философский и художественный аспекты – тема научной статьи по философии, этике, религиоведению читайте бесплатно текст научно-исследовательской работы в электронной библиотеке КиберЛенинка

УДК 128

DOI: 10.18101/1994-0866-2018-1-3-3-11 ПРОБЛЕМА СМЫСЛА ЖИЗНИ:

ФИЛОСОФСКИЙ И ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ АСПЕКТЫ

© Юлия Владимировна Маслянка

кандидат философских наук, доцент,

Пермский государственный национальный исследовательский университет Россия, 614990, г. Пермь, ул. Букирева, 15 E-mail: [email protected]

В статье рассматриваются вечная проблема смысла жизни, ее философский и художественный аспекты. Характерное для современного человека ощущение утраты смысла представлено как результат кризиса и вырождения доминирующего способа производства общественной жизни, его системы ценностей и смыслов. В этом контексте ставится задача формирования новой, постбуржуазной системы ценностей. В развитии философской мысли и духовной культуры в целом выделены три основных этапа — классический, неклассический, постмодернистский. Каждый из них формирует определенное представление о сущности мира и человека, логике и смысле истории. Эстетический пласт проблемы находит выражение в серии классических образов героев, мудрецов, святых, ученых, революционеров. Показано, что искусство и художественное творчество часто опережают науку в осмыслении сущности и перспектив социального развития, давая суровую оценку господствующему типу социального действия. Классическая дихотомия Гамлета и Дон Кихота берется за основу репрезентации художественного плана проблемы.

Ключевые слова: смысл жизни; система ценностей; кризис цивилизации; понятие; художественный образ; Гамлет; Дон Кихот.

Поиски смысла жизни — это одна из центральных тем философского знания, начиная с момента его зарождения и заканчивая современностью. Вся история философии есть не что иное, как попытка понять сущность мира и человека, его место в мире и смысл существования. Искусство как альтернатива научной рациональности также всегда было направлено на отражение сущности и смысла жизни человека, но использовало при этом свои специфические средства выражения. Таким образом, философия и искусство выступают как во многом противоположные, конкурирующие и вместе с тем дополняющие друг друга формы культурного самопонимания и самовыражения человека.

Актуальность проблематики смысла жизни не вызывает сомнений на современном историческом этапе, который может быть охарактеризован как глубокий цивилизационный, ценностно-смысловой кризис. Поразившие современный мир финансово-экономические кризисы, рост неравенства и нищеты, угрозы экологической катастрофы и глобального терроризма заставляют задуматься об основах нашей цивилизации, господствующем сегодня способе производства общественной жизни, логике и смысле истории. Поскольку нельзя понять и раскрыть индивидуального смысла жизни вне широкого культурного и исторического контекста, вне смысла истории [1, с. 5].

Именно ХХ век с его глобальными социальными и геополитическими катастрофами перевел проблему смысла жизни, подлинной гуманности из разряда

теоретических в разряд практических проблем, требующих от каждого из нас осознанного и ответственного действия. Показательно, что именно в цивилизованном обществе, в развитых странах мира статистика фиксирует неуклонный рост депрессий и суицидов, вызванных аномией [2], глубоким разочарованием в жизни. Известный австрийский психолог и философ, создатель логотерапии (смыслотерапии) В. Франкл пишет об этом так. «Сегодня мы, по сути, имеем дело уже с фрустрацией не сексуальных потребностей, как во времена Фрейда, а с фрустрацией потребностей экзистенциальных. Сегодняшний пациент уже не столько страдает от чувства неполноценности, как во времена Адлера, сколько от глубинного чувства утраты смысла, которое соединено с ощущением пустоты, — поэтому я и говорю об экзистенциальном вакууме» [3, с. 24]. Большинство мыслителей, как и Франкл, видит причину этого в разрушении традиционного общества, веры в некую устойчивую тотальную систему ценностей и смыслов. Польский психолог К. Обуховский определяет новейшую тенденцию как революцию субъектов и связывает драму современного человечества с искушением предме-тизации. В традиционной культуре («культуре людей-предметов») условием хорошего самочувствия и даже гордости индивида было следование определенным стандартам, социальным ролям, которое в новых условиях часто лишено всякого смысла. «Глупость политиков, тупость идеологов, атмосфера, а может, просто всеобщее образование, которого требовали новые технологии, привели к тому, что люди утратили шанс полагаться на данные им культурные модели» [4, с. 249].

Таким образом, базовый конфликт современности исследователи видят в столкновении традиции и модернизации, «культуры людей-предметов» и «культуры людей-субъектов» (по Обуховскому). Такая трактовка, с нашей точки зрения, не лишена определенного смысла, но явно недостаточна. Борьба старого и нового, различных способов производства общественной жизни, «переоценка всех ценностей» (Ф. Ницше), проявления нигилизма — многократно повторялись в истории человечества. Достаточно вспомнить Гамлета, принца датского, говорившего о прерванной связи времен и о том, что он должен ее восстановить. Или острый конфликт отцов и детей, представленный в образах семьи Кирсановых и нигилиста Евгения Базарова. Поэтому не стоит, с нашей точки зрения, излишне жестко и механистично противопоставлять современную ситуацию предшествующим эпохам как тотальному традиционализму. Во все времена индивиды привносили что-то новое в существующий способ производства и осмысления жизни, развивали и углубляли существующую систему ценностей. Другое дело, что в современном обществе эти изменения приобретают более глубокий и динамичный характер. На первый план выходит тенденция индивидуализации исторического процесса, связанная с формированием нового типа общественного производства.

Глубокий научный анализ состояния современного общества позволяет говорить о кризисе и вырождении доминирующего на глобальном уровне и интегрирующего всю «мировую суперсистему» буржуазного способа производства общественной жизни, лежащего в его недрах типа труда и производственных отношений [5, с. 210]. Это выражается, с одной стороны, в угнетении и подавлении формирующихся элементов всеобщего труда и интеллекта, составляющих основу постбуржуазной цивилизации, с другой — в укреплении традиционного уклада жизни в отстающих странах и регионах мира, в восстановлении традиционного типа социального действия и соответствующей ему архаичной системы ценно-

стей. Современный человек оказался перед странной дихотомией между пустой свободой и индивидуализмом буржуазной морали и бессмысленным догматизмом традиционной морали, т. е. искушением предметизации. Это выбор без выбора.

Развитие материальной и духовной культуры человечества — это неизбежность. На смену машинному труду и соответствующей ему организационной системе неизбежно придет новый, всеобщий научный, или автоматизированный, труд [6, с. 116], который потребует новой организации труда, новых социальных институтов, новых представлений о мире и человеке, новой системы ценностей. Мы уже писали о том, что система ценностей добуржуазного и буржуазного общества может быть определена как абстрактно-всеобщая [7, с. 178], поскольку ценности знаний, труда, патриотизма, равенства, братства, справедливости и прочие носят в ней во многом абстрактный, декларативный характер. Эти ценности могут быть реализованы и осмыслены людьми в различной степени в зависимости от их сословной или классовой принадлежности. Являются ли реальными ценности знаний, любви к труду, равенства и патриотизма для нещадно эксплуатируемых народных масс в классовых обществах — рабов, крестьян, наемных рабочих? Однако и представители господствующих классов не являются носителями этих ценностей в их подлинном смысле. Не вовлеченные непосредственно в процесс созидания материальной культуры, не чувствующие напряжения и тягот «народной жизни», представители господствующего класса зачастую «лишаются корней», отрываются от жизни, ощущая экзистенциальную пустоту. В конечном счете индивиды равны только перед Богом как абстрактные духовные существа. Поэтому религия и выполняет во всех классовых обществах стабилизирующую и компенсирующую функции, являясь метафизическим фундаментом и оправданием любой классовой идеологии.

Новая, формирующаяся на основе всеобщего труда и интеллекта система ценностей и смыслов будет носить, с нашей точки зрения, конкретно-всеобщий характер. Это означает, что ценности интеллектуального развития, любви к труду, патриотизма и интернационализма, человеколюбия постепенно будут наполняться реальным содержанием. По сути, мы говорим здесь о сложном процессе формирования новой идентичности, нового исторического типа человека, процессе, идущем на всех уровнях социальности — экономическом, идеологическом, моральном, рационально-логическом, эстетическом. Не вдаваясь здесь в детали и не давая оценок ситуации в современном российском обществе, подчеркнем лишь, что прогрессивными в данном отношении являются тенденции растущего государственного планирования и регулирования экономики и культуры в целом на демократических, общенародных началах.

Таким образом, перед современным человеком стоит нетривиальная задача формирования новой системы ценностей и смыслов, системы, которая будет не простым отрицанием предыдущей, но будет включать в себя базовые ценности предыдущей культуры, наполняя их новым, конкретно-всеобщим содержанием и смыслом. На этом пути научная рациональность и художественное творчество, безусловно, нуждаются друг в друге.

Рассмотрим общую логику развития проблематики смысла жизни в истории философии. В развитии философской мысли, с нашей точки зрения, отчетливо выделяются три основных этапа, которые связаны с общим уровнем и логикой развития материальной и духовной культуры человечества. Базовые принципы и

система ключевых понятий этих этапов определяют общее миропонимание эпохи, представление о сущности, ценности и смысле жизни человека.

Классический этап характеризуется, в общем, системностью, рационализмом, «гносеологическим оптимизмом», устойчивой системой понятий и бинарных оппозиций: материальное/идеальное, развитие/тождество, необходимость/случайность, причина/следствие и т. д. В классической философии смысл жизни трактуется как отражение-переживание сущности мира, природы и истории, родового и индивидуального содержания нашей жизни. Смысл жизни индивида неразрывно связан с сущностью мира, человека, логикой и смыслом истории, является индивидуальным выражением родового, универсального. Однако до середины XIX в. все философы независимо от их принадлежности к партиям материализма или идеализма фокусируют свое внимание на духовной стороне человеческой природы, связывая смысл жизни исключительно с интеллектуальным досугом, научным творчеством, просвещением и нравственным самосовершенствованием. Такая установка была предопределена классовой структурой общества, оставлявшей в тени и принижавшей материальные аспекты природы человека, его способность к непосредственному преобразованию природы и общественной жизни.

Кардинальный поворот в классической философии произошел в середине XIX в., когда бурное развитие буржуазных отношений нашло выражение не только в становлении системы наук, но и в выдвижении на первый план могущественной силы истории, субстанции исторического процесса — народных масс. Эти фундаментальные изменения нашли свое теоретическое выражение в философии марксизма, которая смогла не только разрешить ряд крупных проблем классической философии, но и сформировать цельное, внутренне и внешне непротиворечивое представление о сущности мира, человека, смысле жизни. С позиций марксизма человек представляет собой интегральное социально-материальное существо, концентрированно несет в себе и выражает сущность бесконечного мира, является индивидуализированным родовым существом. При этом смысл его жизни не сводится исключительно к духовному творчеству (отражению и объяснению реальности), но, главное, состоит в объективном преобразовании природы и самого себя, развитии общественных отношений, реальной, деятельной эмансипации своей природы. Таким образом, подлинный гуманизм состоит в деятельном, объективном самопреобразовании и самоосвобождении человека.

Неклассический этап в философии есть, с одной стороны, следствие трудностей и нерешенных проблем классического этапа, с другой — следствие углубляющихся противоречий, кризисов буржуазного общества. Этот этап характеризуется тем, что развивается в классической системе понятий, хотя и смещает акценты в сторону дуалистической/плюралистической картины мира, иррационализма, агностицизма. С одной стороны, неклассические философы фокусируют внимание на субъективности индивида, его глубинных переживаниях и смысле жизни, с другой — жестко и механистично противопоставляя субъективное и объективное, «вещь-для-нас» и «вещь-в-себе», лишают субъективные переживания их «онтологических корней». Смысл жизни индивида разворачивается исключительно в индивидуальном смысловом пространстве, в отрыве от сущности мира, сущности и смысла истории. Несмотря на то, что такие художественные произведения, как «Тошнота» Сартра или «Посторонний» Камю, явля-

ются довольно точным выражением переживаний одинокого человека в эпоху глубокого кризиса, они по этой же самой причине, не могут быть признаны аутентичным переживанием и выражением действительного смысла жизни.

Постнеклассический, или постмодернистский, этап в развитии философии характеризуется тем, что подвергает тотальной деконструкции систему понятий и принципов научной рациональности и классической культуры. Он сам является довольно точным и глубоким отражением процесса вырождения и разложения современной буржуазной цивилизации. Если неклассическая философия, по сути, элиминировала онтологическую проблематику, то постнеклассическая элиминирует и гносеологические проблемы. Все сколько-нибудь крупные философские проблемы здесь подлежат деконструкции [8]. Остается лишь «поверхность», поверхностные, лишенные глубины смыслы. Все вещи, явления и процессы объявляются равноценными, и мы движемся от одного явления к другому, фиксируя лишь их различие. Все ценностные иерархии деконструируются, что, заметим, очень важно в условиях объективного доминирования отнюдь не лучшей (не прогрессивной) идеологии и системы ценностей. Полагаем, что именно благодаря своему могущественному союзнику — постмодернистской символической культуре — давно дискредитировавшая себя буржуазная идеология сохраняет свое влияние в глобальном мире.

Обратимся теперь к другой стороне — художественному осмыслению и переживанию сущности человека. Задолго до появления философского и научного мышления, системы понятий и даже письменности искусство выполняло важнейшую функцию интеграции внутреннего мира человека и, соответственно, интеграции, первичного объяснения внешнего мира. Уже первые образцы наскальной живописи и примитивные изображения человека (например, «Венера палеолита») дают представление о содержании, ценностях и основных смыслах первобытной жизни. Как и философия, искусство отражает основные этапы и вехи в развитии материальной и духовной культуры. Здесь также правомерно говорить об этапах классического, современного и, наверное, постсовременного искусства, во многом повторяющих ориентации рассмотренных выше философских этапов. Если классическое искусство в большей степени ориентировано на внешний мир и стремится максимально полно и глубоко раскрыть связь человека с мирозданием и обществом, то неклассическое (современное) искусство выражает драму потерянного и одинокого человека, утратившего надежду покорить природу, сделать гуманным общество и обрести в связи с этим смысл жизни. Искусство конца XIX — первой половины ХХ в. погружается во внутренний мир человека, стремясь найти там некую «точку опоры». Постсовременное искусство, как представляется, подрывает и эту последнюю надежду, эстетизируя теневые стороны нашей культуры, распад, небытие, бессмысленность.

В отражении реальности искусство обладает некоторыми преимуществами перед научной рациональностью. Оно часто опережает научное мышление в постановке важных проблем и обнаружении феноменов, которые еще только формируются, вызревают в недрах социальной жизни и не стали предметом научной рефлексии. Не случайным является «тот факт, что творения Софокла и Еврипида предшествовали диалогам Платона, «Метафизике» и «Поэтике» Аристотеля, что, скажем, в более позднее время Шекспир и Бальзак гениально отразили многие картины жизни, теоретическое осмысление которых было впослед-

ствии дано Марксом, что предшественником или даже предтечей плеяды русских философов Серебряного века был Достоевский» [9, с. 9].

Если научное мышление оперирует понятиями, то художественное оперирует образами, интегрирующими сознательные и бессознательные аспекты психики, дающими целостное отражение реальности во всем ее бесконечном богатстве. Логическое мышление занимается тем, что преимущественно расчленяет реальность, фиксируя границы тех или иных явлений и выявляя их сущность по отношению к сущности человека, находящегося на определенном этапе развития. В этом смысле логическое мышление как бы стремится зафиксировать актуальный уровень развития реальности. Художественное мышление, напротив, всегда синкретично и внутренне динамично, актуальный и потенциальный планы реальности здесь находятся в глубоком внутреннем единстве.

Если наука фокусирует внимание на общем и универсальном, то искусство дает конкретно-чувственный образ реальности, раскрывая уникальные, неповторимые моменты жизни.

Вместе с тем, рассматривая дихотомию научного мышления и художественного творчества, мы должны отдавать себе отчет в том, что в нашей жизни они неразрывно связаны, как неразрывно связаны логический и чувственный уровни познания, сознание и бессознательное человека. Так, классический спор физиков и лириков возникает в силу рассудочного, механистичного противопоставления двух тенденций, заложенных в самой природе нашего мышления. Абсолютизация одной из этих тенденций, жесткое (недиалектичное) их противопоставление заметно обедняют наше понимание природы социального отражения, обедняют духовный мир личности.

Философия, занимающая исключительное место в системе научного знания, являющаяся источником и интегратором научного мышления, в целом имеет особые взаимоотношения с искусством и художественным творчеством. С момента своего возникновения философия становится доминантой духовной культуры человечества, оказывая мощное воздействие на все жанры и виды искусства. В той или иной степени все жанры искусства сегодня приобретают философский характер. Однако особое место среди них занимает литература, зачастую непосредственно выражающая те или иные философские проблемы и предлагающая варианты их решения. Глубокое видение и понимание своей эпохи дали нам произведения Гомера, Данте, Сервантеса, Шекспира, Гёте, Толстого и других гениальных художников.

Кроме того, метафоры и другие художественные возможности языка являются важнейшими инструментами развития самого философского мышления [10, с. 79]. Философия, давая нам интегральную картину реальности, всегда работает на границе возможностей языка. Формируя новый язык, она тем самым формирует новое, более глубокое и развернутое представление о сущностной структуре реальности. Работа с языком и его выразительными возможностями является полем пересечения философии и литературы.

Классическая литература создала целую галерею образов, выражающих определенные представления о сущности человека и общества, ценности и смысле жизни. Это и сражающиеся с судьбой и богами мифологические герои, и мудрецы, влекомые истиной, и святые, и ученые мужи, положившие жизнь на алтарь науки и социального прогресса. Остановимся на близком нам образе Фауста Гете. Фауст — архитипический для западной культуры образ интеллектуала, увлечен-

ного познанием тайн мироздания, оторвавшегося от своих природных корней и подлинных чувств. Неутолимое стремление к истине гонит Фауста все дальше, уводя при этом от самого себя, лишая покоя и простых человеческих радостей. Примерно об этом же, как представляется, рассуждает Лев Толстой в «Войне и мире», создавая образы Андрея Болконского и Пьера Безухова. Толстой говорит нам о том, что социальное самоутверждение, связанное с рационализмом и интеллектуализмом, не может служить источником счастья и подлинного смысла жизни. Похожие идеи мы встречаем у Ф. М. Достоевского, противопоставляющего самоубийственный интеллектуализм и рационализм Ивана Карамазова подлинной духовности традиционной культуры, которую выражает Алеша Карамазов. Однако мы должны понимать, что образы и идеи великих русских писателей — Толстого и Достоевского — являются плодами своей эпохи, затянувшегося цивилизационного конфликта между западниками и славянофилами, сторонниками буржуазной цивилизации, технического прогресса и традиционной полуфеодальной культуры. В этом затянувшемся на просторах нашего отечества споре Толстой и Достоевский, как представляется, занимали сторону традиционных ценностей русской культуры и религиозного мировоззрения в целом.

С нашей точки зрения, драма современного человека («фаустовской цивилизации») состоит не в интеллектуальности как таковой. А в том, что, во-первых, интеллект служит удовлетворению собственных эгоистических целей и интересов. Интеллект не служит развитию общества в целом. И, во-вторых, в силу объективных условий жизни в классовых обществах подлинное интеллектуальное развитие доступно далеко не всем, становясь во многом символом глубокого социального расщепления, несправедливости. В этом смысле ценность интеллектуального развития в нашей культуре до сих пор носит абстрактный, декларативный характер. Даже у представителей интеллектуальных видов деятельности в современных условиях, особенно в России, интеллектуальная установка не получает должного чувственного подкрепления и ценностной поддержки на уровне коллективного бессознательного.

Рассмотренные выше противоречия отчасти были сняты (в гегелевском смысле) в советской литературе и культуре. Она предложила новые героические образы — революционера, человека труда, ученого, отдающего все силы, а то и жизнь на благо общества. Эти образы не были абстрактными и действительно воодушевляли людей, поскольку были «выплавлены», созданы самой жизнью в строящемся социалистическом обществе. Образы советских людей — ученых, инженеров, изобретателей — являются выражением тех прогрессивных тенденций, которые впервые в истории были реализованы в Советском Союзе и, к сожалению, дискредитированы и поглощены поздним капитализмом.

Созданный советской литературой образ Павки Корчагина неразрывно связан с другим фундаментальным образом нашей культуры — образом Дон Кихота. В своей замечательной статье «Гамлет и Дон Кихот» И. С. Тургенев пишет, что в главных героях этих ключевых для нашей культуры произведений воплощены «две коренные, противоположные особенности человеческой природы — оба конца той оси, на которой она вертится… что все люди принадлежат более или менее к одному из этих двух типов…» [11, с. 169].

Дон Кихот служит высшим ценностям человеколюбия и справедливости, видит отдаленные цели и на пути к ним часто разрушает устоявшийся порядок вещей. В силу этого он выглядит в глазах людей чудаком и безумцем. Жить для

себя, заботиться о себе для Дон Кихота — это что-то постыдное и невозможное. Гамлет — его антипод, он сосредоточен на себе, своем разочаровании и страданиях. Отличительные черты Гамлета — рассудочность и эгоизм, рождающие безверье. Идеалы, в которые он верил, рухнули, его удел — сомнение во всем и даже в себе.

Гамлет интеллектуален и глубок, он никогда не бывает смешным, но он и не имеет внутренней силы и убежденности, чтобы что-то создать, повести за собой других. «Гамлеты точно бесполезны массе; они ей ничего не дают, они ее никуда вести не могут, потому что сами никуда не идут» [11, с. 175]. С нашей точки зрения, образ Гамлета — точная характеристика человека кризисной эпохи, эпохи, когда прежняя система ценностей уже изжила себя, а новая еще не вызрела и не осознается людьми. Гамлет всякий раз выступает как эстетический приговор эпохе, он окончательно разрушает прежние устои и систему ценностей, расчищая пространство для новых идеалов. Показательны в этом смысле образы Гамлетов — «лишних людей», созданных русской литературой XIX в., выразившей кризис крепостничества и затянувшийся процесс становления буржуазных отношений в нашей стране. И сегодня Гамлет — доминирующий тип мировой и отечественной культуры, потерявшей ориентиры и «героический энтузиазм».

Таким образом, философская «эпоха «бытия в деконструкции»» (Ж. Дер-рида) находит свое закономерное выражение в художественном творчестве, что, как ни парадоксально, не должно усиливать пессимизма, а должно стимулировать нас к созиданию и утверждению новой системы ценностей.

Литература

1. Гобозов И. А. Смысл жизни как экзистенциальная проблема // Философия и общество. 2013. № 1. С. 5-20.

2. Дюркгейм Э. Самоубийство: Социологический этюд. М.: Мысль, 1994. 399 с.

3. Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990. 368 с.

4. Обуховский К. Галактика потребностей. Психология влечений человека. СПб.: Речь, 2003. 296 с.

5. Орлов В. В., Васильева Т. С. Философия экономики. Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 2005. 264 с.

6. Маркс К. Капитал // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 25, ч. I. 545 с.

7. Маслянка Ю. В. СМЫСЛ и «бес-СМЫСЛЕННОЕ время». Проблема смысла жизни в современной философии. Пермь: Перм. гос. ун-т, 2009. 215 с.

8. Деррида Ж. Письмо японскому другу // Вопр. филос. 1992. № 4. С. 53-57.

9. Береснева Н. И., Береснев В. Д. Функция метафоры в философском рассуждении // Новые идеи в философии. Вып. 17. Актуальные проблемы научной философии: межвуз. сб. науч. трудов (по материалам междунар. науч. конф., Пермь, 10-11 апреля 2008 г.): в 2 т. Пермь, 2008. Т. 1. С. 75-84.

10. Зись А. Я. В поисках художественного смысла. Избранные работы. М.: Искусство, 1991. 350 с.

11. Тургенев И. С. Гамлет и Дон Кихот // Собр. соч.: в 12 т. М.: Гослитиздат, 1956. Т. 11. С. 168-187.

PROBLEM OF THE MEANING OF HUMAN LIFE: PHILOSOPHICAL AND ARTISTIC ASPECTS

Yulia V. Maslyanka

Cand. Sci. (Philos.), A/Prof.,

Perm State National Research University

15 Bukireva St., Perm 614990, Russia

E-mail: [email protected]

The article deals with the eternal problem of the meaning of life, its philosophical and artistic aspects. For modern people this problem is represented as a result of the crisis and degeneration of the dominant practice of social life, its system of values and meanings. In this context, the task is to form a new post-bourgeois system of values. There are three main stages in development of philosophical thought and spiritual culture — classical, non-classical, postmodern. Each of them forms a definite idea of the essence of the world and humanity, the logic and significance of history. The aesthetic layer of the problem finds expression in a series of classical images of heroes, sages, saints, scientists, revolutionaries. The article shows that art and artistic creativity often outstrip science in understanding the essence and prospects of social development, giving a tough assessment of the prevailing type of social action. We take the classical dichotomy of Hamlet and Don Quixote as a basis for representation of the artistic plan of the problem. Keywords: the meaning of life; system of values; crisis of civilization; concept; artistic image; Hamlet; Don Quixote.

Проблема смысла жизни в творчестве Л.Н. Толстого

Проблема смысла жизни в творчестве Л.Н. Толстого

Минобрнауки России

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования

Тульский государственный университет

Интернет-институт

Контрольная работа

по философии

на тему: «Проблема смысла жизни в творчестве Л.Н. Толстого»

Студент Жуков М.В.

Руководитель Соколова С.Н.

Тула, 2015

Оглавление

Введение

. Смысле свободы и необходимости

. Что скрыто за вопросом смысла жизни

. Пять заповедей христианства

. Непротивление как проявление закона любви. Непротивление и есть закон

. Л.Н. Толстой и его нецерковное христианство

Заключение

Библиографический список

Введение

Исследованию проблематики смысла жизни в творчестве Л.Н. Толстого принадлежит особая роль. Данная проблема проходит центральной линией по всему многогранному творчеству писателя. Л.Н. Толстой не просто размышлял над смыслом жизни, он создал целостное и развернутое учение о смысле жизни. В данной контрольной работе ставится задача показать, что проблема смысла жизни была сквозной темой творчества Л.Н. Толстого.

Именно Толстому мы обязаны глубоким проникновением в духовный мир человека, показом того, что человек испытывает большие трудности в социальной и личностной сфере, что зачастую он беспомощен перед вопросами человеческого существования, проблемой добра и зла, несмотря ни на какие успехи научного знания и технического овладения миром.

Все его творчество пронизано в первую очередь проблемами нравственности. Понятие «прогресс» — в техническом смысле — не имеет для него никакого значения, будущее виделось ему иначе — как прогресс нравственности и добра.

Вопрос о смысле жизни является не только животрепещущим для каждого человека в отдельности, но и вечным вопросом для философии.

1. Смысл свободы и необходимости

В размышления Толстого нашли то или иное, преимущественно идеалистическое, решение философские (как антологические, так и гносеологические) проблемы выявились его симпатии и антипатии, его отношения к различным течениям общественно политической, философской социологической мысли, эстетическим и этическим учениям. В его миросозерцании есть рациональные суждения, не потерявшие своего значения и в наши дни. Вместе с тем воззрения гениального писателя и известного мыслителя, выразителя настроений и чаяний многомиллионного патриархального крестьянства пронизаны кричащими противоречиями, глубокий анализ которых дал В.И. Ленин в своих статьях о Толстом.

С одной стороны Л.Н. Толстой наносил тяжёлый удар по догмам православной церкви. С другой стороны он ищет пути обновления религии, высказывает явные идеалистические утверждения. В то же время для Л.Н. Толстого характерно реалистическое восприятие природы и общественной жизни, у него встречаются материалистические суждения.

Исходя из позиции метафизики в решении ряда вопросов, допуская, например, существование вечных и неизменных истин, Л.Н. Толстой вместе с тем в своих художественных творениях отражает диалектику материального и духовного. Мастерское изображение Толстым диалектики души, подвижность и динамика воззрения многочисленных героев его романов, повестей, рассказов находится в явном противоречии с его метафизическими предрассудками, утверждениями, с присущей ему нечёткостью в вопросе о соотношении материального и идеального.

В области социологии, особенно в истолковании закономерностей общественно-исторического развития, Лев Николаевич утверждает ряд весьма важных и ценных в научном отношении истин. На материалах русской и мировой истории писатель в художественно-наглядной форме показывает движущие силы и определяющие факторы общественно-исторического объективного развития человеческого общества. В своём труде Философия истории Л.Н. Толстой рассматривал движение человечества. Он считал, что это движение непрерывно, а следовательно постижение законов этого движения есть цель истории. Но, что бы постигнуть законы непрерывного движения — суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольное, непрерывный единицы. Это достигается двумя приёмами. Первый приём состоит в том, что бы взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как не может быть началом никакого события, так как оно непрерывно вытекает из другого. Второй в том, что бы рассматривать действия одного человека (царя), как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного лица.

Но для изучения законов истории нужно изменить совершенно наблюдения предмет, оставить в покое царей и полководцев, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Предметом истории всегда была жизнь народов и человечества. Но историки разделились на старых (древних) и новых. Решались вопросы о воле людей и о том, чем она управлялась. Для древних вопросы эти разрешались верою в непосредственное участие божества в делах человечества. Новая история это отвергала. Она отвергала теорию, но следовала ей на практике. Вместо прежних угодных божеству целей народов: греческого, римского, которые представлялись целями движения человечества, новая история поставила своей целью благо французского, германского, английского и в самом высшем отвлечении, цели блага цивилизации всего человечества, под которым разумеются обыкновенные народы, занимающие маленький северо-западный уголок большого материка. Новая история отвергла верования древних, но пришла к ним другим путём:

) Что народы руководятся единичными людьми;

) Что существует известная цель, к которой движутся народы и человечество.

Но Толстой считает, что соединить эти две истории невозможно. Но если соединить обе истории вместе, как то и делают новейшие историки, то это будет история монархов и писателей, а не история жизни народов.

По мнению Толстого, важнейшую роль в истории играют свобода и необходимость. Это философские категории, выражающие взаимоотношение между деятельностью людей и объективными законами природы и общества. Свобода это способность человека действовать в соответствии со своими интересами и целями, опираясь на опознание объективной необходимости. Необходимость это то, что не может в данных условиях не произойти, что обязательно должно произойти. Это также развитие явлений, которое с неизбежностью вытекает из внутренних существенных взаимосвязей, взаимоотношений и взаимодействий этих явлений. Соотношение свободы и необходимости всегда меняется, то есть религия, здравый смысл, человечество, наука права и сама история одинаково понимают это отношение между необходимостью и свободой. Все без исключения случаи в которых увеличивается или уменьшается наше представление о свободе и необходимости имеют только 3 основания:

) Отношение человека, совершившего поступок к внешнему миру. Если рассматривать одного человека, а на него действуют какие либо предметы, то свобода уменьшается, а необходимость увеличивается.

) Ко времени. Это есть то основание в следствие которого жизнь и деятельность людей живших века тому назад, связанная со мною во времени, не может представляться мне столь свободною, как жизнь современная, последствия которой мне ещё не известны. Рассуждение о свободе поступка становятся сомнительными, чем дальше переносится воспоминаниями и вперёд суждениями. Свобода людей становится сомнительной, а закон необходимости очевиден.

) К причинам произведшим поступок. Представления о свободе и необходимости увеличиваются или уменьшаются в зависимости от причин, но как бы не удлиняли и не укорачивали период времени, как бы понятно или непостижимо были бы для нас причины — мы никогда не сможем себе представить не полной свободы, не полной необходимости.

Так как:

) Представить себе человека свободным, вне пространства невозможно;

) Для того, что бы представить его движение свободным, надо представить его в грани настоящего, прошлого и будущего, т.е. вне времени, а это невозможно;

) Нельзя совершить поступок без причины, так как то, что я хочу совершить поступок без причины и есть причина моего поступка.

Точно так же мы не можем представить человека, его действия без участия свободы и подлежащего только закону необходимости, так как всё равно есть доля свободы.

Всё это ведёт к двум основаниям миросозерцания человека к разуму и сознанию. Разум выражает законы необходимости, а сознание выражает сущность свободы. Свобода, ничем неограниченная, есть сущность жизни в сознании человека. Только при соединении свободы и необходимости есть ясное представление о жизни человека. Толстой считает, что в отыскании причин история должна поставить своей задачей отыскание законов, так как несмотря на отдельные элементы фатализма Толстой правильно решает вопрос о роли народных масс в истории, в создании ими материальных благ и духовных ценностей, справедливо критикует точку зрения тех историков и социологов, которые изображают обладающую властью отдельную личность, как нечто определяющее в историческом действии.

Вообще Толстой пытался постигнуть человека и природу в её единении с человеком. Толстой развинчивает новую культуру светский стиль мышления, но зовёт не к традиционной, а к своей церкви. Толстой — теоретик единения. Он восстаёт против распада на составляющие, чему подвержена современная наука, общество, культура. Он призывает людей к единственному природному единству. Значение творчества Толстого для развития русской мысли очень велик и не однозначно. Он преодолел секуляризм русской мысли. Секуляризация — это освобождение общественного и индивидуального от влияния религии. Он показал интеллигенции иной путь, но сам не пошёл им. Он не был понят ни последователями, ни современниками.

2. Что скрыто за вопросом о смысле жизни

По мнению Толстого человек находится в разногласии, разладе с самим собой. В нем как бы живут два человека — внутренний и внешний, из которых первый недоволен тем, что делает второй, а второй не делает того, чего хочет первый. Эта противоречивость, саморазорванность обнаруживается в разных людях с разной степенью остроты, но она присуща им всем. Противоречивый в себе, раздираемый взаимно отрицающими стремлениями, человек обречен на то, чтобы страдать, быть недовольным собой. Человек постоянно стремится преодолеть себя, стать другим.

Однако мало сказать, что человеку свойственно страдать и быть недовольным. Человек сверх того еще знает, что он страдает, и недоволен собой, он не приемлет своего страдательного положения. Его недовольство и страдания удваиваются: к самим страданиям и недовольству добавляется сознание того, что это плохо. Человек не просто стремится стать другим, устранить все, что порождает страдания и чувство недовольства; он стремится стать свободным от страданий. Человек не просто живет, он хочет еще, чтобы его жизнь имела смысл.

Осуществление своих желаний люди связывают с цивилизацией, изменением внешних форм жизни, природной и социальной среды. Предполагается, что человек может освободиться от страдательного положения с помощью науки, искусств, роста экономики, развития техники, создания уютного быта и т. д. Такой ход мыслей, по преимуществу свойственный привилегированным и образованным слоям общества, заимствовал Л. Н. Толстой и руководствовался им в течение первой половины своей сознательной жизни. Однако как раз личный опыт и наблюдения над людьми своего круга убедили его в том, что этот путь является ложным. Чем выше поднимается человек в своих мирских занятиях и увлечениях, чем несметней богатства, глубже познания, тем сильнее душевное беспокойство, недовольство и страдания, от которых он в этих своих занятиях хотел освободиться. Можно подумать, что если активность и прогресс умножают страдания, то бездеятельность будет способствовать их уменьшению. Такое предположение неверно. Причиной страданий является не сам по себе прогресс, а ожидания, которые с ним связываются, та совершенно неоправданная надежда, будто увеличением скорости поездов, повышением урожайности полей можно добиться чего-то еще сверх того, что человек будет быстрее передвигаться и лучше питаться. С этой точки зрения нет большой разницы, делается ли акцент на активность и прогресс или бездеятельность. Ошибочной является сама установка придать человеческой жизни смысл путем изменения ее внешних форм. Эта установка исходит из убеждения, что внутренний человек зависит от внешнего, что состояние души и сознания человека является следствием его положения в мире и среди людей. Но если бы это было так, то между ними с самого начала не возникло бы конфликта.

Словом, материальный и культурный прогресс означают то, что они означают: материальный и культурный прогресс. Они не затрагивают страданий души. Безусловное доказательство этого Толстой усматривает в том, что прогресс обессмысливается, если рассматривать его в перспективе смерти человека. К чему деньги, власть и т. п., к чему вообще стараться, чего-то добиваться, если все неизбежно оканчивается смертью и забвением. Можно жить только, покуда пьян жизнью; а как протрезвишься, то нельзя не видеть, что все это — только обман, и глупый обман!. Трагизм человеческого бытия, по мнению Толстого, хорошо передает восточная (древнеиндийская) басня про путника, застигнутого в степи разъяренным зверем. Спасаясь от зверя, путник вскакивает в безводный колодезь, но на дне колодца видит дракона, разинувшего пасть, чтобы пожрать его. И несчастный, не смея вылезть, чтобы не погибнуть от разъяренного зверя, не смея и спрыгнуть на дно колодца, чтобы не быть пожранным драконом, ухватывается за ветки растущего в расщелинах колодца дикого куста и держится на нем. Руки его ослабевают, и он чувствует, что скоро должен будет отдаться погибели, с обеих сторон ждущей его, но он все держится, и пока он держится, он оглядывается и видит, что две мыши, одна черная, другая белая, равномерно обходя стволину куста, на котором он висит, подтачивают ее. Вот-вот сам собой обломится и оборвется куст, и он упадет в пасть дракону. Путник видит это и знает, что он неминуемо погибнет; но пока он висит, он ищет вокруг себя и находит на листьях куста капли меда, достает их языком и лижет их. Белая и черная мышь, день и ночь, неминуемо ведут человека к смерти — и не вообще человека, а каждого из нас, и не где-то и когда-то, а здесь и теперь, и это не басня, а это истинная, неоспоримая и всякому понятная правда. И ничто от этого не спасет — ни огромные богатства, ни изысканный вкус, ни обширные знания.

