемых в ходе освоения текста смыслов. Этот путь от уже знаемого по «опорам данного», собственно, найденного в тексте, к постепенному освоению всего пространства текста через ответы на вопросы и есть та интерпретация, о которой мы говорим, ибо для каждого слушающего существует только его знаемое, только ему данное и именно у него возникший вопрос.
Здесь, в силу экспансионизма, присущего сегодняшнему языкознанию, мы оказываемся в предметной области психологии, которая всегда в таких случаях прибегает к эксперименту. Остановимся на вопросе об эксперименте в нашем исследовании, прежде чем обратиться к заключительной части статьи, в которой будут проанализированы некоторые предварительные результаты наблюдений над материалом.
Нам представляется, что к эксперименту в области интерпретации текста должны предъявляться особые требования именно в силу ее субъективно-личностной природы.
На первый взгляд, задача экспериментатора достаточно проста: необходимо получить от испытуемых тексты, которые были бы созданы ими на базе уже существующих текстов. Понятно, что проще всего это сделать на материале художественных произведений. Однако вся сложность такого эксперимента как раз и заключается в сохранении декларируемого нами подхода к исследованию интерпретации как результата субъективно-личностного контакта с текстом. Текст-интерпретация, следовательно, может служить надежным материалом для наблюдений только в том случае, если он вызван к жизни потребностью самого слушающего, причем потребностью двоякого рода: сначала услышать чужой текст, а затем создать свой, говоря обыденным языком, «под впечатлением чужого текста». Заметим, что между первым, «чужим», текстом и вторым, собственным текстом слушающего, был создан еще один текст — в сознании слушающего (Жинкин 1982; Леонтьев 1974). Мы же, рассматривая интерпретацию как собственно языковое явление, обращаемся, по сути говоря, к «третьему» тексту. В связи с изложенными соображениями, представляется, что постановка прямого эксперимента нецелесообразна. Вот почему в качестве материала мы привлекаем только тексты, появившиеся на свет «естественным путем»: дневниковые записи, письма, художественные интерпретации, рефлексивные высказывания героев литературных произведений.
Остановимся теперь на некоторых механизмах интерпретации текста, отметив, что как вид текстовой деятельности интерпретация осуществляется посредством целого комплекса механизмов, действующих параллельно, взаимообусловленно, как единый процесс анализа-синтеза. Во-первых, это механизмы рецепции, восприятия и распознавания знаков, т.е. понимания на собственно языковом уровне. Во-вторых, это механизмы осмысления воспринимаемой информации в контексте познавательной деятельности. И наконец, в-третьих, это механизмы, воплощающие взаимодействие текста с воспринимающей его личностью, реализующие творческие интенции человека и культурологические функции текста. В силу действия этих механизмов интерпретация текста сопровождается общим переконструированием текста-источника и на уровне перцепции, и в ходе перевода на предметно-схемный код (Жинкин 1964), и в процессе смыслового восприятия (Зимняя 1976), и на уровне целостного осмысления текста в контексте всей познавательной деятельности слушающего. Мы должны еще раз подчеркнуть, что обращаемся в своем исследовании именно к последнему уровню переконструирования, заметив при этом, что отнесение того или иного обнаруженного явления к действию конкретного механизма является в определенной степени условным.
Одним из механизмов интерпретации текста в интересующем нас аспекте является механизм «разыгрывания» слова, или «драматизация», под которой мы понимаем внутреннее видение интерпретируемого текста как разворачивающегося действия. М.Бахтин назвал слово «сценарием» события: «Живое понимание целостного смысла слова должно репродуцировать это событие взаимного отношения говорящих, как бы «разыграть» его» (Бахтин под… 1996: 75). Именно о таком способе понимания чужого текста читаем мы в «Чевенгуре» А.Платонова (курсив везде наш — В.В.): «Достоевский медленно вбирал в себя слова Дванова и превращал их в видимые обстоятельства. Он не имел дара выдумывать истину и мог ее понять, только обратив мысли в событиесвоего района, но это шло в нем долго: он должен умственно представить порожнюю степь в знакомом месте, поименно переставить на нее дворы своего села и посмотреть, как оно получается» (Платонов 1989: 305). Здесь обращают на себя внимание два момента. Во-первых, непосредственное указание на «разыгрывание» слова, которое Дванов «превращал в видимое обстоятельство»: «обратив мысль в событие», «умственно представить», «поименно [мысленно] переставить», «посмотреть [мысленно]». Во-вторых, акцентирование личностно значимых обстоятельств, в рамках которых он только и может «понимать» другого: «события своего района», «степь в знакомом месте», «дворы своего села».
Доказательством именно такого механизма внутреннего видения интерпретируемого текста как некоторого ряда совершающихся действий может служить известная система К.С.Станиславского, в частности, та часть концепции, в которой автор обосновывает понятие «физической схемы роли». К.С.Станиславский предлагает актеру раскладывать каждую реплику, имеющую конкретную психологическую задачу, на действия: «Вот стоит Яго и смотрит в щелку. Как бы его сегодня испугать посмешнее? Пощекотать или, может быть, придумать какую-нибудь шутку?» (Станиславский 1957: 299). Для каждой роли Станиславский считал обязательным разработку схемы физических и элементарно-психологических действий, которая могла быть осуществлена только при условии внутреннего видения каждой реплики: «Слушать на нашем языке означает видеть то, о чем говорят, а говорить — значит рисовать зрительные образы» (Станиславский 1957: 88). Работая с актером, он предлагал ему сосредоточиться на мельчайших деталях воображаемой картины, вплоть до цвета и качества стенной обивки представляемой комнаты. Станиславский требовал от актера знать и видеть внутренним взором все предлагаемые обстоятельства и детали воображаемой жизни, все внешние условия. «В реальной жизни, — считал он, — все это (знание и видение обстоятельств и деталей — В.В.) заготовляет нам сама жизнь, но на сцене надо об этом позаботиться самому артисту» (Станиславский 1957: 89).
Внутреннее видение интерпретируемого текста, принадлежа к области личностных смыслов, отражается в ходе интерпретации как на отборе фрагментов для мысленной инсценировки, так и на выборе конкретных физических действий и предметных деталей этой инсценировки. Сопоставляя базовые тексты (тексты-источники) с текстами-интерпретациями, мы обратили внимание на тот факт, что интерпретатор включает в свой текст описание конкретных деталей, признаков объектов, представленных в базовом тексте в общем виде, либо сообщает о конкретных физических действиях, не имеющих места в описанной первичным текстом ситуации. Происходит своего рода дробление ситуации первичного текста и наполнение общих, порой, достаточно абстрактных рассуждений базового текста теми действиями, которые, по мнению интерпретатора, могут или должны сопровождать описываемое событие. В качестве иллюстрации механизма драматизации обратимся к довольно нестандартному материалу — частному письму (адресатом которого является автор настоящей статьи). Автор письма Д. делится с адресатом впечатлениями о только что прочитанном рассказе В.Набокова «Ужас». Письмо Д. содержит довольно полный пересказ содержания и сопровождается размышлениями по поводу затронутых Набоковым тем: творческая личность и «другие» люди, связь человека с миром, столкновение «внутренней» реальности с действительностью, страх смерти и безумия. Прежде чем привести интересующий нас фрагмент пересказа Д., обратимся к соответствующей части оригинала, (о цифровых символах — ниже): (Герой рассказа находится за границей и страдает от разлуки со своей подругой — В.В.) В первую ночь я видел ее во сне (1): было много солнца, и она сидела на постели в одной кружевной сорочке, и до упаду хохотала, не могла остановиться. (2) И вспомнил я этот сон совсем случайно (0), проходя мимо бельевого магазина (3), — и когда вспомнил, то почувствовал, как все то, что было во сне весело — ее кружева, закинутое лицо, смех, — теперь, наяву, страшно, и никак не мог себе объяснить, почему мне так неприятен, так отвратителен этот кружевной, хохочущий сон. (4) (Набоков 1991: 400) (Вскоре герой получает телеграмму, что подруга его при смерти — В.В.)
А вот как выглядит эта часть в пересказе Д.: Герою снится сон. (1) Его подруга сидит на постели в шелковой сорочке и смеется.(2) Набоков пишет: «Этот сон почему-то очень встревожил меня. (4) Вечером я отправился гулять. (3а) Проходя по сияющей огнями улице,(3б) я увидел витрину магазина.(3в) В ней были развешены женские шелковые сорочки.(3г) Я остановился перед витриной (3д). Ее в них не было». (3е)
Символами мы обозначили компоненты смысловой структуры анализируемого фрагмента. При этом членение на компоненты было сделано на основе сопоставления оригинала и текста-интерпретации, поскольку «выделение «смысловых вех» в значительной степени является субъективным моментом» (Новиков 1983: 37). Цифровым символом, таким образом, отмечен тот компонент текста-источника, который оказался «опорным пунктом» для интерпретатора (ср. Смирнов 1966). Отсюда следует и объяснение нулевого символа: момент случайного воспоминания о сне оказался незамеченным Д. и не нашел отражения в его тексте, в котором под впечатлением своего сна герой видит в витринах с дамским бельем особый зловещий смысл; обратим внимание на то, что в оригинале — обратная причинно-следственная связь событий: герой случайно вспомнил о сне, увидев кружевное белье в витрине.
При сопоставлении фрагментов видно, что компоненты 3а, 3б, 3в, 3г, и 3д текста-интерпретации являются не просто детализацией компонента 3 текста-источника, а представляют собой инсценированное событие: Набоковская фраза проходя мимо бельевого магазина разворачивается в схему конкретных физических действий героя: прогуливался, увидел витрину, заметил в ней дамские сорочки, остановился (чтобы посмотреть). Компонент 3е (Ее там не было), в свою очередь, является драматизацией компонента 4 текста-интерпретации (Этот сон почему-тоочень встревожил меня) и не имеет отношения к компоненту 4 текста-источника (см.). По сути говоря, компонент 3е представляет собой уже интерпретацию текста самого Д., поскольку понятно, что приписанная Набокову фраза «Ее там не было» выражает тоску и тревогу героя, а не те чувства, которые описаны Набоковым в компоненте 4.
В структурировании интерпретируемого текста с позиций выделения «опорных пунктов», в отборе компонентов структуры, к которым может быть применен механизм драматизации, наконец, в выборе самих физических действий, которые могут репрезентировать то или иное авторское слово, находит свое отражение тот факт, что в языке, как известно, имеются вариантные средства для передачи одного содержания. Важно отметить при этом, что, как показывают исследования, в частности, Е.С.Кубряковой, содержание конструкций, оцениваемых как синонимичные, не вполне одно и то же. «Учитывая это, надо утверждать, что не только язык располагает вариантными возможностями представления одного содержания, но скорее, что существование альтернативных средств указанного типа помогает человеку сконцентрировать свое внимание (как и внимание слушающего) на разных деталях или обстоятельствах описываемого и обозначаемого» (Кубрякова 1998).
Еще один механизм, на котором нам хотелось бы остановиться, касается того обстоятельства, что при интерпретации многих художественных произведений происходит временнoе совмещение «чужого» и «своего» текстов. Мы назвали этот механизм «синхронизацией». Так, говоря об экранизации, А.Червинский в уже упоминавшейся нами книге пишет о необходимости «апеллировать к современности» при использовании исторических источников (Червинский 1993: 20). Превращение исторических событий в отправную точку для свободного вымысла предполагает способность зрителя соотнести происходящее на экране с сегодняшней жизнью и современными характерами. Поскольку, по мнению большинства продюсеров, сегодняшний зритель не всегда оказывается способным на такое напряжение, исторический фильм требует огромных творческих и финансовых затрат, направленных на то, чтобы стимулировать эту способность зрителя. Без синхронизации невозможно освоение «инокультурного», «иновременного» текста. В определенном смысле, момент синхронизации присутствует при нашем взаимодействии с любым художественным текстом, поскольку его интерпретация проходит в так называемом «нарративном» режиме (см. Падучева 1991: 204) в отличие от полноценной речевой ситуации, когда участники коммуникативного акта находятся в одной временной и пространственной плоскости. Мы же здесь останавливаемся на тех случаях, которые связаны собственно с культурологическим аспектом интерпретации.
Принадлежа исторически данной культуре, художественный текст заключает в себе связи с множеством реалий этой культуры как материального, так и духовного плана. Говоря о самостоятельной жизни произведения искусства, А.Потебня обращает внимание на тот факт, что «создания темных людей и веков могут сохранять свое художественное значение во времена высокого развития», причем «подобные рассказы живут по целым столетиям не ради своего буквального смысла, а ради того, который в них может быть вложен» (Потебня 1993: 130). Чем проще подобная история, чем более незамысловат ее сюжет, чем менее обременена она упоминаниями реалий породившего ее времени, тем более долгая жизнь ей суждена. В то же время, «несмотря на мнимую вечность искусства, настает пора, когда с увеличением затруднений при понимании, с забвением внутренней формы, произведение искусства теряет свою цену» (Потебня 1993: 130). Синхронизация как бы продляет жизнь произведения простым способом: путем подстановки на место «чуждого и ушедшего» «своего и актуального».
Обнаружить проявление механизма синхронизации позволяет анализ эксплицированных интерпретаций классических художественных произведений, в частности, таких театральных постановок или экранизаций, в которых либо действие перенесено из одной эпохи в другую, либо очевидна установка интерпретатора на современное восприятие — так называемые «осовремененные» интерпретации.
Как показывает анализ материала, в большинстве случаев такие интерпретации сопровождаются значительными преобразованиями, перестройкой текста-источника, обнаруживающей ряд закономерностей. Во-первых, это вставки — появление в тексте-интерпретации таких элементов, которые трудно поставить в однозначное соответствие с какими-либо компонентами базового текста. Во-вторых, это опущение некоторых фрагментов текста-источника. Речь идет не о компрессии, в результате которой оставшиеся элементы текста выражают конденсированное содержание, как бы «врученное» им опущенными элементами. Мы имеем здесь в виду полное изъятие из текста-источника некоторых тем, идей, сюжетных линий и пр., в результате чего из текста оказываются удаленными все языковые конструкции, так или иначе связанные с этими моментами содержания. В-третьих, замещение некоторых «чужих» конструкций «своими».
Вставка, как правило, эксплицирует замысел автора интерпретации. Можно сказать, что вставки репрезентируют представление интерпретатора о своем замысле: «Нужно добавить пару фраз о …, чтобы у зрителя не оставалось сомнения в …». Опущение некоторых фрагментов текста-источника, кроме соображений идейно-художественного порядка, также свидетельствуют об авторской позиции, по сути говоря, опущение идентично вставке по функции, но противоположно по способам реализации. Особый интерес вызывает замещение, которое может рассматриваться как трансформация языкового выражения. Трансформация предполагает не прямую замену одних конструкций другими, а опосредованное замещение, которое опирается, с одной стороны, на конструктивные элементы смысловой, эстетической, прагматической структуры текста-источника, с другой — на культурные трансформации реалий, представленных в тексте-источнике. Так, появление в тексте-интерпретации фраз с современной лексикой зачастую оказывается не вставкой интерпретатора, а именно замещением, и поиски прецедентных фраз в тексте-источнике дают возможность обнаружить разные типы интерпретационных действий, которые, в свою очередь, связаны с различными установками автора интерпретации. Это может быть установка на сохранение эмоционального тона источника (или его фрагмента), фокусирование определенных моментов идейного характера, а в связи с этим и акцентуация той или иной тематической линии и т.п. Как правило, анализ текста-интерпретации в сопоставлении с текстом-источником дает возможность выявить определенные, по-видимому, достаточно типовые, действия интерпретатора.
Рассмотренные механизмы работают не только на реализацию правой, «воспринимающей» части схемы речемыслительной деятельности, но и напрямую связаны с производством «вторичного» текста, текста-интерпретации. И хотя в определенном смысле слова все тексты вторичны, текст-интерпретация может рассматриваться как специфический текст, в продуцировании, структуре и функционировании которого и может быть обнаружен язык в действии.
Библиографический список
Баранов А.Г., 1997, Когнитипичность текста. К проблеме уровней абстракциитекстовой деятельности. — Жанры речи, Саратов.
Баткин Л.М., 1989, Культура всегда накануне себя. — Красная книга культуры, Москва.
Бахтин М.М., 1979, Эстетика словесного творчества, Москва.
Бахтин под маской, 1996. Вып.5, Москва.
Берков В.Ф., 1972, Вопрос как форма мысли, Минск.
Болотнова Н.С., 1992, Художественный текст в коммуникативном аспекте икомплексный анализ единиц лексического уровня, Томск.
Давыдов В.В., 1996, Теория развивающего обучения, Москва.
Дейк Т.А. ван и Кинч В., 1988, Стратегии понимания связного текста. — Новое взарубежной лингвистике. Вып.23, Москва.
Демьянков В.З., 1994, Когнитивная лингвистика как разновидностьинтерпретирующего подхода, «Вопросы языкознания», №4.
Дридзе Т.М., 1976, Интерпретационные характеристики и классификация текстов. — Смысловое восприятие речевого сообщения (в условиях массовой коммуникации), Москва.
Жинкин Н.И., 1964, О кодовых переходах во внутренней речи, «Вопросы языкознания», №6.
Жинкин Н.И., 1982, Речь как проводник информации, Москва.
Зимняя И.А., 1976, Смысловое восприятие речевого сообщения. — Смысловоевосприятие речевого сообщения (в условиях массовой коммуникации), Москва.
Каменская О.Л., 1990, Текст и коммуникация, Москва.
Кубрякова Е.С., 1987, Текст — проблемы понимания и интерпретации. —Семантика целого текста, Москва.
Кубрякова Е.С., 1994, Парадигмы научного знания в лингвистике и еесовременный статус, «Известия Российской академии наук, серия литературы и языка», т.53, №2.
Кубрякова Е.С., 1998, Когнитивные аспекты процессов деривации. — Фатическоеполе языка, Пермь.
Кухаренко В.А. Интерпретация текста. — М.: «Просвещение», 1988.
Леонтьев А.А. Основы теории речевой деятельности. — М., 1974.
Мамардашвили М., 1990, Как я понимаю философию, Москва.
Мурзин Л.Н., 1996. О лингвокультурологии, ее содержании и методах. — Русскаяразговорная речь как явление городской культуры, Екатеринбург.
Мурзин Л.Н., 1997, Дифференциация или интеграция. / Актуальные проблемы русистики, Екатеринбург.
Новиков А.И., 1983, Семантика текста и ее формализация, Москва.
Падучева Е.В., 1991, Говорящий: субъект речи и субъект сознания. — Логическийанализ языка. Культурные концепты, Москва.
Платонов А.П., 1989, Котлован: Повести, роман, Ижевск.
Потебня А.А., 1993, Мысль и язык, Киев.
Рикер П., 1995, Герменевтика. Этика. Политика, Москва.
Салимовский В.А. Функционально-смысловое и стилистико-речевое варьирование научного текста // Stylistyka . 6 вып., 1997.
Современный словарь иностранных слов, 1994, Санкт-Перетбург.
Смирнов А.А., 1966, Проблемы психологии памяти, Москва.
Станиславский К.С., 1957, Собрание сочинений в 8 томах, т.4, Москва.
Текст как явление культуры, 1989, Новосибирск.
Современная философия. Словарь и хрестоматия, 1996, Ростов-на-Дону.
Червинский А., 1993, Как хорошо продать хороший сценарий. Обзор американских учебников сценарного мастерства, Москва.
[1] Мы располагаем уникальным материалом: рабочие записи — дневник репетиций — режиссера одного из известных в Перми профессиональных молодежных театров. Записи (102 рукописных страницы формата А4 — «Книга учета») предоставлены в наше распоряжение самим автором при условии соблюдения конфиденциальности.
На главную Васильева В.В.
1. Интерпретация художественного произведения, её виды. Введение в литературоведение
Похожие главы из других работ:
Идея и художественные средства ее воплощения в поэме А.А. Ахматовой «Реквием»
1.1 Идея художественного произведения
Автор дает о себе знать прежде всего как носитель того или иного представления о бытии и его феноменах. И это определяет принципиальную значимость в составе искусства его идейно-смысловой стороны,—того, что на протяжении XIX—XX вв…
Индивидуальные характеристики речи персонажей в романах Дж. Фаулза как средство создания художественного образа
1.4 Языковая личность повествователя художественного произведения
Повествователь художественного произведения также представляет собою виртуальную языковую личность, кроме того, он может являться и персонажем произведения. Понятие «повествователь», не идентичное понятию «автор»…
Концепты «Жизнь» и «Смерть» в рассказе Рэя Брэдбери «The Maiden and the Death»
1.2 Понятие «художественного текста». Особенности художественного концепта, его структура и методика описания
Исследование художественного концепта невозможно без анализа текста как целостной системы…
Метаморфозы героев и образы тела в прозе М.А. Булгакова
1.1.2 Восприятие героя другими персонажами художественного произведения как литературный прием
Прием создания портрета героя на основе восприятия его другими персонажами часто используется в художественных произведениях…
Ономастическое пространство рассказов, с помощью которых создаются образы персонажей произведений
1.2 Ономастическое пространство художественного произведения
Подобно тому, как именуемые вещи размещаются на земном (и неземном) пространстве, именующие их слова в сознании говорящего также имеют пространственное размещение, аналогичное для жителей одной и той же местности…
Поэтика рассказов А.И. Солженицына
1.Теоретические аспекты поэтики художественного произведения
…
Психолингвистические особенности восприятия текста и подтекста художественного произведения
1. ПСИХОЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ВОСПРИЯТИЯ ТЕКСТА И ПОДТЕКСТА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ
…
Психолингвистические особенности восприятия текста и подтекста художественного произведения
1.3 Понимание текста и подтекста художественного произведения как психологическая проблема
Интерпретация текста находится на стыке стилистики и лингвистики текста. Её можно определить как освоение идейно-эстетической, смысловой и эмоциональной информации художественного произведения…
Рецепция русской литературы в англоязычной критике на примере творчества Лескова
1.1 Проблемы перевода художественного произведения
Изучение различных аспектов межъязыковой деятельности, которую определяют «переводом» или «переводческой деятельностью», занимает важное место в круге других сложных лингвистических проблем современного языкознания…
Субъектно-образная специфика поэзии С.Н. Маркова
Глава 1. Субъектно-образная специфика художественного произведения
…
Характер произведения Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея»
Глава 1. Теоретическая основа анализа художественного произведения
…
Характеристика лексического состава рассказа Тургенева «Муму»
1. Лексика художественного произведения
…
Характеристика лексического состава рассказа Тургенева «Муму»
1.1 Лексические средства художественного произведения как примета его хронотопа
Художественная действительность, то есть, мир любого литературного произведения, населенный литературными персонажами — плод творческой фантазии автора. В его власти организовать действие книги в любом времени и пространстве. Конечно…
Художественное произведение как межкультурный медиатор
Глава 1. Общая характеристика художественного произведения как «вместилища» культуры
…
Художественное произведение как межкультурный медиатор
1.1 Поликультурное пространство художественного произведения
Культурно-историческое содержание той или иной эпохи преломляется в художественном сознании. Пушкин был одним из русских писателей, кто столько писал о родственных народах, об этносах, занимающих территории вблизи России…
Методы интерпретации текста . Философская герменевтика. Понятия и позиции
Реконструкция основного текста при работе с плохо сохранившимися источниками или с криптотекстами. Данный случай не является, строго говоря, герменевтическим процессом. Однако восстановление тела текста, как правило, сопровождается попытками понять значение текста. Основной вопрос здесь — это вопрос о значении знаков. Решение его основано на процедуре, которая в принципе не отличается от той, к которой прибегают при переводе текстов с одного языка на другой. Она включает в себя как лингвистическую, так и семантическую интерпретацию.
Как можно более точное восстановление содержания текста с учетом культурно-исторических условий его создания. В данном случае речь идет о воссоздании объективного, первоначального смысла текста, имманентного ему с момента его создания. Такая форма интерпретации очень широко распространена. Особый случай представляют собой священные тексты или, по выражению Гадамера, «эминентные» тексты. «Эминентные» тексты — это тексты, обладающие определенным авторитетом, т. е. тексты, смысловой потенциал которых так высок, что к ним постоянно обращаются. В результате постоянной задействованности текста возможно искажение его оригинального смысла, что, о чем свидетельствует история, нередко служит причиной раздора между интерпретаторами.