Вывод о бессмысленности жизни, к которому как будто бы подводит опыт и который подтверждается философской мудростью, является с точки зрения Толстого явно противоречивым логически, чтобы можно было с ним согласиться. Как может разум обосновать бессмысленность жизни, если он сам является порождением жизни? У него нет оснований для такого обоснования. Поэтому в самом утверждении, о бессмысленности жизни содержится его собственное опровержение: человек, который пришел к такому выводу, должен был бы прежде всего свести свои собственные счеты с жизнью, и тогда он не мог бы рассуждать о ее бессмысленности, если же он рассуждает о бессмысленности жизни и тем самым продолжает жить жизнью, которая хуже смерти, значит, в действительности она не такая бессмысленная и плохая, как об этом говорится. Далее, вывод о бессмысленности жизни означает, что человек способен ставить цели, которые не может осуществить, и формулировать вопросы, на которые не может ответить. Но разве эти цели и вопросы ставятся не тем же самым человеком? И если у него нет сил реализовать их, то откуда у него взялись силы поставить их? Не менее убедительно возражение Толстого: если жизнь бессмысленна, то как же жили и живут миллионы и миллионы людей, все человечество? И раз они живут, радуются жизни и продолжают жить, значит, они находят в ней какой-то важный смысл? Какой?

Не удовлетворенный отрицательным решением вопроса о смысле жизни, Л.Н. Толстой обратился к духовному опыту простых людей, живущих собственным трудом, опыту народа.

Простые люди хорошо знакомы с вопросом о смысле жизни, в котором для них нет никакой трудности, никакой загадки. Они знают, что надо жить по закону божьему и жить так, чтобы не погубить свою душу. Они знают о своем материальном ничтожестве, но оно их не пугает, ибо остается душа, связанная с Богом. Малообразованность этих людей, отсутствие у них философских и научных познаний не препятствует пониманию истины жизни, скорее наоборот, помогает. Странным образом оказалось, что невежественные, полные предрассудков крестьяне сознают всю глубину вопроса о смысле жизни, они понимают, что их спрашивают о вечном, неумирающем значении их жизни и о том, не боятся ли они предстоящей смерти.

Вслушиваясь в слова простых людей, вглядываясь в их жизнь, Толстой пришел к заключению, что их устами глаголет истина. Они поняли вопрос о смысле жизни глубже, точнее, чем все величайшие мыслители и философы.

Вопрос о смысле жизни есть вопрос о соотношении конечного и бесконечного в ней, то есть о том, имеет ли конечная жизнь вечное, неуничтожимое значение и если да, то в чем оно состоит? Есть ли в ней что-либо бессмертное? Если бы конечная жизнь человека заключала свой смысл в себе, то не было бы самого этого вопроса. Для решения этого вопроса одинаково недостаточно приравнивать конечное к конечному и бесконечное к бесконечному, надо выявить отношение одного к другому. Следовательно, вопрос о смысле жизни шире охвата логического знания, он требует выхода за рамки той области, которая подвластна разуму. Нельзя было искать в разумном знании ответа на мой вопрос, — пишет Толстой. Приходилось признать, что у всего живущего человечества есть еще какое-то другое знание, неразумное — вера, дающая возможность жить.

Наблюдения над жизненным опытом простых людей, которым свойственно осмысленное отношение к собственной жизни при ясном понимании ее ничтожности, и правильно понятая логика самого вопроса о смысле жизни подводят Толстого к одному и тому же выводу о том, что вопрос о смысле жизни есть вопрос веры, а не знания. В философии Толстого понятие веры имеет особое содержание, не совпадающее с традиционным. Это — не осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом. Вера есть сознание человеком такого своего положения в мире, которое обязывает его к известным поступкам. Вера есть знание смысла человеческой жизни, вследствие которого человек не уничтожает себя, а живет. Вера есть сила жизни. Из этих определений становится понятным, что для Толстого жизнь, имеющая смысл, и жизнь, основанная на вере, есть одно и то же.

Понятие веры в толстовском понимании совершенно не связано с непостижимыми тайнами, неправдоподобно чудесными, превращениями и иными предрассудками. Более того, оно вовсе не означает, будто человеческое познание имеет какой-либо иной инструментарий, помимо разума, основанного на опыте и подчиненного строгим законам логики. Характеризуя особенность знания веры, Толстой пишет: Я не буду искать объяснения всего. Я знаю, что объяснение всего должно скрываться, как начало всего, в бесконечности. Но я хочу понять так, чтобы быть приведенным к неизбежно-необъяснимому, я хочу, чтобы все то, что необъяснимо, было таково не потому, что требования моего ума неправильны (они правильны, и вне их я ничего понять не могу), но потому, что я вижу пределы своего ума. Я хочу понять так, чтобы всякое необъяснимое положение представлялось мне как необходимость разума же, а не как обязательство поверить. Толстой не признавал бездоказательного знания. Он не принимал ничего на веру, кроме самой веры. Вера как сила жизни выходит за пределы компетенции разума. В этом смысле понятие веры есть проявление честности разума, который не хочет брать на себя больше того, что может.

Из такого понимания веры вытекает, что за вопросом о смысле жизни скрыто сомнение и смятение. Смысл жизни становится вопросом тогда, когда жизнь лишается смысла. Я понял, — пишет Толстой, — что для того, чтобы понять смысл жизни, надо прежде всего, чтобы жизнь была не бессмысленна и зла, а потом уже — разум для того, чтобы понять ее. Растерянное вопрошание о том, ради чего жить, — верный признак того, что жизнь является неправильной. Из произведений написанных Толстым вытекает один-единственный вывод: смысл жизни не может заключаться в том, что умирает вместе со смертью человека. Это значит: он не может заключаться в жизни для себя, как и в жизни для других людей, ибо и они умирают, как и в жизни для человечества, ибо и оно не вечно. Жизнь для себя не может иметь никакого смысла… Чтобы жить разумно, надо жить так, чтобы смерть не могла разрушить жизни.

лев толстой смысл жизнь

3. Пять заповедей христианства

Как считает Л.Н. Толстой, суть нравственного идеала наиболее полно выражена в учении Иисуса Христа. При этом для Толстого Иисус Христос не является Богом или сыном Бога, он считает его реформатором, разрушающим старые и дающим новые основы жизни. Толстой, далее, видит принципиальную разницу между подлинными взглядами Иисуса, изложенными в Евангелиях, и их извращением в догмах православия и других христианских церквей.

«То, что любовь есть необходимое и благое условие жизни человеческой, было признаваемо всеми религиозными учениями древности. Во всех учениях: египетских мудрецов, браминов, стоиков, буддистов, даосистов и др., дружелюбие, жалость, милосердие, благотворительность и вообще любовь признавались одною из главных добродетелей». Однако только Христос возвысил любовь до уровня основополагающего, высшего закона жизни.

Как высший, основополагающий закон жизни, любовь является единственным нравственным законом. Закон любви — не заповедь, а выражение самой сущности христианства. Это — вечный идеал, к которому люди будут бесконечно стремиться. Иисус Христос не ограничивается прокламацией идеала. Наряду с этим он дает заповеди.

В толстовской интерпретации таких заповедей пять. Вот они:

) Не гневайся;

) Не оставляй жену;

) Не присягай никогда никому и ни в чем;

) Не противься злому силой;

) Не считай людей других народов своими врагами.

Заповеди Христа — «все отрицательные и показывают только то, чего на известной степени развития человечества люди могут уже не делать. Заповеди эти суть как бы заметки на бесконечном пути совершенства…». Они не могут не быть отрицательными, поскольку речь идет об осознании степени несовершенства. Они — не более чем ступень, шаг на пути к совершенству. Они, эти заповеди, составляют в совокупности такие истины, которые как истины не вызывают сомнений, но еще не освоены практически, то есть истины, по отношению к которым выявляется свобода современного человека. Для современного человека они уже являются истинами, но еще не стали повседневной привычкой. Человек уже смеет так думать, но еще не способен так поступать. Поэтому они, эти возвещенные Иисусом Христом истины, являются испытанием свободы человека.

4. Непротивление как проявление закона любви. Непротивление и есть закон

По мнению Толстого, главной из пяти заповедей является четвертая: «Не противься злому», налагающая запрет на насилие. Древний закон, осуждавший зло и насилие в целом, допускал, что в определенных случаях они могут быть использованы во благо — как справедливое возмездие по формуле «око за око». Иисус Христос отменяет этот закон. Он считает, что насилие не может быть благом никогда, ни при каких обстоятельствах. Запрет на насилие является абсолютным. Не только на добро надо отвечать добром. И на зло надо отвечать добром.

Насилие является противоположностью любви. У Толстого есть по крайней мере три связанных между собой определения насилия. Во-первых, он отождествляет насилие с убийством или угрозой убийства. Необходимость применения штыков, тюрем, виселиц и других средств физического разрушения возникает тогда, когда стоит задача внешнего принуждения человека к чему-либо. Отсюда — второе определение насилия как внешнего воздействия. Необходимость внешнего воздействия, в свою очередь, появляется тогда, когда между людьми нет внутреннего согласия. Так мы подходим к третьему, самому важному определению насилия: «Насиловать значит делать то, чего не хочет тот, над которым совершается насилие». В таком понимании насилие совпадает со злом и оно прямо противоположно любви. Любить — значит делать так, как хочет другой, подчинять свою волю воле другого. Насиловать — значить подчинять чужую волю своей.

Непротивление — больше чем отказ от закона насилия. «Признание жизни каждого человека священной есть первое и единственное основание всякой нравственности». Непротивление злу как раз и означает признание изначальной, безусловной святости человеческой жизни.

Через непротивление человек признает, что вопросы жизни и смерти находятся за пределами его компетенции. Он одновременно вообще отказывается от того, чтобы быть судьей по отношению к другому. Человеку не дано судить человека. В тех же случаях, когда мы как будто бы судим других людей, называя одних добрыми, других злыми, то мы или обманываем себя и окружающих, Человек властен только над собой. «Все, что не твоя душа, все это не твое дело», — говорит Толстой. Называя кого-то преступником и подвергая его насилию, мы отнимаем у него это человеческое право. Отказываясь сопротивляться злу насилием, человек признает эту истину, он отказывается судить другого, ибо не считает себя лучше его. Не других людей надо исправлять, а самого себя.

Человек играет свою собственную роль только тогда, когда он борется со злом в самом себе. Ставя перед собой задачу бороться со злом в других, он вступает в такую область, которая ему не подконтрольна. Люди, совершающие насилие, как правило, скрывают это. Скрывают и от других и от самих себя. В особенности это касается государственного насилия, которое так организовано, что «люди, совершая самые ужасные дела, не видят своей ответственности за них….Одни потребовали, другие решили, третьи подтвердили, четвертые предложили, пятые доложили, шестые предписали, седьмые исполнили». И никто не виноват. Размытость вины в подобных случаях — не просто результат намеренного стремления спрятать концы. Она отражает само существо дела: насилие объективно является областью несвободного и безответственного поведения. Люди через сложную систему внешних обязательств оказываются соучастниками преступлений, которые бы ни один из них не совершил, если бы эти преступления зависели только от его индивидуальной воли. Непротивление от насилия отличается тем, что оно является областью индивидуально ответственного поведения. Как ни трудна борьба со злом в самом себе, она зависит только от самого человека. Нет таких сил, которые могли бы помешать тому, кто решился на непротивление.

Толстой подробно рассматривает расхожие аргументы против непротивления. Три из них являются наиболее распространенными.

Первый аргумент состоит в том, что учение Христа является прекрасным, но его трудно исполнять. Возражая на него, Толстой спрашивает: а разве захватывать собственность и защищать ее легко? А пахать землю не сопряжено с трудностями? На самом деле речь идет не о трудности исполнения, а о ложной вере, согласно которой выправление человеческой жизни зависит не от самих людей, их разума и совести, а от Христа на облаках с трубным гласом или исторического закона. «Человеческой природе свойственно делать то, что лучше». Нет объективного предопределения человеческого бытия, а есть люди, которые принимают решения. Поэтому утверждать об учении, которое относится к человеческому выбору, касается решимости духа, а не физических возможностей, утверждать про такое учение, что оно хорошо для людей, но невыполнимо, — значит противоречить самому себе.

Второй аргумент состоит в том, что «нельзя идти одному человеку против всего мира». Что, если, например, я один буду таким кротким, как требует учение, а все остальные будут продолжать жить по прежним законам, то я буду осмеян, избит, расстрелян, напрасно погублю свою жизнь. Учение Христа есть путь спасения для того, кто следует ему. Поэтому тот, кто говорит, что он рад бы последовать этому учению, да ему жалко погубить свою жизнь, по меньшей мере не понимает, о чем идет речь. Это подобно тому, как если бы тонущий человек, которому бросили веревку для спасения, стал бы возражать, что он охотно воспользовался бы веревкой, да боится, что другие не сделают того же самого.

Третий аргумент является продолжением предыдущих двух и ставит под сомнение осуществление учения Христа из-за того, что это сопряжено с большими страданиями. Вообще жизнь человеческая не может быть без страданий. Весь вопрос в том, когда этих страданий больше, тогда ли, когда человек живет во имя Бога, или тогда, когда он живет во имя мира. Ответ Толстого однозначен: тогда, когда он живет во имя мира. Рассмотренная с точки зрения бедности и богатства, болезни и здоровья, неизбежности смерти жизнь христианина не лучше жизни язычника, но она по сравнению с последней имеет то преимущество, что не поглощается полностью пустым занятием мнимого обеспечения жизни, погоней за властью, богатством, здоровьем. В жизни сторонников учения Христа меньше страданий уже хотя бы по той причине, что они свободны от страданий, связанных с завистью, разочарованиями от неудач в борьбе, соперничеством. Опыт, говорит Толстой, также подтверждает, что люди главным образом страдают не из-за их христианского всепрощения, а из-за их мирского эгоизма. Учение Христа не только более нравственно, но оно и более благоразумно. Оно предостерегает людей от того, чтобы они не делали глупостей.

Таким образом, обыденные аргументы против непротивления являются не более чем предрассудками. С их помощью люди стремятся обмануть самих себя, найти прикрытие и оправдание своему безнравственному и гибельному образу жизни, уйти от личной ответственности за то, как они живут.

Заповедь непротивления соединяет учение Христа в целое только в том случае, если понимать ее не как изречение, а как закон — правило, не знающее исключений и обязательное для исполнения. Допустить исключения из закона любви — значит признать, что могут быть случаи нравственно оправданного применения насилия. Если допустить, что кто-то или в каких-то обстоятельствах может насилием противиться тому, что он считает злом, то точно так же это может сделать и любой другой. Ведь все своеобразие ситуации и состоит в том, что люди не могут прийти к согласию по вопросу о добре и зле. Если мы допускаем хоть один случай «оправданного»убийства, то мы открываем их бесконечную череду. Чтобы применять насилие, необходимо найти такого безгрешного, кто может безошибочно судить о добре и зле, а таких людей не существует.

Толстой считал также несостоятельной аргументацию в пользу насилия, согласно которой насилие оправдано в тех случаях, когда оно пресекает большее насилие. Когда мы убиваем человека, который занес нож над своей жертвой, мы никогда не можем с полной достоверностью знать, привел ли бы он свое намерение в действие или нет, не изменилось ли бы что-нибудь в последний миг в его сознании. Когда мы казним преступника, то мы опять-таки не можем быть стопроцентно уверены, что преступник не изменится, не раскается и что наша казнь не окажется бесполезной жестокостью. Но и допустив, что речь идет о преступнике закоренелом, который бы никогда не изменился, казнь не может быть оправдана, ибо казни так воздействуют на окружающих, в первую очередь близких казнимому людей, что порождают врагов вдвое больше и вдвое злее, чем те, кто были убиты и зарыты в землю. Насилие имеет тенденцию воспроизводиться в расширяющихся масштабах. Поэтому самая идея ограниченного насилия и ограничения насилия насилием является ложной. Именно эта-то идея и была отменена законом непротивления. Насилие легко совершить. Но его нельзя оправдать. Толстой ведет речь о том, может ли существовать право на насилие, на убийство. Его заключение категорично — такого права не существует. Если мы принимаем христианские ценности, и считаем, что люди равны перед Богом, то нельзя обосновать насилие человека над человеком, не попирая законы разума и логики. Поэтому-то Толстой считал смертную казнь формой убийства, которая намного хуже, чем просто убийство из-за страсти или по другим личным поводам. Вполне можно понять, что человек в минутной злобе или раздражении совершает убийство, чтобы защитить себя или близкого человека, можно понять, что он, поддавшись коллективному внушению, участвует в совокупном убийстве на войне. Но нельзя понять, как люди могут совершать убийство спокойно, обдуманно, как они могут считать убийство необходимым. Это было выше толстовского разумения. «Смертная казнь, — пишет Толстой в «Воспоминаниях о суде над солдатом», — как была, так и осталась для меня одним из тех людских поступков, сведения о совершении которых в действительности не разрушают во мне сознания невозможности их совершения».

5. Л.Н. Толстой и его нецерковное христианство

Толстой — это великий мастер художественного слова и великий мыслитель. Вся его жизнь, его сердце и разум были заняты одним жгучим вопросом, который в той или иной степени наложил свой болезненный отпечаток на все его сочинения. Мы чувствуем его омрачающее присутствие в «Истории моего детства», в «Войне и мире», в «Анне Карениной», пока он окончательно не поглотил его в последние годы его жизни, когда были созданы такие работа, как «Моя вера», «В чем моя вера?», «Что же делать?», «О жизни» и «Крейцерова соната». Тот же самый вопрос горит в сердцах многих людей, особенно среди теософов; это поистине — вопрос самой жизни. «В чем смысл, цель человеческой жизни? Каков конечный исход неестественной, извращенной и лживой жизни нашей цивилизации, такой, какая навязана каждому из нас в отдельности? Что мы должны делать, чтобы быть счастливыми, постоянно счастливыми? Как избежать нам кошмара неизбежной смерти?» На эти вечно стоящие вопросы Толстой не дал ответа в своих ранних сочинениях, потому что он сам не нашел его. Но он не мог прекратить бороться, как это сделали миллионы других, более слабых или трусливых натур, не дав ответа, который по крайней мере удовлетворил бы его собственное сердце и разум; и в пяти вышеназванных работах содержится такой ответ. Это ответ, которым на самом деле не может удовольствоваться теософ в той форме, в какой его дает Л.Н.Толстой, но в его главной, основополагающей, насущной мысли мы можем найти новый свет, свежую надежду и сильное утешение. Однако для того, чтобы понять ее, мы должны вкратце проследить тот путь, посредством которого Толстой достиг того мира, который был им найден; ибо пока мы не сможем почувствовать так же, как и понять те внутренние процессы, которые привели его к этому, его решение, подобно любому другому решению жизненной проблемы, останется мертвой буквой, чисто интеллектуальной словесной концепцией, в которой полностью отсутствует жизненная сила; простой спекуляцией, лишенной живой истины и энтузиазма.

Подобно всем думающим мужчинам и женщинам нашего времени, Л.Н. Толстой утратил веру в религию в детстве; ибо такая утрата детской веры — неизбежная в жизни каждого человека — не является, как правило, результатом глубокого размышления; это скорее естественное следствие нашей культуры и нашего общего жизненного опыта. Он сам говорит, что его вера исчезла, и он не знает, как. Но его юношеское устремление к этическому усовершенствованию, продолжало сохраняться еще около десяти лет, постепенно забываясь, и в конце концов совершенно исчезло. Видя вокруг себя торжествующие амбиции, любовь к власти, эгоизм и чувственность; видя презрение и насмешливое отношение ко всему тому, что называется добродетелью, добротой, чистотой и альтруизмом, и не способный иметь ни ощущения внутреннего счастья и наполненности, ни внешнего успеха, Толстой шел по пути, которым движется мир, поступая так, как он видит поступают другие, принимая участие во всех порочных и низменных поступках «благопристойного мира». Далее он обращается к литературе, становится великим мастером слова, наиболее преуспевающим писателем, пытаясь, как он сам рассказывает, скрыть от себя свое собственное невежество, поучая других. В течение нескольких лет он продолжал совершать такое подавление своей внутренней неудовлетворенности, но перед ним все более часто, все более мучительно вставал этот вопрос: Для чего я живу? Что я знаю? И с каждым днем он все яснее видел, что он не может дать на него ответ. Ему было пятьдесят лет, когда его отчаяние достигло наивысшей точки. Находясь на вершине своей славы, счастливый муж и отец, автор многих прекрасных сочинений, наполненных глубочайшим знанием людей и жизненной мудрости, Толстой осознает невозможность дальнейшего продолжения жизни. «Человек не может вообразить себе жизнь без желания благополучия. Желать и приближать это благополучие — это и есть жизнь. Человек исследует в жизни только то, что он может в ней улучшить». Наша наука, напротив, изучает только тени вещей, а не их истинную сущность; и находясь в заблуждении, что это второстепенное и неважное является существенным, наука искажает идею жизни и забывает о своем истинном предназначении, состоящем в проникновении именно в эту тайну, а не в изучении того, что сегодня открывается, а завтра — забывается.

Философия говорит нам: «Вы являетесь частью человечества, поэтому вы должны соучаствовать в развитии человечества и в реализации его идеалов; цель твоей жизни совпадает с целью жизни всех других людей». Но как это может помочь мне узнать, что я живу для того же, для чего живет и все человечество, если мне не сказали, что это такое, для чего должно жить человечество? Почему существует мир? В чем состоит результат того, что мир существует и будет существовать? Философия не дает ответа.

Скептицизм, нигилизм, отчаяние — в эту сторону уводят подобные мысли думающего человека, если он ищет последнее слово Мудрости в науке и философии различных школ. Таково, также, реальное, внутреннее, ментальное состояние, в котором находятся многие люди как внутри, так и вне Теософского общества.

По отношению к этой проблеме жизни Толстой разделяет людей в целом на четыре класса:

Некоторые, обладающие слабым и незрелым интеллектом, счастливо живут в своем невежестве — для них проблема жизни, как таковая, не существует.

Другие достаточно осознают и понимают эту проблему, но намеренно отворачиваются от нее, поддерживаемые благоприятными внешними обстоятельствами, позволяющими им пройти по жизни как бы в состоянии опьянения.

Третью группу составляют те люди, которые знают, что смерть лучше, чем жизнь, прошедшая в заблуждении и невежестве; но они продолжают жить, потому что они не имеют достаточной силы для того, чтобы положить внезапный конец этому обману — жизни.

Наконец, существуют сильные и стойкие натуры, которые осознают весь идиотизм этого фарса, который разыгрывается с ними, и одним ударом кладут конец этой глупой игре.

«Я ничего не мог бы сделать»,- говорит он,- «только думать, думать о том ужасном положении, в котором я находился… Мое внутреннее состояние в это время, которое вплотную привело меня к самоубийству, было таково, что все, что я сделал до тех пор, все, что я все же смог бы сделать, казалось мне глупым и дурным. Даже то, что было для меня наиболее дорого в этой жизни, что столь долго уводило и отвлекало меня от жестокой реальности — моя семья и мое творчество — даже это утратило для меня всякую ценность».

Он, наконец, выбрался из этой пропасти отчаяния. «Жизнь — это все,- заключил он,- я, сам мой разум является созданием этой всеобщей жизни. Но в то же самое время Разум — это создатель и последний судья человеческой жизни, присущий ей самой. Каким же образом тогда разум может отрицать смысл последней, не отрицая самого себя и не называя себя лишенным смысла? Следовательно, я могу назвать жизнь бессмысленной лишь потому, что я не познал ее смысл». Убежденный в том, что у Жизни есть смысл, Толстой ищет его среди тех, кто действительно живет — среди людей. Но здесь он снова встречается с разочарованием, горчайшим изо всех, поскольку именно здесь была его последняя надежда. Ибо среди людей он обнаружил единственное решение проблемы жизни, которое покоилось на представлении о вселенной, противоположном разуму, и основывалось на слепой вере, которую он так давно отбросил в сторону.

«Я подверг,- рассказывает он,- дополнительной проверке представления моего разума и обнаружил, что Разум в недостаточной степени отвечает на мои вопросы, поскольку он не рассматривает концепцию Бесконечного (Беспричинного, Вневременного и Внепространственного), потому что он объясняет мою жизнь, проходящую во времени, пространстве и причинной обусловленности, опять-таки в терминах времени, пространства и причинности: такое объяснение на самом деле является логически корректным, но только лишь в терминах тех же самых компонентов, то есть, оставляя исходное и конечное основание жизни — единственное, что нас волнует и интересует — необъясненным. Религия, напротив, делает прямо противоположное: она не признает логики, но знает концепцию Бесконечного, с которой соотносит все сущее и, в некоторой степени, дает правильные ответы. Религия говорит: Ты должен жить согласно закону Божиему; результатом твоей жизни будет или вечное мучение, или вечное блаженство; смысл твоей жизни, которая не уничтожается после смерти, состоит в соединении с Бесконечным Божеством…. Концепция Бесконечного Божества, божественности Души, зависимости человеческих поступков от Бога — таковы представления, которые зародились в сокровенной глубине человеческой мысли, и без которых не было бы никакой жизни, и я также не смог бы существовать».

«Но что же такое Бог? На какой последовательности мыслей основывается вера в его существование и в зависимость человека от него? Если я есть»,- рассуждает Л.Н. Толстой,- «тогда должен быть смысл моего бытия, и смысл для такого основания, и некий первичный смысл, и это и есть Бог. Я чувствую успокоение; мои сомнения и сознание своего сиротства в жизни исчезли. Но когда я спрашиваю себя: что есть Бог? Что я должен делать по отношению к нему? — Я обнаруживаю лишь банальные ответы, которые снова разрушают мою веру… Но я имею в себе концепцию Бога, сам факт и необходимость такой концепции,- и никто не может лишить меня этого. Однако, откуда же эта концепция? Откуда же ее необходимость? Эта необходимость является самим Богом. И я снова чувствую радость. Все вокруг меня живет и имеет свой смысл. Представление о Боге — это поистине не сам Бог; но необходимость создания этого представления, стремление к познанию Бога, благодаря познанию которого я и живу,- это и есть Бог, живой и дающий жизнь Бог… Живя в этой мысли, ты действуешь как проявление Бога, и тогда твоя жизнь будет свидетельствовать о существовании Бога».

Толстой вновь обрел веру, «свидетельство невидимых вещей», и его религиозная вера выражалась в течение трех лет его жизни в полном соответствии с наиболее строгими предписаниями православной церкви. Но в конце концов, обнаружив, что церковь и все христианское общество в целом поступает прямо противоположно его главным представлениям об истинной Религии, он оторвался от православия и захотел понять, в чем состоит для него Истина в Религии, путем изучения Нового Завета.

Но прежде чем обсуждать те заключения, к которым он пришел, рассмотрим сначала фундаментальную позицию Толстого с теософской точки зрения. Его аргумент о существовании Бесконечного Бога как необходимого «первоначального основания» человеческого разума, полностью совпадает с аргументами теософов о существовании Космического или Универсального Разума, и как аргумент, он не доказывает ничего сверх того. Зараженный западной привычкой к чувственности, он приписывает Универсальному Разуму антропоморфные черты, которыми последний не может обладать, и, таким образом, сеет семена неестественности и приводит к выводам о тех практических действиях, к которым он пришел впоследствии. В главном он прав; но в попытке удовлетворить требования своей эмоциональной натуры, он впадает в квази-антропоморфизм. Однако, для нас более важно обратить внимание на ту горькую картину, на которой он рисует те ментальные страдания, которые сегодня мучают каждого честного и искреннего мыслителя, и на то, что он указывает путь, единственный путь, на котором возможно спасение. Ибо, исходя из его основной концепции, мы приходим, при тщательном и внимательном рассуждении, к фундаментальным представлениям теософского учения, как мы это увидим впоследствии.

Заключение

Толстого часто упрекают в абстрактном морализме. Что он из-за сугубо моральных соображений отрицал всякое насилие и рассматривал как насилие всякое физическое принуждение и что по этой причине он закрыл себе путь к пониманию всей сложности и глубины жизненных отношений. Однако это предположение неправильное.

Идею непротивления нельзя понимать так, будто Толстой был против совместных действий, общественно значимых акций, вообще против прямых нравственных обязанностей человека по отношению к другим людям. Совсем наоборот. Непротивление, по мнению Толстого, есть приложение учения Христа к общественной жизни, конкретный путь, преобразующий отношения вражды между людьми в отношения сотрудничества между ними.

Отвергая представление о существовании человека исключительно как биологического существа, всецело подчиненного диктату инстинктов, писатель полностью не отрицал власть «природы»над человеком, а также не возлагал все надежды по усовершенствованию человеческого бытия на деятельность его разума. Наоборот, писатель подчеркивал неоднократно, что чрезмерная рационализация бытия человека ни в коей мере не приблизит его к постижению смысла жизни. Только способность личности возвышаться над своим естеством и опираясь на него как на необходимое условие существования, утверждать разумные, истинно человеческие основания бытия, по убеждению Л.Н. Толстого, есть единственный критерий осмысленности ее жизни.

Обессмысливание представления о жизни, происходящее в результате полного порабощения человека «плотью», служит, по Л.Н. Толстому, самым главным препятствием на пути постижения им смысла своей жизни, в то время как освобождение из-под ее власти вновь возвращает его к самому себе как духовному и нравственному, человеческому существу-Homo moralis. Это открытие человека в себе бесконечности своей сущности, которая и становится единственным реальным основанием бесконечности своей существования, и есть, как утверждал писатель, тот высший смысл жизни, который может стать доступен каждому человеку.

Не следует также считать, что Толстой призывал отказаться от противодействия злу. Наоборот, он считал, что противиться злу можно и нужно, только не насилием, а другими ненасильственными методами. Более того только тогда по настоящему можно противиться насилию, когда отказываешься отвечать тем же. «Защитники общественного жизнепонимания объективно стараются смешать понятие власти, т. е. насилие, с понятием духовного влияния, но смешение это совершенно невозможно». Толстой сам не разрабатывал тактику коллективного ненасильственного сопротивления, но его учение допускает такую тактику. Он понимает непротивление как позитивную силу любви и правды, кроме того, он прямо называет такие формы сопротивления, как убеждение, спор, протест, которые призваны отделить человека, совершающего зло, от самого зла, призывают к его совести, духовному началу в нем, которые отменяют предшествующее зло в том смысле, что оно перестает быть препятствием для последующего сотрудничества. Толстой называл свой метод революционным. И с этим нельзя не согласиться. Он даже более революционен, чем обычные революции. Обычные революции производят переворот во внешнем положении людей, в том, что касается власти и собственности. Толстовская революция нацелена на коренное изменение духовных основ жизни.

Л.Н. Толстой видел смысл жизни не в том, чтобы жить, зная, «что жизнь есть глупая, сыгранная надо мною шутка, и все-таки жить, умываться, одеваться, обедать, говорить и даже книжки писать. Это было для меня отвратительно…»-писал он. Признать бессмыслицу жизни Толстой не мог, как не мог видеть ее смысл только в личном благе, когда «живет и действует человек только для того, чтобы благо было ему одному, чтобы все люди и даже существа жили и действовали только для того, чтобы ему одному было хорошо…»Жить так, не заботясь об общем благе, по Толстому, может лишь «животная личность», не подчиняющаяся велению разума.

Идеи Толстого и сегодня актуальны, они оказывают огромное влияние на нравственный мир человека, не то, как он решает для себя вопросы смерти и бессмертия. Не случайно столь часто к ним обращаются в наши дни представители разных философских систем и направлений, включая материалистические.

Реальный философский гуманизм дает такой идеал, определяющий смысл человеческой жизни в ее индивидуальных, личностных и общечеловеческих, социальных параметрах. Этот идеал утверждает вместе с тем диалектическую взаимосвязь природно-биологического и социального, конечного и бесконечного, смерти и бессмертия человека, получающего свои завершенные формы в том, что единство соответствует его сущности в материальной и духовной культуре человека. Именно на этом в конечном счете и основывается регулирующая роль нравственности как в индивидуальной жизни человека, так и в его отношении к смерти. И это позволяет утверждать, что лишь в бессмертии разума и гуманности человека — бессмертие человечества. Таково глобальное предназначение человека и человечества, их ответственность за сохранение жизни и разума на нашей планете, без чего невозможно преодолеть все угрозы, исходящие от неразумности и антигуманизма.

Библиографический список

1.Абрамович Н.Я. Религия Толстого. — М., 1914. — С.140

2.Введение в философию: В 2 т. М., 2000

.Гусейнов А. А. Великие моралисты. М., Республика, 1995

4.Жданов В.А. Любовь в жизни Л. Толстого. М.,1928.-С.58.- 151

5.Розенталь Ì. М. Философский словарь. М., Издательство политической литературы, 2005

. Философский энциклопедический словарь. М., 1998

. Л.Н. Толстой. Исповедь. Соч. в 32 томах. Т. 16.

Смысл жизни человека — для чего, зачем живёт человек

Смысл жизни человека. Зачем живёт человек, для чего мы живём

СОДЕРЖАНИЕ СТАТЬИ отвечает на такие вопросы:

В чём смысл жизни? А кто об этом думает

Согласитесь, задавать себе вопрос, в чём смысл жизни человека. И даже более конкретные вопросы: Зачем живёт человек? Для чего мы живём? — может не каждый человек.

Ну, во-первых, ВСЕ люди погружены в быт своей жизни – в суматоху или привычную размеренность своей лично-социальной повседневности.

Эта жизнь не предусматривает мыслей о смысле жизни человека. Даже той самой, которая происходит у него здесь и сейчас.

В бытийной жизни человека, ему необходимо делать то, что от него требуется людьми и обстоятельствами. И то, что он может и хочет.

И думать ЛИШЬ об этом – конкретно-предметной своей жизни. Не задумываясь, а в чём смысл жизни, даже его — конкретного человека.

Не говоря уж, о таком, буквально, глобальном вопросе: А в чём смысл жизни человека вообще, как такового?

А, во-вторых, человеку нужно располагать определённой развитостью своего мышления – многое знать и уметь осмысливать.

Чтобы через вопросы не столь абстрактные: Зачем живёт человек, зачем мы живём? Подойти к общему вопросу бытия человека: А в чём смысл жизни человека?

Зачем живёт человек, для чего мы живём – каков смысл жизни человека. А относительно чего

Когда мы думаем, в чём смысл чего-либо, то мы не можем это осмысливать без относительно чего-то.

Смысл чего-либо нам становится понятным лишь только тогда, когда мы привязываем его к каким-то уже нам известным смыслам.

При этом, конечно, если под смыслом, мы понимаем сущность проявления той или иной вещи или процесса.

А не какую-нибудь ахинею нашего философствующего, но не обременённого знаниями, ума.

Например: мы понимаем смысл нашей работы, осмыслив её результаты.

А, в свою очередь, её результаты можем осмыслить через значимость этих результатов для нас.

Предметно это выглядит, например, так: Какой смысл мне ходить на работу? – Для того чтобы деньги получить.

Зачем мне деньги — каков в них смысл?

Для того, чтобы поддерживать своё биологическое существование, покупая продукты и товары.

Зачем мне обеспечивать это существование? — Для того, чтобы жить.

А зачем живёт человек, для чего мы живём? – Для того, чтобы жить.

А в чём смысл жизни человека?

Видите, как мы, плавно и логично, можем подойти к вопросу о смысле жизни человека. Всё более и далее абстрагируясь от нашей конкретно-предметной бытийной жизни.

Можем, но не подходим или не всегда подходим, как я уже сказал.

По причине поглощённости бытийной жизнью. Которая, элементарно, не оставляет ни времени, ни сил, ни желания думать о смысле жизни человека.

Но, ведь, кстати, мы можем не задумываться о смысле жизни человека и по причине того, что:

— Однажды, уже ответили на него сами. Или ответ нам кто-то предложил, сказал, а мы согласились с ним.

Когда ответ известен, зачем «голову ломать»?

Смысл жизни человека — зачем живёт человек? А кто есть человек

Как мы ответим, в чём смысл жизни человека, если не поймём, что такое есть сам человек?

И наоборот, смотрите, поняв, что такое человек. Мы, ведь, почти и ответим на вопрос, в чём смысл его жизни.

Почти, потому что недостаточно знать вещь, чтобы понять её предназначение.

Это мы можем понять, как было выше сказано, только в сравнении её с чем-либо. То есть, через поиск её отношений с чем-либо другим, нам известным.

Мы же, вполне уверено можем сказать, что человек имеет две ипостаси: как животное существо и как духовное существо.

Но которые могут проявляться только ещё и в третьей ипостаси человека: человека, как социального существа.

Как проявляются эти три ипостаси человека, как такового, и каждого конкретного человека. С точки зрения смысла его жизни?

Человек, как биологическое существо, в чем здесь смысл жизни

Животная сущность человека: человек — биологический организм.

И из этого, вытекает такая его сущность: поддерживать и воспроизводить своё биологическое существование как вида.

Причём в этом: его и социальная и индивидуальная сущность.

Можем мы здесь узреть смысл жизни человека?

Конечно, как у животного, смысл человека виден вполне очевидно: обеспечить наиболее комфортные условия для своего организма. И произвести на свет себе подобных.

Согласитесь, что смысл жизни многих людей и укладывается в этот биологический смысл жизни.

Если посмотреть на сущность всех их жизненных телодвижений, то они всё делают только для своего телесного комфорта.

Ну и, попутно, производят себе подобных – продолжают популяцию людей.

Такой способ жизни, при его обосновании, как смысла жизни человека, вполне укладывается в рассуждение:

— Жить стоит ради радостей жизни, маленьких и больших.