Такая интерпретация, как правило, носит консервативный характер. Гадамер, например, придавал ей большое значение, видя в ней средство для «проникновения в предание». Она отличается от интерпретации, которую он назвал «аппликативным пониманием» и которую он связывал с практикой реализации «действенно-исторического сознания». С другой стороны, интерпретация, нацеленная на восстановление аутентичного смысла высказывания, может играть и прогрессивную роль в духе требования Вальтера Беньямина, который призывал освободить предание от конформизма с современной эпохой, стремящейся подчинить его себе и поставить на службу идеологии своего времени.
Данная форма интерпретации представляет собой сложный процесс и требует обширных знаний в области лингвистики, риторики, стилистики (норм и правил речи), а также знаний традиций и кодов соответствующей эпохи.
Интерпретация, нацеленная на выявление авторских интенций, т. е. того, что автор в тексте и посредством него намеревался сказать. Примером такой формы экзегезы, критерием которой выступает intentio auctoris, может служить тип чтения, который сегодня называют «имманентным чтением» или close reading. Например, Деррида в «Грамматологии» разграничивает простое «чтение» и «двойной комментарий». Если «двойной комментарий» предполагает репродукцию интенционального отношения между автором и традицией, то чтение должно оставаться внутри текста и не покидать его пределов. Текст и только он является носителем содержания в случае «простого чтения». При этом интерпретатор должен усвоить язык текста, его установку, внутреннюю конструкцию и претензию на истину. Он должен следовать ходу мысли автора во всех ее деталях. «Опасность» такого имманентного чтения состоит в том, что интерпретатор начинает отождествлять себя с автором текста, оказывается в плену текста и не может судить о нем отстраненно.
Психологическая реконструкция может быть нацелена либо на восполнение того, о чем текст умалчивает, например, того, почему тот или иной персонаж в романе поступает так, а не иначе. Либо же задача состоит в том, чтобы показать, что конфликты и линии напряжения в произведении отражают конфликты и линии напряжения в жизни автора текста (его неврозы, неосознанную агрессивность, чувство вины или страха и т. д.). Данная форма интерпретации — нередко в форме психоанализа — требует множественных знаний психологического, социологического, исторического характера и т. д.
Аппликация нацелена на выявление актуальности текста, например, его пригодности для решения какой-либо насущной проблемы. Новая интерпретация текста в духе новой научной теории, новой политической идеологии или новой религиозной доктрины стремится наполнить его новым содержанием и придать ему новую жизнь. Существуют различные возможности использования текста для таких целей, отличающиеся в зависимости от того, идет ли речь о философских или литературных текстах. В случае философских текстов их критическая интерпретация или разработка затронутой в них проблематики, как правило, выводит за пределы первоначального текста, тогда как в случае литературных текстов интерпретация, наоборот, вводит в текст и открывает в нем новое[36]. В обоих случаях речь идет о том, чтобы раскрыть потенциальные возможности текста с целью его переоценки и использования.
Герменевтический аппликативный подход к текстам следует отличать от продуктивного, но не герменевтического подхода, примерами которого служат «remake» или перевод данного текста на другой язык.
Продуктивно-критическое отношение к тексту противостоит «имманентному чтению», о котором говорилось выше. Горизонт текста в данном случае насильственно изменяется. Тем не менее, «аппликативное понимание» — это тоже способ герменевтического понимания. Интерпретатор как бы «преодолевает» текст, реинтерпретируя содержащиеся в нем заявки на истину. Истина и ложность текста предстают в новом свете с позиций интерпретатора. Такое «революционное» обращение с текстом характерно для Теодора Адорно, Мартина Хайдеггера, Ричарда Рорти, Жака Деррида и многих других. В сущности, «аппликативное» обращение с текстом обеспечивает развитие философии в целом.
Роланд Барт рассуждает на эту тему в своем эссе «Удовольствие от текста». Он выделяет два типа чтения: первый нацелен на деконструкцию текста, на поиск в нем того, что интересно интерпретатору. При втором типе читатель послушно следует за автором, ничего не пропускает в тексте, замечает в нем каждый знак. Его чтение не нацелено на «расширение текста» или на разоблачение его истин. Соответственно Барт говорит о двух типах текста, которые он метафорически называет «текст для удовольствия» и «текст для похоти». «Текст для удовольствия» находится в согласии с традицией, а не нацелен на разрыв с ней. Он удовлетворяет, наполняет, вызывает успокоение, приглашает к уютному чтению. «Текст для похоти» вызывает у читателя состояние кризиса. Уют и покой исчезают, исторические, культурные и психологические основы читателя оказываются потрясены. Иерархия предпочтений читателя, его ценности и даже его форма его воспоминаний разрушены, даже его отношение к языку становится проблематичным. Такое различное отношение к тексту соответствует различным ожиданиям читателя: одни предпочитают «тексты без тени», тексты, не связанные с миром других, внетекстовых, означающих. Другие, включая самого Барта, полагают, что любой текст имеет «тень», т. е. определенный идеологический контекст, отражающий его отношение к действительности. Благодаря «тени» в тексте можно обнаружить места сопротивлений и неровностей. В таком критическом чтении, разоблачающем теневую сторону текста, Барт видит цель философской деконструкции, основанной на структурном анализе знаковых систем.
В качестве еще одного примера критического, деконструктивного отношения к тексту можно рассмотреть подход Жака Деррида, практикуемый им, в частности, в эссе «Структура, знак и игра в дискурсе наук о человеке»[37]. Тема этого эссе — критика картезианской эпистемологии, которую Деррида называет «метафизикой присутствия». Последняя исходит из того, что как любое единичное явление, так и мир в целом можно объяснить путем логической или генетической дедукции из одного единственного центра. Картезианская эпистемология существует в мире центрированных, завершенных систем со строгим порядком означающих. Такой четко структурированной системе Деррида противопоставляет дискурс, не привязанный к единому, общему центру и функционирующий благодаря свободной игре означающих в некотором замкнутом пространстве. Для такого дискурса характерно не наличие центра, а наличие «нулевой позиции», которая может быть задана произвольно взятым знаком и наполнена любым содержанием. «Центр» становится «номадом», он перемещается и изменяется. При этом не история решает вопрос о значении знака, а конкретная, наличная ситуация. История утрачивает свой приоритет при определении смысла и содержания знаков. С точки зрения логики, различия между элементами в такой системе оказываются не взаимоисключающими. Напротив, элементы образуют некоторое целое при сохранении своих различий (differan.ee). Деррида стремится разработать новую эпистемологию на основе понятий «различие» и «различение». Под «различением» он понимает внимание к различиям в данном комплексе. Поэтому «различение» можно охарактеризовать как механизм, благодаря которому происходит движение смысла.
В качестве примера такой деконструктивной эпистемологии Деррида приводит структурную антропологию Леви-Стросса. Как он считает, последний внес вклад в преодоление дуалистического восприятия понятий «природа» и «культура» благодаря анализу понятия «инцест». Как известно, под «природой» традиционно понимается сфера того, что неподвластно никакой культурной норме и функционирует единственно благодаря закону причинности, а культура мыслится как совокупность норм. В теории Леви-Стросса инцест предстает одновременно как культурный и природный феномен. Он нормирован в рамках отдельных культур, одновременно представляя собой универсальное явление. Проведенный Леви-Строссом анализ понятия «инцест» свидетельствует о том, что дуализм природы и культуры — видимый, концептуальный, а не реальный, субстанциальный дуализм.
Как полагает Деррида, условие возможности для разработки нового понятия о природно-культурном феномене было подготовлено традиционной метафизикой, разграничившей «природу» и «культуру». Для того, чтобы нейтрализовать дуализм старой системы и разрушить привычный, дихотомичный порядок идей, необходимо было изменить центр наблюдения, что и проделал, по его мнению, Леви-Стросс. Понятие «инцест» выступает у него в качестве нового «центра», благодаря которому видоизменяется вся картина мира, а именно, представление о дуализме между природой и культурой оказывается несостоятельным.
(PDF) ПОНИМАНИЕ И ИНТЕРПРЕТАЦИЯ КАК ЭТАПЫ ПРОЦЕССА ПЕРЕВОДА ПОЭТИЧЕСКОГО ТЕКСТА
© Modern Studies of Social Issues
2020, Volume 12, Number 4 • http://soc-journal.ru
197
тическим и обобщающим процессом и подход читателя, который оз-
начает эмоциональное переживание художественного произведения.
Читатель «сопереживает» произведение, литературовед подвергает
его анализу с позиции законов литературоведения как науки. Соглас-
но подходу литературоведа, интерпретация должна строго соответ-
ствовать авторскому замыслу, либо, по крайней мере, стремиться к
этому идеалу. У читателя, в свою очередь, в процессе восприятия
художественного произведения создаётся своё индивидуальное ви-
дение, которое может противоречить авторскому замыслу.
Переводчик как участник акта межъязыковой коммуникации вы-
ступает как в роли читателя, так и в роли литературоведа, индивида,
выполняющего социальную роль переводчика, в задачи которого
входит понимание авторского замысла и его объективная передача
путём создания текста перевода.
Тем не менее, сравнение перевода с одноязычной коммуникаци-
ей «представляет собой лишь некий идеал, к которому может при-
ближаться перевод, но который полностью недостижим» [15, с. 15].
Переводчик как читатель, как личность, обладает своим «автоном-
ным кругозором», индивидуальные поля сигнификатов автора текста
и переводчика не могут быть идентичными. Оригинальное произве-
дение проходит через призму восприятия переводчика и неизбежно
претерпевает ряд изменений на этапах процесса создания перевода.
По справедливому замечанию А.Н. Крюкова, проблема понима-
ния в переводоведении существует, поскольку наблюдается «”уза-
конивание” включенности переводчика в акт коммуникации, разру-
шение стереотипа об идеале переводчика как «прозрачном стекле»,
помещённом между различными коммуникантами» [14, с. 63].
Понимание и интерпретация художественного текста и текста
поэтического в частности, представляют известную сложность
для переводчика, что обусловлено характерными особенностями
поэтических произведений. В первую очередь, стоит отметить его
многоуровневую структуру. М.Л. Гаспаров выделяет три уровня
структуры поэтического текста: верхний уровень – идейно-образ-
ный, средний – стилистический, нижний – фонический, звуковой
Критический перевод текстов: задавая вопросы | Общеобразовательный центр письма
Критический перевод текстов: задавайте вопросы | Коллегиальный центр письма | Университет Эмпайр Стейт КолледжЧто значит критически интерпретировать текст?
- Это значит быть проницательным читателем, который делает следующее:
- вопросов, что вы читаете
- думает о том, во что автор хочет, чтобы вы верили, и работает, чтобы убедить вас
- решает, заслуживают ли взгляды автора согласия
- Чтобы задать вопросы о том, что вы читаете, необходимо внимательно изучить утверждения автора, а также использовать и качество подтверждающих доказательств автора.
Когда вы интерпретируете текст, вы неизбежно опираетесь на свой собственный опыт, а также на свои знания других текстов. Однако в основе вашего анализа должен лежать сам текст. - Умение критически изучать тексты — важный навык, особенно в колледже.
Вам нужно будет использовать знания, полученные из текстов, для ваших собственных проектов. Для этого вы должны интерпретировать или анализировать их.
Вот некоторые вещи, которые следует учитывать при анализе:
- авторитет писателя (рабочий лист)
Используя как информацию, которая у вас есть о писателе как личности (образование, политическая принадлежность, жизненный опыт), так и подсказки по языку, тону и подходу текста, решите, заслуживает ли автор доверия.Знает ли писатель? Какие предубеждения или ценности могут сыграть роль в его / ее аргументах? - логика аргументации автора (рабочий лист)
Важно спросить себя, во что автор хочет, чтобы вы поверили, и убедили ли вас причины и подтверждающие доказательства в этой точке зрения. Изучите достоверность «фактов», а также аргументацию, которая связывает факты с основным утверждением. - как писатель вызывает ваш интерес (рабочий лист)
Писатель может использовать одну или несколько из следующих стратегий, чтобы интеллектуально и эмоционально вовлечь читателя в текст:- Попытка заставить читателя идентифицировать себя с автором или вызвать уважение за авторитет автора (например, через тон)
- Попытка привлечь внимание читателя к предмету, причине или проблеме (возможно, обращаясь к его / ее эмоциям, используя шокирующую статистику, анекдоты или подробные описания)
- Пытаясь привлечь читателя к большему классу читателей (например,грамм. «Образованные» женщины, экологи)
- Использование предполагаемых интересов и ценностей читателя в качестве основы для другого аргумента
Спросите себя, какие из этих приемов использует писатель и как. Насколько они эффективны?
- рассмотреть использование писателем языка и стиля (рабочий лист)
Автор принимает множество решений относительно языка и стиля, которые влияют на ваши ответы как читателя. Изучите следующие аспекты письма: общий тон, формирование предложения, выбор и коннотацию слов, использование знаков препинания, а также краткость или длину отрывков.Как выбор автора в отношении языка и стиля помогает их аргументам? Что этот выбор говорит о аргументе автора? - рассмотрите идеологию, лежащую в основе текста (рабочий лист)
Попытайтесь раскрыть идеологию — систему убеждений, ценностей и представлений о мире — которая лежит в основе текста. Самый простой способ сделать это — записать слова и идеи, которые ценятся в тексте или представлены автором в позитивном ключе. Затем запишите противоположность каждого слова. Эти бинарные файлы или пары противоположностей раскрывают идеологию, лежащую в основе текста.
Толкование текстов ….
Толкование текстов …. Философия и феноменологические исследования , L, Приложение, 177-94, осень 1990 г. Перепечатано в М. Лосонский, изд., Язык и разум: современные философские и познавательные чтения Science , Blackwells, 1995. Интерпретация текстов, людей и других артефактов- Дэниел К. Деннет
- Центр когнитивных исследований
- Университет Тафтса
Судить стихотворение — все равно что судить пудинг или машину.Требуется, чтобы это Работа. Только потому, что артефакт работает, мы делаем вывод о намерении ремесленник.У. Вимсатт и М. Бердсли Приложение 1
Я хочу изучить четыре различных упражнения интерпретации:
(1) интерпретация текстов (или герменевтика ),
(2) интерпретация людей (также известная как психология «атрибуции» или когнитивная или преднамеренное психология ),
(3) интерпретация других артефактов (которые я назову , артефакт герменевтики ),
(4) интерпретация конструкции организмов в эволюционной биологии — спорная интерпретация деятельность, известная как адаптационизм .
В моем названии предлагается только три упражнения, а не четыре, но, как мы увидим, когда мы обратимся к в-четвертых, заземляющее упражнение, здесь действительно есть только одно упражнение по интерпретации; мой задача показать, что у этих предприятий не просто много общего; они одинаковые проект адресован разным объектам. Я хочу показать, что каноны толкования то же самое, проблемы те же, и иллюзии, которые преследуют как практикующих, так и их критиков. одинаковы.Наконец, я сделаю несколько любопытных выводов из этого исследования. последствия, которые одни люди находят глубоко удовлетворяющими, а другие — глубоко тревожными.
1. Толкование текстов
Давайте начнем с того, что напомним себе некоторые неоспоримые факты о интерпретация текстов. Некоторые тексты очевидны, а некоторые относительно сбивают с толку и непостижимо, но даже самые очевидные поддаются интерпретации только с помощью весьма безопасных, скорее очевидные предположения.Например, тот, кто не знает английского, увидит
вставить цифру 1 примерно здеськак наличие одного и того же символа в середине каждой группы, в то время как мы находим его несложным — для точка не замечать — видеть «кота» как вероятную интерпретацию этой строки символов. Как мы делаем это? Мы опираемся на нормы образования букв, с одной стороны, и на другие у нас есть ожидания относительно вероятности того, что эта надпись была произведена с некоторыми Коммуникативный намерение .Мы пытаемся увидеть сообщение в любой строке букв, и в этом случае мы преуспевать. Конечно, , может быть, . Автор этой надписи имел в виду , чтобы написать «чт» (или «тае кошка») — и в этом случае мы ошиблись в нашей опрометчивой интерпретации.
Наша интерпретация, по-видимому, зависит от имеющихся у нас гипотез о намерениях автора книги. любая надпись, и в первом приближении, если мы сомневаемся в том, что означает кусок текста, мы можем найти автора и спросить его, что он имел в виду.Мы делаем это постоянно, и это работает; иначе мы бы этого не сделали. Если в инструкции к вашему новому компьютеру написано: «Красный свет означает, что батарея разряжена», и вы задаетесь вопросом, означает, что ваша батарея ненормально разряжается или просто разряжается в процессе нормальная работа, вы можете вызвать автора — то есть автора записи, виртуальный автор , человек на другом конце 800-HELP-номера — и спросите его или ее, какое толкование было , предполагалось .
Эта мудрая повседневная практика создает правдоподобное впечатление, что всякий раз, когда возникает вопрос относительно интерпретации небольшого фрагмента текста, в принципе можно получить правду, спросив автор, который, как считается, имеет привилегированное положение для ответа. Кто знает лучше автора что автор имеет ввиду? И все же универсальность этого правдоподобного принципа была известна подвергается нападкам литературных критиков — это далеко не так, это заблуждение, умышленное заблуждение.Сноска 2 Согласно более или менее общепринятому мнению теоретиков литературы, это просто ошибочно полагать, что личное мнение автора о значении текста неверно. авторитетный (как можно сказать!). Некоторые теоретики заходят так далеко, что утверждают, что мнение автора это даже не относящиеся к делу данные — можно так же спросить своего дядю, как спросить автора.
Мы входим в противоречивые воды, и на данный момент я просто выражаю — не одобряя — ряд утверждений, с которыми сталкиваются герменевтики.Как только Говорят, важно, как авторское чтение, так же как и чтение читателя. Любой читатель, просто будучи читателем, пользователь текста, можно сказать, устанавливает интерпретацию текста и интерпретация одного читателя ничем не хуже интерпретации другого, включая автора, который, в конце концов, еще один читатель текста, который он случайно принес в мир. одни показания лучше других — то есть интереснее, связнее, богаче, меньше объявлений hoc , лучше осведомлен — но ни одно чтение не может быть выделено как настоящее значение текста.Сноска 4
Эта крайняя точка зрения совершенно неправдоподобна, когда рассматриваемый текст представляет собой табличку с надписью «НЕ ДЕРЖАТЬ. ТРАВЯ »- что практически однозначно (хотя герменевтики извращенно умны в найти альтернативу возможному — если не правдоподобному — чтению даже самых обыденных надписей). А когда возникает банальная двусмысленность, почти всегда можно спросить автора: мы можем Интересно, как читать список покупок Джонса, но на него можно рассчитывать — если только он не псих, — что он прекрасно знает, что он имел в виду, и лучше, чем кто-либо другой.Но если текст стихотворение или романа или, скажем, одного из диалогов Платона, правдоподобие соперничающих интерпретаций часто примерно равны, и вопрос о том, что лучше — или правда — может быть широко открытым. В этих случаях спросить автора может быть невозможно (если автор Платон) или в любом случае безрезультатно. Какие если автор сейчас сбит с толку или забывает, что он имел в виду? Даже если текст совершенно новый — только что произнесенный, — автор может оказаться в недоумении или агностике относительно значения того, что он произнес, или — что, пожалуй, самый возбуждающий случай — яростно и искренне признал совершенно второсортная и неубедительная интерпретация.Текст действительно может быть лучше, чем его автор понимает.
(Я намеренно опускаю в данном случае дискуссии, которые бушевали по поводу отношения значение говорящего и значение высказывания, которые не имеют отношения к моим утверждениям, хотя это пожалуй не очевидно.)
Во всех подобных случаях существует скрытое подозрение, что, какими бы искаженными ни были данные, какими бы неисследованными ни были соответствующие факты, всегда — это «более глубокий факт» о том, что текст на самом деле означает .Глубоко в уме или мозгу автора в момент создания лежала какая-то подсказка, какая-то особенность, которая уясняет, что он имел в виду — даже если он и мы не сможем получить доступ к Это. Именно это соблазнительное подозрение Вимсатт и Бердсли назвали преднамеренным Заблуждение. Их тезис был о значении таких более глубоких фактов для смысла текстов, а не о существовании таких фактов. Но другие хотели поставить под сомнение само наличие таких фактов. Знаменитый тезис Куайна о неопределенности радикального перевода несколько более общее и радикальное утверждение, что когда есть непостижимость интерпретации относительно любое поведение человека — не только поведение создания текста — не может быть более глубокого факты, которые решают этот вопрос.Сноска 5
Что, в конце концов, можно найти в мозгу агента (автора акта), способного урегулировать между конкурирующими интерпретациями? Первоначальная и вполне правдоподобная догадка состоит в том, что можно найти внутреннее представление намерения агента — описание рассматриваемого действия, написанное на Ментальский. Предположим на время, что такие представления существуют, и предположим, что более того, что они систематичны, как и язык.Затем, когда мы обнаружим Представляя, что мы надеемся разрешить наше затруднительное положение, мы обнаружим, что наша проблема повторяется: сейчас у нас есть новый текст для интерпретации: строка ментальских символов, и кто является авторитетом относительно их предполагаемого значения? Теперь эта проблема не будет серьезной ни в коем случае, если внутреннее представление «носит свой смысл на рукаве». Незадолго до того, как впасть в кому, Пол пишет: «БОЛЬШИЕ НОГИ — ЗАХВАТИ НАШИ!» на листе бумаги, и нам интересно, что это средства.Благодаря чудесам нейрокриптологии мы определяем, что Пол во время писала, собиралась говорить по-французски. То, что он имел в виду, переведенное теперь на английский, было «Большое наследство — шестнадцать медведей!» и, конечно же, оказывается, что он только что узнал, что его Богатый дядя завещал ему шестнадцать танцующих медведей, а не то состояние, на которое он рассчитывал. Его самоубийство объяснено.
Но иногда то, что мы находим внутри, может не улучшить ситуацию. Предположим, например, (чтобы адаптировать пример из новаторского эссе Анскомба по этой теме, Intention Endnote 6), который вы говорите: «Теперь я нажимаю кнопку A», протягивая руку и нажимая кнопку B.Интересно, какой сделанная вами оговорка — оговорка языка или оговорка пальца. Оба варианта возможны, и обычно вы будет знать, что вы хотели сказать и сделать, но мы можем представить себе случай, в котором вы обнаружите вы недоумевали: вы были под давлением, нужно было обосновать любое действие, вы просто не понимаете, что имели в виду. Действительно, однажды со мной случился такой случай. я был приставал быть первым судьей на бейсбольной площадке. В решающий момент в игре Мне выпало решать, в каком состоянии будет тесто работать первым.Это был близкий вызов, и я обнаружил Я решительно поднимаю вверх большой палец — сигнал ВЫЙТИ — и кричу «БЕЗОПАСНО!» в Последовавшая за этим суматоха меня призвали сказать то, что я имел в виду. Честно говоря, не могу сказать, по крайней мере, нет из любого привилегированного положения. В конце концов я решил (про себя), что, поскольку я неопытный сигнальщиком, но грамотным оратором, мой голос должен быть одобрен, но любой иначе мог бы сделать такое же суждение.
В таком случае мы могли бы надеяться, что сканирование записи мозга разрешит проблему, но предположим, мы обнаруживаем то, что, судя по нашим нейрокриптологическим огням, оба намерения записаны в соответствующие места в мозгу.Если мы посмотрим глубже, то обнаружим изначально непостижимый набор дальнейшие представления. Тогда наша эпистемическая позиция будет действительно очень похожа на позицию литературные сыщики, которые ведут противоречивые дневниковые записи, проливают свет на соперника романиста предполагаемые значения. Есть ли более глубокие принципы, к которым можно обратиться при разрешении такого дела? я вернемся к этому вопросу после того, как у нас будет возможность взглянуть на другие домены интерпретация.
2.Артефакт Герменевтика
Артефактная герменевтика — это просто текстовая герменевтика, примененная к более широкой области. Тексты в конце концов, артефакты. Общеизвестно, что некоторые артефакты, такие как картины и скульптуры, — или восхитительно — открыт для конкурирующих интерпретаций, и художник, конечно, ненадежный проводник. Мы Намного легче поверить в вдохновенного, одержимого, очарованного пластического художника, который создавать работы, которые он понимает лишь смутно (или даже в значительной степени не понимает), чем мы верят в автора текстов, который также не обращает внимания на их смысл, но принцип Авторитетная неавторитетность то же самое.