Ибо, «радости жизни» — это не что иное, как получение, извините, кайфа от своего животного проявления.

А именно: получение удовольствий от инстинктов — секс, и всё что связано с Основным инстинктом.

Ещё: покушать-попить, хорошо испражняться, согреться-охладиться, почесаться-приласкаться. Защититься и отвоевать «своё место под солнцем».

В чём смысл жизни человека, как духовной сущности

Духовная сущность человека – сознание и все его продукты.

Разница между человеком и животным, по сути, в том, что человек способен не только осуществлять свою биологическую, животную сущность. Но и осмысливать её.

Если не приписывать духовности человека мистическое, по своему незнанию и глупости.

То она и произошла, прежде всего, для удовлетворения животных потребностей человека. И большей частью для них и служит.

Во всяком случае, всё материальное производство и вещественная культура цивилизации людей, завязана на удовлетворение именно его животных потребностей. Это неоспоримый факт.

Так же не подлежит сомнению, что материальная культура – это плоды духа человека, который силой своей мысли преобразовывает окружающее пространство.

Где, здесь, в этой ипостаси человека, как духовной сущности, просматривается смысл жизни человека?

Безусловно, здесь, смысл жизни человека сводится к участию в производстве продуктов, услуг, товаров. Так же в производстве и в улучшении самих средств производства.

Иначе говоря, здесь смысл жизни человека, видится не только в потреблении материальных благ, как у животного. Но и в усилиях по его количественному и качественному производству.

А проще говоря: Работать надо! При этом проявляя свой дух – сознание. Для улучшения условий труда, повышения его производительности, и для изобретательности в этой работе.

Это смысл жизни нормального – адекватного человека? Безусловно.

Большинство людей не мыслят своей жизни без работы — активной, преобразовательной, производительной деятельности.

Будь то домохозяйка, или пенсионер, или учёный, или рабочий.

Социальная сущность человека, в чём её смысл

Рассматривая животную и духовную ипостаси жизни человека. Мы не можем не увидеть, что они не могут осуществляться вне социальной жизни человека.

Ибо человек — общественное существо.

Что здесь является сутью? Человек, и как животное, и как духовная сущность, может существовать только среди людей.

Человек есть человек, только имея многочисленные отношения с людьми, в самых различных формах и самого различного содержания.

Собственно: бытийная и духовная жизнь человека – это и есть его существование в отношениях с людьми.

Притом, надо учитывать уже не только дух человека, как производителя и потребителя материальных благ.

Но и проявление духа человека в процессе ОЧЕЛОВЕЧИВАНИЯ своей жизни.

Очеловечивание своей жизни человеком — это создание и потребление духовной культуры во всём её многообразии форм и содержания.

Ну, например, я пишу эту статью – участвую в духовной жизни. И как потребитель – используя все свои знания и умения духовной культуры, которые получил от людей.

И как производитель – создаю некий духовный продукт.

Так же, читающий эту статью – делает чисто духовное действо: потребляет духовный продукт. И производит некое обогащение своей духовной жизни.

Следовательно: где, мы можем, здесь, видеть смысл жизни человека?

Конечно: смысл жизни человека, здесь, – устроить себе такую жизнь:

— Чтобы его отношения с людьми, были нормальны и гармоничны.

И в части  бытийной жизни  — на работе и дома, прежде всего. И в части многообразных чисто человеческих отношений.

Иначе говоря, смысл жизни человека, здесь: жить счастливо. Ведь именно это, мы обычно имеем в виду, когда рассуждаем о счастье.

Смысл жизни человека — зачем живёт человек, для чего мы живём? Найти себя

Таким образом, если исходить из вышесказанного.

То смысл жизни человека можно видеть в том, чтобы найти себя в той жизни, в которой мы оказываемся от первого крика, до последнего вздоха.

В самом деле, а разве мы не для этого живём:

— чтобы обеспечить себе комфортное животное существование;

— чтобы быть в гармонии, в ладу со своим сознанием-духом;

— и чтобы быть счастливыми в отношениях с людьми.

И если у нас есть большие проблемы в жизни, если мы не видим в ней смысла. То разве не потому, что:

— Мы несчастны в своём животном теле. Больны, голодны, замерзаем-жаримся, не получаем удовольствия от секса и не имеем детей?

Или не потому ли, что у нас плохая работа и не устроен личный, семейный быт?

И не потому ли, что наш дух мечется, не зная покоя в поисках смысла своей личной жизни. Или жизни человека, как такового?

И не потому ли, что наши отношения с ближним и дальним социумом нас не устраивают.

Или, даже, не устраивают отношения с одним человеком – мужем, женой, ребёнком, другом, и тому подобное?

Резюме: В чём смысл жизни человека

По-моему, смысл жизни человека в том, чтобы найти своё место в жизни.

Не абы какое – то, которое нам уготовано обстоятельствами и другими людьми. А именно — СВОЁ.

Чтобы оно человека устраивало, и как биологическое существо, и как духовное, и как социальное.

Ну, как люди говорят: смысл жизни в счастье или в его достижении. Что, на мой взгляд, одно и то же.

Это вообще квинтэссенция – выжимка из определения, в чём смысл жизни человека.

А как вы считаете: Зачем живёт человек, для чего мы живём?

Ещё статьи по этой теме

Семья без детей – есть ли смысл её заводить и иметь

Смысл бытия человека – есть ли смысл жизни?

Рожать или не рожать — жить или существовать? В чём смысл жизни?

В чём смысл жизни? Зачем человек живёт?

Смысл жизни человека. Хочешь изменить жизнь — измени свои отношения

Цели в жизни и смысл жизни есть у всех, но разные

Философия семейной жизни: о самосознании мужа и жены

Проблема жизни человека – удовлетворение потребностей

Есть ли судьба? Фатальность человека и его жизни

Цели женщины – как женщине жить, чтобы потом не жалеть

Проблема смысла жизни и ее решение в православии и религиозных системах Китая и Индии

Вопрос о смысле жизни явля­ется клю­че­вым для каж­дого чело­века и от его реше­ния, зача­стую, зави­сит, как построит чело­век свою жизнь в этом мире и будет ли жить вообще. Совре­мен­ная дей­стви­тель­ность тре­бует от каж­дого чело­века раз­ре­ше­ния этого вопроса. Кру­ше­ние ком­му­ни­сти­че­ской идео­ло­гии в нашей стране при­вело к обра­зо­ва­нию духов­ного ваку­ума, кото­рый немед­ленно стал запол­няться раз­лич­ными рели­ги­оз­ными тече­ни­ями.

Данная работа имеет своей целью пока­зать духов­ные и миро­воз­зрен­че­ские уста­новки восточ­ных рели­ги­оз­ных учений, рас­смот­реть, как в них реша­ется про­блема смысла жизни и срав­нить пути его дости­же­ния в пра­во­сла­вии и этих рели­ги­оз­ных систе­мах. Наряду с этим весьма важной также явля­ется задача пока­зать лож­ность многих совре­мен­ных сект, име­ю­щих буд­дист­скую или инду­ист­скую окраску. Чело­век, окру­жен­ный всеми бла­гами хри­сти­ан­ской циви­ли­за­ции, должен уви­деть, что Восток пред­ла­гает прин­ци­пи­ально иной подход к пони­ма­нию смысла и цели жизни чело­века. В работе пока­зано, что этот подход отнюдь не вносит поло­жи­тель­ного содер­жа­ния в жизнь чело­века и при вни­ма­тель­ном рас­смот­ре­нии никак не может быть пред­ло­жен взамен хри­сти­ан­ского миро­воз­зре­ния.

В заклю­че­ние в работе рас­смот­рена про­блема смысла жизни в Пра­во­слав­ном пони­ма­нии, ибо поло­жи­тель­ное рас­смот­ре­ние этой про­блемы необ­хо­димо для пра­виль­ного пони­ма­ния как цели всей работы, так и для созна­тель­ного выбора того пути, кото­рым должен сле­до­вать в своей жизни всякий чело­век.

Глава 1. Духов­ный кризис хри­сти­ан­ской циви­ли­за­ции

В мире бе, и мир тем бысть, и мир Его не позна.
Во своя прииде, и свои Его не прияше.
Ев. от Ин.1:10-11.

Две тысячи лет назад чело­ве­че­ство полу­чило от Бога бес­цен­ней­ший дар – дар вечной жизни в Боге. Этот дар заклю­ча­ется в том, что чело­ве­че­ская жизнь обрела смысл и высшую цель своего суще­ство­ва­ния, кото­рую можно выра­зить сло­вами пас­халь­ного тро­паря: «Хри­стос вос­кресе из мерт­вых, смер­тию смерть поправ, и сущим во гробех живот даро­вав». Первая часть этого тро­паря воз­ве­щает нам, что смерть уже не власт­вует над чело­ве­ком; вос­крес­ший из мерт­вых Бого­че­ло­век Иисус Хри­стос уни­что­жил духов­ную смерть, кото­рая отде­ляла чело­века от Источ­ника жизни – Бога, Он изме­нил тлен­ную при­роду чело­века на нетлен­ную. Вторая часть тро­паря дает чело­веку надежду, надежду на вос­кре­се­ние из мерт­вых и вечную жизнь, кото­рая напол­няет земное суще­ство­ва­ние каж­дого чело­века смыс­лом. У чело­ве­че­ства появи­лась реаль­ная цель и указан путь ее дости­же­ния, кото­рый при­во­дит чело­века к бес­смер­тию.

Однако нико­гда еще чело­век не был так духовно бес­по­мо­щен, как в совре­мен­ном мире, в кото­ром царит атмо­сфера без­ду­хов­но­сти и без­бо­жия. Все, что про­изо­шло в XX веке и про­дол­жает совер­шаться сейчас, сви­де­тель­ствует о том, что хри­сти­ан­ская циви­ли­за­ция пере­жи­вает глу­бо­кий рели­ги­оз­ный кризис. Чело­ве­че­ство отка­за­лось от бес­цен­ного дара искуп­ле­ния, кото­рый дал ему Гос­подь наш Иисус Хри­стос, и начало поиски спа­се­ния в самом себе. В силу данной чело­веку сво­боды он пошел по иному пути. «В пре­де­лах самого хри­сти­ан­ского чело­ве­че­ства, – пишет И. Ильин, – остав­ляя в сто­роне другие рели­гии, обра­зо­вался широ­кий анти­хри­сти­ан­ский фронт, пыта­ю­щийся создать нехри­сти­ан­скую и про­ти­во­хри­сти­ан­скую куль­туру»1.

Этот про­цесс берет свое начало еще от эпохи Воз­рож­де­ния (сер. XIV – нач. XVII в.в.) и при­об­ре­тает широ­кий размах в эпоху Про­све­ще­ния (XVIII в.), когда мощно заявила о себе уто­пи­че­ская вера в то, что мы, люди, можем и должны побе­дить стра­да­ния и смерть своими силами и стать счаст­ли­выми здесь, на земле. Духов­ному началу был про­ти­во­по­став­лен чело­ве­че­ский разум (ratio), кото­рый выдви­гался как окон­ча­тель­ный арбитр истины. Фило­софы Про­све­ще­ния были пер­выми осо­знанно анти­хри­сти­ан­скими уче­ными. Их целью было дис­кре­ди­та­ция Хри­сти­ан­ства и созда­ние нового миро­воз­зре­ния[*]. Так осно­ва­тель пози­ти­визма Огюст Конт (1798–1857) наде­ялся заме­нить пози­ти­виз­мом в Европе «“хри­сти­ан­ство, дабы пове­сти мир по совер­шенно новому пути”». Духов­ное пере­устрой­ство Запада – пер­вей­шая из целей пози­ти­визма. Пози­ти­визм – это духов­ная форма при­зван­ная встать на место веры в Бога2.

Как мы видим, в одном они очень даже пре­успели, Хри­стос был изгнан из сердца чело­века и люди вновь смогли ощу­тить всю пол­ноту тоски бого­остав­лен­но­сти. Уже начи­ная с XVIII века и по сей день чело­век нахо­дится в непре­рыв­ном иска­нии смысла и цели своей жизни, потому что раци­о­на­ли­сти­че­ский подход к реше­нию духов­ных потреб­но­стей чело­века не смог дать долж­ного ответа. Чело­ве­че­ский разум не может дать сколько-нибудь объ­ек­тив­ный ответ на вопрос о при­чине стра­да­ния и смерти, и каково вообще пред­на­зна­че­ние чело­века в миро­вой исто­рии?!

Огля­ды­ва­ясь назад, и пере­осмыс­ли­вая то, что про­ис­хо­дит вокруг него, чело­век видит, – что ни куль­тур­ные, ни науч­ные дости­же­ния не при­но­сят чело­ве­че­ству того сча­стья и бла­го­по­лу­чия, на кото­рое он так рас­счи­ты­вал. Для дости­же­ния своего сча­стья чело­век, в тече­ние мно­го­ве­ко­вой исто­рии, потра­тил без­мер­ную массу труда и пролил целое море крови и слез, а между тем болезни, стра­да­ния и смерть не только не умень­ша­ются, но «бла­го­даря» чело­ве­че­скому разуму уси­ли­ва­ются и раз­рас­та­ются в гео­мет­ри­че­ской про­грес­сии. Резкое про­ти­во­ре­чие между злом дей­стви­тель­ной жизни и благом желан­ной не только не сгла­жи­ва­ется, но и с каждым шагом раз­ви­тия рас­кры­ва­ется все шире и шире. Вся жизнь чело­века как тысячу лет назад, так и сейчас в начале XXI века напол­нена стра­да­нием, болью, смер­тью и тоской по «счаст­ли­вому буду­щему». На про­тя­же­нии всей чело­ве­че­ской исто­рии мы видим, как он борется с при­ро­дой, друг с другом и даже с самим собой за то, чтобы про­жить какие-то 70–80 лет, а потом кануть в небы­тие. С. Л. Франк чело­ве­че­скую исто­рию пред­став­ляет как «набор бес­смыс­лен­ных слу­чай­но­стей», кото­рая состоит из «вере­ницы кол­лек­тив­ных, все­на­род­ных и меж­ду­на­род­ных собы­тий, кото­рые не выте­кают разумно одно из дру­гого, не ведут к какой-то цели …; и, с другой сто­роны, … она есть вместе с тем исто­рия их кру­ше­ний, бес­ко­неч­ное раз­об­ла­че­ние их иллю­зор­но­сти и несо­сто­я­тель­но­сти»3.

В своем труде «Смысл жизни» князь Е. Тру­бец­кой, раз­мыш­ляя над жизнью чело­века, не может ее даже назвать жизнью. Для него это «пустая види­мость жизни, да и она под­дер­жи­ва­ется в непре­рыв­ной «борьбе за суще­ство­ва­ние». Борьба же за суще­ство­ва­ние заклю­ча­ется в том, что «для сохра­не­ния каждой отдель­ной жизни нужна гибель другой жизни, …а дурная бес­ко­неч­ность жизни вообще заклю­ча­ется в том, что все пожи­рают друг друга и нико­гда не насы­ща­ются»4. Не надо ходить далеко, чтобы убе­диться в истин­но­сти этих слов. Про­смот­рев днев­ную сводку ново­стей, просто пора­жа­ешься, сколько в мире зла, наси­лия, нена­ви­сти между людьми. По всей пла­нете идут малые и боль­шие войны, эко­но­ми­че­ские и поли­ти­че­ские, в кото­рых люди уни­что­жают друг друга. Вза­и­мо­от­но­ше­ния между людьми можно выра­зить одной фразой Ж.П. Сартра, фило­софа экзи­стен­ци­а­ли­ста; «Другие – это ад, ибо они огра­ни­чи­вают нашу сво­боду»5. Экзи­стен­ци­а­лизм не смог найти выхода из сло­жив­шейся ситу­а­ции: «Если мы должны уме­реть, – гово­рит Ж.П. Сартр, – то наша жизнь не имеет смысла, ибо ее про­блемы оста­ются не решен­ными, и оста­ется неопре­де­лен­ным само зна­че­ние про­блем… Абсурдно, что мы роди­лись, абсурдно, что умрем»6. Из этих посту­ла­тов А. Камю заклю­чает, что един­ствен­ным логи­че­ским поступ­ком чело­века было бы само­убий­ство…7

Такая без­ра­дост­ная кар­тина выри­со­вы­ва­ется перед взором совре­мен­ного обы­ва­теля, утра­тив­шего хри­сти­ан­ское миро­по­ни­ма­ние. Бытие чело­века на земле пред­стает перед ним бес­смыс­лен­ным стра­да­нием, кото­рое начи­на­ется с момента появ­ле­ния на свет и закан­чи­ва­ется смер­тью.

Зачем же надо под­дер­жи­вать эту «при­зрач­ную жизнь», кото­рая бес­пре­станно стра­дает? Зачем надо бороться против смерти, без всякой надежды этим достиг­нуть окон­ча­тель­ной победы в борьбе, ведь смерть рано или поздно возь­мет свое? Эти вопросы вол­нуют сердце и ум чело­века.

Потре­би­тель­ская анти­куль­тура нашего века не дает отве­тов на эти вопросы, потому что в совре­мен­ных усло­виях гло­ба­ли­за­ции мира и псев­до­гу­ма­низма были уте­ряны тра­ди­ци­он­ные пред­став­ле­ния о смысле добра и зла, спо­соб­ность их раз­ли­чать. «Куль­тура народа, – по мнению архи­манд­рита Рафа­ила (Каре­лина), – это харак­тер­ные для него исто­ри­че­ские тра­ди­ции. Сохра­нены ли они в насто­я­щее время – не как бута­фо­рия, а как жиз­нен­ная сила? Мы можем отме­тить, что эти тра­ди­ции раз­ру­ша­ются. Чем запол­нены вит­рины и книж­ные полки мага­зи­нов, что пред­став­ляют собой теле­ви­зи­он­ные про­граммы и видео­фильмы – то, что играет роль кана­лов совре­мен­ной куль­туры? Перед нашими гла­зами пест­рят кар­тины убийств, наси­лия, секса. … Этот поток крови и грязи, обез­ли­чив­ший и обес­че­ло­ве­чив­ший людей нашего века, уни­что­жает народ­ные и наци­о­наль­ные тра­ди­ции, извра­щает чув­ства чело­века, лишает его пред­став­ле­ний о хри­сти­ан­ской нрав­ствен­но­сти»8. Хорошо то, что выгодно, и неважно, что за это будет запла­чено – пре­да­тель­ство Родины или уни­что­же­ние целого народа. Несколько поко­ле­ний было вос­пи­тано на заблуж­де­нии, что авто­ром нрав­ствен­ного закона явля­ется не Бог, а чело­век, и он вправе изме­нять этот закон по соб­ствен­ному усмот­ре­нию до тех пор, пока не вме­ша­ются органы пра­во­по­рядка, ищущие удо­вле­тво­ре­ния соб­ствен­ным похо­тям и стра­стям. Деньги, выгода, расчет вытес­няют не только дружбу, но и род­ствен­ные связи.

Круп­ней­ший фило­соф и гума­нист XX века, пси­хо­ана­ли­тик Эрих Фромм в своих трудах «Пси­хо­ана­лиз и этика» и «Душа чело­века» назы­вает совре­мен­ного чело­века «вечным потре­би­те­лем». «Он погло­щает напитки, пищу, лекции, зре­лища, книги, кино­фильмы. Все потреб­ля­ется, про­гла­ты­ва­ется. Мир пред­стает как огром­ный пред­мет его вожде­ле­ний: боль­шая бутылка, боль­шое яблоко, боль­шая грудь. Чело­век пре­вра­ща­ется в сосунка, вечно ожи­да­ю­щего и вечно разо­ча­ро­ван­ного»9. В такой ситу­а­ции ответ на вопрос о смысле бытия сво­дится к абсурду: жить, чтобы про­из­во­дить, про­из­во­дить, чтобы потреб­лять, потреб­лять, чтобы … жить, чтобы про­из­во­дить.… Пороч­ный круг замы­ка­ется, пред­став­ляя собой бес­ко­неч­ную череду рож­де­ний – стра­да­ний – смер­тей. В таком кон­тек­сте чело­век мало чем отли­ча­ется от живот­ного и рас­ти­тель­ного мира, он под­чи­ня­ется био­ло­ги­че­скому закону, дела­ется его рабом. И если чело­век под­чи­ня­ется ему (био­ло­ги­че­скому закону), борьба за суще­ство­ва­ние ста­но­вится един­ствен­ным смыс­лом его бытия, цели же могут появиться в про­цессе жизни – будь то, накоп­ле­ние богат­ства, семья или просто весе­лая без­за­бот­ная жизнь. Та анти­куль­тура, кото­рую он создает в про­цессе своей жизни, ведет чело­ве­че­ство в тупик, и, по словам князя Е. Тру­бец­кого, к само­уни­что­же­нию10.

К XX веку чело­ве­че­ство осо­знало, что воз­ра­ще­ние к Богу – един­ствен­ное, что может при­не­сти ему выход из сло­жив­шейся ситу­а­ции. Однако к этому вре­мени почва готова при­нять в себя злое семя выду­ман­ных чело­ве­ком куль­тов и бесов­ских учений, из кото­рых и растут гибель­ные сор­няки порока, без­нрав­ствен­но­сти и отча­я­ния.

Про­шед­ший век, наряду с тех­ни­че­ским про­грес­сом, явил нам еще одно явле­ние, кото­рое пере­вер­нуло духов­ную жизнь хри­сти­ан­ского мира верх дном – это явле­ние назы­вают диа­ло­гом куль­тур. Науч­ный и тех­ни­че­ский про­гресс, созда­ние инфор­ма­ци­он­ных ком­му­ни­ка­ций и ско­рост­ного транс­порта спо­соб­ство­вали рас­ши­ре­нию связей между раз­лич­ными чело­ве­че­скими циви­ли­за­ци­ями. Диалог куль­тур – это попытка, от начала рели­ги­оз­ного духа чело­века, раз­ре­шить духов­ный кризис, кото­рый пол­но­стью погло­тил запад­ную куль­туру. Чело­век снова захо­тел найти Бога.

Начи­ная с 50-ых годов, весь мир захлест­нула волна все­раз­лич­ных восточ­ных рели­ги­оз­ных дви­же­ний, каждое из кото­рых ука­зы­вало путь к зем­ному бла­го­ден­ствию и избав­ле­нию от стра­да­ния и смерти. Чело­век вышел на поиски Бога, но такого, кото­рый бы отве­чал его запро­сам.

Хри­сти­ан­ством пере­стали инте­ре­со­ваться, потому что идеи Христа, по мнению совре­мен­ного «циви­ли­зо­ван­ного» обще­ства, про­по­ве­дуют дог­ма­тизм, авто­ри­тар­ность, кон­сер­ва­тизм и пред­став­ляют чело­века рабом, что просто не мыс­лимо в совре­мен­ном демо­кра­тич­ном обще­стве. При­кры­вая свою сла­бость и не жела­ние бороться со своими стра­стями и поро­ками, многие назы­вают хри­сти­ан­ство уста­рев­шим и не отве­ча­ю­щим рели­ги­оз­ным запро­сам совре­мен­ного чело­века11. Попу­ляр­но­стью и дове­рием поль­зу­ются те рели­гии, кото­рые про­по­ве­до­вали на основе совре­мен­ных демо­кра­ти­че­ских цен­но­стях: адог­ма­тич­но­сти, тер­пи­мо­сти и откры­то­сти.

Именно поэтому Запад и обра­тил свой взор на восток, кото­рый в рели­ги­оз­ном плане всегда предо­став­лял чело­веку сво­боду выбора, ничем его не огра­ни­чи­вая. Он увидел в нем источ­ник, кото­рый может напол­нить евро­пей­скую жизнь новым смыс­лом. «Свет­ский гума­низм, сло­жив­шийся в Новое время, исхо­дит из того, что осво­бо­дить чело­века, снять его зави­си­мость от внеш­них сил, создать усло­вия для его твор­че­ского само­опре­де­ле­ния (т.е. напол­нить жизнь смыс­лом – прим. авт.) можно лишь путем овла­де­ния окру­же­нием, начи­ная от при­роды, вклю­чая соци­аль­ный мир и кончая телом самого чело­века»12. Именно это и пред­ло­жил Восток Западу.

Играя на при­род­ном эго­изме чело­ве­че­ского «Я», такие учения были постро­ены на якобы древ­них зна­ниях, кото­рые спо­собны воз­не­сти чело­века на боже­скую высоту. Они обе­щают чело­веку сверхъ­есте­ствен­ные силы: ясно­ви­де­ние, теле­па­тию, спо­соб­ность влиять на других и под­чи­нять их своей воле, обе­щают есте­ствен­ные блага, как спо­кой­ствие души, здо­ро­вье, дол­го­ле­тие, успех в обще­нии, биз­несе, но на самом деле спо­кой­ствие души под­ме­ня­ется рав­но­ду­шием, сня­тием ответ­ствен­но­сти за свои поступки. Такие кате­го­рии, как добро и зло, не суще­ствуют, чего тайно жаждал мир. Все это пред­ла­га­ется в виде кра­соч­ной рекламы, как экзо­ти­че­ский товар, экс­пор­ти­ру­е­мый Тибе­том и Индией. Такие рекламы про­из­во­дят на совре­мен­ного чело­века гип­но­ти­че­ское дей­ствие. Рели­гия пре­вра­ти­лась в одну из ячеек биз­неса, бла­го­даря кото­рой можно неплохо раз­бо­га­теть и снис­кать боль­шую славу и покло­не­ние. Многим известно выра­же­ние Р. Хаб­барда: «Если чело­век дей­стви­тельно хочет полу­чить мил­лион дол­ла­ров, то лучший способ – это осно­вать свою соб­ствен­ную рели­гию»13, – слу­жа­щее при­ме­ром такого под­хода к рели­гии.

Чело­веку пока­зы­вают Бога таким, каким он хочет Его уви­деть. Снова он услы­шал «дове­ри­тель­ный» голос, кото­рый гово­рит ему: «… будете яко бози…» (Быт. 3; 5), а такая пер­спек­тива больше всего удо­вле­тво­ряла чело­ве­че­ским стра­стям.

Весь этот рели­ги­оз­ный бизнес при­кры­ва­ется такими лозун­гами как «обще­че­ло­ве­че­ские цен­но­сти» или «оди­на­ко­вая духов­ность всех рели­гий», импо­ни­ру­ю­щими совре­мен­ному обще­ству. Были созданы такие орга­ни­за­ции как Пар­ла­мент Миро­вых Рели­гий, Орга­ни­за­ция Объ­еди­нен­ных Рели­гий, кото­рые своей зада­чей ста­вили созда­ние единой миро­вой рели­гии. Бог один на всех, но разные народы вос­при­няли его по-раз­ному и наша задача осво­бо­дить рели­гию от всего наци­о­наль­ного и огра­ни­чен­ного, создав на их месте одну, обще­ми­ро­вую рели­гию, кото­рая объ­еди­нит все народы мира, что, создаст все усло­вия для чело­ве­че­ского про­гресса, ради бла­го­ден­ствия и про­цве­та­ния всего чело­ве­че­ского рода – такова их цель14.

«Дог­ма­ти­че­ские раз­ли­чия рели­гий ста­но­вятся здесь неваж­ными, глав­ное в рели­гии – мисти­че­ский опыт, а то, что буд­дизм, напри­мер, по срав­не­нию с хри­сти­ан­ством отри­цает Бога и чело­ве­че­скую лич­ность, как тако­вые, – не суще­ственно»15. Многие даже и не подо­зре­вают о таких раз­ли­чиях, потому что свое веро­уче­ние они выдают по частям и глав­ным обра­зом то, что в общих чертах схоже с хри­сти­ан­ством. Вообще пора­жают приемы кон­спи­ра­ции и при­спо­соб­лен­че­ства, кото­рыми поль­зу­ются восточ­ные рели­гии. Кра­си­вые речи о мире во всем мире, миро­вой гар­мо­нии, обще­че­ло­ве­че­ском един­стве зату­ма­ни­вают созна­ние людей и ничего кроме хоро­шего в этих рели­гиях они (люди) не видят. Хоро­шую иллю­стра­цию этого можно уви­деть в книге Мои­се­е­вой Л.А. «Исто­рия циви­ли­за­ций», при­зван­ной стать учеб­ным посо­бием для Вузов. Такие циви­ли­за­ции, как Еги­пет­ская, Индий­ская, Китай­ская и другие, рас­кры­ва­ются во всей пол­ноте. С боль­шим ста­ра­нием и про­фес­си­о­на­лиз­мом автор опи­сы­вает их рели­ги­оз­ные системы, какой боль­шой вклад они внесли в миро­вую куль­туру. Однако хри­сти­ан­ству и его зна­че­нию для евро­пей­ской циви­ли­за­ции в этом труде не уде­лено ни одной стра­ницы. Сту­дент, изу­чив­ший циви­ли­за­ции по этому посо­бию, должен прийти к выводу: хри­сти­ан­ство ничего нового в мир не при­несло, потому что «все циви­ли­за­ции послед­них 2,5 тысяч лет испы­тали вли­я­ние буд­дизма: иуда­изм, хри­сти­ан­ство…». Хри­сти­ан­ство же вообще роди­лось в те вре­мена, «когда буд­дизм уже 600 лет закла­ды­вал основы по всему циви­ли­зо­ван­ному миру» и ока­зы­ва­ется Будда, Кон­фу­ций учили тому, чему «спустя пол­ты­сячи лет … будет учить и Хри­стос»16.

В связи с этим уси­ленно созда­ется образ врага обще­че­ло­ве­че­ского про­гресса, кото­рый хочет поме­шать объ­еди­не­нию людей под одной рели­гией. Таких сразу же обви­няют в нетер­пи­мо­сти и шови­низме, в неспо­соб­но­сти осмыс­лить дости­же­ния совре­мен­ной миро­вой куль­туры и отка­заться от своих эго­и­сти­че­ских убеж­де­ний, ради обще­ми­ро­вого про­гресса. Пра­во­слав­ная Цер­ковь стала одним из таких врагов чело­ве­че­ства. А ее вина заклю­ча­ется в том, что она пыта­ется ука­зать на невоз­мож­ность сов­ме­стить несов­ме­сти­мое. «Эти рели­гии не могут пред­ло­жить совре­мен­ному евро­пейцу что-то высшее в срав­не­нии с тем, что он может полу­чить от хри­сти­ан­ства», – гово­рит В.К. Шохин17. По его мнению «высшее дости­же­ние евро­пей­ской духов­ной куль­туры – идея «онто­ло­ги­че­ской» уни­каль­но­сти, сво­боды и нрав­ствен­ной ответ­ствен­но­сти отдель­ной чело­ве­че­ской лич­но­сти, равно как и глу­бин­ного един­ства всего чело­ве­че­ства как целого, пер­во­сте­пенно важная для его выжи­ва­ния в насто­я­щее время – имеет именно хри­сти­ан­ское про­ис­хож­де­ние. Потому любые воз­мож­ные опыты «скре­щи­ва­ния» рели­гии пер­фект­ного раци­о­на­лизма с любыми дру­гими рели­ги­ями «пони­жен­ного пер­со­на­ли­сти­че­ского содер­жа­ния» (а тако­выми в срав­не­нии с хри­сти­ан­ством явля­ются в раз­лич­ной сте­пени все осталь­ные) как по отдель­но­сти, так и со всеми вместе, были бы в свете ска­зан­ного явле­ния вовсе не про­грес­сив­ными, но как раз дви­же­нием назад»18. Чело­век, рас­суж­да­ю­щий в уютном каби­нете, окру­жен­ный всеми бла­гами хри­сти­ан­ской циви­ли­за­ции о том вели­ком вкладе, кото­рый внесла идея касто­вой системы Индии в миро­вую куль­туру, не имеет на это ни какого мораль­ного права. Навер­няка этот чело­век нико­гда не заду­мы­вался, – смог бы он так же рас­суж­дать об этом, родись он в Индии в касте шудр, или еще хуже – непри­ка­са­е­мым. Трудно не согла­ситься с тем, что, то акцен­ти­ро­ва­ние вни­ма­ния на идеях гума­низма, про­по­ве­ду­е­мых инду­из­мом и буд­диз­мом, начав­ше­еся в Индии в н. XIX века, про­ис­хо­дит не без вли­я­ния евро­пей­ской хри­сти­ан­ской куль­туры (име­ется в виду бри­тан­ская коло­ни­за­ция Индии – прим. авт.).

Для не посвя­щен­ного это все может пока­заться весьма баналь­ным: хри­сти­ан­ство встре­тило кон­ку­рента, с кото­рым не хочет делиться местом. Но для Пра­во­слав­ной Церкви это прин­ци­пи­аль­ный вопрос, не тер­пя­щий ком­про­мисса, ведь на карту постав­лено не что-нибудь, а чело­ве­че­ские души. И как это ни пара­док­сально, но глав­ный призыв Церкви сейчас состоит в том, чтобы люди обра­ти­лись к своему разуму, воз­мож­но­сти кото­рого они так высоко ценят, и про­ана­ли­зи­ро­вали, что дало миру хри­сти­ан­ство за 2000 лет, каким смыс­лом напол­нил его (мир) Бого­че­ло­век Иисус Хри­стос, и на что мы хотим его про­ме­нять, какие цели и смысл несет нам Восток?!

Глава 2. Свет и тьма Востока

Рели­ги­оз­ный мир Индии мно­го­лик и раз­но­об­ра­зен. Его можно пред­ста­вить в виде пест­рой и очень кра­соч­ной кар­тины, кото­рая посто­янно пере­ли­ва­ется всеми цве­тами радуги, причем цвета – это раз­лич­ные рели­ги­оз­ные системы. Инду­изм не похож на те рели­гии, зна­ко­мые и при­выч­ные для чело­века запад­ной куль­туры, – хри­сти­ан­ство, иуда­изм или ислам. Он в отли­чие от них, не пред­став­ляет собой целост­ного учения, кото­рое можно было бы сфор­му­ли­ро­вать коротко и ясно. Можно назвать несколько пред­став­ле­ний, обоб­ща­ю­щих инду­изм, раз­де­ля­е­мых, веро­ятно, всеми, кто его испо­ве­дует: культ вед, убеж­де­ние (по-раз­ному интер­пре­ти­ру­е­мое) в спра­вед­ли­во­сти касто­вой системы и почи­та­ние коровы как свя­щен­ного живот­ного. Однако можно заме­тить, что, будучи объ­еди­нены, они не соста­вят целост­ного миро­воз­зре­ния, оста­ва­ясь лишь свое­об­раз­ными опо­зна­ва­тель­ными зна­ками при­над­леж­но­сти к инду­ист­скому сооб­ще­ству.

Другая осо­бен­ность индий­ской рели­гии – невоз­мож­ность испо­ве­до­вать ее чело­веку, не при­над­ле­жа­щему к ней по рож­де­нию. Инду­сом можно только родиться. Тем же, кто не рожден в семье, отно­ся­щейся к одной из варн (сосло­вий, на кото­рые под­раз­де­ля­ется тра­ди­ци­он­ное индий­ское обще­ство) – к брах­ма­нам (жрецы), кшат­риям (воины), вай­шьям (тор­говцы и ремес­лен­ники) или шудрам (осталь­ные индусы), – оста­ется лишь уте­шаться надеж­дой, заслу­жить такое рож­де­ние в сле­ду­ю­щей жизни19.

Однако такая пер­спек­тива вовсе не пугает запад­ного обы­ва­теля, о кото­рой он попро­сту может и не знать. На фоне бес­смыс­лен­ной повсе­днев­ной жизни инду­изм пора­жает его вооб­ра­же­ние роман­тич­но­стью и зага­доч­но­стью.

Восточ­ные про­по­вед­ники, со своей сто­роны, делают все, чтобы при­влечь к себе как можно боль­шее коли­че­ство после­до­ва­те­лей, исполь­зуя, зача­стую, методы при­спо­соб­ле­ния и обмана. «Когда брах­маны хотят обра­тить какое-нибудь тузем­ное племя, почи­та­ю­щее поро­сенка, то они рас­ска­зы­вают, что поро­се­нок – это ава­тара Вишну»20. Совре­мен­ные секты пошли еще дальше, не стес­ня­ясь, они могут, напри­мер, ска­зать, что Иисус – сын Кришны, Бога-Отца, а не какая-нибудь ава­тара Вишны21. Подоб­ные утвер­жде­ния дают свои резуль­таты. Многие люди, имея поверх­ност­ное пред­став­ле­ние о хри­сти­ан­стве, при­ни­мают это утвер­жде­ние за истину, даже и не пред­став­ляя себе, какая огром­ная про­пасть лежит между Криш­ной, и вообще всем инду­из­мом, и Хри­стом. Для инду­изма же это не явля­ется чем-то суще­ствен­ным, подоб­ные дей­ствия (вклю­че­ние в пан­теон новых богов) про­ис­хо­дят в нем на про­тя­же­нии уже многих тысяч лет, в конеч­ном итоге все они (боги), по учению Упа­ни­шад, пред­став­ляют один миро­вой Абсо­лют.

Инду­изм явля­ется настолько бога­тым уче­нием, что может поз­во­лить себе иметь сразу несколько точек зрения, по вопросу избав­ле­ния чело­века от стра­да­ния и смерти – пусть иногда и про­ти­во­ре­ча­щих, но все же вза­и­мо­дей­ству­ю­щих и допол­ня­ю­щих друг друга своими пер­спек­ти­вами.