Однако интерпретация других артефактов кажется более надежной; там Можно не сомневаться, что такое топор, сноска 7, или что такое телефон, и для чего он нужен; мы вряд ли нужно обращаться к биографии Александра Грэма Белла, чтобы понять, что у него было в разум. Многие артефакты стараются изо всех сил нести свое значение на рукавах — у них есть этикетки «CAN OPENER» и «FORD ESCORT GT» напечатаны на видном месте. Они часто поставляются с руководствами пользователя или инструкциями — и в тех случаях, когда может существовать некоторая опасность неправильное толкование, их части четко обозначены: «ЭТО НЕ ШАГ», — говорится на складная полка-ведерко моей стремянки.Но, несмотря на эти меры предосторожности, непостижимость цель или функция в принципе возможны, и мы должны помнить, что письменная этикетка в конце концов, это просто текст, который, как и любая другая особенность дизайна, подвержен затруднениям при интерпретации.
цифра 2 примерно здесьНа этикетке на бутылке с необычно выцветшей надписью написано «ДЛЯ ЧУВСТВИТЕЛЬНОГО ОБЕЗДАНИЯ» или «ДЛЯ ПИЛИНГА»? КРАСКА »? Лучше поискать дальнейшие разъяснения, прежде чем сделать глоток. лучше изучить, что вещество в бутылке может сделать , независимо от того, что его создатель намеревался это сделать.
Археологи и историки иногда сталкиваются с артефактами, значение которых — чья функция или цель — особо неясна. Поучительно кратко взглянуть на несколько примеров, чтобы увидеть, как одна причина в таких случаях.
цифра 3 примерно здесьМеханизм Antikythera, обнаруженный в 1900 году при кораблекрушении и датируемый древними временами. Греция — это удивительно сложная сборка бронзовых шестерен.Для чего это было? Было ли это Часы? Было ли это механизмом для перемещения статуи-автомата, подобной чудесам Вокансона. 17-го века? Почти наверняка это был оррери или планетарий, и доказательством этого является то, что он будет хороший orrery. То есть расчеты периодов вращения его колес привели к интерпретация, которая сделала бы его точным (птолемеевым) представлением того, что было тогда известно о движении планет.
Великий историк архитектуры Виолле-ле-Дюк описал объект под названием cerce , используемый как-то в строительстве соборных сводов.
цифра 4 примерно здесьОн предположил, что это была подвижная часть постановки, но более поздний интерпретатор, Джон Фитчен, утверждал, что это не могло быть его функцией (см. рисунок 4, взятый из классической книги Фитчена, Строительство готических соборов , Оксфорд: Clarendon Press, 1961). Для одной вещи, Церце не было бы достаточно прочным в своем вытянутом положении, и, как показано на рисунке, показывает, что его использование создало бы неровности в лямках хранилища, которые не должны быть нашел.Расширенный и тщательно продуманный аргумент Фитчена заключает, что сертификат был не более чем регулируемый шаблон, вывод, который он поддерживает, придумав гораздо более элегантный и универсальное решение проблемы временной поддержки веб-курсов.
Важная особенность этих аргументов — опора на соображения оптимальности; это считается против гипотезы о том, что что-то является вишневым косточком, например, если бы это было явно уступает косточек вишни.Сноска 8
Иногда артефакт теряет свою первоначальную функцию и принимает новую. Люди покупают старинные пески не для того, чтобы погладить одежду, а для использования в качестве подставок для книг или упоров для дверей; а красивый горшок с вареньем может стать подставкой для карандашей, а ловушки для омаров перерабатываются на открытом воздухе сеялки. Дело в том, что утюги для книг намного лучше, чем при глажке. одежда — по крайней мере, по сравнению с сегодняшними соревнованиями. И сегодня мэйнфрейм-компьютер Dec-10 делает изящный сверхмощный якорь для швартовки большой лодки.Ни один артефакт не застрахован от таких присвоение, и как бы ясно его первоначальная цель не могла быть прочитана из его нынешней формы, его новая цель может быть связана с этой первоначальной целью по простой исторической случайности — человек, который владел устаревшим мэйнфреймом, нуждавшимся в якоре, и случайно вдавил его в услуга.
Изобретатели артефактов не более защищены от путаницы, чем авторы текстов. Возможно, что кто-то из тех, кто стремится создать новый вид будильника, преуспевает в вопреки своей воле, в создании чего-то, что милосердно можно охарактеризовать как просто новый вид пресс-папье.Рассмотрим, как выглядит умышленное заблуждение в применении к артефактам: изобретатель не является окончательным арбитром в том, что такое артефакт или для чего он предназначен; это решают пользователей . В изобретатель — это просто еще один пользователь, обладающий лишь косвенными и аннулированными привилегиями в своих знаниях. о функциях и использовании его устройства. Если другие смогут найти ему лучшее применение, его намерения, здравомыслящие или запутанные, представляют чисто исторический интерес . То есть это действительно может быть неопровержимый исторический факт, что определенный артефакт был создан кем-то с определенным цель очень четко представлена - как в его голове, на ментальском, так и в письменных «спецификациях» и чертежи, мы можем предположить — но этот исторический факт, хотя он и устанавливает кое-что о том, как артефакт был задуман с самого начала, май не пролил никакого ценного света на функции, которые он может и действительно служит.Тьюринг и фон Нейман могут отказаться от использования своих вычислений машина как текстовый процессор, ну и что? Это замечательный текстовый редактор. машина, и многие особенности ее последних мутаций явно разработаны с учетом этого конец в уме.
Особый интерес для наших целей представляет интерпретация роботов. Эти машины, часто разработаны, чтобы защитить себя перед лицом экологических проблем, действительно работают «действия», контролируемые внутренними представлениями с указанием их целей.Предположим, мы сталкиваемся с своего рода проблема, с которой столкнулся наш человек, нажимающий кнопку — робот выполняет двусмысленную или двусмысленный поступок, и мы задаемся вопросом, что это значит. Мы можем изучить несколько направлений: (1) мы можем спросить, что с нашей точки зрения (как пользователей роботов) должно означать , и такое использование принцип милосердия или оптимальности может быстро решить проблему. Или (2), если нет стабильного по этому пути ожидается интерпретация — кажется, что-то пошло не так — мы можем повернуть конструкторам роботов, чтобы узнать, что они имели в виду.Они могут не сказать нам, или могут потеряли чертежи и другие спецификации, и то, что они нам говорят, может быть устаревшим в другой способ: конструкция робота могла измениться в зависимости от окружающей среды. они не предвидели и не могут больше расшифровать. Таким образом, их мнения, хотя и являются ценными доказательствами, являются не гарантируется разрешение любого нерешенного вопроса о толковании, который может у нас возникнуть. Робот возможно, получил несколько автономную интерпретацию. Когда мы пересматриваем робота в контекст затрат и выгод его текущей среды, мы можем прийти к лучшему интерпретация его внутренних состояний, чем могут представить его первоначальные дизайнеры.
3. Интерпретация людей и других организмов
Теперь пора перейти к отложенному вопросу: когда остаточная неопределенность или полемика по поводу интерпретации немного человеческой психологии, как мы можем ее разрешить? Когда мы, , принимаем намеренную позицию по отношению к человеку, мы используем предположение о рациональности или когнитивная / условная оптимальность для структурирования нашей интерпретации, но когда что-то идет не так — когда мы находим доказательства очевидной неоптимальности или несостоятельности, проблемы интерпретация быстро умножается.Мы больше не можем верить в собственные силы агента. мнения, во многих случаях, и поэтому, если рассматриваемые действия вообще что-то значат, это не все, чему у нас есть много прямых доказательств. Что нам делать? Проконсультируйтесь с дизайнерами — так же, как и с другими артефактами. Ведь мы — артефакты, созданные естественным отбором. обеспечить надежные средства выживания для наших генов в неопределенном будущем. (Остальная часть этот раздел основан на материалах из книги «Интерпретация обезьян, теоретиков и генов». в The Intentional Stance , стр.269-86.)
Как мы можем проконсультироваться с матушкой-природой? Приняв намеренную позицию по отношению к процессу естественный отбор и поиск несколько скрытых конструктивных обоснований особенностей мы открываем. Короче говоря, мы можем стать адаптационистами. Примечание 9
В биологии адаптационисты предполагают оптимальность замысла изучаемых организмов, и некоторые другие биологи с подозрением смотрят на эту практику, поскольку им кажется, что она вызывает доктринерский оптимизм.Почему сегодня кто-то должен предполагать, что организм только потому, что он эволюционировал, оптимально спроектирован каким-либо образом? Сейчас есть гора доказательств и хороших теории популяционной генетики, например, чтобы показать, что при многих условиях дезадаптации фиксируются, ограничения развития ограничивают фенотипическую пластичность и т. д. Но это проблема поставлена некорректно; критики, напоминающие адаптационистам об этих сложностях, уже говорят мимо оппозиции.
Мы принимаем допущения об оптимальности не потому, что наивно думаем, что эволюция сделала это лучший из всех возможных миров, но поскольку мы должны быть толкователями, если хотим прогресс вообще, а интерпретация требует призывания оптимальности.Адаптационист Стратегия в биологии пытается ответить на вопросы «почему?» — точно так же, как и намеренные стратегия в психологии делает. Почему, спрашивает народный психолог, Джон отклонил приглашение? на вечеринку? Предположение состоит в том, что на это есть (веская) причина — по крайней мере, в глазах Джона. Почему, спрашивает адаптационист, эти птицы откладывают четыре яйца? Адаптационист начинает с предположение, что есть (веская) причина: четыре яйца лучше, чем два или три или пять или шесть.Поиск возможных ответов на этот вопрос «почему?» Открывает путь к исследованию. В сущности, возникает вопрос: если бы пятеро было слишком много, а трое — слишком мало, что должно было быть кейс? Напрашиваются гипотетические расчеты — о затратах энергии, вероятности выживание, нехватка еды и т. кандидатское объяснение того, почему на самом деле оказывается лучше, что эти птицы лежат ровно четыре яйца — если на самом деле это то, что они делают.
Как настаивают Гулд и Левонтин в своей классической атаке на адаптационизм в Примечании 10, можно всегда придумывайте такую историю, поэтому создание правдоподобной истории не является доказательством ее правдивости. Но подобные лжи, такие истории разветвляются, и либо они приводят к ложным предсказаниям в других кругах, либо они не. Если они будут разветвляться без упорства, на самом деле это мало что скажет биологам! «Разве природа не прекрасна!» они могут безутешно бормотать, но они не научатся много.Если, с другой стороны, одно из их предсказаний окажется ложным, адаптационисты могут выдвинуть гипотезу о том, что что-то важное было упущено из виду. Какой тревожный фактор можно было бы добавить к сказке Панглосса, так что то, что на самом деле делают организмы , является наиболее разумным для их ведь? Начинаешь с наивного понимания «проблемы», с которой сталкиваются некоторые организм, и с точки зрения этого наивного понимания выясняет, как организм должен быть спроектированным. Это наводит на мысль об экспериментах, которые показывают, что организм устроен не так.Вместо пожимая плечами и заключая «второсортный дизайн», адаптационист спрашивает, указывают на более сложное понимание.
Иногда, конечно, трудно прочитать результаты. Известные случаи — плавники стегозавр (для защиты или для терморегуляции? — скорее всего, последнее) и индейка wattles (кто знает?). Сноска 11 В других случаях ранняя функция становится палимпсестом для последующего присвоения. Большой палец панды, прославленный Гулдом, сноска 12, возможно, самый известный случай того, что он называет «эксаптацией» — безусловно, улучшение по сравнению с термином, который все еще можно найти во многих учебниках биологии: «предварительная адаптация» с его полностью ложными предложениями предвидения или подготовки.
Эти случаи были предметом серьезных споров в биологии, и некоторые биологи, вглядываясь в открывшуюся бездну, испытывают искушение отказаться от всех разговоров о функциях и цель. Они правы в одном: стабильного промежуточного положения не существует. вы готовы делать любые заявления о функциях биологических объектов — например, если Вы хотите утверждать, что совершенно респектабельно сказать, что глаза предназначены для того, чтобы видеть, а орлиные крылья для полета — тогда вы берете на себя обязательство следовать принципу естественного отбора хорошо назван.По словам Эллиота Собера, существует не просто выбор из функций, но выбор из . features.Endnote 14 И без этой «различающей» доблести естественного отбора мы бы не быть в состоянии поддерживать функциональные интерпретации вообще.
Конечно, мы можем описать все процессы естественного отбора, не обращаясь к таким преднамеренным язык, но за счет громоздкости, отсутствия общности и нежелательных деталей. Мы бы упустили тот паттерн, который был там, паттерн, который позволяет предсказывать и поддерживает контрфакты.Вопросы «почему», которые мы можем задать о конструкции нашего робота, есть ответы, которые отсылают к сознательным, преднамеренным и явным рассуждениям инженеров (в в большинстве случаев) есть параллели, когда речь идет об организмах и их «инженерии». Если мы разобраться в логике этих кусочков органического гения, нам придется приписывать — но не каким-либо таинственным образом — возникающая оценка или признание этих оснований для сам естественный отбор.
Как естественный отбор может сделать это без интеллекта? Он сознательно не ищет эти разумных соображений, но когда он наткнется на них, грубые требования репликации гарантируют, что он «признает» их ценность.Иллюзия интеллекта создается из-за нашего ограниченного взгляд на процесс; эволюция вполне могла перепробовать все «глупые ходы» в дополнение к «умные ходы», но глупые ходы, будучи неудачными, исчезли из поля зрения. Все, что мы видим, это непрерывная вереница триумфов.Примечание 15 Когда мы ставим перед собой задачу объяснить, почему те были триумфом, мы раскрываем причины вещей — причины уже «признанный» относительным успехом организмов, наделенных этими вещами.
Теперь я хочу указать на особую проблему доказательств, с которой сталкивается эволюционная теория. В качестве Многие комментаторы отмечали, что эволюционные объяснения — это, по сути, исторические повествования. Майр говорит об этом так: «Когда кто-то пытается объяснить особенности чего-то, что продукт эволюции, необходимо попытаться реконструировать эволюционную историю этой особенности » Сноска 16 Но конкретные исторические факты, как мы увидим, играют неуловимую роль в таких объяснения.
Теория естественного отбора показывает, как каждая особенность природного мира может быть продукт слепого, непредвиденного, нетелеологического, в конечном счете механического процесса дифференциальное воспроизводство в течение длительных периодов времени. Но конечно некоторые особенности естественного мир — короткие ноги такс и мясного скота Блэк-Ангус, толстые шкуры томаты — это продукты искусственного отбора, в которых цель процесса, а обоснование дизайна, на которое нацелено, сыграло явную роль в этиологии, «представленное» в умы селекционеров.Итак, конечно, теория естественного отбора должна допускают существование таких продуктов и таких исторических процессов, как особые случаи. Но можно ли выделить такие частные случаи при ретроспективном анализе? Обдумайте мысль эксперимент.
Представьте себе мир, в котором настоящих рук дополнили «скрытую руку» естественной руки. отбор, мир, в котором естественный отбор на протяжении эонов поддерживался и поддерживался коварные, дальновидные, представляющие разум, конструкторы организмов, такие как животные и растения заводчики нашего реального мира, но не ограничиваясь «одомашненными» организмами разработан для использования человеком.Эти биоинженеры на самом деле сформулировали бы и представляли и действовали в соответствии с логикой своих проектов — точно так же, как автомобильные инженеры. Будет ли их работа обнаружена биологами в этом мире? Будет ли их продукция отличаться от продуктов беспредметного, беспредметного, чисто дарвиновского просеивая, где все доводы свободно плавают? Конечно, они могут быть (например, если некоторые организмы поставлялись с прилагаемыми руководствами по обслуживанию), но их может и не быть, если инженеры предпочли скрыть свое вмешательство, как могли.
NovaGene, биотехнологическая компания из Хьюстона, приняла политику «брендинга ДНК»: запись ближайшего кодона, отображающего товарный знак своей компании в аминокислотах в поле «extra» или «мусорная» ДНК их продуктов (согласно стандартным сокращениям, аспарагин-глутамин-валин-аланин-глицин-
глутаминовая кислота-аспарагин-глутаминовая кислота = NQVAGENE) .Примечание 17. упражнение в радикальном переводе для философов: как мы можем подтвердить или опровергнуть гипотезу о том, что товарные знаки — или руководства по обслуживанию — можно было различить в большей части ДНК, которая видимо не вовлечены в формирование фенотипа? Ричард Докинз взгляд гена предсказывает и, следовательно, может объяснить присутствие этого бессмысленного «эгоистичного» ДНК », сноска 18, но это не показывает, что не может иметь более драматического источника — и отсюда и смысл.
Может ли более пристальный взгляд на дизайн выявить некоторые характерные нарушения целостности? Естественный отбор, из-за недостатка предвидения, не может увидеть мудрость в reculer pour mieux sauter — шаг назад, чтобы лучше прыгай вперед. Если есть проекты, к которым нельзя подходить постепенным, пошаговым процесс перепроектирования, в котором каждый шаг, по крайней мере, не хуже для шансов на выживание гена, чем своего предшественника, то существование такой конструкции в природе, по-видимому, потребовало бы в некоторых точка в его происхождении, рука помощи от дальновидного дизайнера — либо генного сплайсера, либо заводчик, который каким-то образом сохранил необходимую последовательность промежуточных отступников до тех пор, пока они могли дать искомое потомство.Но не мог ли такой рывок вперед — «скачок» в с точки зрения теоретиков эволюции — это просто удачный прыжок? В какой момент мы отклоняем гипотезу космической катастрофы как слишком маловероятную, и довольствоваться гипотезой инженеры-интервенты? Примечание 19
Эти вопросы предполагают — но, конечно, не доказывают — что не может быть надежных признаки естественного (в отличие от искусственного) отбора. Действительно, все биологи, которых я опрашивал в этом пункте со мной согласились, что нет явных следов искусственного отбора.Бы этот вывод, если он будет доказан, станет ужасным затруднением для эволюционистов в их борьбе. против креационистов? Можно представить себе шумиху: «Ученые уступают: теория Дарвина». Невозможно опровергнуть разумный замысел! »Но это ошибка статуса ортодоксального эволюционного теория. Для любого защитника теории естественного отбора было бы безрассудно утверждать, что что он дает возможность читать историю настолько точно по имеющимся данным, что исключает, безусловно, более раннее историческое присутствие рациональных дизайнеров.Это может быть дико неправдоподобная фантазия, но это все-таки возможность.
В нашем сегодняшнем мире есть организмы, которых мы знаем, являются результатом предвидения, целеустремленные усилия по редизайну, но это знание зависит от нашего непосредственного знания недавних исторические события (мы действительно наблюдали за работой заводчиков), но эти особые события может не отбрасывать в будущее никаких окаменелых теней. Взять более простой вариант нашей мысли эксперимента, предположим, что мы должны были послать марсианским биологам курицу-несушку, пекинесскую собаку, ласточку и гепарда и попросите их определить, на каких рисунках нанесен знак вмешательство искусственных селекторов.На что они могли положиться? Как бы они спорили? Они мог бы заметить, что курица не заботилась «должным образом» о своих яйцах; некоторые разновидности курицы были их инстинкт задумчивости вырос прямо из них и скоро исчезнет, если а не среду искусственных инкубаторов, созданную для них людьми. Они можно было бы заметить, что пекинесы были жалко непригодны для того, чтобы постоять за себя в любых требовательная среда. Пристрастие ласточки-сарая к столярным гнездам может ввести в заблуждение. их на вид, что это был какой-то питомец, и какие бы черты гепарда убедил их, что это животное из дикой природы может быть найдено и у борзых, и были терпеливо поддержаны заводчиками.Искусственные среды сами по себе являются частью в конце концов, природа.
Доисторические игры межгалактических посетителей с ДНК земных видов недопустимы. исключен, за исключением того, что это совершенно беспричинная фантазия. Мы ничего не нашли (пока) на Земле настолько, что намекает на то, что такая гипотеза заслуживает дальнейшего изучения. (А также обратите внимание — я спешу добавить, чтобы креационисты не обрадовались — даже если бы мы обнаружили и перевести такое «сообщение о торговой марке» в нашу запасную ДНК, это не повлияет на претензия теории естественного отбора на объяснение всего замысла в природе без привлечения дальновидный Конструктор-Творец вне системы .Если теория эволюции естественным путем отбор может объяснить существование людей в NovaGene, которые придумали ДНК брендинг, он также может объяснить существование любых предшественников, которые, возможно, оставили свои подписи вокруг, чтобы мы могли их обнаружить.) Сила теории естественного отбора не в том, власть доказать, какой была (до) история, но только сила доказать, как она могла иметь было, учитывая то, что мы знаем о том, как обстоят дела.
Таким образом, адаптационистское мышление часто не может ответить на конкретные вопросы о особенности исторических механизмов, актуальная этиология, естественный замысел развитие, даже если оно может преуспеть в формулировании и даже подтверждении — в той мере, в какой подтверждение всегда возможно — функциональный анализ дизайна.Разница между дизайн имеет свободно плавающее (непредставленное) обоснование в его происхождении и имеет представленное обоснование может быть неразличимо в особенностях конструкции, но это неопределенность не зависит от подтверждения этого обоснования этого дизайна. Более того, исторические факты о процессе разработки дизайна, даже если мы можем их обнаружить, одинаково нейтральны, когда мы движемся в другом направлении: они не могут решать вопросы об обосновании дизайна, от которого зависит наша интерпретация его деятельности.Мы следует все еще надеяться, что наука в конечном итоге откроет историческую правду об этих этиологических детали, но не потому, что это разрешит все наши аристотелевские вопросы «почему», даже если они осторожно и правильно поставлено.
Пришло время подвести итоги этого обзора разновидностей толкования. Для начала мы можем заполнить диаграмма с обсуждаемыми примерами.
Дело не только в том, что каждое упражнение по интерпретации приводит к случаям с одинаковыми характеристиками.В во всех случаях, по крайней мере, так я утверждал, принципы интерпретации одни и те же. В то время как Преобладающие виды доказательств у разных разновидностей совершенно разные, источников нет доказательств или стилей аргументации, которые в принципе доступны для одной, но не для другой разновидности интерпретации. В каждом случае «пользователь» имеет не больше привилегий, чем автор. И даже хотя пользователь «выбирает» дизайн текущей «утилиты», утилита может быстро измениться, и пользователь не всеведущ.Возможно, мы не сможем спроецировать обоснование пользователя на будущее — любой больше, чем у оригинала автора. Так что что-то такое на самом деле сейчас уже не авторитетно фиксируется «намерениями» текущего пользователя, чем любыми другими намерениями.
Любопытно, что тогда мы можем получить лучше оснований для надежной функциональной атрибуции. (функциональные атрибуты, которые, вероятно, останутся ценными помощниками в интерпретации будущее), когда мы игнорируем
(1) «что говорит автор» в случае текстов
(2) запись «R and D» в случае других артефактов
(3) летопись окаменелостей в случае эволюционировавших объектов
(4) что люди признают в случае намеренных состояний.
Ни в одном квартале не существует «привилегированного доступа». Намерение, если таковое имеется, с то, какой элемент был первоначально представлен, в лучшем случае определяет, на какую функцию надеялся автор. или предназначен предмет для обслуживания, и эта надежда также является продуктом интерпретации. Мы не можем начать чтобы понять функциональную атрибуцию, пока мы не откажемся от идеи, что она должна быть, детерминированный, правый ответ на вопрос: для чего? И если нет более глубокого факта, что может разрешить этот вопрос, не может быть более глубокого факта, чтобы разрешить его близнеца: что это означает?
Примечания1.Уильям Вимсатт и Монро Бердсли, «Умышленное заблуждение», в The Verbal Icon , «Univ. Kentucky Press, 1954, стр.4.
2. Там же, .
3. Может ли это относиться к устному тексту так же, как и к письменному? Жизнь Бертрана Рассела дает пример, который предполагает, что это возможно: «Было поздно, когда двое гостей ушли, и Рассел остался наедине с Леди Оттолайн. Они сидели и разговаривали у костра до четырех утра. Рассел, записывая несколько дней спустя, написал: «Я не знал, что люблю тебя, пока не услышал, как я тебе это говорю — ибо в один момент я подумал: «Боже мой, что я сказал?» и тогда я понял, что это правда.»В Жизни Бертрана Рассела , Р. В. Кларк: Лондон, Вайденфельд и Николсон, 1975.