Основ­ной источ­ник веро­уче­ния инду­изма – веданта (завер­ше­ние вед) – состо­я­щая из Упа­ни­шады, «Брах­ма­сутры» и «Бха­га­вад­гиты». Наи­бо­лее устой­чи­вой и зна­чи­мой до сего­дняш­него дня явля­ется адвайта-веданта (нед­вой­ствен­ная), основ­ные поло­же­ния кото­рой сфор­му­ли­ро­вал Шан­кара (VIII – IX вв. по Р.Х.), на основе ком­мен­та­риев «Брах­ма­сутры», несколь­ких основ­ных Упа­ни­шад и «Бха­га­вад­гиты». Вели­кому мыс­ли­телю уда­лось вос­ста­но­вить древ­нюю, стро­гую форму Веданты и уста­но­вить канон орто­док­саль­ной фило­со­фии. В индий­ской фило­со­фии она полу­чила назва­ние клас­си­че­ской Веданты.

Согласно прин­ци­пам адвайта-веданты, в мире суще­ствует един­ствен­ная абсо­лют­ная реаль­ность, чисто духов­ная сущ­ность, кото­рая назы­ва­ется «Брах­ман». Весь мир – эма­на­ция брах­мана, то есть пере­ход от выс­шего, совер­шен­ного бытия к раз­лич­ным сту­пе­ням несо­вер­шен­ства. Брах­ман не явля­ется Богом-лич­но­стью, с кото­рым можно вхо­дить в обще­ние. Он – без­лич­ное духов­ное начало.

За мно­го­об­ра­зием мате­ри­аль­ного мира скры­ва­ется единый брах­ман, кото­рый напол­няет все. Брах­ман в той мере, в кото­рой он входит в мир и ста­но­вится душой и дви­жу­щей при­чи­ной мира, назы­ва­ется атма­ном. И поскольку брах­ман по сути своей нед­вой­стве­нен (адвайта), все види­мые раз­ли­чия на самом деле не реальны и иллю­зорны (майя), раз­ли­чия вос­при­ни­мает только тот, кто захва­чен кру­го­во­ро­том сан­сары и связан неве­же­ством и иллю­зией.

Чело­век, по своей мате­ри­аль­ной при­роде, также явля­ется эма­на­цией брах­мана, но зани­мает более высо­кую, по срав­не­нию с вещами, сту­пеньку в ряду не совер­шенств. Если тело чело­века при­над­ле­жит иллю­зор­ному мате­ри­аль­ному миру, то его душа – это атман, про­яв­ле­ние еди­ного брах­мана, сле­до­ва­тельно, еди­но­сущна ему. Однако такое поло­же­ние не ставит чело­века в при­ви­ле­ги­ро­ван­ное поло­же­ние по отно­ше­нию к другой твари. «Он не только не про­ти­во­по­став­ля­ется осталь­ному миру, скорее напро­тив, рас­смат­ри­ва­ется как одно из явле­ний этого мира, свя­зан­ного с осталь­ными суще­ствами все­об­щим зако­ном, име­ю­щим мораль­ное зна­че­ние и опре­де­ля­ю­щим место и роль чело­века в мире»22. Мораль­ный закон и одно­вре­менно долг по его выпол­не­нию выра­жа­ется кате­го­рией дхарма. Чело­век смер­тен и обре­чен на нескон­ча­е­мую цепь пере­во­пло­ще­ний, пере­се­ле­ния души (сан­сара). Такое пере­се­ле­ние под­чи­нено закону кармы, опре­де­ля­ю­щему, куда пере­се­лится душа в зави­си­мо­сти от того, как она испол­нила свою дхарму.

Глав­ной целью чело­ве­че­ского суще­ство­ва­ния ста­но­вится избав­ле­ние от кармы и выход из сан­сары. По учению Упа­ни­шад чело­век может разо­рвать круг сан­сары и раз­ру­шить соб­ствен­ную карму. Для этого необ­хо­димо посред­ством меди­та­ции (йоги) осо­знать и про­чув­ство­вать един­ство своей души-атмана с брах­ма­ном-атма­ном, заме­нить свое знание зна­нием выс­шего брах­мана и пере­стать при­вя­зы­вать себя к дости­же­нию мир­ских благ, то есть к иллю­зии. Таким обра­зом, жизнь каж­дого чело­века заклю­ча­ется в пра­виль­ном испол­не­нии своей дхармы, что ведет к глав­ной цели – мокше, осво­бож­де­ние от нескон­ча­е­мых пере­рож­де­ний и рас­тво­ре­ние в Абсо­лют­ном брах­мане. Сли­ва­ясь с без­лич­ным брах­ма­ном, чело­век теряет свою инди­ви­ду­аль­ность, поскольку инди­ви­ду­аль­ность есть осо­зна­ние своего отли­чия от брах­мана, и осо­зна­ется лишь тогда, когда чело­век захва­чен кру­го­во­ро­том сан­сары и явля­ется жерт­вой неве­же­ства и иллю­зии. В состо­я­нии мокши откры­ва­ется высшая истина: инди­ви­ду­аль­ного «Я» не суще­ствует.

В обыч­ной жизни чело­век настолько связан опытом пред­ше­ство­вав­ших пере­рож­де­ний и соб­ствен­ными пред­ше­ство­вав­шими дей­стви­ями (т.е. кармой), что вынуж­ден совер­шать поступки вне зави­си­мо­сти от жела­ния. Ведь только пра­виль­ное испол­не­ние своей дхармы, будь ты брах­ман, воин или кре­стья­нин, дает тебе воз­мож­ность достичь мокши, пере­ход из одной варны в другую невоз­мо­жен.

Cвоей соб­ствен­ной кармой скован,
есте­ством порож­ден­ной, сын Кунти,
ты свер­шишь, даже против воли,
то, что делать, безум­ный, не хочешь23.

Таким обра­зом, в насто­я­щей жизни чело­веку пред­пи­сы­ва­ется доволь­ство­ваться своей кармой и выпол­нять свой долг, каким бы он ни был. Так фата­лизм ста­но­вится одним из прин­ци­пов Веданты. «Чело­век ока­зы­ва­ется чем-то слу­чай­ным – и именно потому, что все его дей­ствия неиз­бежно-необ­хо­димы. … Ибо если усло­вие моего бытия коре­нится не во мне, но в пред­ше­ство­вав­шей мне при­чине, в не зави­ся­щей от меня при­чине – то мое бытие не само­до­ста­точно, не необ­хо­димо и, значит, слу­чайно»24.

Шан­кара, как и вся индий­ская тра­ди­ция, считал един­ствен­ным источ­ни­ком истин­ного знания Веды, без изу­че­ния кото­рых невоз­можно достичь осво­бож­де­ния. И здесь клас­си­че­ская Веданта ста­но­вится перед про­бле­мой, раз­ре­шить кото­рую, логи­че­ским путем, не пред­став­ля­ется воз­мож­ным. Низшим кастам запре­ща­лось изу­че­ние Вед, источ­ника истин­ного знания, что ста­вило под сомне­ние тезис о сущ­ност­ной оди­на­ко­во­сти инди­ви­ду­аль­ных душ и их род­стве с миро­вой душой25.

Таким обра­зом, смыс­лом иллю­зор­ного чело­ве­че­ского суще­ство­ва­ния (не жизни, потому что – это иллю­зия, а именно суще­ство­ва­ния) инду­изм видит в осо­зна­нии чело­ве­ком своей и миро­вой иллю­зор­но­сти. Инду­изм не нахо­дит смысла в жизни, потому что не пони­мает смысла своего суще­ство­ва­ния. Стра­да­нием для него явля­ется не реаль­ность надви­га­ю­щейся смерти, а реаль­ность буду­щего рож­де­ния, кото­рое вновь ввер­гает его в кру­го­во­рот бес­смыс­лен­но­сти. «Чело­век в инду­изме ни для чего не пред­на­зна­чен, его появ­ле­ние слу­чайно, как и появ­ле­ние всего мира, … суще­ство­ва­ние все­лен­ной – это вели­кая игра боже­ства, «лила», кос­ми­че­ский танец без­гра­нич­ных сил»26. Тво­ре­ние закан­чи­ва­ется раз­ру­ше­нием, кото­рое ничего не при­бав­ляет к бытию Абсо­люта. Таким обра­зом, миро­зда­ние пред­став­ля­ется как бес­цель­ный кру­го­во­рот. Однако для рядо­вого индуса это и не имело боль­шого зна­че­ния. «Рядо­вой индус всегда знал, что его участь зави­сит не от того, каковы его суж­де­ния об устрой­стве мира, а от того, насколько тверд он в сле­до­ва­нии дхарме. Послед­нее же всегда озна­чало и озна­чает выпол­не­ние касто­вых зако­нов»27. Его удел – жить согласно закону своей касты и наде­яться на рож­де­ние в сле­ду­ю­щей жизни в высшей касте, в кото­рой есть воз­мож­ность достичь мокши, а это может про­изойти еще и не через одну жизнь.

Не сле­дует, однако, путать клас­си­че­ский инду­изм, кото­рый описан выше и тот, что мы можем наблю­дать в повсе­днев­ной индий­ской жизни. Инду­изм народ­ных масс пред­став­ляет собой идо­ло­по­клон­ни­че­скую и поли­те­и­сти­че­скую рели­гию. Коли­че­ство богов, по разным источ­ни­кам, колеб­лется от 33 до 3003. Прак­ти­че­ские рели­ги­оз­ные обряды, захва­ты­ва­ю­щие все сферы жиз­не­де­я­тель­но­сти индуса, с момента рож­де­ния и даже посмерт­ного суще­ство­ва­ния, вклю­чают в себя палом­ни­че­ства, запре­ще­ние опре­де­лен­ных видов пищи, меди­та­ция, уча­стие в бого­слу­же­ниях, кото­рые, правда, совер­ша­ются на сан­скрите, а потому для рядо­вого индуса не понятны. Но в инду­изме глав­ное чтобы брах­ман пра­вильно совер­шил обряд, только это может при­дать или не при­дать ему (обряду) дей­ствен­ность, а если чело­век, ради кото­рого он (обряд) совер­шался, его не пони­мает, то это ничего не меняет. Покло­не­ние богам, (самые извест­ные Брахма, Вишну и Шива) име­ю­щим лич­ност­ные свой­ства, обу­слав­ли­вало стрем­ле­ние народ­ной рели­гии воз­ве­сти их в прин­цип бытия и поста­вить на место без­лич­ного брах­мана-атмана.

Один из зна­ме­ни­тых фило­со­фов Индии Рама­нуджа (1056–1137 гг.) пред­ло­жил ком­про­мисс, кото­рому суж­дено было стать основ­ным руслом даль­ней­шего раз­ви­тия инду­изма28. Напи­сав соб­ствен­ные ком­мен­та­рии к «Брах­ма­сут­рам», к глав­ным Упа­ни­ша­дам и к «Бха­га­вад­гите», ему уда­лось согла­со­вать тра­ди­ции сан­скрит­ских тек­стов, состав­лен­ных брах­ма­нами, с тра­ди­ци­ями тамиль­ских небрах­ма­ни­че­ских тек­стов, состав­лен­ными поэтами-свя­тыми. Однако основ­ные поло­же­ния, выве­ден­ные Рама­нуд­жей, прямо про­ти­во­по­ложны тем утвер­жде­ниям, кото­рые сделал Шан­кара. При­зна­вая нед­вой­ствен­ность брах­мана (нет ничего дру­гого, кроме все­объ­ем­лю­щего суще­ства), Рама­нуджа наде­ляет его лич­ност­ными свой­ствами: все­про­ни­ка­ю­щий, все­мо­гу­щий, все­ве­дущ и др., – обу­слав­ли­вая тем самым, реаль­ность этого мате­ри­аль­ного мира. Сам он, будучи виш­ну­и­том, под брах­ма­ном под­ра­зу­ме­вал бога Вишну. Бла­го­даря этому дела­ется воз­мож­ной инди­ви­ду­аль­ность души, и «само­сто­я­тель­ность душ про­сти­ра­ется так далеко, что, как иногда гово­рится, не они заклю­ча­ются в Брахме, но Брахма оби­тает в них как начало, вхо­дя­щее в их состав; при этом они, как от веч­но­сти суще­ству­ю­щие, не вполне рас­тво­ря­ются в нем»29. Рама­нуджа, таким обра­зом, утвер­ждает пан­те­и­сти­че­скую модель мира. Жизнь у него обре­тает смысл, поскольку дается богом (Вишну, Шивой или кем-то еще), и имеет своей целью совер­шен­ство­ва­ние чело­века от жизни к жизни с дости­же­нием, в конеч­ном счете, мокши.

Самое же инте­рес­ное в его учении, что и дало инду­изму новую жизнь, – это учение о трех путях дости­же­ния мокши, и при­зна­ние их рав­но­знач­ными. Разные по своей при­роде люди раз­лич­ными доро­гами дви­жутся к одной цели. Первые две доступны не многим – это джнана-йога, или путь знания, дости­га­ется через изу­че­ние свя­щен­ных книг, меди­та­цию и само­со­зер­ца­ние; и карма-йога, путь дей­ствия, дости­га­ется через бес­ко­рыст­ное сле­до­ва­ние долгу воина, по искрен­нему внут­рен­нему побуж­де­нию. Третий же путь, – бхакти-йога, или путь любви, – досту­пен каж­дому, неза­ви­симо от его про­ис­хож­де­ния, ума, обра­зо­ван­но­сти. Бхакти – это и любовь, и чув­ство вос­хи­ще­ния, и глу­бо­чай­шая эмо­ци­о­наль­ная пре­дан­ность боже­ству. Со вре­ме­нем она стала истинно народ­ной формой инду­ист­ской рели­ги­оз­ной прак­тики, для кото­рой не тре­бу­ется ни духов­ного совер­шен­ства аскета, ни храб­ро­сти воина. Каждый чело­век волен выбрать боже­ство и какой-либо способ слу­же­ния ему, через это он познает еди­ного Брах­мана, дости­гая после смерти вечную бла­жен­ную жизнь в его мире. Это осво­бож­де­ние совер­ша­ется, смотря, опять же, по раз­ли­чию систем, или в силу боже­ствен­ного пред­опре­де­ле­ния, или с боже­ствен­ной помо­щью плюс сво­бод­ная ини­ци­а­тива чело­века.

В силу этой осо­бен­но­сти в трак­товке соот­но­ше­ния разных уров­ней рели­ги­оз­но­сти учение «Бха­га­вад­гиты» (именно на ее основе было выве­дено учение о трех путях) стало осно­вой того гран­ди­оз­ного син­теза куль­тов и тра­ди­ций, кото­рый в совре­мен­ном мире и полу­чил назва­ние инду­изм. Одна из кон­цеп­ций инду­изма – все боги лишь маски, вре­мен­ные и при­хо­дя­щие личины брах­мана, – поз­во­ляет про­стым веру­ю­щим с лег­ко­стью при­ни­мать то, или иное боже­ство, ставя его на место брах­мана30.

Однако, как раз полная про­ти­во­по­лож­ность рели­ги­оз­ной системы Рама­нуджи тра­ди­ци­он­ному инду­изму, ставит под сомне­ние ее само­сто­я­тель­ность. Ко вре­мени рож­де­ния Рама­нуджи в Индии уже хорошо было известно о суще­ство­ва­нии хри­сти­ан­ства и ислама, кото­рые своими идеями о все­об­щем спа­се­нии не могли не повли­ять на соте­рио­ло­гию инду­изма.

Как уже гово­ри­лось выше, слож­ность и мно­го­об­ра­зие рели­ги­оз­ных систем инду­изма не поз­во­ляет охва­тить его во всех аспек­тах, многие из кото­рых про­ти­во­ре­чат друг другу. Однако одно­значно можно ска­зать, что глав­ной целью своего суще­ство­ва­ния инду­изм мыслит в избав­ле­нии от кармы и нескон­ча­е­мого круга пере­во­пло­ще­ний. Вся прак­ти­че­ская сто­рона этой рели­гии стре­мится при­ве­сти чело­века к мокши, кото­рая дости­га­ется раз­ными спо­со­бами: зна­нием, меди­та­цией, посвя­ще­нием себя какому-нибудь богу, или аске­зой, счи­та­ю­щейся иде­аль­ной формой рели­ги­оз­но­сти. Тех­ни­че­ским сред­ством для осво­бож­де­ния чело­века из мира обмана пред­став­ля­ется йога.

2.2. Буд­дизм

Буд­дизм – древ­ней­шая из трех миро­вых рели­гий. В насто­я­щее время в мире насчи­ты­ва­ется около 400 млн. испо­ве­ду­ю­щих буд­дизм в повсе­днев­ной жизни и 1 млн. мона­хов-буд­ди­стов. Буд­дизм соче­тает в себе свой­ства рели­гии, вклю­ча­ю­щей в себя систему веро­оп­ре­де­ле­ний и нрав­ствен­ных прин­ци­пов, с утон­чен­ными фило­соф­скими раз­мыш­ле­ни­ями. После двух с поло­ви­ной тысяч лет своего суще­ство­ва­ния буд­дизм пред­став­ляет собой целый ком­плекс систем и учений, сфор­ми­ро­вав­шихся на про­тя­же­нии веков из началь­ного учения Будды. В усло­виях, когда запад­ный мир все дальше отхо­дит от хри­сти­ан­ских рели­ги­оз­ных и нрав­ствен­ных цен­но­стей, многие вожди совре­мен­ного буд­дизма пыта­ются пред­ло­жить разо­ча­ро­ван­ным и духовно дез­ори­ен­ти­ро­ван­ным людям свое веро­уче­ние в каче­стве аль­тер­на­тивы. Пси­хо­ло­гия и фило­со­фия буд­дизма стали ком­по­нен­тами совре­мен­ных неоязы­че­ских дви­же­ний, ста­ра­ю­щихся при­влечь чело­века, устав­шего от дав­ле­ния тех­но­ло­ги­че­ского про­гресса.

Рас­смот­рим, что же может пред­ло­жить буд­дизм совре­мен­ному чело­веку и как он решает про­блему смысла жизни?

Учение Будды, в своей сути, дало бес­по­щад­ный и глу­бо­кий анализ про­ти­во­ре­чий и тра­гизма зем­ного бытия. Будда верил, что стра­да­ние доми­ни­рует в жизни всех людей, и пред­ло­жил прак­ти­че­ский путь избав­ле­ния от этих стра­да­ний. Учения о стра­да­ниях явля­ются серд­цем Дхармы (так назы­ва­ется учение Будды) и известны под назва­нием «четы­рех бла­го­род­ных истин»:

1. Суще­ствует стра­да­ние (дукха).
2. Суще­ствует при­чина стра­да­ния (жела­ние).
3. Суще­ствует пре­кра­ще­ние стра­да­ний (нир­вана).
4. Суще­ствует вось­ме­рич­ный путь, веду­щий к пре­кра­ще­нию стра­да­ния.

Первая бла­го­род­ная истина опре­де­ляет при­роду всего бытия. Все сущее – непо­сто­янно. Весь мир посто­янно пре­бы­вает в дви­же­нии, с каждым мигом воз­рож­да­ясь и увядая, причем неиз­мен­ного субъ­екта этих пере­мен, неиз­мен­ной души-лич­но­сти, кото­рую брах­маны назы­вают частью неиз­менно боже­ства, тоже не суще­ствует. Суще­ствует лишь ком­плекс вза­и­мо­дей­ству­ю­щих эле­мен­тов – скандх, кото­рые не более цельны и неиз­менны, чем моле­кулы и элек­троны. Скан­дхи (кото­рые, в свою оче­редь, состоят из еще более мелких, но более посто­ян­ных частиц – дхарм) – пять сторон чело­ве­че­ской натуры: тело, ощу­ще­ния, образы вос­при­я­тия, жела­ния и вле­че­ния, при­во­дя­щие в дви­же­ние закон кармы, и осо­зна­ние. Их вза­и­мо­дей­ствие «создает иллю­зию посто­ян­ной лич­но­сти – «дея­теля» (картар), ощу­ща­ю­щего мате­ри­аль­ные объ­екты, пере­жи­ва­ю­щего чув­ства… Энер­гии скандх воз­ни­кают и исче­зают после­до­ва­тельно, одна за другой; пре­кра­ще­ние одного момента вызы­вает воз­ник­но­ве­ние сле­ду­ю­щего, а лич­ность от момента к моменту рож­да­ется и снова уми­рает» 31. «Они (люди) пред­став­ляют себе суще­ству­ю­щими все вещи, из кото­рых по истине ни одна не суще­ствует», – учил Будда 32. Все, таким обра­зом, – обман, при­зрак и иллю­зия. Исходя из этого, Будда пришел к выводу, что суще­ство­ва­ние чело­века и обу­слав­ли­вает суще­ство­ва­ние стра­да­ния, то есть чело­век и есть при­чина стра­да­ния. Смысл этого откры­тия состоит в том, что теперь стра­да­ние пони­ма­ется не как слу­чай­ность, не как резуль­тат чьей-либо ошибки или злого умысла и даже не как не спра­вед­ли­вость, но как непре­мен­ное усло­вие чело­ве­че­ского суще­ство­ва­ния. Слова жизнь и стра­да­ние для Будды тож­де­ственны.

Вторая бла­го­род­ная истина рас­смат­ри­вает один из аспек­тов бытия – чело­ве­че­скую жизнь. Эта истина пока­зы­вает, почему чело­век явля­ется при­чи­ной стра­да­ния. Ока­зы­ва­ется жела­ния (танха), кото­рые про­ни­зы­вают всю чело­ве­че­скую жизнь, явля­ется дви­жу­щей силой стра­да­ния. Стра­да­ние начи­на­ется тогда, когда чело­век при­вя­зы­ва­ется и пыта­ется удер­жать то, что по самой своей сути лишь иллю­зия, – соб­ствен­ную жизнь и мате­ри­аль­ные блага. Корень зла не в том, что люди часто бывают лишены жела­е­мого, но в самом жела­нии, в самом стрем­ле­нии обла­дать. Дости­гая одной цели, чело­век немед­ленно начи­нает стре­миться к другой, затем к тре­тьей, и конца этому стрем­ле­нию нет, ибо нет пре­дела чело­ве­че­ским жела­ниям. Жажда вечной жизни – вот страш­ная сила, не только при­во­дя­щая к душев­ным тер­за­ниям, но и застав­ля­ю­щая чело­века после смерти воз­ро­диться в новой телес­ной обо­лочке и опять вклю­читься в кру­го­во­рот сан­сары – при­зрач­ного бытия. «Жажда к бытию и насла­жде­нию, и к жела­нию, нахо­дя­щему свое насла­жде­ние на земле, жажда к насла­жде­нию, жажда к сози­да­нию, жажда власти ведут от воз­рож­де­ния к воз­рож­де­нию», – гово­рил Будда33. В этом мире стра­да­ний чело­века удер­жи­вает карма, как послед­ствие его жела­ний. Так что жизнь чело­века и сам чело­век пред­став­ляют собой резуль­тат кармы, накоп­лен­ной в преды­ду­щих жизнях, так же как в этой жизни карма накап­ли­ва­ется для после­ду­ю­щей, а может быть, и несколь­ких после­ду­ю­щих жизней, при­водя все к боль­шим и боль­шим стра­да­ниям. Буд­дизм, как мы видим, не избав­ля­ется от фата­лизма брах­ма­низма, чело­век не сво­бо­ден в своих поступ­ках, а испол­няет то, что нако­пил в преды­ду­щей жизни. Он подо­бен заве­ден­ному меха­низму, кото­рый идет, сам не зная почему. «Всякий раз, когда зачат и рожден новый чело­век, опять заво­дятся часы чело­ве­че­ской жизни, чтобы нота в ноту и такт за тактом, с незна­чи­тель­ными вари­а­ци­ями, повто­рить шар­ма­ноч­ную пьесу, уже играв­шу­юся бес­чис­лен­ное число раз»34.

Третья бла­го­род­ная истина рас­смат­ри­вает про­ти­во­по­лож­ную сто­рону бытия, высшую цель, к кото­рой должен стре­миться чело­век, – нир­вану. Эта истина гово­рит о воз­мож­но­сти обре­сти избав­ле­ние от стра­да­ний. Термин нир­вана дословно озна­чает «зату­ха­ние» или «уга­са­ние» и озна­чает состо­я­ние пол­ного отсут­ствия жела­ний, а значит и стра­да­ний. Если ложные жела­ния непо­сто­ян­ного и недол­го­веч­ного «Я» при­чи­няют стра­да­ния, эти жела­ния сле­дует пода­вить, оста­вить или отверг­нуть, чтобы изба­виться от их послед­ствий (кармы), кото­рые и застав­ляют чело­века пере­рож­даться вновь и вновь. Состо­я­ние нир­ваны дости­га­ется при жизни при выпол­не­нии нрав­ствен­ных запо­ве­дей и в соблю­де­нии стро­гой дис­ци­плины созна­ния, кото­рые ведут к про­зре­нию под­лин­ной сущ­но­сти жизни и в месте с тем к уга­са­нию жела­ния. Нир­вана – это сво­бода от буду­щих рож­де­ний, от ста­ро­сти и смерти. Скан­дхи еще могут про­дол­жать свое суще­ство­ва­ние (то есть чело­век еще может про­жить много лет), но «если нет чув­ства соб­ствен­ного «Я», а накоп­лен­ная карма, нако­нец, совер­шенно уга­сает, то нельзя ска­зать, что чело­век куда-то ушел – напри­мер, на небеса. Скан­дхи просто исче­зают, пре­кра­щают суще­ство­ва­ние, чтобы не воз­ник­нуть снова»35.

Сам Будда ничего не гово­рил о при­роде нир­ваны – бытие это или не бытие. Впо­след­ствии буд­ди­сты пришли к мнению, что нир­вана «нечто транс­цен­дент­ное, …то, о чем мы не можем гово­рить нашими поня­ти­ями, …нечто неиз­гла­го­лан­ное и непо­сти­жи­мое, и оно суще­ствует»36.

Чет­вер­тая бла­го­род­ная истина опре­де­ляет собой буд­дий­скую этику, кото­рую Будда изло­жил в виде вось­ме­рич­ного пути. Это свя­щен­ный путь с восе­мью ответв­ле­ни­ями:

(1) пра­виль­ные взгляды или пра­виль­ное пони­ма­ние,
(2) пра­виль­ные жела­ния,
(3) пра­виль­ная речь,
(4) пра­виль­ное пове­де­ние и поступки,
(5) пра­виль­ные сред­ства к суще­ство­ва­нию,
(6) пра­виль­ные устрем­ле­ния и усилия,
(7) пра­виль­ный кон­троль над созна­нием или кон­цен­тра­ция и
(8) пра­виль­ное вни­ма­ние.

Эти восемь сту­пе­ней нельзя счи­тать сту­пе­нями, кото­рые можно про­хо­дить по оче­реди или в отрыве от осталь­ных. Скорее, они пред­став­ляют собой раз­лич­ные тече­ния жизни в целом. Плод этих усилий – нир­вана. Однако, мило­сер­дие, любовь и дея­тель­ность на пользу чело­века, про­по­ве­ду­е­мые чет­вер­той исти­ной, нужны только на первых ста­диях пути, они не само­цель, «поскольку хранят в себе отпе­ча­ток при­вя­зан­но­сти к лич­ному суще­ство­ва­нию с при­су­щей ему верой в самость»37. Состра­да­ние, вклю­ча­ю­щее в себя весь мораль­ный закон буд­дизма, лишь способ реа­ли­за­ции высшей цели, сту­пень на пути к ней, от кото­рой, в свое время, надо будет оттолк­нуться. Для при­бли­жа­ю­щихся к концу пути нужно только сосре­до­то­че­ние созна­ния и само­углуб­ле­ние, дости­га­е­мое посред­ством меди­та­ции38. Этот путь направ­лен на уни­что­же­ние чело­ве­че­ской инди­ви­ду­аль­но­сти, кото­рая есть сосре­до­то­че­ние эго­и­сти­че­ских жела­ний, несу­щей зло как миру, так и самой себе. «Инди­ви­ду­аль­ность, – делает вывод Шопен­гауэр, – это своего рода ошибка, недо­смотр, нечто такое, чему бы лучше не быть и отре­ше­ние от чего явля­ется насто­я­щей целью жизни»39.

Сле­дует упо­мя­нуть, что на опре­де­лен­ном этапе духов­ного раз­ви­тия, чело­век, по учению Будды, дости­гает осо­бого про­зре­ния, и он может полу­чить особые маги­че­ские силы, или сверхъ­есте­ствен­ные спо­соб­но­сти (риддхи). Эта часть учения осо­бенно при­вле­кает совре­мен­ного евро­пейца, жела­ю­щего иметь власть над при­ро­дой, вплоть до отвер­же­ния осталь­ной части пути. Насчи­ты­ва­ется около десяти риддхи: спо­соб­ность при­ни­мать любой облик, летать по воз­духу, ходить по воде, про­ни­кать сквозь стены и другие. Однако сам Будда отри­ца­тельно выска­зы­вался по их при­ме­не­нию. «Так как я вижу опас­ность в при­ме­не­нии этих сверхъ­есте­ствен­ных спо­соб­но­стей, они претят мне и вызы­вают отвра­ще­ние; я сты­жусь их»40. Опас­ность заклю­ча­ется в том, что эти спо­соб­но­сти могут вызвать жела­ния, с выте­ка­ю­щими отсюда послед­стви­ями.

Итак, кар­тина бытия в общих чертах нари­со­вана. Буд­дизм, в отли­чие от суще­ство­вав­ших как до него, так и после него рели­гий, ста­вив­ших в своей основе пре­одо­ле­ние про­кля­тия смерти, глав­ную задачу чело­века мыслит совер­шенно в про­ти­во­по­лож­ном, – пре­одо­ле­ние «про­кля­тия жизни». Буд­дист не пони­мает, зачем пришел в этот мир, кто бросил его в море зла и стра­да­ний, что это – насмешка или тра­ги­че­ская ошибка, и поэтому смыс­лом своего суще­ство­ва­ния он видит в пре­одо­ле­нии жизни и дости­же­ние нир­ваны. Цель его жизни – «уни­что­жить жизнь через уни­что­же­ние самого жела­ния жизни»41. И учение Сид­дхартхи Гау­тамы дает прак­ти­че­ские приемы к ее дости­же­нию.

Однако сле­дует заме­тить, что само поня­тие стра­да­ния (дукха), для восточ­ного чело­века, имеет прин­ци­пи­ально иную окраску, нежели в запад­но­ев­ро­пей­ском созна­нии. «Идео­ло­гема дукха не имеет на док­три­наль­ном уровне содер­жа­тель­ной оппо­зи­ции, – пишет В.И. Рудной, – сча­стье (сукха) пред­став­ляет собой не более, чем фик­са­цию кон­крет­ного факта пси­хо­ло­ги­че­ской жизни инди­вида, но сам этот факт – в силу своего не посто­ян­ства – лежит в гра­ни­цах дей­ствия дукха, как пре­дельно широ­кого миро­воз­зрен­че­ского прин­ципа»42. То, что мы назы­ваем сча­стьем, в своей сущ­но­сти, имеет всегда лишь отри­ца­тель­ный, а не поло­жи­тель­ный харак­тер, «поскольку он как раз под­чер­ки­вает тоталь­ность стра­да­ния и пре­хо­дя­щий харак­тер вся­кого сукха-сча­стья»43. Индус нико­гда не пони­мал жизнь как сча­стье или небес­ный дар. Для него это стра­да­ние. Непо­ни­ма­ние евро­пей­цами (чье созна­ние настро­ено на веч­ность) этой осно­во­по­ла­га­ю­щей истины и при­во­дят к раз­ного рода непра­виль­ным трак­тов­кам как буд­дизма, так и инду­изма. Очень хоро­ший пример по этому поводу при­во­дит диакон Андрей Кураев: «Если подойти к моск­вичу и ска­зать ему: «я точно знаю, что ты еще несколько раз будешь жить на земле в гря­ду­щих веках», – он, если пове­рит вашему сооб­ще­нию, чрез­вы­чайно ему обра­ду­ется. Но если вы подой­дете с тем же обе­ща­нием к жителю Бомбея, в ответ вы услы­шите горест­ное: «за что?»44.

Поэтому смысл нир­ваны Будды для инду­сов, без­условно, поло­жи­те­лен, нир­вана не тож­де­ственна смерти, а «есть некий обра­зец, иде­аль­ная модель (Будда выта­щил живые суще­ства из тря­сины сан­сары)»45. Он пред­ло­жил прак­ти­че­ский путь избав­ле­ния от колеса сан­сары, кото­рый был поня­тен и досту­пен для каж­дого жителя Индии, к какой бы касте он не при­над­ле­жал.

Однако если две с поло­ви­ной тысячи лет назад для инду­сов это было един­ственно доступ­ное пони­ма­ние избав­ле­ния от стра­да­ний, кото­рое все же куль­ти­ви­ро­вало в чело­веке идею нрав­ствен­ного совер­шен­ства, то для совре­мен­ного мира, про­све­щен­ного светом Хри­сто­вой веры, буд­дизм – это «фило­со­фия смерти», сле­до­ва­ние кото­рой никак не оправ­ды­вает чело­века перед его Созда­те­лем.

2.3. Кон­фу­ци­ан­ство

Кон­фу­ци­ан­ство носит имя своего осно­ва­теля Кон­фу­ция. По-китай­ски его имя зву­чало Кун Фу-цзы (что значит учи­тель Кун), кото­рое мис­си­о­неры иезу­иты стали про­из­но­сить как Кон­фу­ций. Родился он в 551 г. и умер в 479 г. до Р.Х. Для Китая это было бес­по­кой­ное время: родо­вое пат­ри­ар­халь­ное обще­ство раз­ру­ша­лось и на смену ему при­хо­дила власть, опи­ра­ю­ща­яся на бюро­кра­ти­че­ский аппа­рат. Кру­ше­ние устоев ста­рины порож­дало ощу­ще­ние хаоса. Для Кон­фу­ция, иде­а­ли­зи­ро­вав­шего тра­ди­ции древ­ней ста­рины, такое поло­же­ние каза­лось ужас­ным и гибель­ным для всего госу­дар­ства. Чтобы оста­но­вить это он пред­ло­жил свое реше­ние обще­ствен­ных про­блем.

В связи с кон­фу­ци­ан­ством всегда воз­ни­кает вопрос: что это – рели­гия или эти­че­ская фило­со­фия? Все учение Кон­фу­ция отно­сится, глав­ным обра­зом, к земной жизни, хотя он и не отри­цал суще­ство­ва­ние духов и божеств, в кото­рых верили китайцы. Эта сто­рона жизни просто не инте­ре­со­вала его. Мы не найдем у него раз­ре­ше­ние вопроса жизни и смерти, про­блемы зла и спа­се­ния. Его вни­ма­ние было обра­щено на сферу чело­ве­че­ских вза­и­мо­от­но­ше­ний, а не на сферу бытия в целом. По сути, Кон­фу­ций, впер­вые в исто­рии сделал попытку постро­е­ния авто­ном­ной морали, кото­рая не свя­зана с рели­гией и Откро­ве­нием. Глав­ной целью чело­ве­че­ского суще­ство­ва­ния он ставит сози­да­ние иде­аль­ного обще­ства – «Под­не­бес­ной импе­рии», через что дости­га­ется гар­мо­ния между людьми и Небом. Как она дости­га­ется, мы и рас­смот­рим ниже.

Эти­че­ская система Кон­фу­ция стро­ится на двух глав­ных прин­ци­пах: у каж­дого чело­века есть сво­бода выбора, и чело­ве­че­ская при­рода в своей сущ­но­сти непо­рочна. На осно­ва­нии этих прин­ци­пов раз­ви­ва­ется учение о бла­го­род­ном и низком чело­веке.

Бла­го­род­ный чело­век – это чело­век, поста­вив­ший своей целью само­со­вер­шен­ство­ва­ние, кото­рое дости­га­ется через пости­же­ние высшей доб­ро­де­тели (жень), соче­та­ю­щей в себе само­ува­же­ние и чело­ве­ко­лю­бие (гуман­ность), интер­пре­ти­руя ее (гуман­ность) как высшую истину, обла­да­ю­щую все­лен­ским зна­че­нием. Эта мысль сфор­му­ли­ро­вана в пра­виле: «Не делай другим того, чего не жела­ешь себе». При­да­вая гуман­но­сти все­лен­ское зна­че­ние он, тем самым, утвер­ждал, что гуман­ность – в при­роде чело­века, и осу­ществ­лять ее, – значит сле­до­вать своей при­роде, а не ломать ее. Сама доб­ро­де­тель есть нечто легко доступ­ное и чело­веку вполне свой­ственна; доста­точно сле­до­вать ука­за­ниям своей при­роды, чтобы идти по вер­ному пути. Стрем­ле­ние к совер­шен­ство­ва­нию и к осу­ществ­ле­нию гуман­но­сти Кон­фу­ций свя­зы­вал с пре­одо­ле­нием себя вплоть до само­по­жерт­во­ва­ния.

Другой прин­цип – «ли» пока­зы­вает путь этого само­по­жерт­во­ва­ния, веду­щий к дости­же­нию бла­го­род­ства. Он опи­сы­вает над­ле­жа­щее пове­де­ние во всех кон­крет­ных ситу­а­циях жизни. Его основ­ная идея – уме­рен­ность, выбор сред­него пути, стрем­ле­ние избе­жать край­но­стей. Прин­цип «ли» пред­пи­сы­вает ува­же­ние к стар­шим, опре­де­ляет вза­и­мо­от­но­ше­ния между сыном и отцом, под­дан­ными и пра­ви­те­лем, женой и мужем, а также между дру­зьями. Кон­фу­ций под­чер­ки­вал важ­ность внут­ри­се­мей­ных связей. Семья – это основа обще­ства. Любая сто­рона жизни, каждая ситу­а­ция должна соот­вет­ство­вать опре­де­лен­ным образ­цам. Иде­аль­ная обще­ствен­ная жизнь по Кон­фу­цию – некий вели­кий обряд, испол­ня­е­мый всеми людьми в каждую минуту их жизни. Таким обра­зом, ритуал (а это 300 обря­дов и 3000 правил при­ли­чия)46 должен про­ни­зы­вать всю чело­ве­че­скую жизнь, все чело­ве­че­ское сооб­ще­ство, созда­вая тем самым иде­аль­ное госу­дар­ство добра и порядка. Кон­фу­ций мечтал о том, что внеш­ние формы сфор­ми­руют «я» истинно бла­го­род­ного чело­века.