4. Джон Апдайк, в Ассорти проза , стр. 204. обращает наше внимание на особенно вдохновенный присвоение текста одного автора другим:
На странице авторских прав своей первой книги, Работы Макса Бирбома , Макс нашел отпечаток
Лондон: JOHN LANE, The Bodley Head
Нью-Йорк: сыновья ЧАРЛЬЗА СКРИБНЕРА
Под ним он написал ручкой:
. Это простое объявление, хорошо читаемое,
Ямбически бегает.
. . . Действительно, будь я первосвященником литературы, я бы сделал из этого катрена амулет, и носить его на шее, на удачу.
5. То, что таких более глубоких фактов не существует, также подробно аргументируется в моей книге The Intentional Stance , Кембридж, Массачусетс: MIT Press / A Bradford Book, 1987, особенно. С. 37-42. Смотрите также мой «Настоящий» Выкройки »[подробности будут предоставлены].
6.Oxford: Blackwells, второе издание, 1963 г., стр.57
7. Для современных топоров это точно, но доисторические «топоры» — другое дело. «Ашельский» ручной топор, «который был популярен среди наших предков около миллиона лет назад», плохо приспособлены для удержания и измельчения. Его форма, напоминающая фрисби, предполагает, что это, возможно, был снаряд вместо. Уильям Кальвин дает проницательное обсуждение этого упражнения с артефактом. герменевтика в Река, текущая в гору , Сан-Франциско: Sierra Club Books, 1986, стр.310, 505.
8. Пример взят из моего более раннего обсуждения герменевтики артефактов в «Beyond Belief» в Эндрю Вудфилд, изд., Мысль и объект , Оксфорд: Clarendon Press, 1982, стр. 41-43. (стр.155-56, как перепечатано в The Intentional Stance . См. далее стр.304, 311-12.)
9. Подробнее об адаптационизме и стратегии принятия намеренной позиции в отношении эволюцию, см. The Intentional Stance , главы 7 и 8.Настоящая статья предназначена для контекст, без которого краткие замечания по интерпретации в этих главах, как правило, неправильно восприняты — или отклонены из-за щедрого, но нежелательного обращения к принципу милосердия!
10.Стивен Джей Гулд и Ричард Левонтин, «Спандрели Сан-Марко и панглосианцы». Парадигма: критика адаптационистской программы », Труды Королевского общества , B205, 1979, стр. 581-98.
11.Патрисия и Филип Китчер поднимают интересный случай в книге «Дьявол, подробности и доктор. Деннет », их комментарий к The Intentional Stance в Behavioral and Brain Sciences , 1988, 11 , с.517: каковы функции пятен на боках пресноводных гуппи? Они цитируют с одобряют тщательное исследование Эндлера на этот счет, но упускают из виду собственную философскую точку зрения. Пример: собственное «использование» Эндлером гуппи, которых он изучает, добавило особенность к выборочному окружающая среда, которую игнорировать на свой страх и риск.См. Мой ответ Китчерам в «Наука, философия, and Interpretation »(тот же выпуск, стр. 540).
12. Стивен Джей Гулд, Большой палец панды , Нью-Йорк: Нортон, 1980.
13. «Среди эволюционных биологов есть те, кто осуждает идентификацию анатомических структуры как имеющие особое адаптационное значение на том основании, что такие структуры не подбор лица индивидуально, но только в компании остального организма.Это делает приписывание адаптационного «содержания» части организма неопределенно, поскольку приписывание вместе с другими корректировками в наших адаптационных идентификациях может привести к одинаковый уровень пригодности для всего организма. В философии психологии двойственность этого диссертация находит свое отражение в неопределенности интерпретации ». Александр Розенберг,« Преднамеренное Психология и эволюционная биология (Часть I: Непростая аналогия), Бихевиоризм , 14 , стр.15-27.
14. Эллиот Собер, Природа отбора , 1984, Кембридж, Массачусетс: MIT Press / A Bradford Book.
15. См. Также Джонатан Шулл, «Разумны ли виды?» ожидается в Behavioral and Brain Sciences , за увлекательный аргумент, показывающий, что процесс естественного отбора не всегда быть отлично тупо, методом проб и ошибок всех возможностей. Благодаря эффекту Болдуина за например, можно сказать, что сами виды предварительно тестируют некоторые возможности в фенотипическом пространстве, позволяя более эффективно исследовать геном всего пространства адаптивного ландшафта.
16. Эрнст Майр, «Как реализовать адаптационистскую программу», Американский натуралист , 1983, стр., 324-34; стр.325.
17. Scientific American , июнь 1986 г., стр. 70-71.
18. Ричард Докинз, Расширенный фенотип , 1982, глава 9: «Эгоистичная ДНК, прыгающие гены, и ламаркистская паника «.
19. См. Обсуждение градуализма, скачка и вероятности в R. Dawkins, The Blind. Часовщик , Лондон: Longman Scientific, 1986.
Множественное значение и / или множественная интерпретация текста в JSTOR
АбстрактныйПроблема, рассматриваемая в этой статье, заключается в том, имеет ли текст только одно допустимое значение или вообще не имеет значения. Вопрос становится еще более острым, когда контексты отправителя и получателя различны. Многозначность и двусмысленность — известные препятствия для общения на уровне слова. Подчеркивается необходимость общей семиотической теории и объясняется различие между денотацией и коннотацией.Функциональность метафоры в библейском языке указывает на толковательную ценность поливалентности. Впечатление неограниченной неопределенности, созданное недавним акцентом на активной роли читателя, в некотором смысле вводит в заблуждение, поскольку автор и читатель действуют как текстовая стратегия. С другой стороны, актуализация текстового выражения как содержания текста путем применения различных кодов и подкодов подразумевает непрерывное взаимодействие между интенсиональным и экстенсиональным подходами.В этом отношении действуют тематика, тематика, идеологические и мировые структуры. Поскольку толкование и применение не следует разделять в прагматическом контексте, как в случае с текстом Библии, неизбежно остается возможность множественных толкований из-за толкования и применения текста Библии в конкретной ситуации. Однако такое толкование и присвоение всегда должно осуществляться как понимание текста и в соответствии с традицией.
Информация о журналеNeotestamentica — это журнал Южноафриканского общества Нового Завета (NTSSA), который издается ежегодно с 1966 года и в настоящее время выходит два выпуска в год.Журнал публикует оригинальные статьи на английском языке (или, в исключительных случаях, на немецком и французском) по всем аспектам Нового Завета, от экзегетических и исторических до герменевтических и методологических исследований. Журнал демонстрирует южноафриканские и африканские стипендии, включая публикацию материалов ежегодной конференции NTSSA. Поскольку большинство подписчиков представляют международные библиотеки в некоторых престижных университетах мира, материалы международных экспертов в области Нового Завета также приветствуются и обычно составляют половину статей, публикуемых в каждом выпуске.Раздел критического обзора книги включен в каждый выпуск. Редактору Neotestamentica помогают редакционная коллегия и международный консультативный совет.
Информация об издателеОбщество Нового Завета Южной Африки было основано в 1965 году одиннадцатью учеными в городе Почефструм в Южной Африке. Первый выпуск трудов собрания вышел в 1966 году. Год спустя, в 1967, вышел первый полноценный номер журнала Общества Neotestamentica.За прошедшие годы Общество пересекло конфессиональные, культурные и гендерные границы. В настоящее время он насчитывает 208 членов, большинство из которых проживают в Южной Африке, но 31 член из других африканских стран и 36 проживают за границей. Цель Общества — поощрять, развивать и поддерживать стипендии и исследования в области Нового Завета и связанных с ним дисциплин в целом и, в частности, в контексте Южной Африки, чтобы стимулировать эффективное преподавание, продвигать публикации в этой области и предлагать своим членам возможности для взаимной поддержки, интеллектуального роста и профессионального развития.
Расширенное обсуждение значения и интерпретации текста
Предоставление возможности для обсуждения и интерпретации текстов
Для вовлечения студентов в качественные дискуссии смысла и интерпретации текста, учителя могут:
- Тщательно подготовьтесь к обсуждению.
В классах, где возможен выбор вариантов чтения, ищите варианты, которые интересны учащимся, и описывайте ситуации или контент, которые могут стимулировать и иметь несколько интерпретаций.В предметных классах, зависящих от учебника, учителя могут заранее определить проблемы или контент, которые могут быть трудными или неправильно понятыми, или разделы, которые могут быть неоднозначными или могут быть интерпретированы по-разному. В качестве альтернативы, краткие отрывки из Интернета или других источников, которые содержат похожий контент, но позиции, допускающие критический анализ или разногласия, также могут быть использованы в качестве стимула для расширенных дискуссий.
Другая форма подготовки включает выбор и разработку вопросов, которые могут побудить учащихся задуматься о тексте и сделать высокоуровневые связи или выводы.Это вопросы, которые могут заинтересовать умного читателя — это не те вопросы, которые учителя часто задают, чтобы определить, что учащиеся узнали из текста.
Кроме того, типы вопросов для обсуждения, подходящие для текстов по истории, вероятно, будут отличаться от вопросов для научных текстов, как и для текстов по обществознанию или романов. Поскольку одна из целей дискуссионных подходов состоит в том, чтобы моделировать для учащихся способы, которыми хорошие читатели конструируют смысл из текстов, кажется разумным предположить, что обсуждение текстов по истории может быть оформлено иначе, чем обсуждение научных текстов.
- Задавайте уточняющие вопросы, которые помогут обеспечить непрерывность и расширить обсуждение.
За вопросами, которые используются для создания рамок обсуждения, обычно следуют другие вопросы о другой интерпретации, объяснении аргументов или идентификации содержания текста, который поддерживает позицию учащегося. При длительном обсуждении за начальными вопросами, скорее всего, последуют другие вопросы, которые отвечают на ответ учащегося и приводят к дальнейшим размышлениям и разработкам.
Если стандарты понимания прочитанного, которым должны соответствовать учащиеся, включают в себя выводы или связи между различными частями текста или использование базовых знаний и опыта для оценки выводов, учащиеся должны регулярно иметь возможность обсуждать ответы на эти типы вопросов в целом. их классы чтения и содержания.
- Предоставьте задание или формат обсуждения, которому студенты могут следовать, когда они обсуждают тексты вместе в небольших группах.
Например, предложите студентам вместе прочитать отрывки и попрактиковаться в использовании стратегий понимания прочитанного, которым они были обучены и продемонстрировали. В этих группах учащиеся могут по очереди играть различные роли, например вести обсуждение, предугадывать, о чем может быть разделен, определять слова, которые сбивают с толку, и резюмировать.
По мере выполнения этих ролей другие учащиеся могут отвечать другими прогнозами, другими вещами, которые сбивают с толку, или разными способами резюмировать основную идею.Пока учащиеся работают вместе, учитель должен активно циркулировать в группах, чтобы перенаправить заблудшие обсуждения, моделировать стратегии мышления или задавать учащимся дополнительные вопросы, чтобы исследовать значение текста на более глубоких уровнях.
- Разработайте и отработайте использование особого «протокола обсуждения».
Поскольку вести дискуссию, которая влияет на понимание прочитанного учащимися, сложно, учителям может быть полезно определить конкретный набор шагов из исследований или литературы по передовому опыту. 1 Это можно сделать индивидуально или совместно в группах по классам или по предметам. Пример протокола обсуждения приведен в одном из исследований, использованных в поддержку этой рекомендации. 2
В этом исследовании учителя были обучены следовать пяти руководящим принципам: задавать вопросы, требующие от студентов объяснения своих позиций и мотивов, стоящих за ними, моделировать процессы рассуждения, размышляя вслух, предлагать контраргументы или позиции, распознавать веские аргументы, когда они возникают, и резюмировать ход и основные идеи обсуждения по мере его завершения.Чтобы такие обсуждения были эффективными, не нужно достигать консенсуса; им просто нужно дать учащимся возможность глубже задуматься над смыслом того, что они читают.
Есть ли «правильный» способ интерпретации текста?