Имея в своей сущ­но­сти непо­роч­ную при­роду чело­век, как считал Кон­фу­ций, спо­со­бен достичь этого бла­го­даря соб­ствен­ным силам. Эту мысль очень хорошо выра­зил его после­до­ва­тель Сюнь-цзы (ок. 313 – ок. 238 гг. до Р.Х.): «…чтобы вос­пи­ты­вать в себе волю углуб­лять доб­ро­де­тель, про­свет­лять разум и, живя в насто­я­щем, не забы­вать о про­шлом, то все это зави­сит от меня самого! Поэтому совер­шен­ный чело­век пре­кло­ня­ется перед тем, что заклю­чено в нем самом, а не упо­вает на то, что отно­сится к небес­ным явле­ниям»47. Поэтому для чело­века важно обра­зо­ва­ние, куль­тура и вос­пи­та­ние в духе древ­них тра­ди­ций – «вэнь». Это дает чело­веку силу не быть зави­си­мым от есте­ствен­ных нужд, кото­рые могут поро­дить разные нега­тив­ные стра­сти, будь-то алч­ность, злоба, кле­вета. «Циви­ли­зо­ван­ность, – под­чер­ки­вал Кон­фу­ций, – состоит в том, что место спон­тан­ных стра­стей зани­мает про­ду­ман­ное слово. … И если в чело­веке есте­ствен­ность пре­вос­хо­дит вос­пи­тан­ность, он подо­бен дере­вен­щине. Если наобо­рот – это книж­ник. Рав­но­ве­сие того и дру­гого делают чело­века вос­пи­тан­ным»48.

Бла­го­род­ный чело­век должен сле­до­вать прин­ципу чело­ве­ко­лю­бия всегда: во время еды, если постигли неудачи, если крайне занят и т.д. (жень). Он должен огра­ни­чи­вать себя пра­ви­лами и риту­а­лами (ли). Должен посто­янно учиться (вэнь). Бла­го­род­ный чело­век должен отно­ситься ко всем ровно, заим­ство­вать у людей лучшее.

Бла­го­даря такому совер­шен­ство­ва­нию чело­век делает то, что ему пред­на­зна­чено в этом мире. Успех не должен слу­жить моти­вом дея­тель­но­сти.

Таким обра­зом, смысл чело­ве­че­ской жизни заклю­ча­ется в том, что он должен стать истинно бла­го­род­ным чело­ве­ком. Но это еще не есть конеч­ная цель. Глав­ная цель – это совер­шен­ное обще­ство, именно оно, а не чело­век, ста­вится на первый план. Чело­век не мыс­лится авто­ном­ной инди­ви­ду­аль­но­стью, но обще­ствен­ной. Ведь и бла­го­род­ным чело­век ста­но­вится лишь тогда, когда он начи­нает осо­зна­вать себя частью еди­ного обще­ства, со своими кон­крет­ными обя­зан­но­стями. В такой системе про­стой чело­век ста­но­вится частью еди­ного меха­низма, в кото­ром инте­ресы обще­ства явля­ются при­о­ри­тет­ными. Исто­рия пока­зы­вает нам, что в Китае царил культ клана, госу­дар­ства и посто­ян­ное пре­не­бре­же­ние инте­ре­сами лич­но­сти. «Отдель­ный чело­век значил очень мало, и не слу­чайно в китай­ском имени, в отли­чии от евро­пей­ского, фамиль­ный знак и до сего вре­мени пред­ше­ствует имени соб­ствен­ному: сна­чала – клан, потом – чело­век»49.

Про­ти­во­по­лож­но­стью бла­го­род­ного чело­века явля­ется «низкий» чело­век, цели кото­рого – извлечь выгоду, он скло­нен к раз­до­рам, винит во всем других людей, он груб, свое­во­лен, с пло­хими мане­рами. Все это – послед­ствия нера­ди­вого отно­ше­ния к себе. Такой живет впу­стую.

Однако понять в чем Китай видел смысл своей жизни лишь по Кон­фу­ци­ан­ству невоз­можно. Китай­ское миро­воз­зре­ние – это миро­воз­зре­ние «Трех учений»: кон­фу­ци­ан­ства, дао­сизма и дзен-буд­дизма. Инте­ресно, что «китайцы в дни пол­но­лу­ний и ново­лу­ний посе­щали храмы обеих кон­фес­сий: утром – свет­лой, буд­дий­ской, а вече­ром – сумрач­ной, даос­ской; в своей же обще­ствен­ной жизни они сле­до­вали уста­нов­кам кон­фу­ци­ан­ства»50.

2.4. Дао­сизм

Дао­сизм пред­ло­жил прин­ци­пи­ально иной подход к про­блеме смысла чело­ве­че­ского суще­ство­ва­ния. Если Кон­фу­ци­ан­ство пред­ла­гало непо­сред­ствен­ное чело­ве­че­ское вме­ша­тель­ство в про­цесс жизни, ее обу­строй­ства, то осно­ва­тель дао­сизма Лао-цзы (604–517 гг. до Р.Х.) выска­зал прин­цип «неде­я­ния» (у вэй), предо­став­ле­ние всего сущего самому себе. Этот подход был впер­вые сфор­му­ли­ро­ван в книге Лао-цзы «Дао дэ дзин» («Книга о пути к доб­ро­де­тели») и полу­чил свое раз­ви­тие в ком­мен­та­риях Чжуан-цзы. Лао-цзы считал, что все теории об исправ­ле­нии мира лишь делают его еще хуже, так как все они настав­ляют других людей, как тем сле­дует дей­ство­вать исходя из эго­и­сти­че­ских побуж­де­ний. Все во все­лен­ной, учил Лао-цзы, порож­дено кос­ми­че­ским путем «Дао», явля­ю­щемся источ­ни­ком гар­мо­нии и рав­но­ве­сия. Поэтому все в мире, от рас­те­ний и живот­ных до людей, пре­красно в своем есте­ствен­ном состо­я­нии и должно оста­ваться таким. Извеч­ный путь несрав­ненно мудрее любого чело­века, поэтому мы всегда совер­шаем ошибку, пыта­ясь изме­нить окру­жа­ю­щий мир. На самом же деле этим мы утвер­ждаем наше соб­ствен­ное «я» и пыта­емся под­ме­нить муд­рость все­лен­ной огра­ни­чен­ным зна­нием. «Де» – это образ дей­ствия и про­яв­ле­ния Дао в том, что суще­ствует. Оно явля­ется при­ро­дой вещей, и всякий должен поло­житься на эту при­роду не изме­няя ее. Дао – это вечная реаль­ность, непре­хо­дя­щий закон миро­зда­ния, абсо­лют­ное, боже­ствен­ное, твор­че­ское, оно посто­янно и неиз­менно. Такой же посто­ян­ной и неиз­мен­ной должна быть жизнь чело­века.

Смысл чело­ве­че­ской жизни заклю­ча­ется в позна­нии Дао, сле­до­ва­нии ему и сли­я­нии с ним. Поток Дао охва­ты­вает и про­ни­кает весь мир и ощу­тить его трудно. Для этого необ­хо­димо отвлечься от мира форм и красок, от ненуж­ных вол­не­ний мысли и духа, только тогда чело­век при­об­щится к Истине. У чело­века есть три доб­ро­де­тели, в кото­рых Лао-цзы заклю­чает глав­ные нрав­ствен­ные прин­ципы и посред­ством кото­рых он должен жить в мире: любовь, уме­рен­ность и сми­ре­ние, – следуя им, чело­век сможет ощу­тить в себе Дао. Ведь чело­ве­че­ское сердце сродни Дао и потому он должен направ­лять свой взор во внутрь, а не во вне. При этом Лао-цзы не имеет в виду полное отре­ше­ние от мира, чело­век не должен лишь зацик­ли­ваться на внеш­нем мире.

Прин­цип Дао утвер­ждает все сущее единым. Даже про­ти­во­по­лож­ные явле­ния, такие как – добро и зло, свет и тьма – суть раз­лич­ные сто­роны еди­ного прин­ципа. В при­роде про­ис­хо­дит бес­ко­неч­ный кон­фликт между про­ти­во­по­лож­но­стями Ян и Инь, кото­рый выра­жа­ется сим­во­лом «Тай-цзы», но, в конеч­ном счете, при вза­им­ной про­ник­но­вен­но­сти они в точ­но­сти урав­но­ве­ши­вают друг друга. Таким обра­зом, «все наблю­да­е­мые явле­ния отно­си­тельны, а не абсо­лютны, все исхо­дит из Дао и воз­вра­ща­ется в Дао»51.

Лао-цзы очень скупо гово­рит о богах и риту­а­лах, однако «ему при­суще глу­бо­кое ощу­ще­ние тайны и могу­ще­ства все­лен­ского Дао, пре­бы­ва­ю­щего всюду для зна­ю­щих, как его искать»52. Такое пони­ма­ние Дао стало источ­ни­ком «китай­ского кос­ми­че­ского мисти­цизма, в основе кото­рого лежит само­отож­деств­ле­ние с основ­ными силами все­лен­ной»53, кото­рый, с тече­нием вре­мени, выро­дился в грубую народ­ную рели­гию. Даос­ские жрецы пре­тен­до­вали на власть над всей при­ро­дой, про­да­вали аму­леты и кол­дов­ством вра­че­вали недуги. «Совре­мен­ный дао­сизм – это рели­гия, полная пред­рас­суд­ков, закли­на­ний и кол­дов­ства, покло­не­нию мно­же­ству богов, – причем основ­ным побуж­де­нием моля­щихся явля­ется страх перед злыми духами и бесо­одер­жи­мо­стью»54. Чистая же фило­со­фия Дао стала досто­я­нием неболь­шой кучки элиты.

Исто­рия пока­зы­вает, – как бы не было пре­красно эти­че­ское учение Кон­фу­ция и пред­став­ле­ние о Вели­ком Дао Лао-цзы, они, все же, не могут дать чело­веку прак­ти­че­ского бес­смер­тия, то чего жаждет при­рода чело­века. Народ­ные поиски чудес­ных элик­си­ров жизни, про­шед­ших с осо­бен­ной остро­той во вре­мена Цзин­ской и Хан­ской дина­стий (255 г. до Р.Х. по 25 г. по Р.Х.), тому дока­за­тель­ство.

Китаец всегда всеми своими помыс­лами устрем­лен не в буду­щее, а в про­шлое – эта иная, чем у евро­пейца, ори­ен­ти­ро­ван­ность китай­ской куль­туры во вре­мени скла­ды­ва­лась бук­вально во всем. Китайцы пони­мали исто­рию как «древ­ность – совре­мен­ность» (гу-цзинь) и, в общем-то, не заме­чали раз­ницы между мифом и тем, что мы назы­ваем реаль­ной исто­рией55. Несмотря на неко­то­рые вели­чай­шие миро­вые изоб­ре­те­ния и откры­тия: шелк, чай, порох, – отно­ше­ние к тех­ни­че­ским нов­ше­ствам в Китае, всегда было отри­ца­тель­ным. Кон­цеп­ция, рож­ден­ная дао­сиз­мом, при­во­дила китай­цев к мнению, что тот, кто зани­ма­ется меха­ни­че­скими ухищ­ре­ни­ями, обре­тает меха­ни­че­ское сердце, то есть, нару­шает посто­ян­ную связь с вечно пуль­си­ру­ю­щим духов­ным оке­а­ном Дао. Чело­век есть часть при­роды, а потому и должен жить с ней в гар­мо­нии, не нару­шая прин­ципа «у вей». Такое мыш­ле­ние, конечно же, про­ти­во­ре­чит посту­па­тель­ному раз­ви­тию чело­ве­че­ского про­гресса, как это мыслит Европа, мысль кото­рой всегда наце­лена в буду­щее, и не может, в таком случае, к нему при­ве­сти.

Однако китай­ское миро­воз­зре­ние так и не отве­чает на наш глав­ный вопрос: зачем все это; ради чего суще­ствует все, что суще­ствует? Загад­кой оста­ется и появ­ле­ние разум­ной чело­ве­че­ской лич­но­сти из без­лич­ного начала Дао. Китай­ская фило­со­фия – плод чело­ве­че­ского разума, его духов­ных усилий и боре­ний. Гума­низм Кон­фу­ция и Лао-цзы еще раз под­твер­ждают суще­ство­ва­ние в чело­веке нрав­ствен­ного закона – сове­сти, кото­рый спо­со­бен вести чело­века к Богу по пути нрав­ствен­ной чистоты; однако с другой сто­роны, еще одно под­твер­жде­ние слов Спа­си­теля: «…яко без Мене не можете тво­рити ниче­соже» (Ев. от Ин. 15;5).

Глава 3. Вера пра­во­слав­ная — путь, истина и жизнь

Важ­ней­шие устои любой куль­туры – это пред­став­ле­ние чело­века о самом себе и окру­жа­ю­щем его мире, это пред­став­ле­ние чело­века об исто­ках и целях своего бытия и его поня­тия об отно­ше­ниях с Богом. Вот именно в этом базо­вом опыте само­по­зна­ния хри­сти­ан­ство и про­из­вело наи­бо­лее зна­чи­тель­ные сдвиги.

Выше изло­жен­ные рели­гии пока­зы­вают тот труд­ный путь, кото­рым чело­век шел к хри­сти­ан­ству. Пора­бо­щен­ный пер­во­на­чально хао­ти­че­скому миру демо­нов, он ограж­дает себя от их власти жерт­вами, закли­на­ни­ями, магией. Кол­дуны и шаманы полу­чили даже власть над демо­нами; того же дости­гают индус­ские аскеты, побеж­да­ю­щие богов своим подви­гом. Но осво­бож­ден­ный от демо­нов чело­век сознает себя все же слабым, смерт­ным, гре­хов­ным и полным про­ти­во­ре­чий. Таким же пред­став­ля­ется ему и мир, кото­рый полон стра­да­ний и бес­смыс­лицы. Един­ствен­ный выход из кру­го­во­рота бес­смыс­лицы был найден в нир­ване, кото­рая уни­что­жает реаль­ность чело­ве­че­ского бытия. В то же время тот же чело­век все же жаждет бес­смер­тия и боже­ствен­но­сти, как для себя, так и для мира. Это дра­ма­ти­че­ское про­ти­во­ре­чие между огра­ни­чен­но­стью мира и чело­века и его абсо­лют­ными жела­ни­ями раз­ре­ша­ется двумя глав­ными идеями, вне­сен­ными в мир хри­сти­ан­ством: Бог есть любовь; чело­век есть образ и подо­бие Бога.

3.1. Бог есть Любовь

Первая истина рас­кры­вает перед нами основы миро­зда­ния, нам ста­но­вится понятно: Кто наш созда­тель, почему суще­ствует мир, чело­век и все живое и для какой цели все это суще­ствует. «Бог любы есть» (1Ин. 4:8), – бла­го­вест­вует нам Святое Еван­ге­лие, а потому и все сущее создано для любви и про­слав­ле­ния этой Любви. «Аз есмь … живот» (Ев. От Ин. 14:6), – гово­рит Гос­подь, из этого сле­дует, что жизнь – это любовь, а не стра­да­ние. Первые стра­ницы Библии рас­кры­вают перед нами акт тво­ре­ния реаль­ного мира Богом из ничего, Бог творит мир для жизни, а не для стра­да­ния. «И совер­ши­шася небо и земля, и все укра­ше­ние их (Быт. 2:1)… И виде Бог вся, елико сотвори: и се добра зело» (Быт. 1:31).

Однако сразу же напра­ши­ва­ется вопрос: если Бог есть любовь и все сущее сотво­рено для любви, то откуда же тогда смерть и все эти стра­да­ния, от кото­рых так стре­мится убе­жать чело­век?

На этот вопрос Библия дает совер­шенно кон­крет­ный ответ, кото­рый про­яс­няет суще­ству­ю­щее поло­же­ние мира. Акт гре­хо­па­де­ния, опи­сан­ный в 3‑й главе книги Бытия, повест­вует нам о том, как чело­век отвра­тился от любви Божией, кото­рая до этого была стерж­нем его жизни, и во главу своей жизни поста­вил слу­же­ние своему «Я», удо­вле­тво­ре­ние своих стра­стей. «Роко­вое отде­ле­ние мира от Бога, – вот в чем основ­ная неправда его суще­ство­ва­ния; эта неправда выра­жа­ется в при­су­щем каждой твари эго­изме, в стрем­ле­нии поста­вить свою жизнь и свою волю как высшее и без­услов­ное. Иначе говоря, основ­ное про­яв­ле­ние неправды в мире есть его прак­ти­че­ское без­бо­жие; но в этом же заклю­ча­ется и пер­во­ис­точ­ник смерти: тварь ото­рван­ная от пер­во­ис­точ­ника жизни, тем самым обре­чена на дурную бес­ко­неч­ность вза­им­ного истреб­ле­ния и смерти»56. Эти слова князя Е. Тру­бец­кого как нельзя более точно выра­жают сущ­ность гре­хо­па­де­ния чело­века. Ведь, если Бог есть жизнь, то смерть, царя­щая в этом мире, воз­можна лишь как послед­ствие отчуж­де­ния мира от Бога. Уми­рает все то, что ото­рвано от Бога, все то, что ищет отдельно от Него жизни. «Паде­ние пер­вого чело­века при­внесло в его при­роду порчу, кото­рая отра­зи­лась на всех свой­ствах и спо­соб­но­стях души, нару­шило гар­мо­нию, отра­вило и рас­стро­ило все суще­ство. Извра­ти­лись все позна­ва­тель­ные силы и спо­соб­но­сти.… Таким обра­зом, «зло неис­цельно зара­зило душу со всеми ее силами». В душе появился другой закон, про­ти­во­бор­ству­ю­щий закону ума. Ум чело­века, ранее вхо­див­ший в обще­ние с Богом, стал слеп, помра­чился и уже не спо­со­бен раз­ли­чать добра и зла»57. По словам апо­стола Павла: «Вем бо, яко не живет во мне, сиречь в плоти моей, доброе: еже бо хотети, при­ле­жит ми: а еже соде­яти доброе, не обре­таю. Не еже бо хощу доброе, творю: но еже не хощу злое, сие соде­ваю» (Рим. 7;18-19). Именно от этого помра­че­ния и про­ис­те­кают все стра­да­ния чело­века, пола­га­ю­щего, «что наша послед­няя цель на земле»58, где все «непре­станно пре­те­кает и ни на минуту не стоит на месте»59.

У буд­ди­стов есть повест­во­ва­ние, в кото­ром гово­рится, как некий чело­век задал Будде несколько отвле­чен­ных вопро­сов, каса­ю­щихся миро­зда­ния. Будда же отве­тил на них «бла­го­род­ным мол­ча­нием». Потом своим уче­ни­кам он сказал, что этот чело­век был подо­бен ране­ному отрав­лен­ной стре­лой, кото­рый, прежде чем поз­во­лить другим при­сту­пить к его лече­нию, стал спра­ши­вать о том, как звали чело­века, выпу­стив­шего стрелу, из какой он был деревни, касты, семьи60. Смысл этого ответа состоит в том, что вопросы ране­ного, как фило­соф­ство­ва­ние о жизни вообще, отвле­кают вни­ма­ние от глав­ного: суще­ствует стра­да­ние; у него есть при­чина; от него можно изба­виться. Однако на вопросы ране­ного можно посмот­реть и по-дру­гому. По отве­там на эти вопросы он может судить, кто перед ним стоит врач, кото­рый видит истин­ную при­чину твоих стра­да­ний, хочет спасти тебя от них, и знает, как это сде­лать, или же это уже могиль­щик, кото­рый тоже знает, почему ты стра­да­ешь и у него тоже есть метод избав­ле­ния. Буд­дизм как раз и явля­ется таким могиль­щи­ком. Он пра­вильно опре­де­лил, что все сущее «сте­нает и муча­ется» и глав­ная при­чина этому эго­и­сти­че­ская воля чело­века, кото­рая жаждет и жаждет. Однако вместо того, чтобы опре­де­лить, почему же чело­век имеет такую эго­и­сти­че­скую волю и жела­ния, он просто зака­пы­вает его еще живым в холод­ную пустоту нир­ваны, кото­рая намного страш­нее могилы. «В хри­сти­ан­ской «меди­цине», болезнь чело­ве­че­ства мыс­лится, как про­ис­шед­шее на заре его исто­рии иска­же­ние начально здо­ро­вого состо­я­ния, кото­рое вос­ста­нав­ли­ва­ется Бого­че­ло­ве­че­ской синер­гией и завер­ша­ется обо­же­нием чело­ве­че­ской лич­но­сти, тогда как в буд­дист­ской – болезнь мыс­лится без­на­чаль­ной, а исце­ле­ние пред­по­ла­га­ется быть дости­жи­мым через демон­ти­ро­ва­ние самого лич­ност­ного само­со­зна­ния инди­вида, иными сло­вами – через лик­ви­да­цию самого паци­ента»61. В этом и заклю­ча­ется весь тра­гизм рели­гии Востока, кото­рый не пони­мает, откуда появился чело­век и какова его цель суще­ство­ва­ния в этом мире. Из этого неве­де­ния про­ис­те­кают и осталь­ные заблуж­де­ния, каса­ю­щи­еся причин стра­да­ния, избав­ле­ния от него, а значит и смысла чело­ве­че­ского суще­ство­ва­ния. Вся его фило­со­фия и прак­ти­че­ская часть пред­на­зна­чена для реше­ния насущ­ных земных про­блем, в пре­одо­ле­нии нескон­ча­е­мых стра­да­ний.

Хри­сти­ан­ство всем своим суще­ством отли­ча­ется, как от китай­ской, так и от индус­ской рели­ги­оз­но­сти. Среди этих двух миро­ощу­ще­ний оно пред­став­ляет собой особое жиз­не­по­ни­ма­ние, в кото­ром вся миро­вая исто­рия пред­став­ля­ется единым актом домо­стро­и­тель­ства чело­ве­че­ского спа­се­ния Богом. «Тако бо воз­люби Бог мир, яко и Сына Своего Еди­но­род­наго дал есть, да всяк веруяй в Он, не погиб­нет: но имать живот вечный» (Ев. от Ин. 3;16), – эти слова выра­жают сущ­ность хри­сти­ан­ской веры. «Бог пожа­лел нас и не хотел, чтоб мы были вне Его, оста­ва­лись в отпа­де­нии, а бла­го­во­лил изоб­ре­сти способ вос­со­еди­не­ния, кото­рый состоит в том, что Сын Божий и Бог пришел на землю и вопло­тился, и в своем лице соеди­нил чело­ве­че­ство с Боже­ством и через то всем нам дал воз­мож­ность соеди­ниться через Него с Богом»62.

Хри­сти­ан­ская вера есть, прежде всего, вера во Христа – совер­шен­ного Бога и в тоже время – совер­шен­ного чело­века. «Не самый факт Бого­во­пло­ще­ния пред­став­ляет тут осо­бен­ность хри­сти­ан­ства, его отли­чие от других рели­гий, – и не явле­ние Боже­ства в чело­ве­че­ском образе, – а нераз­дель­ное и нес­ли­ян­ное един­ство боже­ского и чело­ве­че­ского»63. Боже­ство вопло­щен­ное и Боже­ство, явля­ю­ще­еся в чело­ве­че­ском образе известно и Востоку, вспом­нить, хотя бы, нескон­ча­е­мые ава­тары Вишну. Но хри­сти­ан­ство един­ствен­ная из рели­гий, в кото­ром ни Боже­ское не погло­щает чело­ве­че­ского, ни чело­ве­че­ское – Боже­ского, а то и другое есте­ство, не пре­вра­ща­ясь в другое, пре­бы­вает во всей своей пол­ноте и цело­сти в соеди­не­нии, причем совер­ша­ется это еди­но­жды и навсе­гда. Чело­век, соеди­ня­ясь с Богом, не рас­тво­ря­ется в Нем, а, наобо­рот, вос­ста­нав­ли­вает нару­шен­ную стра­да­нием и смер­тью целость своего суще­ства, дости­гая пол­ноты и совер­шен­ства своей чело­ве­че­ской жизни. Чело­век ста­но­вится Бого­че­ло­ве­ком. И уже через Бого­че­ло­ве­че­ство в соеди­не­ние с Богом всту­пает вся земная тварь, через него весь мир должен обре­сти обо­же­ние.

Первое, в чем должно обна­ру­житься вос­со­еди­не­ние твари с Богом и, соот­вет­ственно, осу­ществ­ле­ние смысла и правды в мире (см. выше цитату Е. Тру­бец­кого), это полное внут­рен­нее пре­одо­ле­ние твар­ного эго­изма, отказ твари от соб­ствен­ной воли и полная, без­за­вет­ная отдача себя Богу. Эта реши­мость, не иметь соб­ствен­ной жизни, а жить исклю­чи­тельно жизнью Боже­ствен­ной, про­яви­лась в совер­шен­ной жертве, совер­шен­ного Чело­века – Иисусе Христе. Именно через Его жиз­не­ный подвиг, рож­де­ние, жизнь, стра­да­ние на кресте и смерть, чело­ве­че­ское есте­ство обрело пол­ноту и совер­шен­ство Своего соеди­не­ния с Богом. Тварь, вер­нув­ша­яся к Источ­нику Жизни, – ожи­вает. «Доб­ро­воль­ная смерть Бого­че­ло­века именно и озна­чает вос­ста­нов­ле­ние связи чело­века с вечной жизнью, воз­вра­ще­ние чело­ве­че­ского есте­ства к той жизни, кото­рая не уми­рает. Но эта боже­ствен­ная жизнь есть пол­нота, а пол­нота не мирится со смер­тью. Не какая-нибудь часть чело­ве­че­ского суще­ства должна ожить в этой пол­ноте, а весь чело­век – и дух, и тело. Вот почему необ­хо­ди­мым послед­ствием этой смерти явля­ется вос­кре­се­ние Христа, поправ­шего смер­тию смерть. Жизнь Бого­че­ло­века, Его стра­да­ние, смерть и вос­кре­се­ние, – все тут нераз­рыв­ной логи­че­ской цепью. Это и есть логика миро­вого смысла. Если Бог есть жизнь, то Он должен открыться в мире, как любовь, все напол­ня­ю­щая в жизни»64.

3.2. Образ и подо­бие Божие

Как мы уже уви­дели, Бог, Кото­рый вос­при­ни­мался дао­сиз­мом и инду­из­мом без­лич­ным и все­объ­ем­лю­щим Абсо­лю­том, а для буд­дизма вообще ничего не значил, в хри­сти­ан­стве рас­кры­ва­ется все­объ­ем­лю­щей и все­лю­бя­щей Лич­но­стью, дающей чело­веку позна­ние, сво­боду, силу и спа­се­ние.

Но «что есть чело­век, яко пом­ниши его; или сын чело­вечь, яко посе­ща­еши его» (Пс. 8;5), – зада­ется вопро­сом псал­мо­пе­вец. Почему Бог так любит его, сходит с неба, чтобы жить с ним, ведет его к Себе? Стоит ли чело­век боже­ствен­ных забот? На это Библия отве­чает своим уче­нием об абсо­лют­ной цен­но­сти чело­века, кото­рый есть образ и подо­бие Божие.

«Не две ли птице цени­теся еди­ному асса­рию; и ни едина от них падет на земли без Отца вашего: вам же и власи глав­нии вси изо­чтени суть: не убой­теся убо: мнозех птиц лучше есте вы» (Ев. от Мф. 10;29-31). Эти слова пока­зы­вают, что для Бога ценна каждая тварь от поле­вого цветка и малой птицы до чело­века, а среди людей для Него дороги все, всякая отдель­ная лич­ность, как бы незна­чи­тельна, мелка и грешна она не была. Как жен­щина, поте­ряв­шая мелкую монету, выме­тает весь дом и тща­тельно разыс­ки­вает ее (Ев. от Лк. 15;8-9), так и для Бога дорога каждая даже копе­еч­ная с точки зрения чело­ве­че­ской душа. «Греш­ник же, как лич­ность, нико­гда не пере­ста­вал и не пере­ста­нет быть пред­ме­том самой силь­ной любви Божией, гото­вой на всякие жертвы, лишь бы только чело­век внял Ее при­зва­нию»65.

Это учение не имеет ника­кого сход­ства с восточ­ным пони­ма­нием чело­века. В Кон­фу­ци­ан­стве – лич­ность имела зна­че­ние только как часть рода, госу­дар­ства; в лучшем случае при­об­ре­тали зна­че­ние и выдви­га­лись над массой те, кто лучше испол­нял те или иные обя­зан­но­сти. Но ведь и их ценили только за их таланты, полез­ные обще­ству и госу­дар­ству, если чело­век утра­чи­вал их, то он сразу лишался своего поло­же­ния, ста­но­вясь не нужным. Инду­изм и буд­дизм смот­рят на чело­века как на иллю­зию, появив­шу­юся в резуль­тате какой-то ошибки, в лучшем случае – это ходя­чий мешок костей и мяса, в худшем – слу­чай­ное соче­та­ние дхарм и скандх66, любовь к людям нужна только для улуч­ше­ния своей кармы.

Хри­сти­ан­ство же гово­рит нам: «…воз­лю­биши Гос­пода Бога твоего всем серд­цем твоим, и всею душею твоею, и всею мыслию твоею: … воз­лю­биши искрен­няго твоего яко сам себе»(Ев. от Мф. 21;37-39), – и в другом месте: «Больши сея любве ник­тоже имать, да кто душу свою поло­жить за други своя» (Ев. от Ин. 15;13). Именно эта запо­ведь явила миру высо­кую силу любви людей друг к другу, когда чело­век жерт­вуя своей жизнью, спа­сает дру­гого, входя в горя­щий дом, или уха­жи­вая за боль­ным, зара­жен­ного чумой. Восток не знает такой силы любви и такой цен­но­сти к чело­ве­че­ской лич­но­сти.

Что же так ценит хри­сти­ан­ство в чело­веке?

Как повест­вует Свя­щен­ное Писа­ние, после сотво­ре­ния духов­ного и физи­че­ского мира Бог создал чело­века, для кото­рого и был сотво­рен этот пре­крас­ный види­мый мир. Внешне чело­век кажется лишь био­ло­ги­че­ским суще­ством, подобно всему живу­щему на земле, срод­ным живот­ным. Но при этом, по словам св. Гри­го­рия Бого­слова: «…постав­лен отдельно от всего тво­ре­ния, будучи един­ствен­ной тварью, кото­рая спо­собна сде­латься богом»67. Сотво­ре­ние по образу Божию было таким даро­ва­нием, кото­рым Бог наде­лил только чело­века, и больше никого из всего види­мого тво­ре­ния, так что он стал обра­зом Самого Бога. Еврей­ский термин tselen, пере­ве­ден­ный на гре­че­ский как eikona (образ, икона), бук­вально озна­чает: явле­ние, пред­ста­тель­ство, замена, рав­но­знач­ность68, – лучше всего дает понять, на какую высоту был постав­лен чело­век Богом. «Образ Божий, вло­жен­ный Твор­цом в чело­века, был зер­ка­лом, отра­жа­ю­щим Созда­теля»69. Бог Лич­ность создает чело­века по образу Своему лич­но­стью, тем самым даруя ему спо­соб­ность упо­до­бить свою жизнь Боже­ствен­ному бытию70. В этом и заклю­ча­лась пер­во­на­чаль­ная цель чело­ве­че­ской жизни, при­ме­нив все свои лич­ност­ные свой­ства: разум, совесть, сво­бод­ную волю, твор­че­ство, любовь и другие, – достичь Бого­по­до­бия.

Однако и после гре­хо­па­де­ния цель чело­ве­че­ской жизни не изме­ни­лась, но услож­нился путь ее дости­же­ния. После гре­хо­па­де­ния образ Божий был иска­жен в чело­веке, гре­хов­ный эгоизм стал пре­об­ла­да­ю­щей частью чело­ве­че­ской лич­но­сти. Стра­да­ния же и смерть стали есте­ствен­ными послед­стви­ями этого иска­же­ния, и отде­ле­ния чело­века от Бога. Глав­ной зада­чей чело­века, в пра­во­слав­ном пони­ма­нии, ста­но­вится избав­ле­ние от греха как источ­ника всех зол, меша­ю­щего чело­веку при­об­щаться к Боже­ствен­ной любви. Избав­ле­ние же от стра­да­ний и смерти, как послед­ствий греха, нико­гда не мыс­ли­лось Пра­во­слав­ной Цер­ко­вью при­о­ри­тет­ной зада­чей. «Если жиз­нен­ная цель не само­услаж­де­ние, не личное сча­стье, а свя­тость ради Свя­того Гос­пода, тогда, конечно, и злом в соб­ствен­ном смысле для него будет не отсут­ствие лич­ного сча­стья, не стра­да­ние, а отсут­ствие свя­то­сти, гре­хов­ная враж­деб­ность по отно­ше­нию к Богу…»71. Потому-то «…сущ­ность, смысл и послед­няя цель спа­се­ния чело­века состоит в избав­ле­нии его от греха и в даро­ва­нии ему вечной святой жизни в обще­нии с Богом»72.

Ищущий в Церкви избав­ле­ние от стра­да­ний в этом мире, нико­гда его не найдет. Как мы видим, Хри­стос вот уже как 2000 лет пришел на землю, а эти два врага рода чело­ве­че­ского как были, так и оста­лись в мире. Смерть и стра­да­ния оста­лись, но изме­ни­лось отно­ше­ние к ним, они уже не власт­вуют над чело­ве­ком, потому что «Хри­стос Вос­крес», а значит вос­крес­нут и все веру­ю­щие в Него. Теперь для чело­века уже не смерть, но успе­ние, кото­рое завер­ша­ется вос­кре­се­нием в жизнь вечную. 2000 лет назад миру было открыто, что здесь на земле лишь начало жизни, при­го­то­ви­тель­ный ее период, «…а насто­я­щая жизнь нач­нется по смерти… И осо­бен­ный исклю­чи­тель­ный способ при­го­тов­ле­ния – бла­го­душ­ное тер­пе­ние теснот, лише­ний и скор­бей. Кто взгля­нет, или будет смот­реть на земную жизнь такими гла­зами, тот не станет уби­ваться, не видя в своей жизни широты и про­стора… а возрев­нует об одном, как сде­лать, чтобы тес­нота при­несла наи­луч­ший плод, вку­ше­ние кото­рого отсро­чи­ва­ется до буду­щей жизни»73. Цер­ковь дает избав­ле­ние от греха, что застав­ляет чело­века, под дей­ствием Свя­того Духа, внут­ренне пре­об­ра­жать и очи­щать образ Божий, зало­жен­ный в нем. Тогда для чело­века уже нет стра­да­ний, меша­ю­щих ему жить, но есть стра­да­ния помо­га­ю­щие ему вос­хо­дить к Богу. В труд­ные же минуты бла­го­дать Божия укреп­ляет чело­века и дает ему силы стойко пере­не­сти стра­да­ния, в надежде и упо­ва­нии на помощь Божию.

Такое миро­ощу­ще­ние напол­нило жизнь чело­века новым высшим смыс­лом, для него мир не пред­став­ля­ется ареной бес­смыс­лен­ного кру­го­во­рота стра­да­ний и смер­тей. Для хри­сти­а­нина каждое дей­ствие, про­ис­хо­дя­щее в мире, напол­нено смыс­лом, во всем он видит Про­мысл Божий, веду­щий его к спа­се­нию, к жизни вечной в Цар­ствии Небес­ном. А Гос­подь наш Иисус Хри­стос явля­ется для него «Путь, и Истина, и Жизнь» (Ев. от Ин. 14:6).

Заклю­че­ние

Кризис хри­сти­ан­ской циви­ли­за­ции пока­зал, что иска­ние смысла своего суще­ство­ва­ния в других рели­гиях, гово­рит, скорее, не о том, что мы плохо знаем восточ­ные рели­гии, их Запад изучил уже дос­ко­нально, но в том, что мы плохо знаем свою рели­гию, свои цен­но­сти, кото­рые при­несло в мир хри­сти­ан­ство, а потому плохо пони­маем, чего лиша­емся, при­ни­мая восточ­ное жиз­не­по­ни­ма­ние.