O Одно удовольствие быть изучающим английский язык, никогда не бывает «правильным». Наши эссе отмечены не тем, что мы говорим, а тем, насколько хорошо мы это говорим. Интерпретация романа, пьесы или стихотворения — это рассмотрение их темы, языка и контекста и выдвижение идеи о том, что они могут означать.Можно ошибаться в том, как они интерпретируют роман, если они неправильно понимают его фундаментальные концепции или отказываются признать его части, необходимые для формирования последовательной интерпретации. Быть «правым» в английской литературе — значит представлять интерпретацию среди многих других потенциальных «прав».
Но пару недель назад и The Sun, и The Times опубликовали статьи, подразумевающие, что у них есть «правильный» ответ на то, о чем на самом деле был роман. Статья в Sun была озаглавлена: «ФЛАКЕНШТЕЙНЫ Студенты-снежинки утверждают, что чудовище Франкенштейна« неправильно поняли »- и фактически является ЖЕРТВОЙ».Они предположили, что сегодняшние студенты смешны из-за того, что сочувствуют и утверждают, что чудовище из хорошо известного классика Мэри Шелли 1818 года, Франкенштейн, не является убийцей.
Интерпретации могут меняться со временем, фигура монстра Франкенштейна, возможно, больше, чем другие…
Статья вызвала бурю негативной реакции со стороны обвиняемых в «снежинках». Студенты написали в твиттере, чтобы указать, что вся цель монстра в том, что он является морально неоднозначным персонажем, для которого нет конкретной интерпретации.
Изданиям удалось прострелить себе ногу, доказав, что интерпретация может считаться «неправильной», если она дезинформирована, как это явно было у них. Они неправильно понимали силу литературы: не существует единственного пути, по которому можно пройти, исследуя то, что, возможно, может быть сказано в романе.
Интерпретации могут меняться со временем, фигура чудовища Франкенштейна, возможно, больше, чем другие. В течение многих лет монстр изображался на экранах совсем не похожим на монстра, которого изначально написала Шелли: жестокий, дикий, неспособный к общению и неразумный.Учитывая, что The Sun использовала в своей статье изображение из экранизации романа 1931 года, похоже, что именно на этой интерпретации персонажа публикация основывала свое мнение об их монстре — что это не что иное, как убийца.
Монстр — это больше, чем просто упрощенное животное, большую часть времени проецируемое на экран…
Таким образом, интерпретация формируется окружающими нас обстоятельствами. «Студенты-снежинки», изучающие исходный текст, смогут увидеть, что монстр — это больше, чем просто упрощенное животное, которое большую часть времени проецируется на экран.Чудовище — эмоционально сложное и разумное существо. Студенты, изучающие оригинальную работу, не спрашивают, является ли монстр добром или злом, как это, кажется, делало Солнце, но задаются вопросом, в какой степени монстр является обоими или ни одним из них, и именно из этого формируется их интерпретация.
Доктор Мари Малви-Робертс, доцент Университета Западной Англии, обратила внимание на это, раскритиковав статью: «Я действительно чувствую, что они [The Sun] пренебрежительно относятся к студентам, которые смотрят на вещи глубоко, и отвергают их. как кровожадные либералы, не берущие на себя множество сложных вопросов.
«Чего студенты, получающие диплом в области искусства, избегают, так это этого редукционистского взгляда на мир, в котором все просто одно или другое, поэтому я думаю, что с политической точки зрения это опасно, потому что это как бы принижает ценность образования».
Цель их статьи на самом деле не имела ничего общего с романом Шелли…
Несмотря на то, что статью The Sun в конечном итоге высмеяли за дезинформацию, мне все равно было неудобно.Это потому, что авторы взяли силу интерпретации и попытались использовать ее для выполнения своих собственных задач. Цель их статьи на самом деле не имела ничего общего с романом Шелли, а была направлена на то, чтобы продвинуть идею о том, что миллениалы — или так называемые «снежинки» — снова слишком чувствительны и вызывают суету из-за пустяков.
The Sun и The Times, в своем слепом стремлении критиковать молодое поколение, не смогли понять, что значение, стоящее за литературным произведением, не попадает точно на одну сторону забора, потому что интерпретация — это совершенно серая зона.
Интерпретация текста как научная деятельность
Баркер Г. и Китчер П. (2014). Философия науки. Новое введение . Нью-Йорк и Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.
Google ученый
Бюлер А. (1987). Die Einheit der wissenschaftlichen Methode und Maximen des Verstehens. Zeitschrift für Философский Forschung, 41 , 633–644.
Google ученый
Бюлер А. (1999). Die Vielfalt des Interpretierens. Анализ и критика, 21 , 117–137.
Google ученый
Дэвидсон Д. (1984). Запросы на установление истины и истолкование . Оксфорд: Clarendon Press.
Google ученый
Detel, W.(2011). Geist und Verstehen . Франкфурт-на-Майне: Витторио Клостерманн.
Google ученый
Дильтей, В. (1883/1990). Gesammelte Schriften, I. Band: Einleitung in die Geisteswissenschaften , 9. Auflage, Stuttgart: B.G. Teubner Verlagsgesellschaft und Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht.
Дильтей, В. (1924/1990). Gesammelte Schriften V. Группа: Die geistige Welt. Einleitung in die Philosophie des Lebens.Erste Hälfte: Abhandlungen zur Grundlegung der Geisteswissenschaften , 8. Auflage, Штутгарт: B.G. Teubner Verlagsgesellschaft und Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht.
Дильтей, В. (1927/1992). Gesammelte Schriften VII. Группа: Der Aufbau der geschichtlichen Welt in den Geisteswissenschaften , 8. unv. Ауфлаге, Штутгарт: B.G. Teubner Verlagsgesellschaft und Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht.
Føllesdal, D. (1979). Герменевтика и гипотетико-дедуктивный метод. Диалектика, 33 , 319–336.
Артикул Google ученый
Гадамер, Х.-Г. (1960/1990). Gesammelte Werke, Bd. 1, Hermeneutik I: Wahrheit und Methode , 6. Auflage, Tübingen: J.C.B. Мор (Пауль Зибек).
Гадамер, Х.-Г. (1986/1993). Gesammelte Werke, Bd. 2, Hermeneutik II: Wahrheit und Methode, Ergänzungen, Register, 2. Auflage, Tübingen, J.К. Б. Мор (Пауль Зибек).
Гадамер, Х.-Г. (2000). Hermeneutische Entwürfe. Тюбинген: J.C.B. Мор (Пауль Зибек).
Гемес, К. (2005). Гипотетико-дедуктивизм: неполный, но не безнадежный. Эркеннтнис, 63 , 139–147.
Артикул Google ученый
Гомперц, Х. (1939). Толкование. Логический анализ метода исторического исследования ., Чикаго: Издательство Чикагского университета.
Google ученый
Гранди, Р. (1973). Ссылка, значение и вера. Философский журнал, 70 , 439–452.
Артикул Google ученый
Грайс, П. (1989). Учится на пути слов . Кембридж, Массачусетс: Издательство Гарвардского университета.
Google ученый
Хан, Ф.(1982). Размышления о невидимой руке. Обзор банка Ллойдс, 144 , 1–21.
Google ученый
Эрмерен, Г. (1975/76). Намерение и интерпретация в литературной критике. Новая история литературы , 7 , 57–82.
Хирш, Э. Д., мл. (1967). Срок действия при толковании . Нью-Хейвен и Лондон: Издательство Йельского университета.
Google ученый
Кинч, В.(1998). Понимание. Парадигма познания . Кембридж: Издательство Кембриджского университета.
Google ученый
Кинч В. и ван Дейк Т. А. (1978). К модели понимания и производства текста. Психологическое обозрение, 85 , 363–394.
Артикул Google ученый
Lipton, P. (2004). Заключение к лучшему объяснению (2-е изд.). Лондон и Нью-Йорк: Рутледж.
Google ученый
Ливингстон, П. (1993). Почему важен реализм: литературные знания и философия науки. В G. Levine (Ed.), Реализм и репрезентация: Очерки проблемы реализма в отношении науки, литературы и культуры (стр. 134–154). Мэдисон: Висконсинский университет Press.
Google ученый
МакФи, А.(1971). Невидимая рука Юпитера. Журнал истории идей, 32 , 595–599.
Артикул Google ученый
Mantzavinos, C. (2001). Физические лица, учреждения и рынки . Кембридж: Издательство Кембриджского университета.
Книга Google ученый
Мантзавинос, К. (2005). Натуралистическая герменевтика .Кембридж: Издательство Кембриджского университета.
Книга Google ученый
Мантзавинос, К. (2012). Объяснения значимых действий. Философия социальных наук, 42 , 224–238.
Артикул Google ученый
Мантзавинос, К. (2013). Разъяснительные игры. Философский журнал, CX , 606–632.
Google ученый
Мантзавинос, К. (2014). Объяснительный плюрализм . Рукопись неопубликованной книги.
Мантзавинос, К. (2015). Научное объяснение. В: Международная энциклопедия социальных и поведенческих наук (2-е изд.). Амстердам, Оксфорд: Эльзевир.
Nehamas, A. (1981). Постулируемый автор: критический монизм как регулирующий идеал. Critical Inquiry, 8 , 133–149.
Артикул Google ученый
Park, S.-J. (2004). Гипотетико-дедуктивизм все еще безнадежен. Эркеннтнис, 60 , 229–234.
Артикул Google ученый
Поппер, К. (1959/2003). Логика научных открытий . Лондон и Нью-Йорк: Рутледж.
Поппер, К. (1963/1989). Домыслы и опровержения (5-е изд.). Лондон: Рутледж.
ван Куайн, У. О. (1960). Слово и объект . Кембридж / Массачусетс: MIT Press.
Google ученый
Решер Н. (1997). Объективность. Обязательства безличного разума . Нотр-Дам и Лондон: University Notre Dame Press.
Google ученый
Ротшильд, Э.(1994) «Адам Смит и невидимая рука». Американский экономический обзор (документы и материалы) 84: 319-322.
Ротшильд, Э. (2002). Экономические настроения . Кембридж, Массачусетс: Издательство Гарвардского университета.
Google ученый
Schleiermacher, F., & Daniel E. (1999): Hermeneutik und Kritik. Mit einem Anhang sprachphilosophischer Texte Schleiermachers, herausgegeben und eingeleitet von Manfred Frank, 7.Ауфлаге, Франкфурт-на-Майне: Зуркамп.
Шмидт, С. (2000). Интерпретация: У истории есть конец. Поэтика сегодня, 21 , 621–632.
Артикул Google ученый
Шольц О. Р. (2001). Verstehen und Rationalität (2-е изд.). Франкфурт-на-Майне: Витторио Клостерманн.
Google ученый
Scholz, O.Р. (2004). Die Idee einer Allgemeinen Hermeneutik — Vergangenheit und Zukunft. В A. Neschke-Hentschke (Ed.), Les Herméneutiques au Seuil du XXIème Siecle. Évolution et Débat Actuel (стр. 141–169). Лувен-Париж: Издания Peeters.
Шольц, О. Р. (2009). Методология правил презумпции — между априорным и апостериорным. В Н. Компа, К. Нимц и К. Сухм (ред.), Априори и его роль в философии (стр. 173–184). Падерборн: Ментис.
Шольц О. Р. (2014). Текстовая интерпретация — Daten, Hypothesen und Methoden. In Borkowski, Jan, Descher, Jan, Ferder, Felicitas, Heine, Philipp David (Eds.), Literatur interptieren . Мюнстер: Mentis (готовится к печати).
Шурц, Г. (2014). Философия науки. Единый подход . Лондон и Нью-Йорк: Рутледж.
Google ученый
Sinclair, R. (2002).Что такое радикальное толкование? Дэвидсон, Фодор и натурализация философии. Справочная, 45 , 161–184.
Артикул Google ученый
Смит, А. (1759/1976). Теория нравственных настроений . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.
Смит, А. (1795/1980). Очерки по философским предметам . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.
Смит, А.(1776/1976). Исследование природы и причин богатства народов . В Э. Кэннан (Ред.). Чикаго: Издательство Чикагского университета.
Споры по поводу текстов: риторика интерпретации
Абстрактные
Эта диссертация исследует природу споров о значении текстов. Люди часто расходятся во мнениях по поводу смысла текстов, причем споры варьируются от разногласий по отдельным словам до разногласий по поводу общего смысла текста.Более двух тысяч лет назад риторы в Древней Греции и Риме классифицировали повторяющиеся типы разногласий по поводу смысла текстов. Эта классификация, известная как