Пред­ла­га­е­мый выход из кри­зиса – обра­титься к своим исто­кам, к Пра­во­слав­ной вере, кото­рая вот уже 2000 лет хранит истину Хри­стова учения. Чело­век должен уви­деть, что хри­сти­ан­ская рели­гия – это пре­об­ра­же­ние чело­ве­че­ской души через бла­го­дать Божию и личный подвиг чело­века. Хри­сти­ан­ское миро­воз­зре­ние и Откро­ве­ние внесло ясность, при­дало смысл миро­вой исто­рии, ука­зало начало и конец, опре­де­лило задачи и при­о­ри­теты, цен­но­сти жизни отдель­ного чело­века и целого народа, сфор­ми­ро­вало поня­тия о роли госу­дар­ства на этом пути. Пере­мена веры не огра­ни­чи­лась только вли­я­нием на инди­ви­ду­аль­ный душев­ный строй, но, как и сле­до­вало и желать, содей­ство­вала и пере­устрой­ству обще­че­ло­ве­че­ских вза­и­мо­от­но­ше­ний на хри­сти­ан­ских нача­лах. Гос­подь сказал: «Цар­ствие небес­ное нудится,…» (Мф. 11;12), – и поэтому здесь нужна борьба с самим собой, борьба с эго­из­мом, борьба с грехом. Нужно под­чи­нить свою волю бес­ко­нечно глу­бо­ким и в то же время бес­ко­нечно про­стым запо­ве­дям Гос­пода нашего Иисуса Христа. Запо­ве­дям, кото­рые может испол­нить и ученый, и негра­мот­ный, и ребе­нок, и старик. Хри­стос пришел, чтобы спасти людей всех сосло­вий и этни­че­ских рас, всех наро­дов, всех наций, всех воз­рас­тов; все в Еван­ге­лии найдут путь к спа­се­нию. Именно поэтому Хри­сти­ан­ство – рели­гия вечная. По словам Соло­вьева С.М.: «Извест­ная рели­гия тогда только может усту­пить место другой, высшей, когда чело­век в своем раз­ви­тии пере­сту­пит ее тре­бо­ва­ния, кото­рые ока­жутся ниже его нрав­ствен­ных стрем­ле­ний»74. Исто­рия пока­зы­вает, что еще ни один чело­век не смог похва­статься тем, что он пол­но­стью и во всем смог испол­нить заветы Христа.

БИБ­ЛИО­ГРА­ФИ­ЧЕ­СКИЕ ССЫЛКИ

1. Ильин И. Родина. Рус­ская фило­со­фия. Пра­во­слав­ная куль­тура. – М., 1992. С. 66.
*Так­тика фило­со­фов Про­све­ще­ния заклю­ча­лась в том, чтобы изоб­ра­зить гос­под­ство­вав­шую тогда хри­сти­ан­скую куль­туру, как отста­лую эру суе­ве­рий. Напри­мер, Воль­тер (1694–1778) опи­сы­вал сред­не­ве­ко­вье как время тем­ноты, неве­же­ства, когда запад­ная куль­тура была во власти репрес­сив­ной церкви и экс­плу­а­ти­ро­ва­лась аван­тю­рист­ским духо­вен­ством. Якобы тогда не суще­ство­вало истин­ной фило­со­фии, пока не появи­лась наука, стрях­нув­шая кан­далы рели­гии и суе­ве­рия. Тара­се­вич И.А. Фило­соф­ские истоки совре­мен­ной науки. /Диалог куль­тур и циви­ли­за­ций. Тезисы участ­ни­ков II науч­ной кон­фе­рен­ции моло­дых исто­ри­ков Сибири и Урала (27–29 ноября 2000 г.). – Тобольск, 2000. С. 44.
2. Де Любак Анри. Драма ате­и­сти­че­ского гума­низма. – Милан – Москва, 1997. С. 102.
3. Франк С. Смысл жизни. /Смысл жизни: Анто­ло­гия. /Сост., общ. ред., пре­дисл. и прим. Гаврю­шина Н.К. – М., 1994. С. 527.
4. Тру­бец­кой Е., князь. Смысл жизни. – Берлин, 1922. С. 34.
5. Цит. по: Вальверде К. Фило­соф­ская антро­по­ло­гия. – М., 2000. С. 333.
6. Цит. по: там же. С. 342.
7. Цит. по: там же. С. 342.
8. Рафаил (Каре­лин), архи­манд­рит. Хри­сти­ан­ство и модер­низм. – М., 1999. С. 297.
9. Цит. по: Януш­кяви­чюс Р., Януш­кяви­чене О. Основы нрав­ствен­но­сти: беседы по этике для стар­ше­класс­ни­ков. – М., 1998. С. 245.
10. Тру­бец­кой Е., князь. Цит. соч. С. 41.
11. Кураев А. диакон. Дары и ана­фемы: что хри­сти­ан­ство при­несло в мир. Раз­мыш­ле­ния на пороге III тыся­че­ле­тия. – М., 2001. С. 386.
12. Лек­тор­ский В.А. Хри­сти­ан­ские цен­но­сти, либе­ра­лизм, тота­ли­та­ризм, постмодернизм.// Вопросы фило­со­фии, 2001. № 4. С. 6.
13. Цит. по: Хри­сти­ан­ство и рели­гии мира. – М., 2000. С. 197.
14. Пла­то­нов О. Фонд Гор­ба­чева создает цер­ковь анти­хри­ста. // Наш совре­мен­ник, 1997. № 4. С. 207.
15. В.К. Шохин. «Диалог рели­гий»: вир­ту­аль­ное поня­тие и реаль­ное зна­че­ние. VIII Рож­де­ствен­ские обра­зо­ва­тель­ные чтения 2000. Хри­сти­ан­ство и фило­со­фия. Сбор­ник докла­дов кон­фе­рен­ции (27.01.2000 г.). – М.: 2000. С. 50.
16. Мои­се­ева Л.А. Исто­рия циви­ли­за­ций. Ростов-на-Дону, 2000. С. 96, 99.
17. В.К. Шохин. Цит. соч. С. 53.
18. Там же. С. 53.
19. Рели­гии мира. 10 – 11 кл.: Посо­бие для обще­об­ра­зо­ват. учеб. заве­де­ний. / Л.Г. Жукова, А.В. Журав­ский, А.В. Пиме­нов, Н.В. Шабу­ров (рук.). – М., 1997. С. 13.
20. Иллю­стри­ро­ван­ная исто­рия рели­гий. / Под ред. проф. Д.П. Шан­тепи де ля Соссей. В 2‑х томах. Т. 1. Изд. 2‑е. С. 120.
21. В.К. Шохин. Цит. соч. С. 48.
22. Там же. С. 40.
23. Цит. по: Пан­фи­лова Т.В. Чело­век в миро­воз­зре­нии востока. // Куль­тура и рели­гия, 1991. №5. С.40.
24. Кураев А., диакон. Хри­сти­ан­ская фило­со­фия и пан­те­изм. – М., 1997. С. 147.
25.Костю­ченко В.С. Клас­си­че­ская веданта и неове­дан­тизм. – М., 1983. С. 122–123.
26. Боа К., Литтл П. Лаби­ринты веры и путь к истине. – М., 1992. С. 25.
27. Костю­ченко В.С. Цит. соч. С. 135.
28.Найп Д.М. Инду­изм: Экс­пе­ри­менты в обла­сти сакраль­ного. / Рели­ги­оз­ные тра­ди­ции мира. В 2‑х томах. Т. 2. /Пер. с англий­ского. – М., 1996. С. 176.
29. Иллю­стри­ро­ван­ная исто­рия рели­гий. Цит. соч. С. 129.
30. Рели­гии мира. 10–11 кл.: Посо­бие для обще­об­ра­зо­ват. учеб. заве­де­ний. Цит. соч. С. 114.
31. Лестер Р.Ч. Буд­дизм: Путь к нир­ване. /Религиозные тра­ди­ции мира. В 2‑х томах. Т. 2. / Пер. с англий­ского. – М., 1996. С. 320.
32. Цит. по: Исто­рия рели­гии. Репринт­ное изда­ние 1909г. /Ель­ча­ни­нов А. Эрн В., Фло­рен­ский П., Бул­га­ков С. – М., 1991. С. 84.
33. Там же. С. 84.
34. Цит. по: Шопен­гауэр и буд­дий­ская нир­вана. /История совре­мен­ной зару­беж­ной фило­со­фии: ком­па­ра­тив­ный подход. Колес­ни­ков А.С., Кор­неев М.Я., Марков Б.В., Рома­нова И.К., Сан­ду­лов Ю.А., Сидо­ров И.Н., Соко­лов Б.Г. – СПб., 1997. С. 340.
35. Лестер Р.Ч. Цит. соч. С. 324.
36. Цит. по: Исто­рия рели­гии. Репринт­ное изда­ние 1909 г. / Ель­ча­ни­нов А. Эрн В., Фло­рен­ский П., Бул­га­ков С. – М., 1991. С. 90.
37. Кураев А., диакон. Сата­низм для интел­ли­ген­ции (О Рери­хах и Пра­во­сла­вии). Кн. 2. Хри­сти­ан­ство без оккуль­тизма. – М., 1997. С. 241.
38. Там же. С. 89.
39. Цит. по: Шопен­гауэр и буд­дий­ская нир­вана. Цит. соч. С. 341.
40. Лестер Р.Ч. Цит. соч. С. 383.
41. Рафаил (Каре­лин), архи­манд­рит. О тео­со­фии. //Духовный собе­сед­ник, 1998. № 4 (16). С. 19.
42. Цит. по: Шопен­гауэр и буд­дий­ская нир­вана. Цит. соч. С. 343.
43. Там же. С. 343.
44. Кураев А., диакон. Сата­низм для интел­ли­ген­ции (О Рери­хах и Пра­во­сла­вии). Кн. 2. Хри­сти­ан­ство без оккуль­тизма. М., 1997. С. 398.
45. Буд­дизм, Дзен-буд­дизм и Ницше. /История совре­мен­ной зару­беж­ной фило­со­фии: ком­па­ра­тив­ный подход. Колес­ни­ков А.С., Кор­неев М.Я., Марков Б.В., Рома­нова И.К., Сан­ду­лов Ю.А., Сидо­ров И.Н., Соко­лов Б.Г. – СПб., 1997. С. 357.
46. Иллю­стри­ро­ван­ная исто­рия рели­гий. Цит. соч. С. 70.
47. Цит. по: Пан­фи­лова Т.В. Цит. соч. С. 18.
48. Цит. по: Мои­се­ева Л.А. Цит. соч. С. 62.
49. Там же. С. 68.
50. Там же. С. 64.
51. Боа К., Литтл П. Цит. соч. С. 60.
52. Овер­майер Д.Л. Рели­гии Китая: Мир как живая система. /Религиозные тра­ди­ции мира. В 2‑х томах. Т. 2. /Пер. с англий­ского. – М., 1996. С. 415.
53. Там же. С. 415.
54. Боа К., Литтл П. Цит. соч. С. 61.
55. Поли­щук В.И. Миро­вая и оте­че­ствен­ная куль­тура. Учеб­ное посо­бие. Ч. 2. Фило­со­фия и куль­тура. Выпуск 1. – Ека­те­рин­бург, Ураль­ский уни­вер­си­тет; Ниж­не­вар­товск, Ниж­не­вар­тов­ский пед. инсти­тут, 1993. С. 60.
56. Тру­бец­кой Е., князь. Цит. соч. С. 65.
57. Иоанн (Маслов), схи­ар­хи­манд­рит. Свя­ти­тель Тихон Задон­ский и его поуче­ние о спа­се­нии. – М., 1995. С. 172–173.
58. Мудрые советы свя­ти­теля Фео­фана из Вышен­ского затвора. /Сост. про­то­и­е­рей Алек­сий Бобров. – М., 1999. С. 382.
59. Гри­го­рий Бого­слов, свя­ти­тель. Духов­ные тво­ре­ния, поуча­ю­щие осно­вам хри­сти­ан­ской жизни. – М, 2000. С. 95.
60. Лестер Р.Ч. Цит. соч. С. 318.
61. Кураев А. диакон. Дары и ана­фемы: что хри­сти­ан­ство при­несло в мир. Раз­мыш­ле­ния на пороге III тыся­че­ле­тия. – М., 2001. С. 382.
62. Мудрые советы свя­ти­теля Фео­фана из Вышен­ского затвора. Цит. соч. С. 622.
63. Тру­бец­кой Е., князь. Цит. соч. С. 63.
64. Там же. С. 67.
65. Сергий (Стра­го­род­ский), архи­епи­скоп. Пра­во­слав­ное учение о спа­се­нии. – М., 1991. С. 166.
66. Кураев А. диакон. Дары и ана­фемы: что хри­сти­ан­ство при­несло в мир. Раз­мыш­ле­ния на пороге III тыся­че­ле­тия. – М., 2001. С. 96.
67. Цит. по: Геор­гий, архи­манд­рит. Обо­же­ние как смысл чело­ве­че­ской жизни. /Пер. Лари­о­но­вой Н.Б. – Вла­ди­мир­ская епар­хия, 2000. С. 5.
68. Янна­рас Х. Вера Церкви: Вве­де­ние в пра­во­слав­ное бого­сло­вие. /Пер. с ново­греч. Вдо­ви­ной Г.В., под ред. Кыр­ле­жева А.И. – М., 1992. С. 96.
69. Иоанн (Маслов), схи­ар­хи­манд­рит. Цит. соч. С. 172.
70. Янна­рас Х. Цит. соч. С. 101.
71. Сергий (Стра­го­род­ский), архи­епи­скоп. Цит. соч. С. 156.
72. Там же. С. 159.
73. Мудрые советы свя­ти­теля Фео­фана из Вышен­ского затвора. Цит. соч. С. 382–383.
74. Соло­вьев С.М. Собра­ние сочи­не­ний. Кн. 16‑я. – М., 1995. С. 216.

Смерть и смысл жизни

Смерть заставляет многих сомневаться в смысле жизни. Неудивительно, что бессмысленность жизни поглощает толстовскую «Смерть Ивана Ильича» или что смерть занимает видное место в мировой литературе о смысле жизни. Вспомните эти навязчивые строки Джеймса Болдуина:

.

Жизнь трагична просто потому, что земля вращается и солнце неумолимо восходит и заходит, и однажды для каждого из нас солнце зайдет в последний, последний раз.Может быть, весь корень нашей беды, человеческой беды в том, что мы пожертвуем всей красотой нашей жизни, заключим себя в тотемы, табу, кресты, кровавые жертвоприношения, шпили, мечети, расы, армии, флаги, нации, в чтобы отрицать факт смерти, а это единственный факт, который у нас есть.[i]

Что-то связывает темы смерти и смысла. Мысль о забвении пробуждает среди нас даже нефилософов. Какова связь между смертью и смыслом? О смерти говорят по-разному:

1. сделать жизнь бессмысленной;
2. умаляют смысл жизни;
3. добавить смысл жизни;
4. сделать жизнь значимой.

Смерть всегда была неизбежна, но идея о том, что наука в конце концов победит смерть, укоренилась благодаря комбинации технологий будущего, таких как нанотехнологии, генная инженерия, искусственный интеллект и робототехника. Некоторые думают, что возможность технологического бессмертия делает человеческую жизнь бессмысленной, другие считают, что жизнь может обрести свой полный смысл только в том случае, если будет побеждена смерть.

Но какой бы ни был взгляд на отношения между смертью и смыслом, они соединены.Если бы у нас было три руки или шесть пальцев, наш анализ смысла жизни не изменился бы; но если бы мы не умерли, наш анализ был бы совершенно другим. Если бы наши опасения по поводу уничтожения исчезли, значительная часть того, что кажется подрывающим смысл, исчезла бы. Чтобы понять вопрос о смысле жизни, мы должны подумать о смерти. Сквозь века эхом отдаются слова Паскаля:

Вообразите несколько человек в цепях, все приговоренные к смертной казни, некоторые из которых каждый день убиваются на глазах у других; оставшиеся видят свое состояние в состоянии товарищей и, глядя друг на друга с горем и отчаянием, ждут своей очереди.Это образ состояния человека.

Можем ли мы найти смысл в этой картинке?

_____________________________________________________________________________

[i] Джеймс Болдуин, Огонь в следующий раз (Нью-Йорк: Винтаж, 1992).

Понравилось? Найдите секунду, чтобы поддержать доктора Джона Мессерли на Patreon!

Изучение философии | Кафедра философии и гуманитарных наук

Философия является основной областью исследования.Его диапазон охватывает идеи и проблемы в все области человеческого существования; и его методы применимы к задачам неограниченного разнообразие. Специальность по философии может развивать не только философские навыки и изысканности. но и интеллектуальные способности, которые легко применимы к занятиям в других академических областях. области, полезные в профессиях, далеких от философии, и ценные в повседневном общении. и личная жизнь.Изучение философии может глубоко повлиять как на мышление, кто-то делает, и какой он человек.

Философия – это систематическое изучение идей и проблем, обоснованное стремление к фундаментальным истин, стремление к всестороннему пониманию мира, изучение принципов поведения и многое другое. Каждая область человеческого опыта ставит вопросы, на которые его методы и теории применимы, и его методы могут быть использованы в изучении любого предметом или стремлением к какому-либо призванию.Действительно, философия в некотором смысле неизбежна: жизнь ставит перед каждым думающим человеком некоторые философские вопросы, и почти все руководствуются философскими предположениями, пусть и бессознательно. Не нужно быть неподготовленным. В значительной степени человек может выбирать, насколько рефлексивным он будет в прояснении. и развитие своих философских предположений, и насколько хорошо человек подготовлен к философские вопросы, которые ставит жизнь.Философская подготовка улучшает наше решение проблем способности, наши способности понимать и выражать идеи, а также наши способности убеждать.

— Американская философская ассоциация

Философия в UAF – отличная подготовка к дальнейшему обучению. Наши специальности и несовершеннолетние поступили в аспирантуру по философии, праву, литературе, политологии, и ряд других полей.

Многое из того, что изучается в философии, может быть применено практически в любом деле. Этот одновременно потому, что философия затрагивает так много предметов, и, особенно, потому, что многие его методы применимы в любой области. Студенты развивают способности не только через чтение и письмо в философии, но и через философский диалог, в и за пределами классной комнаты, это часть основательного философского образование.Эти способности включают в себя:

    * Общее решение проблем . Изучение философии, как никакой другой вид деятельности, способствует решению проблем. емкости. Это помогает анализировать понятия, определения, аргументы и проблемы. Это способствует способности организовывать идеи и проблемы, решать вопросы ценности и извлекать то, что необходимо, из массы информации.

    * Навыки общения. Философия также вносит уникальный вклад в развитие выразительных и коммуникативных силы. Он предоставляет некоторые из основных инструментов самовыражения. Это помогает выразить что отличает взгляд; повышает способность объяснять сложные материал; и помогает устранить двусмысленность и неясность из написанного и речь.

    * Сила убеждения. Философия обеспечивает обучение построению четких формулировок, хороших аргументов, и удачные примеры. Таким образом, это помогает развить способность быть убедительным. Один учится строить и отстаивать собственные взгляды, оценивать конкурирующие позиции и указывать убедительно, почему человек считает собственные взгляды предпочтительнее альтернатив.

    * Навыки письма. Письмо интенсивно преподается на многих курсах философии. Философия учит интерпретировать письмо через изучение сложных текстов, сравнительное письмо через акцент на справедливости альтернативных позиций, аргументированное письмо через развитие способность учащихся формулировать свои собственные взгляды и описательное письмо с помощью подробных изображение конкретных примеров: якоря, к которым должны быть привязаны обобщения.

Философия также вносит уникальный вклад в понимание других академических занятий. и области исследования. Многие важные вопросы о дисциплине, такие как природа ее понятий и ее отношения к другим дисциплинам, не относятся к этой дисциплине, обычно в ней не преследуются и носят философский характер. Философия науки, например, необходимо, чтобы дополнить понимание природного и социального науки, которые выводятся из самой научной работы.Философия литературы и философия истории имеет одинаковую ценность для понимания гуманитарных наук, а философия искусства имеет важное значение для понимания искусства. Философия, кроме того, необходима при оценке различных стандартов доказательств, используемых другими дисциплинами. Так как все области знания используют рассуждение и должны устанавливать стандарты доказательств, логики и эпистемология имеет общее отношение ко всем этим областям.

[адаптировано из APA ]

Фома Аквинский – К более глубокому самоощущению | ПятнадцатьВосемьдесятЧетыре

«Кто я?» Судя по автозаполнению Google, это не один из тех вопросов, которые мы обычно задаем в Интернете (в отличие от других экзистенциальных вопросов, таких как «В чем смысл жизни?» или «Что такое человек?»). Но философы уже давно считают, что «Кто я?» является в некотором роде центральным вопросом человеческой жизни.«Познай самого себя» — надпись, которую древние греки начертали над порогом дельфийского храма Аполлона, бога мудрости. На самом деле, самопознание — это врата к мудрости, как заметил Сократ: «Мудрый человек — это тот, кто знает то, чего он не знает».

Фома Аквинский

Реальность такова, что всем нам в той или иной степени не хватает самопознания, а стремление к самопознанию — это поиски на всю жизнь, часто болезненные. Например, распространенным явлением, изучаемым в психологии, является «потеря самоощущения», которое происходит, когда привычный образ мышления о себе (например, как о «здоровом человеке», «человеке, который хорошо зарабатывает», « родитель») внезапно уносится из-за крупной жизненной перемены или трагедии.Вынужденный впервые столкнуться с самим собой без этих защитных ярлыков, чувствуешь себя так, будто земля вдруг выбивается из-под ног: кто я, в самом деле?

Но реальность самоневедения — это что-то вроде философской загадки. Почему нам нужно работать над получением знаний о себе? В других случаях невежество возникает из-за отсутствия опыта. Неудивительно, что я путаю кенгуру с валлаби: я никогда не видел ни того, ни другого в реальной жизни. Конечно Я не знаю, о каком числе ты думаешь: я не могу заглянуть внутрь твоего разума.Но какое у меня оправдание тому, что я не знаю ничего, что касается меня самого? Я уже сам ! Я, и только я, могу ощутить свой собственный разум изнутри. Это инсайдерское знание делает меня — как постоянно напоминают нам специалисты по коммуникациям — неоспоримым авторитетом в том, «что я чувствую» или «что я думаю». Так почему же для меня это пожизненный проект, заключающийся в том, чтобы понять мои собственные мысли, привычки, импульсы, причины для действий или природу самого разума?

Это называется «проблемой самонепрозрачности», и мы не единственные, кто ломает голову над ней: она также представляла большой интерес для средневекового мыслителя Фомы Аквинского (1225–1274), чья теория самопознания задокументировано в моей новой книге Фомы Аквинского о человеческом самопознании .Это распространенный научный миф о том, что ранние современные философы (начиная с Декарта) изобрели идею человека как «я» или «субъекта». Моя книга пытается развеять этот миф, показывая, что, подобно современным философам и нейробиологам, средневековые мыслители были так же заинтересованы в том, почему разум так близко знаком и в то же время так недоступен самому себе. (На самом деле, задолго до Фрейда средневековые латинские и исламские мыслители размышляли о подсознательном, недоступном царстве разума.) Чем больше мы изучаем средневековый период, тем яснее становится, что исследование себя не начинается с декартовского «Я мыслю, следовательно, я существую». Скорее, Декарт принимал сторону в споре о самопознании, который начался уже в тринадцатом веке и раньше.

Для Фомы Аквинского мы не сталкиваемся с собой как с изолированными разумами или самостями, но всегда как с агентами, взаимодействующими с окружающей средой.

Фома Аквинский начинает свою теорию самопознания с утверждения, что все наше самопознание зависит от нашего восприятия окружающего мира.Он отвергает популярную в то время точку зрения, согласно которой разум «всегда включен», никогда не спит, подсознательно осознает себя на заднем плане. Вместо этого, утверждает Фома Аквинский, наше осознание себя запускается и формируется нашим опытом взаимодействия с объектами в нашем окружении . Он изображает ум как своего рода неопределенную ментальную «замазку», которая принимает форму, когда активизируется при познании чего-либо. Сам по себе ум темен и бесформенен; но в момент действия оно «загорается» для себя изнутри и видит себя вовлеченным в это действие.Другими словами, когда я мечтаю о чашке послеобеденного кофе, я осознаю не только кофе, но и себя как того, кто хочет его . Таким образом, для Фомы Аквинского мы не сталкиваемся с собой как с изолированными разумами или самостями, а скорее всегда как с агентами, взаимодействующими с окружающей средой. Вот почему ярлыки, которые мы навешиваем на себя — «садовник», «терпеливый человек» или «любитель кофе» — всегда основаны на том, что мы делаем, чувствуем или думаем по отношению к другим вещам.

Храм Аполлона в Дельфах, © 2004 David Monniaux

Но если мы «видим» себя изнутри в момент действия, как быть с упомянутой выше «проблемой самонепрозрачности»? Вместо того, чтобы лишиться самопознания, разве мы не должны ясно «видеть» все о себе? Ответ Аквинского состоит в том, что только потому, что мы что-то переживаем, не означает, что мы сразу все об этом понимаем — или, если использовать его терминологию: переживание того, что что-то существует , не говорит нам что это такое .(Для сравнения: если я когда-нибудь столкнусь с валлаби, это не сделает меня экспертом по валлаби.) Изучение природы вещей требует длительного процесса сбора доказательств и выводов, и даже в этом случае мы никогда не сможем полностью понять это. То же самое относится и к уму. Я абсолютно уверен, с точки зрения инсайдера, которой не может быть ни у кого другого, в реальности моего опыта желания еще одной чашки кофе. Но значение этих переживаний — что они из себя представляют, что они говорят мне обо мне и о природе ума — требует дальнейшего опыта и рассуждений.Я подсел на кофеин? Что такое «желание» и почему у нас есть желания? На эти вопросы можно ответить, только рассуждая о свидетельствах, взятых из многих опытов.

Таким образом,

Аквинский наверняка одобрил бы, что нас не тянет искать в Интернете ответы на вопрос «Кто я?» На этот вопрос может ответить только «изнутри» me , тот, кто задает вопрос. В то же время ответ на этот вопрос не означает уход от мира и обращение к себе.Это вопрос того, чтобы лучше осознавать себя в момент взаимодействия с реальностью и делать выводы о том, что наша деятельность по отношению к другим вещам «говорит» о нас. Есть «рецепт» Аквината для более глубокого самоощущения.

Философия | Encyclopedia.com

Определение философии сама по себе является философской проблемой. Возможно, очень многие философы согласятся, что чем бы ни была философия, это критическое, обычно систематическое исследование неограниченного круга идей и вопросов.Но эта характеристика ничего не говорит о том, какого рода идеи или вопросы важны в философии, или о ее отличительных методах их изучения. Для этого потребуется некоторый учет специальных областей предмета, его методов, его связей с другими дисциплинами, его места в академии и его роли в человеческой культуре. Задача большая. Философия исследует вопросы во всех измерениях человеческой жизни, и ее методы применимы к проблемам в любой области исследования или деятельности. Его можно описать многими способами.Это обоснованное стремление к фундаментальным истинам, стремление к пониманию, изучение принципов поведения. Он стремится установить стандарты доказательств, предоставить рациональные методы разрешения конфликтов и создать методы оценки идей и аргументов. Философия может исследовать концепции и взгляды, взятые из науки, искусства, религии, политики или любой другой области.

Лучший способ прояснить эти общие характеристики философии — описать ее основные подполя (все они более подробно рассматриваются в статьях настоящей Энциклопедии, посвященных только им).Уместно начать с того, что можно было бы назвать 90 089 традиционными 90 090 подполями философии, чаще всего подразумеваемыми эпистемологией, этикой, логикой, метафизикой и историей философии. Они остаются центральными в философских исследованиях; и хотя они ни в коем случае не являются его исключительным направлением, они тесно связаны практически со всеми другими областями философских исследований и широко рассматриваются как основные области преподавания предмета.

Пять традиционно центральных подполей философии

эпистемология

Эпистемология касается природы и объема знания и обоснования.Что значит знать (истину) и какова природа истины? Какие вещи могут быть известны, и можем ли мы быть оправданы в наших убеждениях о том, что выходит за рамки свидетельств наших чувств, таких как внутренняя жизнь других или события далекого прошлого? Есть ли знания, недоступные науке? Каковы пределы самопознания? Может ли быть подлинное нравственное знание? Совершенно независимо от глубины, модальности или предмета знания мы можем также спросить: каковы его основные источники? Широко распространено мнение, что это восприятие, память, самоанализ и разум (понимаемый как своего рода отражение).Но что насчет показаний? И может ли какое-либо существенное знание, скажем, в математике, быть совершенно независимым от опыта в том смысле, в каком иногда считается априорным (основанным на разуме) знанием?

Главной эпистемологической проблемой, связанной со всеми этими источниками, является статус скептицизма. Скептицизм имеет множество форм, в зависимости от того, какое знание или обоснование он представляет как недостижимое. То, что обычно называют юмовским скептицизмом (происходя из работ Дэвида Юма о причинности и индуктивном выводе), бросает вызов вере в то, что любые индуктивные аргументы ( вероятных аргументов в терминологии Юма) могут обосновать знание.Декартовский скептицизм, ярко выраженный в «Размышлениях » Декарта , бросает вызов вере в то, что у нас вообще есть знание. Совершенно независимо от того, может ли существовать знание или обоснованное убеждение, существует вопрос о структуре, которую должна иметь совокупность знаний или обоснованных убеждений. Должна ли она, например, содержать верования, обладающие неким аксиоматическим статусом, или же она может состоять из элементов, которые не имеют такого статуса или вообще никоим образом не являются привилегированными по отношению к другим элементам? Традиционные фундаменталисты , такие как Декарт, придерживались взглядов первого рода; умеренные фундаменталисты (представленные значительной долей эпистемологов с середины двадцатого века) считают, что фундаментальные познания необходимы в совокупности знаний или обоснованных убеждений, но должны быть только определенным образом недеференциально обоснованными, а не неопровержимо обоснованными; а когерентисты и другие нефундаменталисты предложили различные способы объяснения знания и обоснования без обращения к фундаментальным элементам.

этика

Этика — это философское исследование морали, в частности, задуманное как набор стандартов правильного и неправильного поведения. Его наиболее теоретическая ветвь (обычно называемая метаэтикой ) касается значений или, в более широком смысле, логики наших моральных понятий, таких как правильное действие, обязанность и справедливость, — видов свидетельств, которые мы имеем для суждений о соответствующем предмете. , и виды свойств, которые, по-видимому, лежат в основе применения понятий.Согласно некоторым основным этическим воззрениям, таким как утилитаризм Дж. С. Милля, наши обязательства вытекают из нашего потенциального вклада в улучшение того, что хорошо. По этой причине, среди прочего, концепция добра и различие между внутренним и инструментальным добром также являются основными проблемами этического исследования. Согласно другим основным этическим взглядам, таким как взгляд Иммануила Канта, моральная обязательность — это свойство, которым обладают сами действия в силу того, что они подпадают под неконсеквенциалистские принципы, например, принцип, который, совершенно независимо от последствий лжи, запрещает ее.

Нормативная этика обычно противопоставляется метаэтике и занимается формулированием и оценкой принципов, призванных направлять моральные решения, будь то в частной или общественной жизни. Главный вопрос, который он поднимает, заключается в том, какие у нас есть конкретные моральные обязательства. Во-вторых, какими моральными правами обладают лица как таковые и, в связи с этим, какие юридические права справедливое общество должно предоставлять своим гражданам. И еще одно – то, что является уважительным оправданием правонарушения. Любого морального философа может интересовать широкий вопрос о том, как рационально разрешать моральные разногласия, и здесь мы имеем вопрос, который имеет как метаэтический, так и нормативный аспекты.

логика

Логика занимается предоставлением надежных методов для различения верных и неверных аргументов или, в более широком смысле, хороших и плохих аргументов с точки зрения критериев для определения того, насколько вывод поддерживается предпосылкой (посылками). Аргументы можно рассматривать как упорядоченные последовательности утверждений, в которых одни — предпосылки (предпосылки) — воспринимаются как поддерживающие другие — заключение. Стандартным примером является следующий силлогизм, который имеет очень распространенную форму: его предпосылки таковы: все люди смертны и что Сократ смертен ; его вывод состоит в том, что Сократ является человеком .Дедуктивная логика занимается оценкой аргументов в отношении вопроса о том, влекут ли посылки (или логически подразумевают) вывод, как в случае с только что представленным силлогизмом. Индуктивная логика занимается оценкой аргументов в отношении вероятностной поддержки. Исходя из предпосылок о факторах, вызывающих грипп, медицинские эксперты могут сделать вывод, что миллионы людей будут инфицированы в течение следующего сезона гриппа. Индуктивная логика решает проблему того, как мы можем сказать, с какой вероятностью этот вывод дал эти посылки.В более общем плане логика помогает нам оценить, насколько хорошо наши предпосылки подтверждают наши выводы, увидеть, что мы привержены принятию, когда придерживаемся точки зрения, и избежать принятия позиций, для которых у нас нет подтверждающих оснований. Применительно к повседневному мышлению использование логики также помогает нам найти аргументы там, где в противном случае мы могли бы просто увидеть набор слабо связанных утверждений, обнаружить предположения, о которых мы не знали, что делаем, и сформулировать минимальные утверждения, которые мы должны установить, если мы должны доказать (или индуктивно поддержать) нашу точку зрения.

метафизика

Метафизика ищет основные критерии для определения того, какие вещи реальны. Критерии такого рода составляют особую заботу онтологии, занимающей центральное место в метафизике. Среди основных онтологических вопросов следующие: существуют ли ментальные, физические и абстрактные вещи (например, числа)? Или есть только физическое и духовное? Может ли быть просто материя и энергия? Являются ли люди очень сложными физическими системами или у них есть свойства, не сводимые ни к чему физическому? Насколько может человек или нечто иное измениться и остаться тем же человеком или предметом? В случае с людьми этот вопрос является центральным для проблемы личностной идентичности, которая, в свою очередь, имеет решающее значение для понимания возможности невоплощенной жизни.Другой вопрос, касающийся людей, заключается в том, могут ли они быть свободны в том смысле, который невозможен для низших животных, и возможна ли их свобода, если мир должен быть детерминированной системой, то есть системой, в которой каждое событие обусловлено универсальным законом природы и некоторое одновременное или предшествующее событие. Что составляет закон природы и, в частности, причинный закон, сами по себе являются основными вопросами метафизики. Традиционно считалось, что метафизика включает в себя и космологию, изучающую природу Вселенной в целом и занимающуюся такими вопросами, как, должна ли она иметь начало во времени, может ли она быть бесконечной и должна ли она быть создана и создана. , если да, то каким существом или каким образом.Природа времени сама по себе является важным метафизическим вопросом.

история философии

Историю философии можно рассматривать как ветвь дисциплины истории, а не философии, во многом подобно тому, как история науки является ветвью истории, а не сама ветвью науки. Эта концепция была бы совершенно неадекватна стандартной концепции истории философии в области философии. Согласно этой концепции, история философии является подлинной подобластью философии: это историческое и философское исследование истории предмета.Он обычно включает больше способов философской интерпретации и, иногда, философской оценки основных текстов, чем историографические исследования либо отдельного философа, либо целых периодов в истории предмета. Отчасти это связано с тем, что интерпретация — и, конечно, правильная оценка — философа сама по себе является философской проблемой, часто включающей эпистемологическое или метафизическое теоретизирование. Таким образом, изучение одного важного для истории философии философского труда может считаться вкладом в историю философии, а не только в изучение его автора.

Таким образом, история философии исследует крупных философов, влияние одного философа на другого (скажем, Аристотеля на Аквинского, Гуссерля на Хайдеггера или Фреге на Рассела) или целые периоды в развитии философии, такие как Древний, Средневековый, современный, девятнадцатый и двадцатый века. Он стремится понять великих деятелей, их влияние на других и их важность для вечных и современных проблем. История философии отдельной нации часто изучается отдельно, как в случае с американской философией.Таковы основные движения внутри страны, такие как немецкий идеализм, а также международные движения с богатой историей, такие как экзистенциализм, логический позитивизм и феноменология.

Из широкого охвата многих вопросов, изучаемых в этих философских областях, должно быть ясно, что философия обладает своего рода общностью, которой не обладает ни одна другая область. Метафизика, например, касается основных категорий, охватывающих все, что существует, а эпистемология касается стандартов доказательств, применимых в любом виде мышления.Также будет очевидно, что всякая другая дисциплина предполагает ответы на определенные философские вопросы. Все науки, например, предполагают, что факты о прошлом могут дать знания или обоснованные убеждения о будущем. Наконец, должно быть очевидным, что, хотя существуют отчетливо философские вопросы, ни один предмет (во всех его аспектах) не находится за пределами досягаемости философского исследования. Любой предмет может поднимать философские вопросы: о (например) видах сущностей, которых он касается, его эпистемологических предпосылках и его связи с другими предметами.

Другие основные области философии

Многие отрасли философии выросли из только что описанных традиционных основных областей. Далее следует набросок ряда основных из них. Полнота здесь невозможна, но можно составить более широкое представление, прочитав статьи, посвященные подполям, которые будут описаны.

философия разума

Это подполе возникло в основном из метафизических исследований ментальных явлений. Философия сознания обращается не только к возможным отношениям психического к физическому (например, к мозговым процессам), но и ко многим понятиям, имеющим существенный психический элемент: убеждение, желание, намерение, эмоция, чувство, ощущение, страсть, воля. , личность и др.В какой степени любое из этих понятий объяснимо с точки зрения поведенческих тенденций? Кроме того, каково отношение между психическими свойствами и физическими? Зависят ли первые от вторых, и если да, то о какой зависимости идет речь? Могут ли, например, два биологических существа быть одинаковыми по всем своим физическим свойствам и при этом различаться по своим психическим? Ряд основных вопросов философии сознания сосредоточен в области теории действия : Что отличает действия, такие как поднятие руки, от простых движений тела, таких как поднятие руки? Распространенным ответом было то, что действия, а не телесные движения, должны быть вызваны такими ментальными событиями, как воля.Но должны ли ментальные элементы, такие как намерения, убеждения и эмоции, входить в адекватное объяснение наших действий, или же действия можно объяснить обращением к обычным физическим событиям? И требуется ли какая-то ментальная причинность или, по крайней мере, отсутствие определенной детерминистической причинности, чтобы наши действия были свободными ?

философия религии

Другой традиционной задачей метафизики является понимание концепции Бога, включая особые атрибуты, такие как всезнание (всеведение), всемогущество (всемогущество) и всеблагость (всеблаговоление).Подразумевает ли, например, всемогущество способность изменять законы логики? И метафизика, и эпистемология занимались оценкой различных оснований, предлагаемых для оправдания той или иной формы теизма (к ним относятся, среди прочих, известные космологические и онтологические аргументы, рассматриваемые в этой энциклопедии). Философия религии — также называемая философской теологией — систематически исследует эти темы и многие связанные с ними вопросы, такие как отношение между верой и разумом, природа религиозного языка, отношение религии и морали и вопрос о том, как Бог кто полностью хорош, может допустить вид и количество зла, которое, по-видимому, содержит мир.Здесь философия религии пересекается с теорией ценности, разделом этики. Обычно таким образом главный вопрос пересекает философские поля, и то же самое относится к отношениям между теологией и этикой, например, в отношении вопроса о том, может ли правильность действий быть эквивалентна божественной заповеди.

философия науки

Это, вероятно, самая большая подобласть, порожденная в значительной части эпистемологией и частично метафизикой.Философия науки обычно делится на философию естественных наук и философию социальных наук. Недавно она была разделена на философию физики, биологию, психологию, экономику и другие науки. Философия науки проясняет как поиски научного знания, так и результаты этих поисков. Он делает это, исследуя логику научных данных; природа научных законов, объяснений и теорий; природа теоретических сущностей, постулируемых при объяснении наблюдаемых явлений; и возможные связи между различными отраслями науки.Как, например, психология связана с биологией мозга, а биология — с химией? И как социальные науки связаны с естественными науками? Похожи ли они методологически на последние, но не способны открывать универсальные, а не статистические законы? Должны ли они работать с менталистскими понятиями, такими как вера и желание? Имеет ли объяснение одну и ту же форму в нескольких науках?

подполя этики

Из этики также произошли основные подполя. Политическая философия касается оправдания и ограничений государственного контроля над людьми; значение равенства перед законом; основа экономической свободы; и многие другие проблемы, касающиеся правительства.Он также исследует природу и возможные аргументы в пользу различных конкурирующих форм политической организации, таких как капитализм laissez-faire, демократия всеобщего благосостояния (капиталистическая и социалистическая), анархизм, коммунизм и фашизм. Социальная философия , которую часто преподают в сочетании с политической философией (которую она перекрывает), рассматривает моральные проблемы с крупномасштабными социальными аспектами. Среди них этика журналистики и средств массовой информации, основа обязательного образования, возможные основания для привилегированного отношения к меньшинствам, справедливость налогообложения и соответствующие ограничения, если таковые имеются, на свободное выражение мнений в искусстве.Философия права исследует такие темы, как то, что такое право, какие виды законов существуют — например, только позитивное (принятое) право или также, как считал Фома Аквинский, естественное право — и как право связано или должно быть связано с мораль. В нем также исследуются виды принципов, которые должны регулировать наказание и уголовное правосудие в целом (этические вопросы права не исчерпывают философских вопросов о нем, но занимают центральное место в философии права). Медицинская этика решает многие проблемы, возникающие в медицинской практике и медицинской науке.Среди них стандарты, применимые к отношениям между врачом и пациентом; моральные вопросы, поднятые специальными процедурами, такими как аборт и прекращение жизнеобеспечения неизлечимых пациентов; и этические стандарты для медицинских исследований, например, генной инженерии и экспериментов с участием людей. Деловая этика касается таких вопросов, как место бизнеса в обществе, то, как моральные обязательства могут конфликтовать с мотивом получения прибыли, и как эти конфликты могут быть разрешены. Другими часто рассматриваемыми темами являются природа и объем социальной ответственности корпораций, их права в свободном обществе и их отношения с другими видами организаций.

философия искусства (эстетика)

Это одно из старейших направлений. Это касается природы искусства, включая как исполнительское искусство, так и литературу, живопись и скульптуру. Основные вопросы эстетики включают в себя то, как следует интерпретировать и оценивать художественные творения и как искусства связаны друг с другом, с природной красотой и с моралью, религией, наукой и другими важными элементами человеческой жизни. Эстетика также имеет дело с эпистемологическими вопросами, касающимися видов свидетельств, которые мы можем иметь о произведении искусства, и — иногда — тех видов, которые оно может дать нам о мире, особенно о людях.Существует также метафизика эстетического: каким свойством является красота в картине, сила в симфонии или единство в поэме, и является ли поэма физическим существом, существующим там, где она пишется или запоминается, или это нечто большее? абстрактно чего эти ментальные и физические сущности являются в некотором смысле проводниками?

философия языка

Эта область тесно связана как с эпистемологией, так и с метафизикой и, в последней связи, с философией сознания. Он рассматривает широкий спектр вопросов о языке: природу значения, отношения между словами и вещами, различные теории изучения языка и различие между буквальным и образным использованием языка.Основной проблемой в этой области является теория референции: что, например, требуется для того, чтобы нам удалось сослаться на Сократа, используя это имя, если мы никогда не встречались с ним и даже не читали ничего, написанного им? И если наши мысли ментальны, а в разуме, то как их содержание может быть о внешних объектах? Со всеми этими проблемами связан вопрос об отношении между лингвистическим и понятийным. В какой степени, например, вообще возможно иметь понятия без лингвистических терминов для их выражения, и возможно ли само мышление без языка? Поскольку язык играет решающую роль почти во всей человеческой деятельности, философия языка опирается на наше понимание как других академических областей, так и большей части того, что мы обычно делаем.

другие важные подполя

Существует много других подполей философии, и природа философии как критического исследования состоит в том, чтобы развивать новые подполя, когда новые направления в поисках знаний или в любой другой области человеческой деятельности поднимают новые интеллектуальные проблемы. Нет предела количеству разнообразных возможных подполей философии. Среди подполей, еще не упомянутых, но часто являющихся предметом исследования или обучения (по крайней мере, как часть других курсов), являются философия логики, философия истории, философия математики, философия медицины, философия образования, философия феминизма. , Философия лингвистики, Философия критики, Философия культуры, Философия кино и Философия спорта.

Философские методы

Диалоги Платона прославили то, что можно было бы назвать Сократовским методом в философии. Это диалектический метод, которого придерживался Сократ, представленный Платоном в диалогах , в котором идеи излагаются, исследуются в отношении их значения и значения и оцениваются по таким критериям, как непротиворечивость и правдоподобие по отношению к различным стандартам, иногда включая здравый смысл. И у Платона, и у Аристотеля мы находим ранние примеры того, что с полным основанием можно назвать концептуальным анализом .Аристотель дает особенно хороший пример того, как это можно понять. Например, в своей «Никомаховой этике» он пытается объяснить концепцию (или, во всяком случае, — концепцию ) добродетели. Он видел себя проясняющим сущность явления добродетели; но если этот эссенциалистский взгляд понимать с точки зрения его философской практики, он кажется совместимым с истолкованием некоторых из его действий как своего рода концептуального анализа. Он руководствуется использованием соответствующих греческих терминов, как мы можем предположить, образованным языком; тем не менее, он говорит не просто о языковом употреблении.Это не означает, что его концептуальный анализ уподобляется платоновскому, согласно которому понятия должны пониматься посредством интеллектуального постижения их как абстрактных сущностей, доступных для размышления. В самом деле, если бывают моменты, когда его аналитическая техника напоминает Платона, то бывают и такие, когда его внимание к употреблению и к тому, что говорится, напоминает некоторые моменты из более поздних работ Людвига Витгенштейна.

Главный вопрос, по которому среди философов сохраняются разногласия, заключается в том, в какой степени эти интеллектуальные процедуры (будь то аристотелевские или платонические) действительно отличаются от лингвистического анализа .Связанный с этим вопрос — степень авторитета языкового употребления в определении содержания понятия. Однако при всей важности диалектического метода и концептуального анализа в философии ни один из них не может быть описан как метод философии. Возможно, каждый крупный философ когда-то использовал по крайней мере одну из них; но даже если предположить (что, безусловно, спорно), что философия не может компетентно заниматься в больших масштабах без некоторой меры, по крайней мере, последнего, существуют другие методы исследования, которые следует считать философскими.

Важным путем к пониманию философии и особенно философского метода является сравнение философского метода с научным методом. По крайней мере, с середины двадцатого века и, по крайней мере, в большей части западной философской традиции существовала (иногда молчаливая) вера в научный метод как парадигму объективного, рационального метода поиска истины. Существовало связанное с этим убеждение или предположение, что философия должна как в методологии, так и в доктрине учитывать прогресс науки.Это не означает, что научный метод (или метод) или некоторая интерпретация научного метода стали доминирующим философским методом. Но существует широко распространенное предположение — которое мы могли бы назвать предположением о философском примате научного метода — что научный метод является первичной моделью рационального поиска истины, в некотором смысле подразумевая, что наш философский метод, если не сама по себе научная, должна иметь подобающее сходство с научным методом, и что наши философские результаты, вероятно, ошибочны, если они противоречат или даже не могут объяснить возможность хорошо установленных научных открытий.Это поможет описать это предположение о первичности в трех основных областях, рассматриваемых в этой статье: эпистемологии, метафизике и методологии.

эпистемология

Там, где научный метод в настоящее время имеет упомянутое первенство, тогда, прежде всего, мы можем ожидать, что допущение его первенства будет иметь антирационалистическую направленность. Ибо, несмотря на точку зрения рационалистов, что априорные истины не конкурируют с научными утверждениями в объяснении или теоретизировании, такие истины также традиционно рассматриваются как не поддающиеся опровержению с помощью научных процедур и как познаваемые с помощью ненаучного метода (своего рода рефлексии).Второй момент положительный: влияние научного метода как модели формирования рациональных убеждений дало толчок взгляду на то, что многое из того, что мы знаем, открывается путем вывода о наилучшем объяснении (разновидность индуктивного вывода), а многое из того, что нам известно, мы понимаем, понимается в терминах лежащих в основе теоретических состояний или сущностей. Таким образом, можно считать, что даже самопознание состоит не только из исправимого убеждения (грубо говоря, убеждения, обоснование которого может быть опровергнуто), но, по крайней мере часто, как состоящего из убеждений, полученных в результате бессознательного (или, по крайней мере, незаметного) вывода из соответствующих данных. .Фаллибилизм, который приходит с глубоким пониманием научного метода, имеет аналогичные последствия в других областях очевидного человеческого знания.

метафизика

В метафизике допущение философского примата научного метода подразумевает тенденцию считать науку арбитром реального. Очевидным моментом здесь является то, что мы должны склонны считать реальными все, что наши наиболее подтвержденные научные теории постулируют как таковые или, по крайней мере, постулируют как объяснительно базовые. (Конечно, не всегда ясно, что это такое, даже если мы можем решить, каковы наши наиболее подтвержденные теории).Но есть еще одно значение. Мы также должны признать реальным все, что необходимо постулировать для понимания самой науки, например, свойства, числа или множества. И, отчасти на основе принятия Бритвы Оккама (грубо говоря, принципа, согласно которому при предоставлении объяснений мы не должны постулировать больше сущностей или типов сущностей, чем необходимо), многие философы думают, что нам не нужно ничего другого.

Хорошей иллюстрацией этого положения является попытка поддержать реализм в этике, утверждая (вопреки как нонкогнитивистским, так и эпифеноменалистским взглядам в метаэтике), что моральные свойства обладают каузальной и объяснительной силой и, следовательно, могут играть объяснительную роль, по существу аналогичную роли теоретические сущности в науках.Однако моральным реалистам не обязательно быть каузалистами; все они согласны с когнитивистским метаэтическим взглядом на то, что моральные утверждения имеют истинностную ценность (следовательно, истинны или ложны), но среди них рационалисты могут отрицать эти моральные свойства, даже если они каким-то образом основаны на неморальных свойствах, таких как ложь, побои и убийство, обладающее каузальной силой, сами являются каузальными свойствами. Однако большинство философов согласились бы с тем, что независимо от того, должны ли подлинные свойства иметь причинную силу, все, что имеет эту силу, реально.

методология

Если верно то, что было сказано о метафизических следствиях допущения о примате научного метода, то должно быть легко понять некоторые методологические следствия для философии. Ибо в известном смысле второй метафизический вывод носит методологический характер: его основой в значительной степени является приверженность научному методу как столь хорошо зарекомендовавшему себя и настолько близкому к самоочевидной необходимости в поиске истины, что мы должны одобрять любые реальности, которые должны быть постулированы. чтобы объяснить его успех и нуждаться в , а не одобрении каких-либо других.Еще одним методологическим следствием является тенденция решать философские проблемы, насколько это возможно, толкуя их таким образом, чтобы они поддавались научной обработке. Проблема разума и тела — хороший тому пример, и элиминативный материализм (утверждающий, что объяснения поведения в конечном счете не зависят от апелляций к ментальному) иллюстрирует, как то, что кажется ненужным для научного подхода к проблеме, может быть онтологически отвергнуто. Там, где предположение о философском примате научного метода имеет наибольшее влияние, философский метод понимается как автономный только локально: научный метод и результаты его применения являются основными детерминантами как наших стандартов рациональности, так и нашего инвентаря реальности.

Совершенно независимо от роли научного метода в их представлении о модели философского исследования, вполне возможно, что философы естественным образом склонны брать ту или иную из двух центральных философских областей, эпистемологию или метафизику, или какое-то объяснение, развитое в них, как первичный, как первая философия , в наводящей на размышления, но теперь необычной терминологии. Если мы отдаем приоритет эпистемологии, мы склонны создавать онтологию, постулирующую виды объектов, о которых наша эпистемология говорит, что мы можем иметь знание или обоснованное убеждение.Если мы отдаем предпочтение метафизике, мы склонны производить объяснение обоснованного убеждения, которое допускает знание или обоснованное убеждение о тех вещах, которые наша онтология считает реальными. Философский метод влияет как на эпистемологию и метафизику, так и на ощущение связи между ними. Если в нашем методе доминирует априорное размышление, мы, вероятно, будем рационалистами в эпистемологии и реалистами в метафизике, по крайней мере, в той степени, в которой мы одобряем любые абстрактные объекты, которые должны быть постулированы для обоснования априорного знания.Если в нашем методе доминируют наблюдение и эксперимент или даже идея о том, что философские утверждения в конечном счете ответственны за наблюдение и эксперимент, мы, вероятно, склонимся к эмпиризму в эпистемологии, а в метафизике будем искать онтологию, которая признает реальным только то, что является либо переживаемым, либо необходимым для объяснения наших знаний о том, что мы переживаем.

Подобно эпистемологии или метафизике, философский метод может быть первичным в формировании философского мировоззрения.Сомнительно, чтобы он мог полностью определить такое мировоззрение; ибо помимо определенных эпистемологических и метафизических обязательств нельзя разработать или даже использовать метод. Точно так же нельзя разработать эпистемологию, не принимая хотя бы предварительных метафизических обязательств, или построить метафизику, не принимая хотя бы предварительных эпистемологических обязательств. Философы, похоже, считают очевидной аксиомой, что познаваемое в некотором смысле реально; и хотя, как многие философы сочли бы уроком скептицизма, не самоочевидно, что то, что реально, познаваемо, многие философы не могут легко отказаться от убеждения или стремления установить, что это так.Если эта кажущаяся асимметрия в отношении познаваемого и реального является подлинной, то, взятая вместе с приматом нашего опыта в наших отношениях с другими людьми и миром, она может объяснить, почему эпистемология имеет тенденцию, по крайней мере у многих философов, вносить даже больший вклад, чем метафизика. определить их общее мнение.

Если философский метод должен быть прояснен путем сравнения с научным методом, а не затемнен уподоблением последнему, необходимо отличать научный метод от чего-то, что является чрезвычайно впечатляющим частным случаем: теоретического метода .Первый является эмпирическим и, вообще говоря, экспериментальным. Последний является более общим методом построения и перестройки теорий в отношении данных: постановка вопросов, выдвижение гипотез, сравнение и оценка гипотез в отношении данных, пересмотр теорий в свете сравнений и оценок и принятие теорий путем оценки конкурирующих версий те же или похожие проблемы. Это различие не всегда признавалось или полностью оценивалось. Во-первых, учитывая влияние эмпиризма (влияние, от которого немногие в современной философии совершенно невосприимчивы), некоторые мыслители склонны рассматривать научный метод как единственный вид теоретического метода, по крайней мере вне логики и математики.Но теоретический метод не есть свойство эмпиризма; Рационалисты также могут использовать его, как и нефилософы, и философы, которые не привержены, скажем, эмпиризму, рационализму и прагматизму.

То, что здесь называется теоретическим методом, очень старо — так же древне, как и сама систематическая философия. Это иллюстрируется попыткой Сократа уточнить определения, пересматривая их в ответ на примеры и контрпримеры; и он или какой-то его основной элемент фигурирует во всех рассмотренных здесь общих философских методах.Однако предположение о примате научного метода, а вместе с ним и часто молчаливое мнение о том, что научный метод является единственным рациональным теоретическим методом вне логики и математики, далеко не очевидно.

Рассмотрим метафизику: свойства и предложения, например, далеко не изгнаны, они незаменимы для многих философов, включая тех, кто ориентирован на науку. Совершенно верно, это отчасти из-за того, что требуется для понимания науки. Но, может быть, именно в метафизике, философии языка и философии сознания мы находим наибольший импульс к сохранению этих общих целей бритвы Оккама.Возьмем эпистемологию: на сегодняшний день нет единого мнения о том, что традиционная область априорного объясняется научными или, особенно, эмпирическими соображениями. Если только ограниченное число философов готово защищать мнение о том, что существуют синтетические априорные суждения (грубо говоря, сущностные суждения, такие как основные моральные принципы, познаваемые на основе размышлений об их содержании), то все больше и больше философов готовы к тому, чтобы вероятность того, что может быть. Это не означает, что аналитическое и синтетическое различие было адекватно прояснено или даже важно во многих отношениях, как это считалось.Предположение состоит только в том, что категории аналитического и априорного все реже и реже считаются непостижимыми, пустыми или даже эквивалентными.

Автономия философии

Учитывая то, что было сказано в этой статье, должно быть ясно, что философия представляет собой особую область исследования. Даже если его интересы пересекаются с интересами различных других дисциплин, у него есть свои проблемы и, по крайней мере, некоторые из собственных методов. Но самобытность — это не то же самое, что автономия, которая применительно к области исследования подразумевает своего рода независимость от других таких областей.Автономна ли философия в этом смысле? Положительно, рационалистическая точка зрения может обеспечить более прочную основу для автономии философии, чем объяснение философии, основанное на допущении философского примата научного метода. Здесь имеется в виду жесткая автономия , основанная на особом концептуальном и методологическом статусе. Это совершенно отличается от мягкой автономии — социологическая и институциональная независимость дисциплины проявляется главным образом в том, что она обычно имеет свои собственные академические отделы.

Мягкая автономия устойчива, даже если чья-то философская точка зрения является точкой зрения натурализма , которую в строгой форме можно было бы в общих чертах описать как взгляд на то, что природа представляет собой всю реальность, а единственные основные истины — это истины природа. Согласно форме этого взгляда, связанной с У. В. Куайном, философия является продолжением естествознания. Это означает, что нет радикальной разницы в типах утверждений, которые они могут обосновать, или в их стандартах доказательств: действительно, сама эпистемология считается своего рода психологическим исследованием наших когнитивных стандартов и практик.Более того, недавно возникшая область когнитивной науки может с этой точки зрения рассматриваться как своего рода натурализованная философия сознания, хотя ее диапазон может включать в себя не только проблемы, рассматриваемые в этой области философии. Этот натуралистический подход к философии не означает, что не существует философских вопросов, на которые должным образом даются ответы путем размышления, а не путем научного исследования, но статус ответов является скорее эмпирическим, чем априорным; они в конечном счете ответственны перед наблюдением, как и научные гипотезы, хотя и менее прямым образом.В отличие от традиционного взгляда на то, что, по крайней мере, некоторые основные философские положения являются априорными, становится ясно, почему они подчиняются чисто философским стандартам и не должны оцениваться на основании данных, полученных в результате чувственных наблюдений или научных экспериментов.

Безусловно, при том взгляде, что философия просто является более общей, чем наука, или ставит вопросы, отличающиеся по своему предмету от вопросов специальных наук, может поддерживаться автономия де-факто, автономия, которая является более чем социологической и менее чем концептуальной .Но с этой точки зрения философия не обособлена от науки таким же образом и не обладает автономными стандартами оценки, особенно в нормативных вопросах. Если, как это было принято в истории философии, рассматривать ее как автономный культурный ресурс, как нормативно-критическое предприятие, отвечающее своим собственным стандартам, то было бы желательно, чтобы философия обособлялась от науки предложенным образом. Но отчетливость не является оппозицией, и отчетливость не влечет за собой конкуренции.Более того, если предположить, что тезис о жесткой автономии ошибочен, то можно сохранить мягкую автономию с новым акцентом. Если (как будет обрисовано ниже) философия является или, по крайней мере, должна быть культурным ресурсом, то, что бы философы ни думали о жесткой автономии, у них есть причины сохранять мягкую, социологическую автономию дисциплины.

Философия в связи с другими дисциплинами

Существует много других дисциплин, и здесь можно только указать, как философия связана с некоторыми из основных дисциплин.Начать следует с идеи о том, что философия в некотором смысле является метадисциплиной , чьей собственно задачей является учет структуры, методологии и даже имплицитной метафизики и эпистемологии других дисциплин.

Для понимания других дисциплин без философии не обойтись. Многие важные вопросы, касающиеся какой-либо области, такие как природа ее понятий и ее отношение к другим дисциплинам, не относятся к этой дисциплине, обычно в ней не рассматриваются и носят философский характер.Философия науки, например, необходима для дополнения понимания естественных и социальных наук, которое может быть получено из самой научной работы. Философия литературы и философия истории одинаково важны для понимания гуманитарных наук, а философия искусства важна для понимания искусства. Более того, философия необходима для оценки различных стандартов доказательств, используемых другими дисциплинами. Поскольку все области знаний используют рассуждения и должны устанавливать стандарты доказательств, логика и эпистемология имеют общее отношение ко всем этим областям.

Нормативные дисциплины и их подполя — те подполя, которые пересекаются с нормативной этикой или должным образом предлагают широкие этические стандарты — заслуживают особого комментария. К ним относятся (среди прочего) право, теология и эстетика.

право

Область права порождает множество философских вопросов. Один касается самой природы права, которую одни считали связанной с моралью, а другие считали полностью вопросом институциональных реалий, таких как структура промульгации и принуждения.С любой точки зрения философия имеет прямое отношение к важным вопросам о том, какое отношение закон должен иметь к морали. Это также касается соответствующих стандартов доказывания. Что, например, представляет собой доказательство вины и что должно определять, кто считается разумным лицом в отношении стандартов небрежности и должной осмотрительности? Темы моральной и юридической ответственности, в том числе проблема ограниченной дееспособности и частичной вины, также являются областями, в которых философские и юридические проблемы пересекаются.

теология

Теология – еще одна область, которая перекрывает философию. Философия религии касается не только проблемы адекватного описания божественной природы, но и связанного с ней вопроса об условиях рациональности религиозной веры. Еще один важный вопрос, которым занимаются как в философии, так и в теологии, — это отношение между этикой и религией. Обе области исследования связаны с пониманием природы зла — будь то нравственное, как в случае проступка, или естественное, как в случае смерти от наводнения, — и того, как зло возможно (в различных видах и степенях) в мире под властью бога. кто всезнающий, всемогущий и полностью добрый.Исторически философия влияла на теологию точно так же, как теология влияла на философию. Хотя широко распространено мнение, что одно из них может быть исследовано в отрыве от другого, философские допущения неизбежно предполагаются и обычно обсуждаются в области религии.

эстетика

Философия искусства упоминалась; эстетика также включает теорию естественной красоты и связанные с ней вопросы, касающиеся эстетической ценности. Хотя следует признать, что практикующие искусство не должны знать даже основ философии своего искусства, это редко, если вообще когда-либо, так для профессиональных критиков и интерпретаторов искусства.Даже если это возможно для критиков, философия дает способ осмыслить работу и произведения художника, который помогает критикам оценить их и увидеть их место в культуре, которой они принадлежат. Литература, в частности, может либо ставить философские вопросы в своем собственном творчестве, либо предлагать их философскую интерпретацию. Сама философия конструирует мини-нарративы в качестве центральных примеров, использует диалог — имплицитно или эксплицитно — и нередко опирается на метафоры и другие литературные приемы.Это литературное средство, с точки зрения которого можно рассматривать другие виды литературы в отношении родственных стандартов связности, правдоподобия, ясности и глубины.

Здесь также следует учитывать отношение философии к профессиям. Было отмечено его влияние на закон. Не все профессии можно назвать, но уместно коротко сказать о медицине, журналистике и коммуникациях, а также о широкой области бизнеса и экономики.

медицина и другие медицинские профессии

Само понятие здоровья является нормативным, особенно в случае психического здоровья.В этой связи этика явно уместна; то же самое можно сказать и о философии разума с ее упором на понимание человеческой личности. Философия науки может дать лучшее понимание — и даже большую способность — к интеграции медицинских исследований с медицинской практикой. Философия религии может привести к лучшему пониманию многих пациентов и многих других людей, с которыми тесно сотрудничают врачи. Эстетика и история философии могут расширить точки соприкосновения, которые практикующие врачи могут найти с пациентами или коллегами, принадлежащими к другим культурам или имеющим необычную ориентацию или взгляды.Философия медицины и медицинская этика, очевидно, имеют прямое отношение.

Журналистика и коммуникация

Журналисты сталкиваются с рядом проблем, с которыми сталкивается философия. Один из них определяет, что достаточно важно, чтобы нуждаться в покрытии. Другое дело, что составляет объективность в освещении событий и сбалансированность в редакционных материалах. В-третьих, определение качества доказательств по данному вопросу; это может иметь решающее значение при принятии решения о том, доверять ли источнику или полагаться на анонимный источник.Сравнительная, а в некоторых случаях историческая перспектива весьма желательна (и, возможно, обязательна) в журналистике; в достижении таких перспектив философское размышление полезно, а иногда и необходимо. Есть также более конкретные способы, которыми философия влияет на журналистику и коммуникацию: например, философия языка должна улучшать понимание коммуникации, а философия науки должна проливать свет на некоторые технические предметы, с которыми должны столкнуться многие люди, занимающиеся журналистикой и коммуникацией. по рукам.Помимо этого, политическая и социальная философия может углубить понимание общества и социальных институтов. Для журналистов с особыми интересами эстетика, философия права и философия религии имеют непосредственное отношение к вопросам, с которыми они сталкиваются.

бизнес

Для многих людей, занимающихся бизнесом и (прикладной) экономикой, влияние философии на мир коммерции кажется в лучшем случае незначительным. Но то, что мы видели только в отношении деловой этики, должно опровергнуть это впечатление. Здравая этическая точка зрения необходима для создания надежного этического кодекса; философская подготовка ценна тем, что дает четкий, адекватно исчерпывающий и защищенный код.Экономическая справедливость, как и в случае с политикой занятости и добросовестной конкуренцией, является серьезной проблемой, которая проясняется в работе по этике. Таковы природа и обязанности корпораций, союзов и политических партий. Кроме того, если необходимо освоить анализ затрат и результатов, необходимо понимание и оценка вероятностей. Эти темы рассматриваются индуктивной логикой и эпистемологией.

Место философии в Академии

Кое-что из того, что здесь следует подчеркнуть, подразумевается в сказанном выше: что философия является основной и всеобъемлющей областью знаний и, как таковая, имеет место в высшем образовании, теперь следует быть очевидным.Философия также способствует способности решать проблемы в любой области. В этом отношении его ценность является междисциплинарной и предметно-нейтральной.

критическое мышление

Первое, что следует отметить в этой связи, это то, что изучение философии помогает развить как способность, так и склонность к критическому мышлению. Логика является наиболее общей философской областью, развивающей эту способность. Сама по себе этика носит весьма общий характер. Исследования в этой области должны показать, как философская рефлексия применима к моральным проблемам многих видов.Курсы по этике обычно направлены как на то, чтобы дать студентам лучшее понимание моральных проблем, так и на то, чтобы помочь им развить разумное моральное мировоззрение, исходя из которого можно подходить к моральным проблемам, с которыми они сталкиваются в своей жизни. Ни одна другая дисциплина не рассматривает эти проблемы столь же всесторонне и систематически. Действительно, ученые и другие лица часто прямо считают, что такие проблемы находятся за пределами их профессиональной области. Эпистемологию можно назвать единственной дисциплиной, которая исследует стандарты доказательств и критерии рациональной веры систематически и способами, применимыми к любому предмету вообще.То же самое относится и ко многим другим темам, которые глубоко изучаются философией и важны для критического мышления; они включают определение, знание, объяснение, причинность, обоснование, сообщение, значение и истину.

нормативные вопросы

Философия предлагает уникальный и систематический подход к нормативным вопросам — тем, которые касаются того, что должно или не должно быть, что правильно или неправильно, что желательно или нежелательно по своей сути и т. д. — в отличие от того, что является на самом деле просто случай.Каковы основные неимущественные права человека? Какие моральные обязательства люди в обществе имеют друг перед другом? Что составляет справедливость в распределении благ и в определении наказания? Исследования в таких областях, как этика, политическая философия, философия права и эстетика, глубоко рассматривают нормативные вопросы. Курсы в этих областях обычно изучают несколько теорий, предложенных философами при ответе на эти вопросы, и, как правило, учащимся в них предлагается сформулировать и защитить свои собственные ответы на вопросы, используя методы и концепции, представленные в курсах.Учитывая важность, которую моральные, социальные, эстетические и другие ценностные вопросы имеют в жизни человека, вклад, который философия может внести в сбалансированный учебный план, не поддается исчислению. Можно подумать, что эти вопросы получили или могут получить адекватное освещение в социальных науках или, возможно, в литературе и истории. Эти другие дисциплины, однако, не занимаются и не претендуют на то, чтобы заниматься нормативными вопросами так, как это делает философия; и многие важные нормативные проблемы, которые изучают философы, не поднимаются в других областях.

междисциплинарная перспектива

Важной функцией философии является развитие междисциплинарной перспективы. Например, хотя научное объяснение в той или иной форме является общим для всех наук, концептуальные вопросы о его природе и сравнительные вопросы о его логике в различных науках относятся к философии науки. Некоторые из этих вопросов рассматривались учеными, но редко с той полнотой и общностью, которые необходимы для общего понимания темы.Каждая дисциплина порождает некоторые по существу философские вопросы о самой себе, и многие вопросы об отношениях между различными дисциплинами также являются философскими. Оба вида вопросов рассматриваются в таких областях, как философия науки, философия искусства, философия права, философия истории и философия языка. Философия также критически рассматривает методы исследования как в науке, так и в повседневной жизни. Его подход в этом обычно концептуальный, оценочный и сравнительный; и обычно философское изучение этих тем отличается от других подходов используемыми методами, преследуемыми вопросами и объемом теорий, возникающих при ответе на эти вопросы.Как в изучении взаимосвязей между другими дисциплинами, так и в изучении их методов исследования философия выполняет уникальную и важную роль метадисциплины. Он обеспечивает своего рода понимание других дисциплин — особенно их предпосылок, стандартов доказательства и способов объяснения, — которое другие области исследования не пытаются и не могут дать.

письмо и эффективная коммуникация

Основной целью высшего образования является содействие повышению качества дискурса в своих учебных заведениях и за их пределами.Изучение философии обычно требует аналитического письма, критического чтения и формулирования интеллектуальных проблем и предлагаемых решений для них. По этим причинам работа в области философии может значительно улучшить навыки письма и общения. Даже если письмо преподается практически на протяжении всей учебной программы, философия может играть главную и отличительную роль в этой задаче. Ни одна другая дисциплина не делает такого акцента ни на словесной аргументации, ни на концептуальном анализе. Немногие другие дисциплины в такой же степени подчеркивают, что студенты создают свои собственные теории или критические оценки, а не излагают существующий материал.Кроме того, ясность, точная интерпретация, должный учет позиций других и важность использования конкретных примеров также подчеркиваются при грамотном обучении письму, которого требует философия. Эти качества философской подготовки в письменной и устной речи делают изучение философии особенно ценным в предпрофессиональных занятиях, а также для тех, кто ищет более общее образование.

Культурное значение философии

Интеллектуальная история и кросс-культурное видение

В своих исторических и кросс-культурных исследованиях философия дает ощущение интеллектуальной истории и способствует пониманию собственной культуры по отношению к другим культурам.Большинство философских факультетов и институтов имеют программы исследований и преподавания, которые касаются, по крайней мере, древней, современной и современной философии. Многие факультеты предлагают курсы философии, созданные культурами, отличными от их собственной. Исследования в этих областях помогают людям определить себя в историческом и культурном плане, выработать разумную систему ценностей и достичь понимания альтернатив между ценностями, культурными образцами и интеллектуальными традициями.

исследование мировоззрений

Предпосылкой высшего образования является то, что наиболее мыслящие люди стремятся к последовательному взгляду на мир, который осмысливает их опыт, направляет их в некоторых важных решениях и дает им хотя бы предварительные ответы на некоторые вопросы. вечные проблемы человеческой жизни и ее места во вселенной.Изучение философии помогает сформулировать и оценить такие взгляды, независимо от того, взяты ли они из истории мысли в той или иной части мира, из сравнительных межкультурных исследований, из популярных интерпретаций современной науки или из собственных — возможно, совершенно не артикулированные — реакции на собственный опыт. Среди (частичных) мировоззрений, обычно рассматриваемых в философии, есть материализм, который истолковывает все сущее, включая людей, как сущностно физическое; дуализм, согласно которому умы и, следовательно, люди радикально отличаются от чисто физических сущностей; и, конечно же, теизм во многих его формах.Часто с мировоззрением связаны социально-политические ориентации, такие как либеральная демократия и марксистский социализм. При рассмотрении этих позиций и мировоззрений философский подход является целостным, концептуальным и оценочным. Более того, какое бы мировоззрение философы ни придерживались, преподавая философию, они обычно делают своей задачей убедительные аргументы в пользу и против своих собственных позиций. Их наиболее характерная забота в такого рода усилиях состоит в том, чтобы разработать основу для принятия рациональных решений относительно мировоззрения и социально-политических ориентаций, а не внедрить какую-то конкретную.

формулирование и критика государственной политики

Огромное количество вопросов государственной политики являются в основном моральными, и большинство из них имеют значительную часть морального характера. Таким образом, нормативная этика имеет особое значение для их правильного разрешения. Аборт и проституция — это в основном моральные проблемы; это потому, что главные разногласия обычно возникают по поводу моральных прав и принципов, а не по поводу неморальных фактов. Распределение богатства и структура системы здравоохранения в значительной степени являются вопросами морали; но неморальные фактические вопросы, такие как влияние той или иной системы, относительно более важны для этих вопросов, чем для первых двух.Моральная философия напрямую обращается к проблемам государственной политики. Во-первых, они затрагивают вопросы справедливости и прав человека. Основной задачей моральной философии является разработка адекватной теории справедливости и связанной с ней теории неимущественных прав. Эти теории пытаются ответить на такие вопросы, как: требует ли справедливость равного распределения богатства; каждый ли имеет право на материальное благополучие; морально ли оправдано наказание в отличие от реабилитации; и какие моральные обязательства богатые страны должны помогать бедным странам.Особое внимание здесь уделяется проблеме абортов. Это связано с тем, что основной аспект его касается метафизического вопроса (также обсуждаемого в теологическом контексте) о том, что представляет собой человеческая личность. Таким образом, вопрос не может быть адекватно понят без определенной степени как этической, так и метафизической изощренности.

Философы, как и другие, расходятся во мнениях по этим вопросам, но в одном важном пункте они в основном согласны: существует способов отличить хорошие рассуждения от плохих по моральным вопросам и что некоторые ответы на эти вопросы лучше, чем другие.В любом случае должно быть ясно, что философское размышление может помочь в прояснении вопросов, оценке или построении аргументов каждой стороны, определении всего спектра вариантов политики, формулировании определений (особенно при разработке законодательства), выводе последствий из позиции, чтобы мы может увидеть, к чему оно нас обязывает, выявляя и критикуя основные предположения и оценивая моральный вопрос в свете лучших теорий и принципов, доступных в моральной философии.

философ

Философия настолько широка и сложна, что никто не является экспертом во всех ее областях.Это не означает, что нельзя сказать ничего общего о том, что составляет философа. Проще всего сказать, что любой философ будет иметь высокий уровень компетентности по крайней мере в одной из описанных здесь подобластей. Это будет означать использование по крайней мере одного метода, описанного выше, или по существу аналогичного метода; это также будет означать понимание некоторых других разделов философии. Это не означает принятия какой-либо конкретной точки зрения или размышлений над какой-либо конкретной проблемой.Однако философская подготовка и диалектика являются источниками интеллектуальной разносторонности. Этим и другими способами философия может увеличить глубину, охват и проницательность мудреца, так же как мудрость может увеличить силу проницательности и суждения философа.

Широко известно, что этимологически философия есть любовь к мудрости. Существует также сильная ассоциация — возможно, частично происходящая из-за акцента на практической мудрости как у Платона, так и у Аристотеля — философского размышления с мудростью.Отчасти по этим причинам некоторые считают, что философ должен быть мудрым, особенно в практических вопросах. Если мудрость в какой-либо области (такой, как человеческие отношения) понимается как знание и здравость суждений в этой области, верно, что философское размышление имеет высокий потенциал для достижения определенной степени мудрости, по крайней мере, в некоторых важных областях. Безусловно верно, что мудрость является характерной чертой многих философов и склоняет многих, кто ею обладает, оценить ту или иную философскую проблему.Но философская компетентность не является гарантией мудрости, а мудрость многих видов возможна и для нефилософов.

Пожалуй, самое положительное замечание, которое здесь следует отметить, заключается в том, что философская компетентность в предметной области откроет, по крайней мере, существенную долю истин и некоторые концептуальные ресурсы, которые необходимы человеку, обладающему мудростью в этой области. Многое зависит от рассматриваемой области: чем более она концептуальна или нормативна, тем большее значение имеет философия.Философская компетентность, принесенная в область права, например, может иметь большое значение: основные вопросы права касаются доказательств, концептуальных различий и таких нормативных понятий, как справедливость и виновность. Это области, в которые эпистемология и этика могут внести большой вклад. Связь философии с информатикой может быть менее тесной; но даже помимо важности логики в этой области существуют этические вопросы, например, права на частную жизнь и интеллектуальную собственность, для которых компетентность в этике имеет большое значение.

Независимо от того, являются ли философы характерно мудрыми, их культурная роль включает критику основных элементов их культуры, особенно тех, которые являются интеллектуальными, этическими, эстетическими, религиозными или политическими. Некоторые важные виды философской критики в определенном смысле нейтральны: обвинение в непоследовательности или непоследовательности морально нейтрально; пункт о том, что аргумент недействителен, логичен и оставляет открытым вопрос о том, истинны ли составляющие утверждения аргумента.Нередко философы считали, что как философы они должны сохранять нейтралитет в этом отношении, воздерживаясь от моральных и политических позиций. С этой точки зрения, занятие этих позиций уместно для философов в их роли граждан, но не в их роли профессиональных философов.

Менее ограничительная точка зрения состоит в том, что философы как группа, представленная, например, Американской философской ассоциацией, не должны занимать моральные или политические позиции в официальных резолюциях; и еще менее ограничительная позиция применила бы это ограничение к политическим, но не моральным вопросам.Тем не менее, как есть философские работы, которые систематически защищают нормативные этические взгляды, так и некоторые защищают нормативные политические позиции. Почему, могут спросить, философы, имеющие хорошо разработанные нормативные политические позиции, не выдвигали их для широкой публики как философски обоснованные? Саму публикацию можно рассматривать как шаг в этом направлении, особенно если стиль работы и способ публикации позволяют широкой публике читать ее.Более того, по мере того, как электронные публикации становятся все более распространенными и доступными для широкой публики, может стать труднее провести различие между тем, что публикуется для профессиональной аудитории, и тем, что адресовано широкой публике.

Разногласия среди философов по поводу надлежащей роли философии в культуре, вероятно, сохранятся, и они вполне обоснованно могут придерживаться разных взглядов на виды общественных моральных или политических позиций, подходящих для широкого распространения философами как индивидуумами, в отличие от философов, действующих институционально или как юридическое лицо.Но мы можем с уверенностью сказать, что, особенно в связи с ослаблением влияния позитивизма с середины двадцатого века до настоящего времени, лишь немногие философы сегодня верят, что принятие нормативных позиций в этике, политике и других областях не является собственно философским. Один из способов изложить основную часть этого положения состоит в том, чтобы сказать, что философы как таковые могут быть как предписывающими, так и описательными. Действительно, даже совет людям избегать небрежных рассуждений носит предписывающий характер. Более того, независимо от каких-либо явных предписаний, критика рассуждений или контрпримеров к предлагаемым идеям носит имплицитно предписывающий характер: очевидно, не следует полагаться на неверные рассуждения или поддерживать идею, для которой существуют четкие контрпримеры.Как критическое предприятие философия неявно нормативна. Как оценка основных руководящих идей в жизни человека, она имплицитно предписывает.

Заключение

Философия – это систематическое и критическое изучение идей и вопросов, обоснованное стремление к фундаментальным истинам, поиск всестороннего понимания мира, изучение принципов поведения и многое другое. Каждая область человеческого существования поднимает вопросы, к которым применимы ее методы и теории, а ее методы применимы при изучении любого предмета или занятия любой профессией.Его исследования охватывают критическое изучение знания и реальности, ценности и долга, религии и науки, языка и литературы, искусства и профессий. В академии философские исследования улучшают способность решать проблемы, способность понимать и выражать идеи, а также способность формулировать убедительные аргументы. В культуре, в которой она практикуется, философия может быть критическим голосом, защитником идеалов, создателем видений.

Философия также развивает понимание и наслаждение вещами, отсутствие которых обедняет многие жизни: эстетическим опытом, общением с самыми разными людьми, обсуждением текущих вопросов, проницательным наблюдением за человеческим поведением и интеллектуальным энтузиазмом в погоне за знаниями.Для людей, входящих или не входящих в академию, изучение философии обеспечивает главный путь к развитию хорошо аргументированного видения хорошей жизни и способности сообщать это видение, защищать его и, при необходимости, изменять его. Аргументированное видение того, какой должна быть человеческая жизнь, дает упорядоченный набор долгосрочных целей и ощущение значимости жизни; это часто обеспечивает устойчивую интеллектуальную стимуляцию сравнения теории человеческого опыта с постоянно меняющейся, вечно удивляющей панорамой, которой является наш опыт; и он закрепляет наши отношения с другими в рамках, которые позволяют нам представлять человеческое поведение с некоторой степенью ясности и понимания.

Библиография

Эта статья содержит много имен собственных, а также много терминов, распространенных в философии, которым посвящены статьи в этой энциклопедии. Читателям, стремящимся получить общее представление о природе философии, настоятельно рекомендуется рассмотреть статьи об этих философах или важных с точки зрения философии терминах. Можно также найти много полезного для понимания того, что такое философия, обратившись к статьям по специальным областям, скажем, по эпистемологии, этике, метафизике и философии из подполей, таких как философия разума, религии или науки.Также рекомендуются статьи по философии в первом издании этой работы (1967 г.) и ее дополнении (1996 г.). Часть материала в этой статье взята (с разрешения) из частей двух документов (главным автором которых был автор), опубликованных Американской философской ассоциацией с целью прояснить природу области и ее академического исследования: Роль философских программ в высшем образовании». Труды и адреса Американской философской ассоциации 53 (3) (1980): 363–370; и «Философия: краткое руководство для бакалавров». Proceedings and Addresses of the American Philosophical Association 56 (2) (1982): i–xviii. Некоторые материалы также основаны на книге автора «Реализм, рациональность и философский метод», написанной с той же целью и появившейся в году. Proceedings and Addresses of the American Philosophical Association 61 (1987): 65–74

Robert Audi (2005)

Философия против науки: что может ответить на важные вопросы жизни | Наука

2 9 Джулиан Baggini

Никто из тех, кто понял хотя бы часть того, что наука рассказала нам о Вселенной, не может не испытывать благоговейного трепета как перед космосом, так и перед наукой.Когда физику сравнивают с гуманитарными и социальными науками, ученые легко чувствуют себя самодовольными, а остальные из нас чувствуют некоторую зависть. Философы, в частности, могут страдать от зависти к лабораторным халатам. Если бы наши достижения были так ясны и бесспорны! Как прекрасно было бы освободиться от обязанности постоянно оправдывать ценность своей дисциплины.

Однако — и я уверен, что вы могли бы увидеть «но» — я действительно задаюсь вопросом, не пострадала ли наука от небольшого ползучести миссии в последнее время.Не довольствуясь достигнутым так много, некоторые ученые хотят захватить область других дисциплин.

Я не чувствую себя собственником проблем философии. История научила нас, что многие философские проблемы могут вырасти, покинуть дом и жить в другом месте. Когда-то наука была естественной философией, а психология соседствовала с метафизикой. Но есть некоторые вопросы человеческого существования, которые просто не являются научными. Я не понимаю, как простые факты могут решить, например, вопрос о том, что является морально правильным или неправильным.

Кое-что из того, что вы сказали и написали, предполагает, что вы разделяете некоторые империалистические амбиции науки. Итак, скажите мне, насколько, по вашему мнению, наука может и должна давать ответы на вопросы, которые до сих пор считаются областью философии?

Лоуренс Краусс Спасибо за добрые слова о науке и ваше великодушное отношение. Что касается вашего «но» и вашего понимания моих империалистических амбиций, то я вовсе не вижу в этом империализма. Это просто различие между вопросами, на которые можно ответить, и теми, на которые нет ответа.В первом приближении все, на что можно ответить, переходят в область эмпирического знания, она же наука.

Приступая к вашему вопросу о морали, например, наука обеспечивает основу для моральных решений, которые разумны только в том случае, если они основаны на разуме, который сам основан на эмпирических данных. Без некоторого знания о последствиях действий, которое должно быть основано на эмпирических данных, я думаю, что один «разум» бессилен. Если я не знаю, к чему приведут мои действия, то я не могу принять разумное решение о том, нравственны они или нет.В конечном счете, я думаю, что наше понимание нейробиологии, эволюционной биологии и психологии сведет наше понимание морали к некоторым четко определенным биологическим конструкциям.

Главные философские вопросы, которые возникают, это те, которые покидают дом. Это особенно актуально в физике и космологии. Смутные философские споры о причине и следствии, о чем-то и ничего, например, с которыми мне пришлось иметь дело с тех пор, как вышла моя новая книга, — очень хорошие тому примеры.Можно до посинения спорить о том, что такое «несуществование», но хотя это может быть интересным философским вопросом, я бы сказал, что на самом деле он совершенно бесполезен. Это не дает никакого представления о том, как на самом деле могут возникать и развиваться вещи, что меня и интересует.

JB У меня больше сочувствия к вашей позиции, чем вы могли ожидать. Я согласен с тем, что многие традиционные вопросы метафизики теперь лучше всего подходят ученым, и вы блестяще доказываете, что «почему существует что-то, а не ничто?» является одним из них.Но мы что-то упускаем, если говорим, как вы, что «главные философские вопросы, которые действительно возникают, — это те, которые покидают дом». Я думаю, вы говорите это, потому что поддерживаете принцип, согласно которому ключевое различие заключается в эмпирических вопросах, на которые можно ответить, и неэмпирических вопросах, на которые нет ответа.

Я утверждаю, что главные философские вопросы — это те, которые возникают, не выходя из дома, важные вопросы, которые остаются без ответа, когда собраны все факты. Моральные вопросы — главный пример.Никакое фактическое открытие никогда не могло решить вопрос о том, что правильно, а что нет. Но это не значит, что моральные вопросы — это пустые вопросы или псевдовопросы. Мы можем лучше думать о них и даже вести более информированные дебаты, узнавая новые факты. Наши выводы об этике животных, например, изменились по мере того, как мы узнали больше о нечеловеческом познании.

То, что пренебрежительно называют сциентизмом, настаивает на том, что если вопрос не поддается научному решению, то это вообще несерьезный вопрос.Я бы ответил, что неотъемлемая черта человеческой жизни состоит в том, что мы сталкиваемся со многими проблемами, которые не поддаются научному решению, но мы можем справиться с ними, понять их как можно лучше, и мы можем сделать это с некоторой строгостью и серьезностью. .

Мне кажется, что вы можете не согласиться с этим и поддержать сциентистскую точку зрения. Это правильно?

LK На самом деле я больше сочувствую вашей позиции, чем вы могли ожидать. Я действительно думаю, что философские дискуссии могут способствовать принятию решений многими важными способами, позволяя размышлять над фактами, но, в конечном счете, единственный источник фактов — это эмпирические исследования.И я согласен с вами, что есть много особенностей человеческой жизни, для которых требуются решения по вопросам, не поддающимся научному рассмотрению. Человеческие дела и человеческие существа слишком запутаны, чтобы один только разум и даже эмпирические данные могли направлять нас на всех этапах. Я сказал, что, по моему мнению, Льюис Кэрролл был прав, предполагая через Алису необходимость поверить в несколько невозможных вещей перед завтраком. Мы все делаем это каждый день, чтобы встать с постели — возможно, потому, что нам нравится наша работа, или наши супруги, или мы сами, если уж на то пошло.

С чем я могу не согласиться, так это с тем, насколько это остается неизменным во времени. То, что не поддается научному исследованию сегодня, может стать таковым завтра. Мы не знаем, откуда придут озарения, но именно это делает путешествие за открытиями таким интересным. И я действительно думаю, что фактические открытия могут решить даже моральные вопросы.

Возьмем, к примеру, гомосексуальность. Священные Писания железного века могут утверждать, что гомосексуальность «неправилен», но научные открытия о частоте гомосексуального поведения у различных видов говорят нам, что это совершенно естественно для довольно фиксированной части населения и что оно не имеет очевидных негативных последствий для эволюции.Это, безусловно, говорит нам о том, что это биологически обосновано, не вредно и не является изначально «неправильным». На самом деле, я думаю, вы соглашаетесь с точкой зрения о влиянии науки, когда утверждаете, что наши исследования нечеловеческого познания изменили наш взгляд на этику.

Признаюсь, я был рад прочитать, что вы согласны с тем, что «почему существует что-то, а не ничего?» лучше всего решают ученые. Но в этом отношении, поскольку я утверждал, что вопросы «почему» на самом деле являются вопросами «как», согласитесь ли вы также, что все вопросы «почему» не имеют смысла, поскольку предполагают «цель», которой может и не быть?

JB Безусловно, было бы глупо заранее исключать возможность того, что наука однажды может дать ответ на вопрос, который сейчас кажется не имеющим отношения к фактам.Но также важно правильно скептически относиться к тому, как далеко, по нашим ожиданиям, сможет зайти наука. Если нет, то мы могли бы слишком поторопиться, чтобы преждевременно передать важные философские вопросы ученым.

Ваш пример гомосексуализма тому пример. Я согласен с тем, что основные причины думать, что это неправильно, связаны с устаревшими способами мышления. Но, как вы выразились, именно потому, что наука показывает нам, что гомосексуальное поведение «совершенно естественно», «не имеет очевидных негативных эволюционных последствий», «биологически обосновано» и «не вредно», мы можем сделать вывод, что оно «не врожденное». ‘неправильный'».Но при этом смешиваются этические и научные формы обоснования. гомосексуальность приемлем с моральной точки зрения, но не по научным причинам. Правильное и неправильное — это не просто вопросы эволюционного воздействия и того, что естественно. Были утверждения, например, что изнасилование является естественным и имеет эволюционные преимущества. Но люди, которые сделали эти заявления, также изо всех сил старались подчеркнуть, что это не делает их правильными — усилия, которые критики, к сожалению, проигнорировали. Аналогичные заявления были сделаны о неверности. То, что наука говорит нам о естественности определенного сексуального поведения, служит основой для этического размышления, но не определяет его выводы.Мы должны четко понимать это. Одно дело согласиться с тем, что однажды эти вопросы могут быть лучше решены учеными, чем философами, и совсем другое — отказаться от них преждевременно.

LK Опять же, есть только тонкие разногласия. У нас есть интеллект, и поэтому мы можем подавлять различные другие биологические склонности во имя социальной гармонии. Однако я думаю, что наука может либо изменить, либо определить наши моральные убеждения. Тот факт, что неверность, например, является фактом биологии, должен для любого мыслящего человека изменить любое «абсолютное» осуждение ее.Более того, то, что многие моральные убеждения варьируются от общества к обществу, означает, что они являются усвоенными и, следовательно, являются областью психологии. Другие более универсальны и, следовательно, запрограммированы — это вопрос нейробиологии. Отступление к моральному суждению слишком часто предполагает некую иллюзорную веру в свободу воли, которую я считаю наивной.

Я хочу сменить тему. Признаюсь, я рад, что вы согласны с тем, что «почему существует что-то, а не ничего» — это вопрос, который лучше всего решают ученые.Но в более общем плане я утверждаю, что единственными осмысленными вопросами «почему» являются на самом деле вопросы «как». Ты согласен?

Позвольте мне привести пример, чтобы понять контекст. Астроном Иоганн Кеплер заявил в 1595 году, что ответил на важный вопрос «почему»: почему существует шесть планет? Он считал, что ответ лежит в пяти Платоновых телах, грани которых можно составить из правильных многоугольников — треугольников, квадратов и т. д. — и которые можно описать сферами, размер которых будет увеличиваться по мере увеличения числа граней.Если бы эти сферы затем разделяли орбиты планет, предположил он, то, возможно, их относительное расстояние от Солнца и их количество можно было бы понять как раскрывающие в глубоком смысле разум Бога.

«Почему» тогда имело смысл, потому что его ответ раскрывал цель Вселенной. Теперь мы понимаем, что вопрос бессмысленный. Мы не только знаем, что планет не шесть, но и что наша Солнечная система не уникальна и не обязательно типична. Тогда возникает важный вопрос: «Каким образом в нашей Солнечной системе распределено количество планет?» Ответ на этот вопрос может пролить свет, например, на вероятность обнаружения жизни где-то еще во Вселенной.Не только «почему» стало «как», но и «почему» больше не имеет никакого полезного значения, учитывая, что оно предполагает цель, для которой нет доказательств.

JB Не знаю, добродетель это или порок, но в философии нет ничего «только» о тонких разногласиях! Но учитывая, что мы подошли к этике настолько близко, насколько это возможно, давайте обратимся к разнице между вопросами «как» и «почему».

Опять же, я со многим здесь согласен. Меня не убеждает, например, аргумент, что между религией и наукой никогда не бывает конфликта, потому что последняя занимается вопросами «как», а первая — «почему».Эти два не могут быть так легко распутаны. Если христианин утверждает, что Бог объясняет, почему произошел Большой взрыв, то это неизбежно говорит и о роли Бога в том, как возникла Вселенная. Но я бы не зашел так далеко, чтобы сказать, что все вопросы «почему» могут быть правильно поняты только как вопросы «как». Наиболее ярким примером здесь является человеческое действие, для которого адекватные объяснения редко обходятся без вопросов «почему». Мы делаем что-то по причинам.

Некоторые очень трезвые философы и ученые называют это удобной фикцией, иллюзией.Они утверждают, что реальное объяснение человеческих действий лежит на уровне «как», в частности, как мозг получает информацию, обрабатывает ее и затем производит действие.

Но если мы хотим знать, почему кто-то пошел на жертву ради близкого ему человека, чисто неврологический ответ не будет полным. Полная правда потребовала бы сказать, что на работе тоже есть «почему»: любовь. Любовь действительно в основе своей является продуктом возбуждения нейронов и выброса гормонов. То, как биохимическая и психологическая точки зрения согласуются друг с другом, вызывает явное недоумение, и, как подсказывает ваше замечание о свободе воли, наши наивные предположения о человеческой свободе почти наверняка ложны.Но у нас нет причин думать, что однажды наука избавит нас от необходимости задавать вопросы «почему» о человеческих действиях, ответом на которые будут такие вещи, как любовь. Или это романтическая чепуха? Разве нет причины, по которой вы утруждаете себя этим разговором, что вы делаете это просто потому, что ваш мозг работает так, как он работает?

LK Что ж, я определенно получаю удовольствие от разговора, видимо, поэтому я и веду его. Однако я знаю, что мое удовольствие проистекает из жестко запрограммированных процессов, которые доставляют людям удовольствие запутаться в лингвистике и философии.Думаю, мне придется перевернуть ваш вопрос и спросить, почему (если вы извините за вопрос «почему») вы думаете, что такие вещи, как любовь, никогда не будут сведены к возбуждению нейронов и биохимическим реакциям? Чтобы этого не было, должно быть нечто помимо чисто «физического», которое управляет нашим сознанием. Думаю, я не вижу ничего, что указывало бы на то, что это так. Конечно, мы уже понимаем многие аспекты жертвоприношения с точки зрения эволюционной биологии. Жертвоприношение во многих случаях полезно для выживания группы или рода.В этом случае для некоторых людей имеет эволюционный смысл действовать альтруистично, если размножение генов ведет к действиям в базовом смысле. Не будет большим скачком воображения ожидать, что однажды мы сможем разложить эти социальные действия, изучаемые в макромасштабе, на биологические реакции в микромасштабе.

В чисто практическом смысле это может быть слишком сложно для вычислений в ближайшем будущем, и, возможно, так будет всегда, но все, что я знаю о Вселенной, заставляет меня робеть, чтобы использовать это слово всегда.То, что не исключается законами физики, в каком-то смысле неизбежно. Итак, прямо сейчас я не могу себе представить, что я мог бы вычислить движение всех частиц в комнате, в которой я дышу воздухом, так что я должен брать средние величины и вести статистику, чтобы вычислить физическое поведение. Но однажды, кто знает?

JB Кто знает? Конечно. Вот почему философия должна признать, что однажды она может стать ненужной. Но наука также должна признать, что ее достижения могут быть ограничены.

Я не думаю, что во Вселенной есть что-то большее, чем материал для физических наук. Но я скептически отношусь к тому, что человеческое поведение можно когда-либо объяснить только физикой или биологией. Хотя мы буквально сделаны из того же материала, что и звезды, этот материал организовался настолько сложно, что возникли такие вещи, как сознание, которые нельзя полностью понять, только исследуя основу бозонов и фермионов. По крайней мере, я думаю, что они не могут. Я рад, что у физиков есть шанс. Но до тех пор, пока они не добьются успеха, я думаю, им следует воздерживаться от каких-либо заявлений о том, что единственные настоящие вопросы — это научные вопросы, а все остальное — шумиха.Если бы это было правдой, разве этот разговор тоже не был бы просто шумом?

LK Тогда мы можем прийти к основному соглашению. Я подозреваю, что многие люди думают, что многие из моих разговоров — просто шум, но, в любом случае, мы не узнаем ответа на вопрос, может ли наука дать полную картину реальности, хорошую на всех уровнях, если не попытаемся. Мы с вами в основном согласны с тем, что физическая реальность — это все, что существует, но у нас просто разные уровни оптимизма относительно того, насколько эффективно и насколько полно мы можем понять ее с помощью научных методов.Я продолжаю удивляться прогрессу, который возможен, если продолжать задавать вопросы природе и позволять ей отвечать с помощью эксперимента. Я полагаю, звезд легче понять, чем людей, но именно это делает предприятие таким захватывающим. Загадки — это то, ради чего стоит жить, и мне будет грустно, если наступит день, когда мы больше не сможем найти ответы на вопросы, на которые еще предстоит ответить, и загадки, которые можно решить. Что меня удивляет, так это то, как мы стали жертвами собственного успеха, по крайней мере, в некоторых областях.Когда дело доходит до Вселенной в целом, мы можем быть пугающе близки к пределам эмпирического исследования как руководства к пониманию. После этого нам придется полагаться только на хорошие идеи, а это всегда намного сложнее и менее надежно.

The Ego Trick Джулиана Баггини опубликован Granta.

Вселенная из ничего Лоуренса М. Краусса опубликовано издательством Simon & Schuster.

Виктор Франкл

Выдержки из

Человек в поисках смысла

У человека можно отнять все, кроме одного: последней части человеческой свободы — выбирать свое отношение при любом данном стечении обстоятельств, выбирать свой собственный путь.~ Виктор Франкл, Человек в поисках смысла , с. 86

---

Если вообще есть смысл в жизни, то должен быть смысл и в страдании. Страдание – неотъемлемая часть жизни, такая же, как судьба и смерть. Без страданий и смерти человеческая жизнь не может быть полной. ~ Виктор Франкл, Человек в поисках смысла , с. 88

---

«Эмоция, которая есть страдание, перестает быть страданием, как только мы формируем о ней ясное и точное представление.» ~ Виктор Франкл цитирует Спинозу Этика в Человек в поисках смысла , стр. 95

---

Жизнь в конечном счете означает принятие на себя ответственности за поиск правильного решения своих проблем и за выполнение задач, которые она постоянно ставит перед каждым человеком. ~ Виктор Франкл, Человек в поисках смысла , с. 98

---

Невозможно определить смысл жизни в общих чертах. На вопросы о смысле жизни никогда нельзя ответить опрометчивыми заявлениями.~ Виктор Франкл, Человек в поисках смысла , с. 98

---

Человек, который осознает ответственность, которую он несет перед человеком, который с любовью ждет его, или перед незаконченным делом, никогда не сможет расстаться со своей жизнью. Он знает «почему» своего существования и сможет вынести почти любое «как». ~ Виктор Франкл, Человек в поисках смысла , с. 101

---

Непосредственное влияние поведения всегда более эффективно, чем влияние слов.~ Виктор Франкл, Человек в поисках смысла , с. 101

---

В нацистских концлагерях можно было убедиться, что те, кто знал, что перед ними стоит задача, были более склонны к выживанию. ~ Виктор Франкл, Человек в поисках смысла , с. 126

---

Можно увидеть, что психическое здоровье основано на определенной степени напряжения, на напряжении между тем, что уже достигнуто, и тем, что еще предстоит сделать, или на промежутке между тем, кто ты есть, и тем, кем ты должен стать.Такое напряжение присуще человеческому существу и поэтому необходимо для душевного благополучия. ~ Виктор Франкл, Человек в поисках смысла , с. 127

---

Я считаю опасным заблуждением относительно душевной гигиены предполагать, что человеку необходимо прежде всего равновесие или, как это называется в биологии, «гомеостаз», т. е. состояние отсутствия напряжения. На самом деле человеку нужно не состояние покоя, а стремление и борьба за достойную цель, за свободно выбранную задачу.Ему нужна не разрядка напряжения любой ценой, а зов потенциального смысла, ожидающего своего исполнения. ~ Виктор Франкл, Человек в поисках смысла , с. 127

---

В конце концов, человек не должен спрашивать, в чем смысл его жизни, а должен признать, что он спрашивает. Одним словом, каждый человек подвергается сомнению жизнью; и он может ответить на жизнь только тем, что ответит за своей собственной жизнью; на жизнь он может реагировать, только будучи ответственным.~ Виктор Франкл, Человек в поисках смысла , с. 131

---

Чем больше человек забывает себя — отдавая себя делу служения или любви к другому человеку, — тем человечнее он становится и тем больше он актуализирует себя. ~ Виктор Франкл, Человек в поисках смысла , с. 133

---

Человек постоянно делает свой выбор относительно массы имеющихся возможностей; какие из них будут обречены на небытие, а какие осуществятся? Какой выбор станет реальностью раз и навсегда, бессмертным «следом в песках времени»? В любой момент человек должен решить, к лучшему или к худшему, что будет памятником его существования.~ Виктор Франкл, Человек в поисках смысла , с. 143

---

Человек не полностью обусловлен и определен, а скорее сам определяет, поддается ли он условиям или противостоит им. Иными словами, человек в конечном счете самодетерминирован. ~ Виктор Франкл, Человек в поисках смысла , с. 154

---

Как мы смеем предсказывать поведение человека? Мы можем предсказать движения машины, автомата; более того, мы даже пытаемся предсказать механизмы или «динамизмы» человеческой психики .Но человек больше психики . ~ Виктор Франкл, Человек в поисках смысла , с. 155

---

Свобода рискует выродиться в простой произвол, если она не проживается с точки зрения ответственности. ~ Виктор Франкл, Человек в поисках смысла , с. 156

---

Человек не является чем-то одним среди других; вещи определяют друг друга, но человек в конечном счете самоопределяются. То, чем он становится — в пределах возможностей и окружения — он сделал из себя.~ Виктор Франкл, Человек в поисках смысла , с. 157

---

Счастье нельзя преследовать; оно должно наступить. ~ Виктор Франкл, Человек в поисках смысла , с. 162

---

 

 

Отрасли философии

Процитировать запись 16 апреля 2022 г. 14:20 по восточному поясному времени Пратт, «Философская скульптура» ПОИСК ПО САЙТУ

Введение в философию Реферат: Философия, философское исследование и основные охарактеризованы отрасли философии. Что такое философия? Происхождение слова «философия» от греческого подсказывается следующими словами и словосочетаниями. philo —любовь, привязанность, симпатия к развратничать — легкомысленно заниматься любовными делами человеколюбие —любовь к человечеству вообще филателия— почтовые марки хобби phile — (как в слове «англофил») тот, у кого есть любовь к филология— любовь к словам софос —мудрость софист — лит. тот, кто любит знания второкурсник —мудрый и дебил —глупый; т.е. тот, кто думает, что знает многое изощренный —знающий Предлагаемое определение для нашего начального исследования выглядит следующим образом. Философия — это систематическое исследование принципов и предпосылки какой-либо области исследования. С психологической точки зрения философия – это установка, подход или призыв ответить или спросить, или даже прокомментировать по некоторым специфическим проблемам ( i.е. , в частности виды проблем, обычно относимых к основным обсуждаемым разделам ниже в разделе II). Пожалуй, нет единого значения слова «философия». В конце концов многие писатели отказываются от попытки дать определение философии. и вместо этого обратимся к тому, чем занимаются философы. То, что включает в себя изучение философии, описано Лондон Таймс в статье, посвященной 20-му Всемирному философскому конгрессу: «Великая добродетель философии заключается в том, что она учит не тому, что думать, а тому, как думать.это изучение смысл принципов, лежащих в основе поведения, мышления и знания. Навыки, которые он оттачивает, — это способность анализировать, подвергать сомнению ортодоксии. и выражать вещи ясно. Однако загадочны некоторые философские тексты может быть… умение формулировать вопросы и следовать аргументам — суть образования». Основные разделы философии делятся по природе вопросов, заданных в каждой области.Целостность этих подразделений нельзя строго поддерживать, так как одна область накладывается на другие. Аксиология : изучение стоимости; изучение его характера, критериев и метафизический статус. Чаще всего используется термин «теория ценности». употребляется вместо «аксиологии» в современных дискуссиях даже хотя термин «теория стоимости» используется по отношению к стоимости или цена товаров и услуг в экономике. Некоторые важные вопросы аксиологии включают следующее: Природа ценности : является ценностью исполнения желания, удовольствие, предпочтение, поведенческая предрасположенность или просто какой-то человеческий интерес? Критерии ценности : de gustibus non (est) спор ( i.е., («нет бухгалтерии на вкус») или применяются объективные стандарты? Статус значения : как значения связаны с (научным) факты? Какую конечную ценность имеют человеческие ценности? Аксиологию принято делить на две основные части. Этика : изучение ценностей в человеческом поведении или изучение моральных проблемы: напр. , (1) правильность и неправильность действий, (2) виды вещей, которые хороши или желательны, и (3) заслуживают ли действия порицания или похвалы. Рассмотрим этот пример, проанализированный Дж. О. Урмсоном в его хорошо известном сочинение «Святые и герои»: «Можно представить отряд солдат, отрабатывающих метание боевых ручных гранат; граната выскальзывает из руки одного из них и катается по земле рядом с отрядом; один из жертвует своей жизнью, бросаясь на гранату и защищая своих товарищей своим телом. Это совершенно неразумно предположить, что такой человек должен руководствоваться своего рода эмоции, которыми он мог бы руководствоваться, если бы его лучший друг в отряде.» Правильно ли поступил солдат, который бросился на гранату предмет? Если он не накрыл гранату, несколько солдат могут быть ранены или убиты. Его действия, вероятно, спасли жизни; безусловно действие, которое спасает жизни, является нравственно правильным действием. Можно было бы даже быть склонным к заключению, что спасение жизней является долгом. Но если бы это было так, разве каждый из солдат не имел бы морального обязанность или обязанность спасти своих товарищей? Можем ли мы таким образом ожидать каждому из бойцов соперничать за возможность прикрыть гранату? Эстетика : изучение ценностей в искусстве или исследование чувств, суждений, или стандарты красоты и связанные с ними понятия.Философия искусства это связаны с суждениями чувств, вкуса и эмоций. , Искусство – это интеллектуальная или изобразительная деятельность? Что представляют собой реалистичные изображения в поп-арте? Делает искусство представляют собой чувственные объекты или идеальные объекты? Объективна ли художественная ценность? Случайно ли, что многие формы в архитектуре и живописи, кажется, иллюстрируют математические принципы? Существуют ли стандарты вкуса? Есть ли четкое различие между искусством и реальностью? Эпистемология : изучение знаний.В частности, эпистемология изучает характер, объем и пределы человеческого познания. Эпистемология исследует происхождение, структуру, методы и целостность знаний. Рассмотрим степень истинности утверждения: «Земля круглый.» Зависит ли его истинность от контекста, в котором высказывание произносится? Например, это утверждение может быть последовательно точнее переводится как… «Земля сферическая» «Земля представляет собой сплюснутый сфероид» ( i.е. , сплющенный на полюсах). А как же Гималаи и Марианская впадина? Даже если мы исследовали точную форму Земли, наш процесс съемки изменить поверхность оставленными следами и отпечатками геодезические вехи и инструменты. Следовательно, точная форма Земли не может быть известно. Каждый ливень меняет форму. (Обратите внимание и на последствия скептицизма и релятивизма: просто потому, что мы не можем точно описать точную форму Земли, вывод логически не следует, что Земля не имеет форма.) Кроме того, рассмотрим две хорошо известные эпистемологические проблемы: Гипотеза пятиминутного мира Рассела : Предположим, что Земля была создана пять минут назад вместе с образы памяти, книги по истории, записи, и т. д. , как мы могли когда-нибудь знали об этом? Как писал Рассел в «Анализ разума », «Нет никакой логической невозможности в гипотезе о том, что мир возник пять минут назад точно таким, каким он был тогда, с населением, которое «помнило» совершенно нереальное прошлое.Там есть нет логически необходимой связи между событиями в разных раз; поэтому ничего из того, что происходит сейчас или произойдет в будущее может опровергнуть гипотезу о том, что мир начался за пять минут назад.» Например, всемогущий Бог мог создать мир со всеми воспоминаниями, историческими записями и пр. пять минут тому назад. Любые доказательства обратного будут доказательствами, созданными Боже, пять минут назад. ( кв., г. Омфалос гипотеза.) Предположим, что все во Вселенной (включая все пространственные отношения) должны были равномерно расширяться в тысячу раз больше. Как мы могли когда-либо знаешь это? Недолгое размышление показывает, что масса объектов увеличивается на куб, тогда как расстояние между ними увеличивается линейно. Следовательно, если бы такое расширение было возможно, изменения в измерение гравитации и скорости света было бы очевидным, если бы действительно, жизнь была бы возможна. Гипотеза пятиминутного мира Рассела — это философская проблема; в невозможность расширения объектов во Вселенной является научным проблема, поскольку последняя проблема может быть решена с помощью принципов элементарной физики. Онтология или Метафизика : изучение того, что действительно реально. Метафизика имеет дело с так называемым первые принципы естественного порядка и «последние обобщения доступные человеческому разуму.«В частности, онтология стремится идентифицировать и установить отношения между категориями, если таковые имеются, типов существующих вещи. Какие вещи существуют? Существуют или действуют только определенные вещи? общие вещи тоже существуют? Как возможно существование? Вопросы относительно идентичность и смена объектов — вы тот же человек, которым были как ребенок? со вчерашнего дня? минуту назад? Как существуют идеи, если они не имеют ни размера, ни формы, ни цвета? (Моя идея Эмпайр Стейт Билдинг так же «маленький» или «большой». как мое представление о книге. т.е. , идея не распространяется в пространстве.) Что такое космос? Сколько времени? Напр. , Подумайте об истинах математики: каким образом геометрические фигуры существовать? Точки, линии или плоскости реальны или нет? Из чего они сделаны? Что такое дух? или душа? или дело? Космос? Состоят ли они из одного типа «вещи»? Когда события необходимы? При каких условиях они возможны? Дальнейшие характеристики философии и примеры философских проблемы обсуждаются в следующем уроке. Дальнейшее чтение: Эдвард Крейг к записи Что такое философия? Это интервью на Philosophy Biteswith Дэвид Крейг, редактор The Routledge Encyclopedia , автор Дэвид Эдмондс и Найджел Уорбертон объясняют природу философии. Крейг считает, что определение философии было слишком узким. в прошлом; он считает, что лучше думать о философии в терминах из огромного круга разного рода проблем, которые не отвечают конкретные дисциплины.Хорошая философия может быть создана кем-либо и включает либо рассуждения, либо объяснения рассуждения. Хорошая философия — это не просто вопрос личного предпочтение в повседневном мышлении, так как повседневные мысли не имеют уровень самосознания мыслительных процессов. Природа философского исследования. Глава из Рединг for Philosophical Inquiry , онлайн-текст на этом сайте, суммирование основных разделов философии, а также иллюстрируя некоторые вводные философские проблемы. Омфалос (богословие). Запись в Википедии для нескольких вариантов Гипотеза Омфалоса — философская проблема объяснения нынешнее состояние Вселенной предполагаемыми свидетельствами, извлеченными из мимо. Философия. Полезная энциклопедическая статья от авторитетная Британская энциклопедия 1911 с изложением ветви философии. Философия — общая Вступление. Доступное введение Ральфа Бартона Перри в философии и обсуждение отношения философии к искусству, науке, этика и религия обсуждаются в лекции о Гарвардском университете. Классика. Что философия вообще? Сводная статья с сайта колледжа Моллой М. Руссо и Г. Фэйр. обсуждение определения и основных разделов философии. «Философия… не имеет другого предмета, кроме природы реального мира, поскольку этот мир лежит вокруг нас в повседневной жизнь, и открыта для наблюдателей со всех сторон. Но если это так, можно спросить, какая функция может оставаться для философия, когда каждый участок поля уже разыгран снаружи и под охраной специалистов? Философия претендует на роль наука о целом; но, если мы получим знание части из разных наук, что остается для философия, чтобы рассказать нам? На это достаточно ответить вообще то синтез частей это нечто большее чем то подробное знание частей в разделении которое приобретает человек науки. No related posts. Добавить комментарий Отменить ответ Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены * Комментарий * Имя * Email * Сайт